Текст книги "Тропинки в волшебный мир"
Автор книги: Василий Подгорнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
Куница-медовка
В июле, в самую сенокосную пору, лесник Степан Веревкин нашел в лесу, в двадцать первом квартале, диких пчел, Рой, видимо, улетел с какой-то пасеки и прижился в дупле старой сухой осины. Гнездо располагалось в комле дерева, невысоко от земли Степан прослушал дупло, щелкая по стволу пальцем, и, судя по тому, как гудели там пчелы и как летали они вокруг, решил, что семья попалась сильная» Из узкой щели, служившей пчелам летком, потянуло медом…
Степану еще ни разу не приходилось держать пчел. Он боялся их и не умел за ними ухаживать. Поэтому лесник тут же и решил продать их вместе с осиной прямо на корню. Приметив место, он пошел к себе на кордон. Вечером за ужином рассказал о находке и о своем решении жене.
– Кто же это в страду будет возиться с твоими пчелами? – спросила супруга. – Только и делов теперь до них. Кому и нужно, да не возьмут. Сено-то сейчас дороже меда каждому. Разве Митричу предложишь. Сейчас только его никакая страда не удержит.
– Много ли даст Митрич, – возразил лесник, – три кило меда да кислушки поднесет – невидаль, за такую-то семью! Лучше повременю малость. После покоса за настоящую цену отдам!
– Так и будут там пчелы сидеть и ждать, когда покос кончится. Небось найдет кто-нибудь да заберет.
– Найдет?! – удивился Степан, и косматые брови его полезли наверх, топорща на лбу кожу. – Это же в двадцать первом квартале! Туда только зимой иногда охотники заходят, а летом ни одной души не бывает!
Сенокос кончился, но не убавилось у колхозников дел, а прибавилось. Началась уборка хлебов, потом до самых морозов копка картофеля. Степану жаль было продавать пчел Митричу, и он терпеливо ждал. После огородов народ повалил в лес, заготовлять на зиму дрова. Тут уж и самого Степана связали по рукам: целыми днями ходил он по лесу, указывал делянки. Когда наступила зима и много разных дел схлынуло с рук, лесник решил заняться своей находкой. Не пропадать же пчелам в лесу!
Тут опять вмешалась в дело рассудительная супруга.
– Кто же это в зиму купит у тебя пчел, умная голова? Их небось каждый к весне стремится завести. Сейчас купи, а они и подохнут до весны-то. Хоть и ждал ты все лето, а, видно, не миновать тебе Митрича.
Степан подумал-подумал и решил, что, действительно, никто сейчас, кроме Митрича, не решится купить пчел.
Митрич – колхозный пчеловод, низенький, рыжебородый старик, большой любитель дупляных пчел. Трудно понять, что ему больше нравилось: пчелы, дупла ли, куски прогнившего дерева, каких и бесплатно в лесу можно набрать целую уйму. Только диких пчел Митрич всегда покупал охотно. Он аккуратно вырезал кусок дупла с гнездом, пчел перегонял в улей, а на дуплянку прибивал небольшую дощечку и писал, где и когда найдены пчелы. Таких «экспонатов» у старика скопилось много. Новые он выставлял для всеобщего обозрения на пасеке, а старые в беспорядке валялись у него на чердаке, на омшанике – везде, где только можно было приткнуть.
Неверно было бы считать, что Митрич скупает диких пчел ради пустой забавы. Был у него к этому особый интерес. На листе фанеры он сделал карту леса и отмечал места, где были найдены дупла. Старик вел учет улетавшим с пасек и селившимся в лесах пчелам. Правда, не обязательно было к крестикам на самодельной карте хранить еще и дупла; никто это делать старика не обязывал. Но если рассуждать так, то никто не обязывал его делать карту и вести учет. Все это, видимо, доставляло Митричу какое-то удовольствие. У каждого человека есть свои слабости.
Правда, продавали Митричу диких пчел неохотно, только в крайней нужде, когда деть их было решительно некуда. Происходило это потому, что со стариком нельзя было рядиться. У него на любое дупло одна цена – три кило меду, и, хоть в доску разбейся, Митрич не прибавит. Расплачивался старик колхозным медом, прямо с пасеки. Но и пчел он покупал не себе. Самому ему оставались только хлопоты да дуплянка. Но такой уж человек Митрич – большего ему и не нужно.
Лесник застал Митрича на пасеке. Тот сидел около окна и подшивал валенок.
– Пчелы, говоришь? – обрадованно переспросил он. – Тогда давай завтра утречком и сходим.
Митрич не любил такое дело откладывать в долгий ящик.
Утром Степан еще затемно пришел на пасеку. Старик уже ждал его.
Было морозно. На черном, словно бархатном, небе весело перемигивались крупные звезды. Когда охотники добрались до места, рассвело. Все деревья в лесу стояли запушенные инеем, будто ночью, пока все спали, кто-то невидимый опутал их тонкими, ажурными кружевами.
– Здесь! – указав на толстую осину, прошептал лесник Митрич приложил ухо к стволу и пощелкал.
– Не слышно. На это ли место привел? – усомнился он.
– За неделю до снега смотрел, тут были. Поди, уснули крепко.
– Сам ты уснул!
Предусмотрительно заткнув леток рукавицей, Степан зарубил дерево. Пила мягко вошла в полугнилой ствол. Осина жалобно скрипнула и, ломая отмершие сучья, рухнула в снег. Из выгнившей сердцевины посыпались труха, птичьи перья, мох, обломки пчелиных сотов. Вместе с этим хламом неожиданно вывалилась на снег рыжевато-бурая, с желтым пятном у горла, лесная куница и, словно согнутая пружина, мызгнула между ног. Не успели охотники и глазом моргнуть, как она скрылась в лесу. Степан было метнулся вслед, да спохватился и только рукой махнул – все равно не догнать!
– Вот язва! Да как она сюда забралась? – удивился старик, Степан с досады скреб затылок:
– Жаль, ценную штуку упустили!
Когда выпилили дупло, то оказалось, что всех пчел и больше половины меда поела куница. Митрич, подбирая в трухе остатки сотов, ругал ее на весь лес за погубленных пчел.
Жена лесника, узнав о случившемся, только руками всплеснула.
– Что, не говорила я тебе? – упрекнула она мужа. – Надо было тогда же и продать их Митричу. А то пожадничал, а теперь ни себе, ни людям. Вот тебе и заповедный квартал.
В это время Митрич старательно выводил лиловым карандашом на липовой дощечке: «Сие дупло найдено в 21 кв. Зеленодольского лесничества лесником 3-го обхода Веревкиным С. в страдную пору. К зиме пчел вместе с медом похитила куница-медовка, которую застали мы на месте. Она вьюном мызгнула меж наших рук и скрылась в лесу».
– Надо же чем-нибудь и лесному зверю кормиться! – сказал вслух Митрич и забросил пустую дуплянку на чердак,
Грибной профессор
Иван Ильич Новиков, пчеловод колхоза «Заря революции», проводив меня до леса, сказал:
– Все же напрасно уходишь. Вон как заволакивает кругом: того и гляди, дождь пойдет.
Я только что проверил его пасеку и торопился в следующий колхоз В области срочно требовали от меня акты осенней ревизии пасек района, поэтому ждать я не мог. Мы посидели с ним на опушке, покурили, и я пошел.
В лесу было сумрачно и тихо. Осень входила сюда медленно, успев слегка позолотить верхушки березок и осин.
Иван Ильич оказался прав: вскоре небо сплошь затянуло тучами, пошел мелкий, но спорый осенний дождь. До пасеки оставалось еще километров пять, и, чтобы окончательно не промокнуть, я свернул на кордон к знакомому леснику Антипычу.
Хозяина застал дома. Он, видимо, тоже только что вернулся из леса и развешивал свою промокшую куртку над плитой.
Кроме меня непогодь загнала в сторожку человек семь грибников с корзинами и туесами.
Жена Антипыча, Дарья Ивановна, как и все живущие в стороне от людей, была рада гостям. Она жарко натопила плиту, поставила самовар, Мы напились чаю, закурили.
Грибники, в большинстве односельчане Антипыча, вели себя бесцеремонно. Попыхивая самосадом, забористым, бросающимся в глаза, как разрезанная луковица, они разговорились о грибах, о том, как много их уродилось в этом году.
Последним в сторожку приплелся дед Афанасий с пудовой корзиной молоденьких душистых груздей. Мы помогли старику раздеться, развесили его мокрую одежду над плитой, самого усадили за стол Дед очень стар, работать уже не может и в последние годы тем только и занимается, что собирает в лесу грибы и ягоды. У него два женатых сына и замужняя дочь. Есть и свой дом, но живет он поочередно у сыновей: неделю у одного, потом у другого.
А недавно окончательно поссорился с обоими и перешел к зятю. Все это я узнал из его рассказов.
Грибники подивились, где это ему повезло полную корзину набрать одних только груздей. У всех были разные грибы: толстые, сдобные боровики, словно из меди отлитые рыжики, красноголовые подосиновики, – а у деда, как на подбор, грузди, и все молодые, чуть крупнее пятака.
– А это места надо знать, – ответил старик на наш вопрос. – Я по лесу иду, как по своей избе, по духу чую, где какой гриб растет. Пойду вот завтра – корзину боровиков наберу, и все на одном месте. А найти грибную палестинку не хитро. Заберись вечерком повыше, откуда лес хорошо виден, и смотри. Заметишь, из какого места туман курится, – иди утром, тут тебе самые грибы будут! Вечерний туман теплый, Идет он из сырых лощин, парит землю, вот гриб и лезет..»
Начинало смеркаться, С улицы, нагоняя дремоту, вылизывал окна надоедливый дождь, и нам, по всей видимости, предстояло у Антипыча заночевать.
Дед Афанасий стал поглядывать на полати, а Дарья Ивановна, перехватив этот взгляд, спросила:
– Что, дедушка, отдохнуть хочешь?
– Надо бы, дочка, – чистосердечно признался старик и добавил: – Только ты не спеши меня укладывать, я покалякаю еще с мужиками.
Говорить о грибах в лесной избушке да под шум осеннего дождя было особенно приятно. Час назад я проклинал непогоду, но сейчас, слушая деда Афанасия, забывался и видел перед собой не пасеку, а лес и гряды – «хоть косой коси» – медно-красных рыжиков.
– А еще надо и то знать, в каком лесу какой гриб растет, – продолжал рассказывать дед Афанасий. – Ведь каждый из них свое дерево любит. Скажем, подосиновик так и зовется по дереву, подберезовик тоже; маслят и рыжиков – под сосной ищи, мокруху – под елью, рыжика и под сосной, и под елью найдешь, и только боровичок не спесив, он и под елкой, и под сосной, и под березой, и в дубняке растет. И опять лес для гриба много значит. Потные места в каждом лесу есть, а вот грибов не, везде найдешь. Зайди в ельник-зеленомошник – для гриба пустой лес, Редко попадется лишь сыроежка.
В такой лес только за черникой да брусникой ходить, а не за грибами. А вот в молодом да редком ельнике и рыжиков наберешь, и груздей, и белые тут будут. Тоже будто ельник, а совсем другое, И в сосняке не в каждом грибы есть. Забредешь, к примеру, в сухой лишайниковый бор – грибов лучше не ищи. Разве только зелянка или рядовка попадется. Вересковый сосняк – тоже не грибное место, сосняк-зеленомошник – не то, а вот в молодом да редком сосняке и маслята, и рыжики, и волнушки, и белые будут. А самый грибной лес – это лиственные, где березки да осинки перемешаны, сухой лист да травка понизу. Тут уже всякие грибы будут. Только рыжика тут не ищи.
Я разные грибы не собираю, сразу из дому иду или за груздями, или за рыжиками. А уж куда идти – я знаю!
На минуту в сторожке сделалось тихо. Слышно было только, як дождь шептался за окнами. На улице стемнело, и Антоныч оставил на стол лампу. Первым нарушил тишину молодой грибник в синем свитере…
– Да, – протянул он, – грибы собирать тоже, оказывается, головой надо. Мы бегаем по всему лесу, как настеганные, что на глаза попало – то и в корзину. Да и где уж тут думать – торопимся, как бы кто кого не обогнал. А куда торопимся, и сами не наем. Вот, к примеру, у нас здесь, можно сказать, гибель сколько грибов: и сотой доли не выбираем. Однако жадничает народ. Чуть зорька – уж бегут в лес. Ну, это простительно тем, кто до работы а грибами ходит. Но ведь и старики, которые лет по пяти в колхозе не работают, тоже чуть свет бегут…
– А это не от жадности, – перебил его дед Афанасий. – Может, и сам замечал, что утром всегда быстрее корзину грибов наберешь, чем днем. Поэтому и спешит народ в лес пораньше. Утром гриб обмыт росой и блестит, как лаковый. Его далеко видно. И со старыми глазами мимо не пройдешь. А спадет роса – и спрячется гриб. Только красноголовый подосиновик да мухомор издалека увидишь, а остальные не скоро разглядишь, пока вплотную не подойдешь. А жадность теперь у людей, наоборот, пропала. Только вот собираем, поскольку живем в самом лесу, а из дальних сел из городу народу почти нет. Время ли не хватает у людей, охоту потеряли к этому. А бывало, и не так уж давно, в наших лесах большие заготовки грибов делали. Приемные пункты выезжали, прямо на месте и покупали грибы, тут их и солили. В город же готовые отправляли. У одной артели я лет пять кряду по сезонам засольщиком был.
А теперь соленые грибы только где-нибудь в деревне у бабки попробовать можно, а в магазинах и в столовых грибы не найти. Разлюбили артели и промысловые кооперации это дело, и сверху, видно, на них никто не нажмет. А так почему бы не заготовлять грибы, разве плохой продукт? В городе на такой товар покупатель всегда найдется. А сколько их по лесам пропадает – гибель. Иной прямо душа ноет, как жаль, а что сделаешь? Или, к примеру, сыроежки взять. Народ им брезгует, считает сыроежку малоценным грибом, а зря, гриб стоящий. А у нас их по чернолесью иной после дождичка столько высыпет – наступить некуда: и красные, и желтые, и синие, и зеленые, и алые, прямо в глазах рябит, все равно что не в лесу, а на ярмарке по щепному ряду идешь…
Дарья Ивановна внесла из сеней корзину с грибами и от нечего перебирать их для солки. Заметив, что многие грибы в корзине с цельными ножками, дед Афанасий упрекнул:
– Нехорошо так-то, Дарьюшка. Надо срезать корешки, В них самые семена, а ты их унесла.
– Да ведь и без того много их в лесу остается! – стала оправдываться хозяйка.
– Все одно нехорошо. Я вот старик, и то за каждым грибом наклонюсь и аккуратно ножичком подрежу – и лесу польза, и в корзине без земли чище…
Уснул я в этот вечер поздно, а грибники и совсем не ложились. Они все рассказывали друг другу разные лесные истории, одну занятнее другой, а перед рассветом ушли, прихватив недосказанное на дорогу. Не спал с ними всю ночь и Антипыч. Утром он пошел меня провожать.
– Да, – почему-то вздохнул он, когда мы сошли с крыльца, – много тут вчера про грибы старик Афанасий порассказал. Я хотя и сам мастер грибы собирать и немало за свою жизнь по лесу исходил, а узнал много нового. Интересный старик. Занятно он про грибы рассказывает. Спец по этому делу. Недаром у нас в селе его зовут грибным профессором. Из всего района у него самые лучшие грибы, всех ядренее! Он и солит их сам как-то по-особенному Ни одна женщина так не умеет!
Я простился с Антипычем недалеко от его кордона и пошел по сырой еще траве на пасеку, думая о грибном профессоре.
Небо, как и вчера, было затянуто тучами. Кое-где меж ними виднелась холодная просинь неба.
Но вот тучи, словно льдины от берега, оторвались от черной гряды лесов, и в образовавшийся зазор проглянуло нежаркое осеннее солнце, Все вокруг сразу же ожило и заблестело»
Лесная грамота
Юрий проснулся от духоты. Вечером хозяин сторожки – лесник так натопил плиту, что нечем было дышать. Ребятам он постелил на полу, а сам выпил стаканов семь крепкого чая и забрался на печь.
– Прозяб я, весь день в лесу был, – объяснил он.
Юрий вышел на крыльцо и поежился. Было морозно. Снег еще не выпал, но на небе уже по-зимнему низко и ярко поблескивали звезды. Вернувшись в сторожку, он нащупал спички, зажег лампу и посмотрел на часы. Было три. «Пора», – решил он и стал будить товарища. Вова проснулся, сладко потянулся и, узнав сколько времени, согласился:
– Да, пора.
– Вы туда идите, где я указал, – посоветовал им лесник, – там тетерева каждое утро березовыми сережками кормятся, И скрадок есть, один охотник делал…
Ребята подтянули потуже патронташи, взяли сумки, ружья, чучела тетеревов и пошли.
Юра и Вова были охотниками. Правда, не совсем настоящими, но все же… За прошлую зиму они поймали петлей трех зайцев и подстрелили на колхозном гумне куропатку. Весной даже скрадывали на току тетеревов, и хотя неудачно, но ведь без этого и у настоящих охотников не бывает.
Об интересной охоте на тетеревов с чучелами ребята узнали этим летом от первейшего на селе охотника – дяди Андрея. Выходило совсем просто: рано утром, пока не рассветало, надо установить в березняке, где по утрам кормятся птицы, чучела тетеревов, спрятаться в шалашике-скрадке и ждать, На заре птицы обязательно подсядут к чучелам и будут кормиться. Тут только бей.
И вот срок настал, В субботу, вернувшись из школы, ребята приготовили патроны, старательно почистили ружья, выпросили «напрокат» у дяди Андрея чучела тетеревов и пошли.
Они забрались в самый дальний и глухой лес, названный за топкие тетеревиные места «Живым мостиком» В успехе они не сомневались.
Темнота начала редеть» На востоке, сквозь побелевшую кромку неба, просачивалась заря.
Ребята вошли в березняк, с трудом разыскали в полумраке шалашик, хитро упрятанный в кустах, сложили в нем ружья, сумки, укрепили на ближних березах чучела, Приготовили ружья и замерли.
Светало быстро. Скоро заря широкой малиновой лентой опоясала весь восток.
Тетерева прилетели неожиданно и, шумя крыльями, рассыпались по березам черными пятнами. Но не сели, а снова сбились в стаю и полетели дальше. Вова удивленно поднял брови.
– Не понимаю, – пожал плечами Юра и добавил: – Тише вернутся.
Но тетерева не вернулись. Вскоре появилась другая стая, поменьше, покружилась около чучел и, не присев, тоже улетела.
– Странно! – прошептал Юрий. – Нужно было хотя бы влет бить. Скоро солнце взойдет, а мы ни одной и не взяли.
– Смотри, – толкнул его локтем Вова, – он сейчас окончательно испортит нам всю охоту.
– Кто? – шепотом переспросил Юрий, стараясь рассмотреть того невидимого, кто собирался испортить все окончательно.
– Вон, не видишь разве?
Тут только Юрий увидел идущего по березняку охотника. Заметив тетеревов, охотник сразу встал, как вкопанный, согнулся и, прятавшись за дерево, стал осторожно целиться. Он, вероятно, принял их за настоящих.
Ребята не успели предупредить, как он сам опустил ружье, не делав выстрела.
– Эй, дядя, ты нам охоту не порть, – строго крикнул Юрий, – мы ведь тебе не мешаем.
– Охоту? – переспросил он. – Так вы, дурьи головы, сами ее испортили. Кто же так чучела расставляет, а?
Он подошел, сгрудил ногой небольшую кучку шуршащих золотистых листьев – пала, сел на нее и стал закуривать. К его поясу было привязано четыре краснобровых красавца петуха. Ребята переглянулись.
Охотник же, будто разгадав их мысли, похлопал по черным, отливающим синевой птицам и с достоинством сказал:
– Вот сколько добыл, и без чучел. С вашим приспособлением я бы вдвое взял! А вы ни одной! Эх, охотнички! Грамоту лесную не знаете, как я погляжу, вот что. Поэтому и без добычи остались. Птицы, они солнышко очень любят. Рано проснутся и сидят на сучке, ждут. И все смотрят в то место, откуда оно взойдет. А ваши чучела куда смотрят, а? Одно на север, другое на юг, и ни одно – на восход. А тетерев – птица чуткая, она сразу заметит, что здесь неладно. Вот и не подсела к вашим чучелам ни одна. Потом, птица никогда не подставляет спинку ветру. Под перо он заходит, и холодно ей А вы и тут промах дали. Лесную грамоту, ребятки, изучать надо. Тогда и без дичи не будете. Скажем, заметили следы. Ага, кто проходил, зачем? Выследили. Тогда будете знать, какой зверь, как и где живет. Это и есть лесная грамота. Без нее дурака только можно подстрелить, а в лесу их не бывает. Так-то вот, Из какого села-то будете?.. А, знаю, бывал там. Табаком славится ваше село. Учитесь? Молодцы!
Охотник встал, затоптал окурок и, простившись, пошел в ту сторону, откуда поднималось солнце.
Ребята сняли чучела и тоже отправились домой. К обеду они пришли в село без дичи, но веселые. Было чему радоваться – ведь они узнали, что такое лесная грамота и как ее изучать.
А это для начинающих охотников чего-то да стоит!
Лесная куница
Старый Ивук сплюнул с досады в снег и закурил свою маленькую трубку с медным ободком на чубуке, Он не мог простить себе оплошности. Куница была почти в руках и – на те вот! Этот лесной мерянь, так некстати выскочивший на визирь, испортил все дело. Молодой гончар Ур, еще не приученный к охоте, взвыл по зрячему. Не удержался и охотник Он привычно вскинул к плечу ружье и опомнился, только когда прогремел выстрел. Белоснежный заяц-беляк с черными кончиками на длинных ушах, перевернувшись на спинку, красил снег дымящейся на морозе кровью, а охотник проклинал себя за невыдержанность.
Да и досадно было, Старый Ивук> лесник и известный охотник по всей Кокшаге от истоков до Йошкар-Олы, вдруг сплоховал, позарился на тощего меряня.
Лесную куницу лесник выследил три дня назад, пошел по следу ловкой хищницы, но куница ушла. Вот соринки на снегу ведут к беличьему гайну – это верхом пробиралась она на дневку. Тут отдыхала и полчаса назад, услышав неподалеку выстрел, ушла. С километр она уходила верхом, грядой, потом спустилась вниз. На свежем снегу хорошо печатался ее парный след. Потом, видимо передумав, она снова пошла грядой. Искать ее следстало труднее. Охотник угадывал его только по соринкам на снегу да по сбитому с ветвей инею.
Весь день Ивук пробродил по лесу, а ловкая хищница так больше нигде и не остановилась. В сумерках, когда на снегу уже нельзя было разобрать посорку, он свернул к себе на кордон. Кстати, куница весь день прокружилась в одном квартале.
Утром чуть свет Ивук снова вышел на поиски. Вскоре от вчерашней посорки он нашел свежий куний след. Ночью зверек проходил медленно, не торопясь. Около дуплистой осины лежали пестрые перья; здесь куница задавила ночевавшего в дупле дятла. Куница была близко. «Где-нибудь тут и заляжет на день», – решил Ивук и еще осторожнее пошел по следу.
Возле небольшой прошлогодней вырубки след кончился, Где-то тут и залегла куница. Но где? Охотник долго вглядывался, боясь неосторожным шагом спугнуть сторожкого зверька. Но подходящего места для его дневки не было. Деревья все молодые, без дупел. Не видно и беличьих гнезд. Ничего подходящего и на земле. Правда, посреди порубки стоял осиновый слом, но к нему зверьку не допрыгнуть с крайних деревьев: далеко. На всякий случай Ивук обошел порубку, но нигде куньих следов не нашел. Не могла куница добраться до слома и верхом: на всей вырубке ни одного деревца, а молоденькие березки, густо опушенные инеем, настолько малы, что не удержат и белку, под снегирями ходуном ходят. Пристально вглядевшись, Ивук заметил, что с трех или пяти крохотных березок, от кромки леса к слому, иней сбит и оголенные шоколадные веточки хорошо выделялись среди запорошенной, словно алебастровой поросли. Иней могла сбить и белка, и пробежавший низом заяц. Однако и кунице некуда деться. Не сквозь землю же она провалилась! Старый Ивук решил на всякий случай осмотреть слом. Он взвел курки своего ружья и, встав против ветра, осторожно пошел.
Сколько за свою жизнь он походил за этим ловким и смелым зверьком! Ивук по опыту знал, что ни одна куница не выдерживает, когда к месту ее дневки приближается человек. Как бы осторожно он ни шел, куница все равно его услышит и выскочит.
На этот раз Ивук чуть не вплотную подошел к слому, а из него ничего не выскочило. «Не здесь, должно», – подумал он и хотел было повернуть обратно, но, не изменяя привычке, просто так заглянул в дупло и вздрогнул. В глубине его что-то мелькнуло» В темноте вспыхнули две фосфорические точки. По всему телу охотника пробежала электрическая искра: «Тут!» Он молниеносно сорвал с головы шапку и заткнул отверстие. Хорошенько осмотрев слом, нет ли где другого выхода, Ивук достал из кармана трубку и закурил. Курил долго, обдумывая, что же делать с пленницей.
Из-за низких тяжелых туч впервые за весь день выглянуло солнце, осветило столпившийся вокруг прорубки лес, золотыми огоньками расцветило снега. Лес притих, словно задумался над судьбой своей питомицы, и молча ждал развязки. А она приближалась.
Ивук осторожно вынул из ружья патрон, выковырнул пыж и, высыпав дробь в карман, зарядил ружье холостым патроном. Просунув в дупло ствол, он выстрелил. Запахло гарью. Из дупла поплыл пороховой дымок.
Вынув из-за пояса топор, охотник быстро подрубил прогнивший ствол и, надавив плечом, свалил его. Вместе с трухой из дупла вывалилась на снег мертвая куничка. Зверек был убит сотрясением воздуха. Ни одна дробинка не попортила шелковистого меха.
