Текст книги "Страхолюдие(СИ)"

Автор книги: Валерий Цыбуля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Вот мерзавка, – процедил Эскот сквозь зубы, – напугала.

Он сделал несколько осторожных шагов вперед. Рука крепко сжимала дубинку перед собой. Теперь, необычный предмет можно было рассмотреть более детально. Впрочем, кроме разноцветных перьев испуганный Эскот не успел ничего заметить: Над головой, ни с того ни с сего грянул свист спускаемой тетивы лука, а сухие листья под ногами начали стремительно взлетать вверх, причем, со всех сторон сразу. Со страху он зажмурился и почувствовал, как почва ускользает из-под ног, а тело уверенно теряет былое равновесие. Уже спустя секунду добыча барахталась в подвешенном состоянии, в пяти футах над землей. Сетка из волокон кокосового дерева надежно опутала скулящего Эскота. Все усилия выбраться из ловко расставленной ловушки оказались тщетны. Совершенно выбившись из сил, тяжело дыша и бранясь, он затих, ибо зрачки уловили робкое движение в глубине зеленой массы. Режиссер пригляделся и понял – за ним наблюдают. Два черных лица не мигая, продолжали беззвучно созерцать за добычей. Теперь с другой стороны раздался шорох веток и листьев. Он повернул голову. Из чащи показались несколько аборигенов. По их воинственному виду, боевой раскраске и грозному доисторическому оружию, было очевидно – враждебность преобладает над дружелюбием. В сложившейся ситуации Эскот не ведал, что говорить и, что делать. Единственным реальным выходом ему представлялось, ждать. Ждать продолжения событий, и при этом ни в коем случае не выказывать агрессивного поведения. Однако свою дубинку, которую он по счастью не выронил в суматохе неожиданности, это реальное средство возможной обороны, рука машинально сунула под полы смокинга.

Туземцы изучающее разглядывали трофей, о чем-то восторженно переговариваясь. По их довольным лицам Бэри Адер сделал заключение: "Черномазые своей охотой довольны." Он попытался улыбнуться, зная о том, что улыбка самый надежный дипломатический ход.

* * *

– Что за мерзость они там жгут? – Возмущалась Засецкая. – И надо же, ветер, как назло, в нашу сторону. Тилобиа, будучи знатоком всевозможных странностей, вы не соизволите пролить свет на эти дикарские выходки?

– Видите ли баронесса, я являюсь специалистом в области медицины и, малость, в навигационной науке. Я всю жизнь изучал разного рода заболевания, а так же способы борьбы с ними.

– Ну, извините. – Не дала ему закончить Засецкая. – Просто вы с лейтенантом Уоллесом... – Она на секунду запнулась. – Ну, мне показалось, вы столько плавали, много чего знаете. Вот вы даже про эти необычные кувшинчики, так подробно все изложили.

– В принципе, вы правы. Но, тем не менее, – доктор развел руками, – согласитесь, всего знать невозможно.

А на площади, возле священного дерева собрались практически все островитяне. Появился местный колдун, при виде которого даже бывалый Тилобиа в испуге изрек:

– Матерь Божья, из каких чертогов тьмы явился сей пиит?!

Этот высохший точно урюк колдун принялся исполнять гнусавое рифмование неизвестных пленникам слов, сопровождая сие неистовым танцем у костра. Весь в лебяжьем пуху, пальмовых листьях и в краске. Он прыгал через пламя, при этом беспорядочно размахивая руками и регулярно меняя экспрессию голосового тембра. В основном это происходило в те моменты, когда языки пламени воспламеняли края сухих листьев его одеяния. Такой трюк колдуна заводил еще больше и, пытаясь погасить свой камуфляж, он вертелся, что юла и во всю глотку вопил.

Несколько человек в белых масках и нарядных набедренных повязках – из разноцветных ленточек да птичьего пуха, добросовестно колотили в барабаны бамбуковыми палками, что походило на бравур военного марша.

Женское население располагалось по правую сторону алтаря. Они все до единой были облачены в черные балахоны, на подобие индийских сари. Их пышные курчавые прически венчали огромные красно-зеленые цветы бромелии. Рты у женщин не закрывались ни на секунду, издавая противные гортанные звуки. Такое хоровое мычание производилось в такт барабанному грохоту: При этом дикарки переминались с ноги на ногу, как бы слегка притопывая, и одновременно хлопали в ладоши.

По другую сторону жертвенного камня таким же манером приплясывали, мычали и хлопали в ладоши мужчины.

– Интересно, дикари каждый день устраивают такие оргии?

– Вряд ли Генри, я полагаю, что данное представление приурочено к нашей поимке.

Баронесса тревожно посмотрела на доктора. – В таком случае, почему они нас тут держат, почему не пригласят к костру?

Тилобиа тяжело вздохнул. – Боюсь, ваша милость, нам целесообразней держаться подальше от подобных обрядов.

– Но почему?

– Да как же вы не сообразите! – Кармайн в сердцах шлепнул ладонью по стене. – Это вам не пасторальная акварель. Док пытается намекнуть, что вон тот глыбообразный валун, который усыпан цветами и пухом, есть место для жертвоприношений.

Засецкая вздрогнула. – Не желаете ли вы сказать...

– Да баронесса, я именно это и хотел довести до вашего сведенья.

– Право слово, маман, я теряюсь в догадках – о чем речь?

– Мы, милая Сарра, о том, что нас запросто могут принести в жертву одному из туземных богов, которым поклоняются местные жители.

– Тилобиа! Зачем так пугать бедное дитя? – Засецкая смотрела с укоризной.

– Я никого не собираюсь пугать. Я лишь предполагаю возможный исход нашего здесь пребывания. Или вы решили, что мы заперты в этом вонючем сарае, под охраной, дабы закатить грандиозный пир, с дарами в нашу честь?

– Смотрите! Смотрите. – Взволнованный голос драматурга прервал диалог на повышенных тонах, и все вновь прильнули к щелям.

Минуя вошедших в транс аборигенов, причем, совершенно не обращая на них внимания, к месту заточения чужеземцев направлялась торжественная процессия с эскортом. Во главе, гордо держа копье наперевес, шествовал небольшого роста человечек, разрисованный белой краской с ног до головы. За ним медленно плелись два здоровенных воина, своим видом они напоминали доисторических предков. На своих могучих плечах эти монстры несли две бамбуковые жерди, к которым была привязана сетка в виде мешка. И замыкали караван еще трое аборигенов в соломенных набедренных повязках; у каждого из которых за спиной болтался лук и колчан со стрелами.

– Святая Дева Мария! – Кармайн в отрешении отпрянул от стены. – Неужели!?

– Кого они там тащат? – Непонятно кого спросила Засецкая: Она подставляла к узенькой щелочке попеременно то один глаз, то второй.

Тилобиа обернулся к драматургу. – Вы полагаете, в сетке ваша супруга?

Тот был словно не в себе; он судорожно мял пальцы рук, глубоко дышал и бесцельно швырял затравленный взгляд из угла в угол. – Я даже не знаю, что и думать. Если там Алиса, значит она, к счастью жива. Но с другой стороны: Если это действительно так, и если нам действительно суждено принять смерть – как я смогу выдержать, если ее страдания будут на моих глазах?!

– Успокойтесь мой дорогой Генри. – Доктор обнадеживающе встряхнул за плечо товарища по несчастью. – Еще ничего не известно. К тому же, вполне возможно, что нам удастся бежать – вы не забыли про подкоп?

Теперь в затравленном взгляде Кармайна вспыхнул лучик прозрения.

– Мне отсюда скверно видно, – в данную минуту баронесса походила на шкодливого подростка, который тайком заглядывает в раздевалку для девочек, – но сдается – на миссис Кармайн не похоже. По-моему в сетке мужчина.

Генри Кармайн обхватил голову руками, и что-то канюча, удалился в дальний угол сарая. Его страдальческие стенания прервал сухой шорох засова, а спустя пару секунд, в темницу вполз на брюхе – бранясь вульгарной бранью – Бэри Адер Эскот.

Заглядывая внутрь, один из черных громил заметил на лицах остальных пленников некоторые изменения. Теперь на них светились, нет, не то чтобы маски непомерного счастья, однако некоторые сквознячки радости. А у чужеземца со странными блестящими стеклышками перед глазами, на устах даже воспарила лучезарная улыбка.

Вид грозного воина исчез, и теперь в проеме возник образ молодой негритянки. Тонкая черная рука просунула в лаз большой глиняный сосуд, накрытый плетеной из лозы крышкой – он напоминал маленький чан. Тут же полуобнаженная девица поставила симпатичную соломенную корзинку, прикрытую белоснежной материей. Всю темницу моментально окутал изумительный аромат гастрономического происхождения.

Обнаружив в сарае знакомых ему людей, Эскот тут же позабыл брань и обиды.

– Господа, я безумно рад, что мы остались живы! – К нему спешили Тилобиа и Кармайн. – Доктор! Генри! – Он долго тряс их за руки. – О, баронесса я неизъяснимо счастлив лицезреть вас и вашу дочь живыми и здоровыми.

Кармайн взял его под локоть. – Сознавайтесь Бэри, вам ничего не известно о моей супруге?

– Увы, мой друг, вы первые, кого я вижу. – Режиссер состроил маску омерзения. – Естественно, за исключением этих гнусных обезьян. Возможно, мы единственные уцелевшие в той кутерьме чудовищной стихии. – В завершении последних слов, Эскот заметил, как понуро свесил голову Кармайн, и, ссутулившись, отошел к стене. Он встретился виноватым взглядом с Засецкой. – Черт, весь этот идиотизм меня совершенно дестабилизировал.

Тем временем, Тилобиа заметил, с каким вожделением Сарра смотрит на принесенные гостинцы; облизывая губки и часто сглатывая слюну. Как уже всеми признанный первоиспытатель, он присел рядом с девушкой, открыл крышку местного столового прибора, с наслаждением вдохнул чудесный аромат.

– Пища богов – как минимум.

Внутри лежали большие, грубо нарезанные – размерами с кулак – куски вареного мяса, обильно политые кроваво-красным соусом. Блюдо выглядело только что приготовленным – над мясом клубился пар. Второй рукой доктор поднял белую салфетку с корзинки, где лежали плоские, овальной формы лепешки.

– Ну-с господа, кто на сей раз рискнет выступить в роли подопытного дегустатора? – С лукавой улыбкой на устах он обвел взглядом угрюмо сопящий полумрак, и в тонком лучике света его круглые стеклышки пенсне, поочередно блеснули. – А подкрепить наши силы – весьма кстати...

У бедняжки Сарры начинались спазмы желудка, и она умоляюще посмотрела на Засецкую. – Но вода ведь была не отравлена...

Баронесса покинула топчан. – А знаете что: Я совершенно согласна с дочерью. Если нас не отравили до этого, то с какой стати пища должна быть смертельной?

Засецкая еще не договорила последнего слога, как ее обожаемая девочка выхватила из корзинки лепешку и немножко надкусила, с трудом пытаясь сдерживать голодные намерения.

Засецкая вздохнула. – Только скверно, что дикарям неведомы такие понятия, как манеры и этикет.

– Вы баронесса сетуете на то, что наши захватчики не пожелали нам bon appetite * (приятного аппетита) /фр./?

– Отнюдь Генри, я подразумеваю, что придется, есть руками, и вдобавок немытыми.

Вытаскивая двумя пальцами, на вид соблазнительный, кусок мяса, Эскот насмешливо хмыкнул: – Да уж, на худой конец, вилочка бы не помешала.

Практически с первых минут трапезы все пленники были немало удивлены изысканностью вкуса. Люди пришли к единодушному мнению, что такого сочного, душистого, ароматного мяса им не доводилось пробовать даже в самых богатых ресторанах Лондона либо Парижа. Впрочем, Засецкая к подобным признаниям отнеслась скептически, ссылаясь на серьезное чувство голода, в виду которого оценка блюда не может быть адекватной.

Тихое пережевывание, под звуки барабанного марша, нарушил Кармайн. Заглянув в полупустую посудину, он сосредоточенно замер: словно что-то подсчитывая в уме.

– Не забыть бы оставить и для Уоллеса.

– Ну! – Эскот чуть не поперхнулся. – И помощник капитана здесь!? – Он принялся оглядываться.

– Не ищите, мой друг. – Кармайн положил руку на плечо режиссера. – Лейтенант томился в этих застенках еще до нашего сюда заточения. Перед вашим появлением, воины племени увели его в дом вождя. Вероятно, вода и мясо плоды его дипломатического раута.

Бэри Адер потянулся за еще одним куском. – Любопытно, о чем они там беседуют? И каким, главное, образом они друг друга понимают? – Он раскрыл, было, рот дабы вкусить дары захватчиков, но, не сделав этого, обернулся к драматургу. – Ну, Генри, вы меня в самом деле удивляете – "воины племени"... какие там воины!? Это грязные, безмозглые скоты и ничего больше.

– Отчасти вы правы. Вот только от этих безмозглых скотов сейчас зависит наше будущее, причем в буквальном разумении.

– Эх, жаль, что по дороге сюда, когда пришлось натурально болтаться в сетке, я выронил свою дубинку. – Режиссер сжал кулак до белых косточек. – Успеть хотя бы одну черную морду разбить.

Во внезапном прозрении Засецкая всплеснула руками. – Не отчаивайтесь, офицер Уоллес смастерил настоящую лопату! – Эскот удивленно вскинул брови. – Да-да, и мы, как стемнеет, попытаемся тихонечко отсюда улизнуть.

– Ох, и ловок же этот Уоллес. – Вдохновенно вздохнул режиссер и с удвоенной жадностью принялся доедать свою порцию мяса.

Пленники еще не успели завершить трапезу, как их внимание привлекла тишина. После барабанного грохота и вытья аборигенок она так неожиданно свалилась, так зловеще продрала слух, что все напряженно замерли. Спустя пару секунд, первым оттаял Тилобиа. Он подошел к стене, посмотрел в дырочку от выпавшего сучка... и с перекошенным от ужаса лицом отпрыгнул в сторону.

– Черт побери! – В узкой полоске света его глаза горели огнем животного страха.– Да что же это творится!?

– Тилобиа, вы там что, свою смерть увидели? – Эскот направился к дощатой стене выискивая щель пошире.

Баронесса подошла к остолбеневшему старику почти вплотную. – Голубчик вы заставляете волноваться еще больше. – Она пристально посмотрела в глаза доктору, и в изумлении отпрянула. – Это трагедия...

Теперь и все остальные бросились высматривать происходящее.

От президентского особняка, в направлении алтаря двигалась группа празднично одетых мужчин. Возглавлял шествие сам Мунта Барбус. Вслед за ним четверо воинов несли нечто, схожее с паланкином, правда, в весьма искаженных формах. Это скорее походило на коробообразные носилки, около двух футов высотой. Сверху такого необычного ложа, совершенно голый, привязанный к нему веревками лежал Уоллес. Он вертел головой и пытался что-то выкрикнуть, однако кроме мычания невозможно было ничего разобрать, ибо рот ему заткнули кляпом из красной материи с приколотым к ней цветком лотоса. В хвосте плелись еще четверо громил, которые на мощных суках транспортировали огромный котел с водой. Ужасные мысли зародились в головах белых пленников, и от этого все непререкаемо оцепенели. Их мучнисто бледные лица выражали страх и отчаяние. Не смея проронить ни слова, искушенные цивилизацией люди безропотно внимали ходу дальнейшего течения обстоятельств: не в силах что-либо изменить. У Засецкой вспыхнула мысль: "Только бы Сарра не видела этого ужаса!" Однако губы окаменели, язык онемел, а стиснутые зубы, казалось, намертво срослись. Лицо начало млеть, все тело противно коробило морозцем. А когда дикари водрузили свою ношу, с будущей жертвой на алтарь, когда другие пристроили котел над костром и принялись подбрасывать в огонь поленья, тут уж и вовсе у впечатлительной госпожи подкосились ноги. Она неслышно опустилась на солому, продолжая дальше наблюдать за страшной оргией сидя; прильнув лицом руками и грудью к шершавой древесине.

Размахивая своим языческим посохом, вождь стал произносить речь, понятную только посвященным. Дикое население острова жадно внимало каждому слову, каждой букве и каждому звуку. В отличие от политических мужей Лондона – собственно, и не только – доклад Барбуса оказался красноречив, но краток. Когда оратор умолк, туземцы воздели руки к небу и трижды, хором прокричали славословящее: – "Туруз... Бак... Туруа!!!" И тут же, до безобразия разукрашенный шаман весь затрясся, чем возвестил о начале своей языческой молебне. Мужчины и женщины упали на колени, добросовестно повторяя выкрикиваемые им фразы. Так длилось около часа. Все это время, заточенные в местной тюрьме европейцы, беззвучно наблюдали за ходом событий. Люди уже не сомневались в своих догадках по поводу дальнейшей судьбы офицера. Слезы жалости, отчаянья и безысходности градом лились из женских глаз, а джентльмены, сдерживая эмоции, лишь скрипели зубами, перетирая злость и ненависть к этим черным варварам.

И вот, в котле закипела вода. Густые клубы испарений устремились к верхушке баобаба, а две старые островитянки, извлекая из холщевых сумочек какую-то траву, бросали ее в котел целыми пучками.

Неутомимый жрец, не прекращая колдовского танца, вприпрыжку подскочил к стволу дерева и начал отвязывать шнур, примотанный к толстому обрубку ветви. Освободив один конец и быстро перебирая руками, он стал опускать нечто привязанное к ее противоположному концу, переброшенному через заковыристый сучок где-то высоко в кроне. Сей простейший механизм, пожалуй, являлся прародителем элементарной лебедки. Еще несколько движений, и непосредственно у лица местного оракула появился большой меч, очень похожий на ятаган. Впрочем, меч колдуна был гораздо шире настоящего ятагана, и, как могло показаться, всего на несколько стоунов легче самого колдуна. Он снял орудие умерщвления с крюка, двумя руками торжественно воздел над головой. И вмиг толпа возрадовалась. Дикари ликовали беззаветно, яростно; при этом, понукая палача к определенным действиям. Тот не заставил себя долго ждать – его тощая, жилистая фигура губительной тенью выросла у жертвенника. Помощник капитана продолжал биться в конвульсиях, в истерической агонии. Точнее, в виду того, что все его тело было намертво привязано к деревянному сооружению, одна лишь голова металась из стороны в сторону, в сопровождении уже не мычаний, а захлебывающихся хрипов. Правда, пленникам не представлялось возможным видеть, как вздулись на лбу и висках Уоллеса вены, зато было отчетливо видно, как побагровело его лицо, как дико выпучились глаза. Язычник замахнулся. Все замерли... Еще мгновение, и широкое, тяжелое лезвие словно зеленый побег бамбука, отсекло голову несчастного.

Засецкая заверещала не своим голосом. Сбоку что-то глухо ударилось о землю: Закатив глаза, Сарра лежала без чувств. Метнувшись в дальний угол, Эскот грохнулся на четвереньки – его неудержимо рвало.

Палач, видно, владел своим страшным искусством в совершенстве, так как голова жертвы после отсечения не скатилась с жертвенника под ноги, она осталась покоиться практически не сдвинувшись с места. Тем временем племя впало в истерический транс: Хвалебные возгласы восхищения превозносили самолюбие колдуна. Не выпуская из рук меч, он преклонил колено. Темный поток густой крови, маленьким водопадом журчал с камня наземь. Словно из животворящего источника шаман сделал несколько жадных глотков. Сие отвратное зрелище заставило пленников отвернуться. Доктор только теперь заметил бесчувственную Сарру и бросился к ней. Окаменев от ужаса Засецкая таращилась в темное пространство сарая совершенно отрешенным взглядом. Подавив удушливый ком отвращения, Кармайн все же вернулся к своему наблюдательному пункту, и продолжил следить за дальнейшими событиями. Любопытство писателя взяло верх над отвращением; как ни крути, а он плыл сюда именно за этим.

Местного колдуна, по всей видимости, звали Тхаматан, ибо именно такое слово выкрикивала вся разгоряченная толпа. Их возбуждало кровавое зрелище, и дикари жаждали продолжения. Испив человеческой крови, Тхаматан вошел в раж, что означало – смертельный спектакль еще не окончен. Вскочив на ноги, он радостно завизжал, затрясся; после чего, все тем же решительным движением отсек у безжизненного тела все, конечности. Его подручные, не колеблясь, погрузили в кипящий котел окровавленные продукты четвертования. Затем выпотрошили туловище, разрубили его на куски, и отправили туда же. Теперь на алтаре осталась лишь голова: вероятно шаман или Барбус их коллекционировали. Древняя туземка бережно помешивала деревянным ковшом адское варево, а беснующиеся дикари возобновили свои символические танцы.

Стеклянные глаза Генри Кармайна теперь сверлили пустоту, где-то далеко над банановой рощей. Он тяжело дышал, сжимая кулаки до болей в хрящах, а иногда вздрагивая всем телом. Эскот, наконец, оправился от приступа рвоты, и теперь раскачиваясь, сидел на топчане, обхватив голову руками и тупо мыча носоглоткой.

Дочь баронессы, наконец, пришла в себя: девушка бестолково озиралась по сторонам, не помня, как упала в обморок.

Потрясенная жестокой сценой Засецкая тихо и монотонно выла. Склонясь над дочерью, она роняла слезы на закубленные волосы Сарры.

Взбешенный доктор стремительным шагом намотал несколько кругов по сараю. Его бледное лицо, вздрагивая нервным тиком, в сумраке помещения маячило сизым пятном и двумя круглыми бликами. Внезапно он рванулся в дальний угол и схватил спрятанное там, землеройное устройство: Тилобиа держал лопатку перед собой, на вытянутых руках, на уровне лица, и смотрел на нее так, словно на живого человека.

– Я, Антонио Тилобиа, клянусь! Живым этим варварам меня не взять.

Режиссер поднял голову с таким усилием, будто она весила центнер. – Ну, напоследок мы хоть узнали ваше имя...

– Не смейте! – Засецкая вся дрожала. – Слышите, не смейте нас заживо хоронить.

– Пусть эти скоты сюда только сунутся, – продолжал Тилобиа с запальчивой решимостью, – и тогда, мистер Эскот, вы узнаете, чего стоит старый морской волк.

Присутствующие помнили, как доктор продемонстрировал на шхуне силу своих мускул, поэтому никто и в мыслях не усомнился в твердости заверений отчаянного лекаря.

Подняв с пола дочь, Засецкая усадила ее на топчан, рядом с режиссером, а затем медленно повернулась к Тилобиа.

– Сражаться с этими извергами бесполезно, то есть напрасная трата сил и времени. Их много и нам не выстоять, а значит бесполезно погибнуть. Я же намерена жить, и мечтаю, чтобы моя дочь жила и радовалась каждому мгновению. А посему, твердо убеждена: нам необходимо взять себя в руки, и приступить к рытью подкопа. Чем больше мы сделаем сейчас, тем быстрее вырвемся из лап дикарей, когда стемнеет.

– Баронесса абсолютно права. – Драматург вернул дар речи. – И еще, я так думаю, сегодня нас больше не потревожат. Но, ежели мы грядущей ночью не выберемся на волю, то завтра эти сволочи возжелают повторить жертвоприношение – тогда нас станет на одного человека меньше.

Эскот горестно вздохнул: – О-хо-хо... а что дальше? Я в том плане: вот, мы выбрались отсюда, спрятались в лесу... И что? Как мы сможем убраться с этого проклятого острова? У нас ведь нет ни корабля, ни даже элементарной лодки.

Кармайн махнул в его сторону рукой. – Оставьте Бэри, это вопросы завтрашнего дня. А первостепенная задача на сегодня – сбежать из плена.

– Совершенно верно. – Отозвался Тилобиа. – Правильность такого решения напрашивается сама собой. – Он сквозь щели принялся осматривать местность со всех сторон, на предмет выбора наилучшего варианта.

Восточная стена оказалась самой подходящей, так как смотрела на лес, до которого оставалось метров пятнадцать.

Кармайн разметал руками солому. – Нам повезло! – Он сгреб жменю грунта. – В этом месте почва песчаная и неутоптанная.

Тилобиа присел рядом. – Согласен: копать будет легко.

В отверстие от выпавшего сучка Засецкая одним глазом изучила небосвод. – Солнце клонится к закату, значит, через несколько часов стемнеет.

– Не раньше, чем через два часа. – Уточнил доктор.

– Что же, Антонио... – она осеклась, вонзив в Тилобиа взгляд исполненный надежды. – Вы позволите вас так называть?

Элегантно склонив голову, тот отвесил поклон. – Сочту за честь, ваша милость.

– В таком случае Антонио, давайте немедленно приступим к делу.

Кармайн уже стоял у фасадной стены темницы. – А я, с вашего позволения, прослежу за охранником.

Теперь и Эскот заразился всеобщей решительностью. – Баронесса не сочтите за труд возглавить наблюдение за левым флангом, а я возьму на себя правый – на всякий случай. – Он потер ладони. – Док, если устанете – скажите, я вас сменю.

Едва Генри Кармайн приступил к изучению обстановки снаружи, как его взволнованный голос заставил всех отвлечься от своих обязанностей.

– Вы только посмотрите, что эти подонки вытворяют!

Картина и впрямь состоялась препротивнейшая. Стоя перед вождем, Тхаматан торжественно держал уже готовую, вареную ногу Уоллеса. Вычурно помолясь перед вкушением священного блюда, он с горделивым видом оторвал зубами кусок мяса; с пафосом передав Барбусу остальное. И тут же в воспаленное сознание Засецкой ворвалось воспоминание о музее в Мадриде, где ее впечатление поразило полотно Гойи – "Сатурн, пожирающий своих детей". А тем временем вождь с тем же аристократизмом повторил отвратительное действо. Теперь прихвостни шамана извлекли из котла все приготовленные части тела. Они со знанием дела взялись разделывать человеческую плоть, раздавая этот мерзкий гуляш населению. Поеданием человечины были заняты все. Даже сопливые детишки и те клянчили у родителей вожделенный кусочек мякоти. Затем, одному из рубщиков, воин принес – уже знакомый пленникам – глиняный сосуд. Тот с недовольным видом, брезгливо швырнул в него несколько ребер, второй "гастроном-мэн" чего-то плеснул сверху из бутылочки, и размалеванный дикарь направился к сараю. Всеобщая тревога не без основания всколыхнула и без того запуганный народ. Люди как отара ошалелых овец, напоминая скопище законченных алармистов,* (человек склонный к панике.) сбились в кучу у противоположной стены. Зашуршал засов; дверь отворилась; черная рука просунула внутрь страшный гостинец; и дверное отверстие захлопнулось. Люди с отвращением отворачивали лица, старались не смотреть в ту сторону... Впрочем, в закрытом помещении запах распространяется быстро, и когда он достиг органов обоняния узников... Гримаса всеобщего омерзения, точно могильная тень, накрыла их отмеченные страхом лица, ибо сей "аромат" им был уже знаком! Точно так пах их недавний скудный обед, изысканный вкус которого все так отчаянно нахваливали.

В данный момент мозги пленников интенсивно работали: впрочем, работали в холостую, так как каша из ошеломления и отвращения не давала повода для рождений иных эмоций. Гробовая тишина длилась не меньше минуты, после чего дамы бросились извергать наземь содержимое желудков. Мужчины, однако, оказались более стойкими в этом вопросе, мужественно сдерживая откровенные порывы идентичного характера. Но, и у тех, и у других в головах не могло уложиться, что изумительное мясо, съеденное ними, принадлежало человеку. Конечно! Откуда им до этого было знать, каково оно на вкус и как пахнет!? Зато теперь, вдыхая отвратную вонь вареного Бернарда Уоллеса, всем становилось ясно, какую жестокую шутку сыграли с ними каннибалы. Эти ничтожества сделали из них, из знатных и уважаемых людей Англии – подобных себе! Тех, кто у нормального человека вызывает отвращение: Дикари сделали из них людоедов!!!

Завершив процедуру очищения желудка, глубоко дыша и всхлипывая, баронесса с дочерью молча сидели под стенкой. Угрюмо сопя, мужчины стояли на своих местах как замороженные. Первым от полученного шока оправился Тилобиа.

– Для нас, господа, это еще не самый худший вариант. – Он шагнул к тому месту, где было намечено рыть подкоп. – Мы обязаны собрать в себе все самообладание и настойчиво бороться за жизнь. Безвыходных положений не бывает. Поэтому, друзья мои... – он неловко поправил на переносице пенсне, – наше будущее в наших руках.

Ни проронив, ни звука все разошлись по своим местам.

Весь следующий остаток дня протекал на удивление спокойно. Казалось, что хозяева острова совершенно игнорируют наличие пленников. Даже, до этого неотлучный охранник, исчез в направлении деревни и объявился лишь с наступлением скоротечных сумерек. Церемониальная суматоха, в связи с жертвоприношением да кульминационным фуршетом, лаконично угасала. Негры разбрелись по своим лачугам, а голову жертвы, вместе с носилками, унесли все те же подручные шамана.

Ночь свалилась на остров как-то уж стремительно быстро. Лишь только золотой шар закатился в лузу горизонта, и небо тут же задернула вуаль беспросветной тьмы. Луна еще не взошла, но кое-где уже загорались первые звездочки.

– Поразительно... – Засецкая покинула пост, наощупь добралась до топчана, и под тяжестью ее тела соломенный матрац мягко захрустел. – Как-то необычайно быстро стемнело: вы не находите?

Напоминая ящерицу, Тилобиа на животе выполз из вырытой ямы. – Почему же странно?

– Антонио вы заметили, здесь категорически отсутствуют сумерки. Солнце едва скрылось, и через три-четыре минуты мрак.

– В здешних широтах, сударыня, это явление такое же обыденное, как утренний туман окрест Лондона. – Доктора видно не было, но по интенсивному сопению и глубокому дыханию напрашивалось предположение – Тилобиа изрядно утомлен. – Мистер Эскот, – позвал он вполголоса, – вы там еще не уснули?

Послышался робкий шелест соломы. – Помилуйте голубчик, о каком сне может идти речь?

– Помнится, вы предлагали свою помощь... – Тилобиа страдальчески прокряхтел. – Знаете ли, от такого усердия разболелся правый локоть: Старая рана еще дает о себе знать.

Ничего более не спрашивая, вслепую, ориентируясь на голос, режиссер побрел на смену ответственного землекопа.

– Вы говорите "старая рана"? – Засецкая вновь захрустела матрацем. – Неужели вы и в схватках с пиратами отличились? – Ее вопрос имел явно фальшивый оттенок любопытства.

– Отнюдь мэм, – доктор породил протяжный выдох досады, – весьма банальная история: Мы как-то нарвались на страшный самум. – Он замолчал, но вскоре продолжил: – А знаете баронесса, при ближайшем удобном случае я вам непременно поведаю эту историю в мельчайших подробностях. – В данный момент Тилобиа больше волновало "сегодня". – Ну, что нам сообщит главный наблюдатель?

Кармайн отозвался не сразу: одолевали невеселые думы о судьбе супруги. – ... Что вы спросили?.. Pardon. Ах, ну да, все bien мистер Тилобиа, наш надзиратель развалился возле костерка, и мне так кажется – он дремлет.

– Сие весьма недурственно. – Голос доктора зазвучал гораздо оптимистичнее. – А что наша юная леди? Как вы там Саррита?

Девушка сидела на топчане, прижавшись к своей матери. – Спасибо доктор, мне уже лучше. – В этой кромешной тьме ее тоненький голосок казался ангельским.

– Вот и чудно.

В следующий момент, в той стороне, где Бэри Адер уже втиснулся в узкий лаз для продолжения рытья земли, послышалось тихое шкрябанье: Этот неласковый для уха звук доносился снаружи. Все замерли и прислушались – тишина более не нарушалась.

– Это что крысы? – Режиссер пулей вышмыгнул обратно.