Текст книги "Страхолюдие(СИ)"

Автор книги: Валерий Цыбуля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Она хрипло взвизгнула: – Сарра смотри, там кто-то есть! – Ее пальцы сильно сжали нежную плоть. – Ты в порядке?

Дочь быстро кивнула. – Только ноет все тело.

– Поднимайся дитя мое, нужно двигаться, тогда боль утихает. – Поднимаясь сама, мать одновременно помогла встать дочери. – Пошли быстрее, глянем; скорее всего, это один из наших, вероятно нужна помощь.

Обнаруженная рука принадлежала доктору Тилобиа. Весь в ободранных одеждах он лежал без каких либо, даже малейших, намеков на присутствие в этом мире. Сарра бережно подняла пенсне, которое валялось тут же, возле тела.

– Вот чудеса! – Она с удивлением смотрела на круглые стеклышки. – Даже его линзы тут. – Ее встревоженный взгляд пал на маман. – Он что, умер?

Баронесса припала ухом к груди. – ... Доктор жив! – Засецкая кряхтя, поднялась и засеменила к океану.

Некоторые водные процедуры, а также пара увесистых пощечин, – от лицезрения которых юная леди даже скривилась как от зубной оскомины – бессознательное тело привели в чувства, а дрожащие губы озвучили сей момент коротким, однако сочным чертыханьем. Теперь растерянный взгляд Тилобиа скользил с одной дамы на другую, пока, наконец, не остановился на измученной улыбке Засецкой.

– Что произошло?

Та неспешно умостилась рядом с доктором на песке. – Мы и сами еще толком не сообразили.

К ним присоединилась Сарра. – Вот, возьмите, по-моему, это ваше. – Девушка робко протянула свою находку.

– Какая удача! – Искренне обрадовался доктор. – Право слово, я уж отчаялся остаться наполовину незрячим. – Он порылся в карманах сюртука, отыскал измятый, но более-менее чистый платок, и принялся усердно полировать пенсне: не переставая при этом поскуливать. – Вот дьявол... такое состояние, будто меня сбросили со скалы.

– У нас то же самое. – Баронесса интенсивно растирала колени.

– Но убей меня Бог – я совершенно не помню, как мы тут очутились?

– Вероятнее всего, тот чудовищный водоворот застиг шхуну неподалеку от берега. Нас как букашек смыло и сюда выбросило.

– Но, в таком случае, где же остальные?

Потеряв интерес к диалогу вечно всезнающих взрослых, Сарра направилась вдоль линии прибоя.

– Сударыня, а вы тут все осмотрели? – Спросил доктор.

Засецкая поднялась на ноги. – Да какой там! Я очнулась здесь, рядом, и едва успела сообразить, что еще жива, услышала стоны моей бедной девочки: затем и вас обнаружили. – Она встревожено взглянула в след удаляющейся дочери. – Саррита далеко не ходи! – Теперь Засецкая перевела взгляд на Тилобиа. – Еще неизвестно где мы.

Вступив в прозрачную воду, мужчина смочил голову и задумчиво заметил: – По всей видимости, мы пребываем на Острове Забвения. – Он резко обернулся к собеседнице, лицо побледнело, в глазах пробежала тень тревоги. – Очень скверно... очень...

Засецкая потерла ладонями предплечья, будто озябла. – Вы меня пугаете.

Доктор подошел к даме вплотную, обнадеживающе взял за руки. – Вы правы, всегда нужно надеяться на лучшее. Нам желательно все хорошенько осмотреть. Если выжили мы, значит, наверняка уцелел еще кто-то. – Он стал озираться. – Но почему я не вижу следов кораблекрушения?

Вдруг, со стороны куда ушла Сарра, раздался ее радостный, писклявый голосок. – Мама! Доктор! Быстрее сюда! Быстрее!!!

* * *

Внушительных размеров деревушка, являющаяся местом проживания племени Тобамбур, в основном состоит из скромных бамбуковых хижин, крытых большими широкими листьями бананового дерева. Обычно такая избушка вмещает в себе две комнаты; в одной из которых спят взрослые члены семьи, а в другой, поменьше, их дети. Перед входом в такой, своего рода семейный шалаш, имеется простейшей конструкции тент, покрытый все тем же пальмово-кровельным материалом. Тут традиционно устраиваются лежанки, низенькие столики и лавки, служащие для принятия пищи или дневного отдыха от палящих лучей солнца.

Весь поселок раскинул свои трущобы на огромной поляне, со всех сторон сокрытой, в основном от ветра, густой банановой рощей. А между самими бунгало кое-где маячат кокосовые пальмы, увешанные всевозможными амулетами: по народному поверью амулеты изгоняют из деревни злых духов. Помимо этого на высоких стволах в изобилии болтаются плетеные корзины, наполненные различной снедью, как растительного, так и животного происхождения. Это, своего рода, подношения богам за их щедрость и благосклонность к местным жителям. По центру деревни имеется публичная площадь, освященная шаманом и обозначенная вождем, как место сходок туземцев на всевозможные языческие оргии, обряды, или просто, "производственные" собрания. На этом лобном месте произрастает колоссальных размеров баобаб, чей могучий ствол украшен разномастными блестящими предметами, разноцветными лентами, всяческим тряпьем, да шкурами животных. Древняя легенда гласит: В дереве господствует дух Муцу, как верховный властелин острова и хранитель его божественного спокойствия. Тут же, буквально в двух шагах от языческой святыни, покоится огромная гранитная глыба. Это ни что иное, как алтарь, для жертвоприношений великому Муцу; где время от времени случается религиозная истерия аборигенов. Впрочем, народ с темно коричневой кожей и слегка раскосыми глазами, невзирая на свое беспросветное идолопоклонничество, представляет собой весьма трудолюбивое племя. Если взобраться до середины горы и окинуть взглядом южную часть этого роскошного оазиса, то без труда можно узреть табачные, кофейные и маисовые плантации. Немного восточнее, внушительное поле чая, по соседству с ровными рядами какао и лаврового листа. На всех возделываемых угодьях трудятся одни женщины: исключением является только сборка кокосовых орехов. Так же смуглые островитянки наравне с мужчинами управляются на скотоводческом ранчо, которое пришипилось у подножия западной стороны потухшего вулкана. Это место не зря было облюбовано для фермерства. Близость пресной воды и заливные луга в пойме реки, создают для этой сельскохозяйственной разновидности самые благоприятные условия. На сытных пастбищах пасется европейский скот, наряду с восточными овцами и азиатскими ламами, а субтропический климат весьма сопутствует круглогодичному снабжению скота отборными, сочными кормами.

Восточная же часть острова изобилует ухоженными виноградниками, которые начинаются за милю от подножия горы и взбираются до пятисотфутовой высоты. Поверхность на склоне обустроена каскадом, что с дальнего расстояния напоминает гигантскую лестницу. А еще, в восточной оконечности острова, ближе к коралловой лагуне, расположилось несколько деревянных хижин и множество рыбацких лодок. Рядом с лодками, на вбитых в песок жердях, сушатся рыболовные сети. После каждого выхода в море их вывешивает артель рыбаков – для племени сей промысел весьма ответственен.

Впрочем, дабы не забегать вперед, вернемся в деревушку. Если пройти ее всю, с запада на восток, то придется предстать пред тем фактом, что не все жилища тобамбурийцев выглядят как бамбуковые лачуги. Там, где каждое утро над местным "Сити" пылает восход, исполняя оду монументализму, громоздится искусственный зеленый холм, который по своей форме и размерам смахивает на среднюю сопку. Рукотворная возвышенность увенчана большим деревянным особняком, с открытой мансардой и широкими балконами по всему периметру. Мы наслаждаемся описанием жилища вождя – Мунты Барбуса. Тут предводитель имеет удовольствие проживать со своей первой леди племени Попоулой и шестью детишками, имена которых он даже сам регулярно путает. А случается сей конфуз по весьма элементарной причине: Супруга сподобилась родить Барбусу две тройни, с разницей в один год. И вот теперь, четыре мальчика и две девочки, почти одного роста, внешности и возраста, могут без труда запутать кого угодно.

Слева от жилища вождя, метрах в ста, находится еще одно нестандартное строение. Оно сбито из черных досок и имеет неординарную форму деревянной крыши, полностью покрытой страусовыми перьями: по виду крыша похожа на два расправленных крыла гигантской птицы. Собственно говоря, странная кровля не единственная особенность этого, с позволения выразиться, архитектурного шедевра напоминающего банальный сарай. Дело в том, что в избушке нет ни единого оконного проема. Единственное отверстие это крохотная дверца, через которую аборигены попадают внутрь на четвереньках. Казалось бы – элементарная дикарская незатейливость. Отнюдь. Это священное место является обиталищем духа Муау, покровителя всех молодоженов острова. По закону племени, первую брачную ночь жених с невестой обязаны провести именно под крыльями фантастической птицы. И ежели после обряда молодая жена не понесла, значит, святой Муау не дает согласия на брак и священные узы незамедлительно расторгаются. Так же женщина больше не может выходить замуж ни за кого, кроме, как только за вдовца. А вот чтобы молодожены не схитрили, только что женившегося счастливца после брачной ночи препровождают к скалистой части острова, где изолируют в одной из гранитных пещер. И только специально назначенному контролеру поручается единожды в день носить "пленнику" пищу и воду. Заключение длится шесть недель, и если за обозначенное время у недавней невесты не возобновился ее обычный месячный цикл, то будущего папашу освобождают, и семья остается официально признанной. В противном случае – брак аннулируется, а неутомимый шаман с беззаветным усердием принимается всячески изгонять бесов из молодежи.

Но, что это? Сегодня мы наблюдаем совершенно невообразимое отклонение от туземных обычаев. Как ни странно, но средь бела дня, под покровительством любвеобильного Муау пребывает всего один человек. Это мужчина и, судя по одежде и цвету кожи, он неместный.

Тихий знойный полдень, когда по устоявшемуся обыкновению в деревне торжествует гробовая тишина, внезапно разорвался восторженными детскими криками. Шумная ватага малолетних аборигенов со специфическим гиканьем да стуком бамбуковых палочек сопровождает агрессивно настроенный кортеж воинов: они шествовали в полной боевой раскраске, с копьями и дротиками. Стража племени волокла необычную, для этих мест добычу – двое мужчин и две женщины европейской наружности. Белые люди, привязанные к деревянным жердям, болтались в подвешенном состоянии словно подстреленные козы, а детвора, галдя и дурачась, ухитрялись пнуть пленников кто ногой, кто бамбуковой палкой. Жители селения, потревоженные триумфальным маршем воинов, постепенно появлялись из своих хижин, присоединяясь к важной процессии, и весь этот парад направлялся к логову вождя. Достигнув подножия холма, вернее, начала деревянной лестницы ведущей к тенистой веранде, пойманные чужаки были сперва брошены в пыль, после чего отвязаны и выстроены в шеренгу, в авангарде сборища, точно на витрину: Крепкие воины держали их за руки и за волосы.

Не заставляя себя долго ждать, на крыльце показался Мунта Барбус. Вождь был невысокого роста, коренастый, с широким скуластым лицом.

Его белоснежная шелковая мантия, похожая на папаху расшитую галуном вперемешку с золотыми узорами искрящейся канвы, сразу давали понять, кто в доме хозяин. Такое экстравагантное одеяние резко контрастировало с захудалыми набедренными повязками из обычной соломы, в которые были наряжены все соплеменники. Лишь только Мунта нарисовался в дверном проеме особняка, причем с вопиющей претензией на аристократичность, как толпа возбужденных туземцев завопила приветственные псалмы, на неведомом пленникам, тарабарском языке. Пафосно ступая по лестнице, он величаво приближался к собранию. С солидной порцией вычурности вождь на ходу приветствовал своих вассалов автономным символом власти, торжественно встряхивая ним над головой. То был жутковатый посох, в виде человеческого позвоночника, увенчанного отполированным до блеска черепом. В данном случае череп служил вождю, своего рода, фетишем, оберегающим его венценосность от болезней, ядов и предательства.

Наконец, подойдя ближе к белым чужакам, он с невозмутимой физиономией принялся рассматривать, по его разумению, дикарей. Плененные мужчины держались гордо. Их каменные лица почти не выдавали внутреннего волнения и переживаний. Того же нельзя было сказать о дамах, чья бескрайняя истерика, замешанная на слезах и горьких стенаниях, казалось, могла привести к жалостливым чувствам даже холодный гранит. Правда, что-либо спросить не представлялось возможным в виду естественного незнания языка островитян; к тому же рты были туго замотаны каким-то драным тряпьем. Но вот Барбус, категорически игнорируя драматизм женского выться, оказался крепче гранита: его ни сколь не тронули горемычные страдания до полусмерти перепуганных дам.

– Эохта у-у манза! – С повелительной темперацией выкрикнул вождь, указывая посохом на деревянное строение без окон.

Не особо церемонясь вояки потащили пленников к временной тюрьме, а сборище аборигенов, с одобрительными возгласами пали ниц и приступили к привычной молебне.

Малюсенькая дверца распахнулась и размалеванный дикарь, срывая с лиц повязки, начал, словно котят, запихивать чужаков внутрь темного помещения. Торжествующий мрак в сарае кое-где пронзался узкими полосками серого света, которые сочились сквозь щели рассохшихся досок. Лишь только за спинами узников затворилась дверка, а мощный брус ее заклинил, Тилобиа с Кармайном тут же бросились успокаивать перепуганных спутниц: к тому времени Засецкая с дочерью разрыдались до судорожной икоты.

В дальнем, самом темном углу сарая послышалось тихое шуршание. Все напряженно замерли – дамы даже прекратили выть.

– Кто здесь? – Доктор воинственно ссутулился, выставил вперед обе руки, тем самым, приняв традиционную боксерскую стойку.

В лучике света что-то блеснуло, а спустя считанные секунды, уже знакомые черты стали доступны всеобщему обозрению.

– Ну, что господа, не ожидали меня тут встретить!

Засецкая облегченно выдохнула и перекрестилась.

– Какая удача, сэр, вы живы! – Тилобиа кинулся в объятия Уоллеса. – Я уж не чаял встретить вас на этом свете.

– И не вы один. – Добавил Кармайн.

– Что вы говорите, Генри, так это меня так отчаянно оплакивали наши досточтимые дамы?

Продолжая всхлипывать и растирать по щекам слезы, Засецкая с дочерью присели на деревянный топчан: тот стоял у ближней стены. Мягко захрустел соломенный матрац.

Уоллес, наконец, освободился из цепких объятий доктора, подошел к дамам, и с видом бравого гусара поцеловал обеим ручки.

– Кошмар, лейтенант, у вас на лице кровь! Вас что били? – Баронесса изучала на его скуле приличную ссадину.

– Пустяки сударыня. – Теперь Уоллес протянул Кармайну для рукопожатия пятерню. – Не то, чтобы меня именно били... Скажем так: При моей поимке, я оказал достойное сопротивление.

– Расскажите же нам скорее, как вам удалось избежать гибели в том чудовищном... – Засецкая запнулась. – Право, даже не знаю, как именовать то страшное явление.

– Увы, баронесса, я решительно ничего не помню. Впрочем, припоминаю лишь одно: мой разум помутился, когда я увидел огромную стену воды вокруг судна. Будто циклический смерч взметнулся над шхуной и... И все, дальше кромешная тьма. Наступил миг забвения.

– ... "Забвения"... – Повторил Кармайн это слово с трагизадумчивым видом.

Засецкая недовольно фыркнула: – Однако, все это в высшей степени странно. Почему никто не помнит конкретно, что же произошло? Как нас выбросило на остров?

– Возможно, впоследствии память вернется. Мне кажется, всему виной запредельный испуг. Хотя, как знать? – Тилобиа водрузил пенсне на переносицу. – Сэр, а дикари вам не объяснили, чего они хотят? И вообще, как считаете мы, что действительно на Острове Забвения?

– Не знаю. – Пожал плечами офицер. – По всей вероятности да – если верить последним показаниям судового компаса. – Он вдруг резко обернулся к Кармайну. – Позвольте Генри, но где же ваша супруга?

Ничего не ответив, драматург уныло повесил голову.

Засецкая поправила прическу. – Мы ее не нашли. Вернее, не успели найти. Эти гнусные варвары схватили нас сразу, как только Сарра обнаружила мистера Генри.

– Истинная, правда. Я едва опомнился от обморока, и даже толком не успел сообразить, где я и что со мной, как вдруг вижу, ко мне приближается леди Сарра.

Девушка шмыгнула носиком. – Я только и того, что успела позвать маман и доктора, как эти размалеванные уроды с копьями выросли точно из-под земли. Я и пикнуть не успела, а негодяи уж бросились вязать мне руки. – Бедняжка снова захныкала. – Господи, сие чрезвычайно унизительно.

Баронесса прижала дочь к себе. – Успокойся моя девочка, иначе, я тоже разревусь.

– Сударыня я вас умоляю, не следует уподобляться ядовитой напыщенности зрелых матрон средневековой Испании, сейчас не подходящий момент распускать нюни. – Офицер извлек из кармана платок, протянул его Сарре. – Признаться, после нашей чудовищной переделки он выглядит неказисто, но чистый. – Леди попыталась улыбнуться сквозь слезы. – А вам Генри я рекомендую не отчаиваться. Если мы остались живы, значит, существует реальная вероятность того, что леди Алиса тоже жива.

– И если миссис нет среди нас, выходит она еще, слава Богу, не попала в лапы дикарей. – Добавил Тилобиа.

Кармайн одним рывком оказался возле стены. – Нужно срочно отсюда выбираться! – Он на ощупь шарил руками по доскам. – Интересно, как они крепятся?

– О, Генри! – Остановил его Уоллес возгласом робкого порицания. – Я провел здесь добрую половину дня. Можете положиться на мои заверения: Как человек тренированный к самым решительным действиям, даже в самых метаморфозных ситуациях, самым первым делом я тщательнейшим образом обследовал эту, мягко выражаясь, темницу. Так вот, по моему авторитетному разумению, единственное, что возможно предпринять – подкоп. – Он с видом самого страшного заговорщика, из фильмов Эдгара Пима, осязал каждого слушавшего. – Да господа, вы не ослышались. Но! – Офицер приложил к губам указательный палец, и дальше его голос понизился до шепота степной травы. – Док взгляните через ту щель, что возле входа. Там сидит часовой. Он находится у дверей с того момента, как меня сюда водворили. Поэтому, если начать рыть немедленно, он может запросто услышать.

– Но, отдаваясь намерениям вырваться из лап дикарей, мы просто обязаны рисковать! – Кармайн пребывал в крайнем возбуждении.

– Дорогой Генри, я всецело с вами согласен. Однако будет гораздо благоразумнее дождаться темноты, ибо сейчас светло и мы можем стать весьма заметной добычей.

– А где мы возьмем лопату?

Мужчины, как истинные джентльмены, сделали вид, что не расслышали фразу юной Сарры. Зато баронесса моментально смутилась. – Дитя мое, ты меня поражаешь. Всему Лондону известна твоя страсть к приключенческим романам. Неужели там ничего подобного не было описано?

Теперь маска смущения пылала и на девичьем личике. – Право же, я сейчас так взволнована, что не в состоянии что-либо припомнить. Впрочем: В одном романе, самого опасного флибустьера заточили в башню, и... он рыл подкоп именно лопатой. – Она очаровательно пожала худенькими плечиками. – Я точно помню. Его друзья пираты подкупили стражника, и тот принес узнику лопату.

– Невинное создание. – Невольно сорвалось с уст офицера. Он расстегнул кожаный ремень, вытащил его из форменных брюк. – Вот! – Уоллес продемонстрировал бляшку. – Вот он путь к свободе.

– Мы что этим станем рыть? – С откровенным недоверием вымолвил Кармайн.

Остальные пока молча посматривали на офицера: в их взглядах разгоралась надежда.

– В самом-то деле, господа нужно мыслить масштабно. – Он уселся на земляной пол, устланный соломой, и попытался снять сапог: тот явно не собирался поддаваться.

Тилобиа не выдержал, схватил его обеими руками, и мощным рывком стащил сапог с ноги. Все с неподложным интересом наблюдали за действиями офицера. Перевернув сапог подошвой вверх, Уоллес попытался отковырнуть бляшкой прибитую к каблуку подковку. Несколько настойчивых попыток, гвозди не выдержали, и подковка брякнулась к ногам доктора. Тот ее бережно поднял и протянул хозяину. Подкова оказалась стертой к своему овальному краю на нет. Причем так, что полукруглый край имел довольно острое ребро.

Уоллес удовлетворенно причмокнул. – Это просто превосходно, что перед плаванием я не поменял их на новые.

Засецкая сгорала от любопытства. – Что же дальше? Согласитесь, лейтенант эта штучка как-то не внушает доверия.

– Еще толику терпения баронесса, и вы поймете, что романы о пиратах, с их лопатами, – он иронично посмотрел на Сарру, – есть весьма примитивное воображение. Даже осмелюсь добавить: Нелепое до карикатурности, если, конечно, сравнивать с мышлением офицера Королевского флота. – Он поднялся, подошел к топчану. – Позвольте вас потревожить.

Засецкая охотно покинула седалище. Уоллес присел на корточки и принялся изучающее рассматривать соединение ножки с дощатой крышкой. Древесина крепилась между собой обычным бамбуковым шипом, вместо столярного клея обмазанным древесной смолой. А для прочности, под углом в сорок пять градусов, от ножки к крайней доске, была туго примотана деревянная перемычка – молодыми лиановыми побегами. Так что, ежели рассматривать существующий крепежный узел, как равнобедренный треугольник, то примерно восьмидюймовая планка являлась не чем иным, как гипотенузой.

Заостренной подковой Уоллес перерезал своеобразные веревочки и освободил искомый предмет. Дощечка имела двадцать сантиметров в ширину, сантиметров сорок в длину и, где-то неполный дюйм в толщину.

– Лучше не придумаешь! – Удовольственно щелкнул пальцами невольный изобретатель.

Теперь он начал с усердием строгать заготовку своей заостренной подковой. Все узники наблюдали с неподдельным интересом, а Тилобиа то и дело вертел головой; вникая в производство необычного шанцевого инструмента и одновременно контролируя размалеванного стража.

Добрых три четверти часа минуло, прежде чем офицер превратил заготовку в полуфабрикат. Он теперь держал в руках вожделенный плод фантазии, смутно имитирующий махонькую лопатку, какими детишки обыкновенно играют в песочницах: правда, в весьма искаженных формах. Хозяин произведения повертел шедевр вынужденного творчества в луче света.

– В принципе, за неимением лучшего, сойдет и это. – Он извлек из кармана три сапожных гвоздя, которые крепили подкову, и с задумчивым видом подбросил их на ладони, как бы взвешивая. – Еще пару весомых аргументов, господа, и землеройное орудие будет совершенно готово. – Лейтенант посмотрел на доктора. – Как там наша горилла, бдит?

– Все тихо, сэр. Охранник развалился в тени, и цедит кокосовое молоко.

Сарра облизала высохшие губы, а баронесса шумно сглотнула.

– Генри будьте добры, смените наблюдателя, а вы док идите сюда, поможете стащить второй сапог.

По завершении этой процедуры он аккуратно приложил подкову к овальному краю деревяшки, который имитировал самый кончик штыковой лопатки, затем наживил гвозди. Придерживая их левой рукой, лейтенант взял в правую только что снятый сапог. Удерживая его за носок, он попросил Тилобиа оторвать от своей рубашки манжет, и осторожно накрыть ним гвозди.

– Так мы приглушим цоканье металла о металл. – Было, похоже, что Уоллес рассуждает сам с собой.

Он энергично заколотил каблуком только что снятого сапога гвозди, тем самым, прибив к деревянному штыку лопатки металлический подковообразный наконечник, к тому же заостренный. Затем, сковырнув вторую подкову, Уоллес повторил полученный опыт с другой стороны штыка. Теперь рабочая поверхность инструмента была металлической.

– Однако! – Тилобиа взял протянутый ему продукт эксклюзивного производства и покрутил в руке. – Господа, я как набожный пресвитерианин не имею привычек клясться в том, чему не верю. Но сейчас я готов поклясться, что сей инструмент способен проложить путь к свободе. – Он взмахнул лопаткой как саблей. – Да этой штуковиной можно не только землю рыть! Пожалуй... – Он еще раз взмахнул лопаткой. – Разбить череп врагу, вполне реально.

– Естественно док, при случае этим можно успешно защищаться.

В пухлых от слез глазах Засецкой блеснула искорка надежды на вызволение. – Ну, Уоллес, вашей находчивости можно позавидовать.

– Тише! – Прошипел Кармайн по-змеиному, и в испуге отпрянул от своего наблюдательного пункта. – Сюда идут дикари – их трое.

Все замерли. Уоллес бросился натягивать свои сапоги, а доктор рванул в дальний угол и спрятал инструмент под охапкой соломы.

Деревянный засов издал глухой звук, дверца отворилась, мало-мальски приемлемый свет озарил перекошенные волнением лица пленников.

Здоровенный воин с копьем вполз внутрь. Его неприветливый взгляд пугал, а вонь, – которую источала грязная кожа – вселяла отвращение. Наконец, его мощная нижняя челюсть зашевелилась.

– Банту моа, оэх! – Здоровила ткнул пальцем в Уоллеса.

– Я?

– Оэх... Моа! – Он махнул рукой на выход.

Офицер в нерешительности оглянулся на остальных, но с места пока не двигался. Видимо, потеряв терпение, негр огрел лейтенанта тупым концом копья под ребра. От боли беднягу перегнуло пополам, и он страдальчески застонал. Стерпеть сие безропотно было положительно неосуществимо, и доктор рванулся в сторону негодяя, но тут же почувствовал, как острие копья уперлось в грудь. Складка его изъеденных морской солью губ твердила о том, что он и под пытками не утратит своей непоколебимой решительности, однако голос офицера его остановил.

– Не делайте глупостей док, я пойду с ними. – Тяжело отдуваясь, Уоллес двинулся к входному лазу. – Возможно, вождь желает начать переговоры.

За воином захлопнулась дверь, шаркнул засов. Пленники секунду не двигались с места, а потом бросились к щелям. Помощник капитана оказался прав: подталкивая в спину, конвоиры вели офицера прямиком к "президентскому дворцу" местного значения. Вот только вели его не к парадному входу, а к тыльной одноэтажной пристройке. Невольники еще несколько минут наблюдали за резной дверью, в проеме которой скрылся Уоллес и его сопровождающие.

– Забавно, чего хочет от нас этот островной царек?

Естественно – переживали все, но Засецкая страдала больше других, и не столько за себя, как за судьбу дочери.

– Ох, не нравится мне это...

Кармайн зло хихикнул. – Мы, доктор, с вами полностью солидарны. – Он присел на корточки, подперев спиной стену.

Тилобиа продолжал наблюдать за внешним миром. – Я имею в виду, что мне не нравится то, чем занимаются вон те "павлины". – Все вновь прильнули к щелям. – Обратите внимание на баобаб. Судя по количеству всевозможных безделиц это экзотическое дерево, в некотором роде иконостас. А гранитная глыба, которая рядом, как пить дать – алтарь для жертвоприношений.

Горстка туземок наряженных в леопардовые шкуры, а в волосах павлиньи перья, занимались приготовлениями к какому-то культовому обряду. На бамбуковые шесты, которые торчали вокруг жертвенного камня, они цепляли черепа животных, а на тот шест, который торчал из земли по центру этого воображаемого круга, был нанизан человеческий скелет. После, вся земля тут же была тщательно вымощена неведомыми для непосвященного травами и птичьим пухом, а сам алтарь щедро усыпан лепестками роз и магнолий.

Оттуда куда увели офицера, вышел негр. Он что-то держал в руках и направлялся к месту заключения наших горе путешественников. Дверца отворилась, черная рука поставила внутрь предметы: они напоминали кувшины, оплетенные виноградной лозой и с удобной ручкой – они были в двух экземплярах. Лишь только проем захлопнулся, Тилобиа и Кармайн присели возле гостинца.

– Это что тыква? – Спросил драматург.

Доктор бережно поднял один предмет за ручку. – В некотором роде вы правы. – Он протянул тыкву баронессе. – Это горлянка. Обычно туземцы их используют для сохранения воды. – Засецкая с интересом разглядывала необычный сосуд. – Аккуратно. Вот тут, видите. – Тилобиа указал на маленький крючкообразный хвостик. – Это ручка. Местные срезают макушку тыквы, и бережно, дабы не повредить внешнюю кожуру, выбирают все внутренности. Затем, полученный кувшинчик высушивают, и транспортируют в них воду из питьевого источника.

Сарра взялась двумя пальчиками за хвостик, приподняла крышку. Внутри действительно оказалась холодная родниковая вода.

Скупо улыбнувшись, Тилобиа изрек: – Quod erat demonstrandum! ( Что и требовалось доказать!) /лат./

– И действительно, натуральный графин. – Пробурчала Засецкая, но тут же насторожилась. – А вдруг она отравлена?

– Все может быть... – Доктор взял вторую горлянку. – Хотя, желай они именно этого, то прихлопнули бы нас еще на побережье. – Он отпил пару глотков. – Если через несколько минут не рухну в предсмертных конвульсиях, значит можно употреблять.

* * *

Эскот застыл в нерешительности. – Чертовы дебри. Куда же пойти? – Тропинка, по которой он шел, вдруг раздвоилась.

Очнувшись на берегу в неизвестном месте, Бэри Адер долго не мог прийти в себя; сперва от шока после случившегося, а затем от радости, что остался жив. Не обращая внимания на дикую головную боль и нестерпимую ломку в суставных хрящах, он почти бегом преодолел километровый участок пустынного побережья, но ни людей, ни даже малейших признаков, на их существование обнаружить не удалось. Тут даже не было абсолютно никаких следов. И, тем не менее, надежда отыскать оставшихся в живых, не угасала ни на минуту. Но в одиночку, что он мог сделать? К тому же мучительно тиранила жажда. Разум подсказывал, что где-то должна быть пресная вода: На эту мысль наталкивало присутствие птиц. Возможно, где-то есть люди. В голове, конечно, всплыли воспоминания о байке Тилобиа, про нежелание местных жителей видеть на своем острове чужаков. Но ведь вполне вероятно, что это не тот остров? А может вовсе не остров? И вообще, он же не захватчик, не интервент. У него даже нет оружия.

С такими мыслями Эскот наткнулся на неприметную стежку, ведущую вглубь джунглей. И вот теперь, спустя четверть часа пути, пред ним предстала задача – в каком направлении двигаться?

Густой зеленый потолок из веток и листьев создавал интимный полумрак в этом природном коридоре, который здесь, под пологом, уводил в неизвестность. Небо совершенно не просматривалось, а звуковой фон состоял лишь из птичьего щебета. Бэри Адер прислушался. Теперь, кроме этих беспорядочных криков, откуда-то слева начал доноситься еле слышный, странный шум. Слух улавливал знакомые звуки. Он сосредоточился пуще прежнего.

– Конечно! Вот я болван, это же шумит вода! – И не колеблясь более ни минуты, обрадованный режиссер уверенно зашагал по левому ответвлению тропинки. – Возможно, шумит водопад. – Твердил он с радостным трепетом. – Или быстрая река плещется о камни.

Сухая трава и листья шелестели под торопливым шлепаньем, изредка разбавляясь хрустом веток. Вдруг, путник резко остановился. Зрение невольно выхватило из приевшегося пейзажа невообразимую, по своей новизне, картинку. Это несовместимое с общим фоном нечто, лежало на тропинке в десяти шагах, впереди. Эскот почувствовал, как нарастает волнение, как учащенно забилось сердце. От всей окружающей обстановки невиданный предмет отличался слишком уж пестрой гаммой красок. Режиссер опасливо огляделся. Шум воды слышался уже более отчетливо. Все те же крики невидимых оку птиц. Больше никаких посторонних звуков. Эскот поднял с земли короткую толстую ветку, обломал с нее пару сучков с листьями. Увесистая дубинка, в данный момент представлялась единственным подходящим оружием для возможной защиты. Неожиданно, – он с испугу даже отпрянул назад – возле самого уха шелохнулась лапообразная ветвь тропической пальмы, и из-под нее выпорхнула маленькая серо-зеленая птичка, с тонким длинным клювом.