Текст книги "Страхолюдие(СИ)"

Автор книги: Валерий Цыбуля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Да-да, – поддержал граф, – вероятно, их останавливает какое-то табу.

Американец тронул Тилобиа за плечо. – Но ведь и мы не можем покинуть это место, пока там дикари.

Направляясь в зал, Аливарес протиснулся между ними. – А вот спешить нам незачем, мистер Кортнер. – Граф с интересом озирался. – Ого! Мне начинает здесь нравиться.

– Это место не может не нравиться – согласился Эскот. – Но, как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше. Не следует забывать, мы тут, может, и в безопасности, однако рано или поздно, чтобы добраться к лодкам, эти стены предстоит покинуть.

Кармайн вдруг опомнился. – О Боже... Алиса! – Он достал из кармана ожерелье. – Возможно здесь моя Алиса. – Генри выставил украшение для всеобщего обозрения. – Или, по крайней мере, здесь была.

– Подождите! – Взмахом руки Засецкая привлекла к себе внимание. – Это замечательно, что мы напали на след миссис Кармайн, но... вот о чем я подумала: Антонио вы только что сказали, дескать, дикари не решаются атаковать эти стены.

– Похоже на то, сударыня.

– А вы не подумали – вдруг и нам следует опасаться того, перед чем пасуют эти изверги.

– Но позвольте, голубушка, мы же с вами цивилизованные люди. – Тилобиа, как обычно, принялся протирать пенсне. – Это у дикарей языческие причуды по поводу всяких там заклинаний и духов. Но мы-то, достаточно образованы, дабы не уподобляться их уровню и верить в нелепый шаманский бред.

– Я полностью поддерживаю доктора. – Граф уже обошел зал и теперь присоединился к дискутирующим. – Давайте все тут тщательно осмотрим. Может, найдется что-то полезное для нашего побега с острова.

Таким образом, беглецы разделились на две группы и приступили к более детальному инспектированию жилища неизвестного и, по всему, весьма состоятельного хозяина.

– Только держитесь все вместе! – Предусмотрительно напутствовал граф поднимающихся на второй этаж Кармайна, Эскота и Засецкую с Саррой. – Если что, дайте нам знать.

Верхний этаж не блистал таким размахом творческой фантазии "необузданного" архитектора, но, тем не менее, весьма претендовал на уют и комфортабельность. Он вмещал в себе несколько спальных комнат. Длинный, широкий коридор, сплошь задрапированный бирюзовой юфтью, завершался просторным, вполне европеизированным санузлом.

– Ах, святые угодники! Здесь есть даже вода... Даже теплая? – Сарра отвернула фарфоровый краник и теперь стояла перед раковиной в бескрайнем изумлении, наблюдая, как тонкая струйка стекает из гусачка на ладошку. – Невероятно! Ее даже не нужно греть на газовой горелке.

– Я нахожу эту обстановку вполне на уровне... – Баронесса поглаживала филенчатую дверь, вскрытую лаком. – Даже само предположение, что в этих стенах живет какой-то там колдун, уже абсурдно. Тилобиа явно что-то напутал.

Аливарес сгрузил на эбеновый стол целую охапку провианта. За той дверью, откуда он только что вышел в зал, находилась большая – даже с избытком, кухня. Следом за графом появились; Кортнер с десятифунтовой головкой зеленого сыра "горгонцола" и доктор, который обеими руками к себе прижимал копченый телячий окорок.

– Ну, друзья, от голода мы не умрем. – Писатель бросил на стол – уместно прихваченную – разделочную доску, водрузил на нее сыр, воткнул в головку нож и, преисполнившись голодного любопытства начал рассматривать принесенные Аливаресом консервы. – Ого! Моя любимая американская тушенка... – Он удивленно присвистнул: – Австрийские шампиньоны, марсельские сардины!

В это время Тилобиа, уложив на стол окорок, вертел в руке банку с яркой желто-коричневой этикеткой. Американец скосил на нее взгляд, удивленно замер, спустя секунду подшагнул к доктору.

– Ну и ну... Маринованные ананасы, такие точно, как были на шхуне... – Его сощуренный взгляд застыл где-то в пространстве. – Странно это все, однако.

Вдруг сверху, со второго этажа донесся истерический мужской вопль, в котором без лишних пояснений угадывались ужас и отчаяние. Джентльмены у стола встревожено переглянулись. В следующий миг на лестнице возник Кармайн – на него страшно было смотреть. Лицо драматурга перекосило маской ужаса и, вместе с тем, непомерного горя; волосы торчали дыбом, а пальцы рук теперь походили на когти зверя, которые тянулись впереди сгорбленного туловища. Он вихрем слетел по ступеням в холл и, не замечая ничего на своем пути, устремился к входной двери. Никто ничего не успел даже понять или сообразить, а спина Кармайна уже скрылась на улице. Теперь на лестнице показались остальные участники группы.

– Что это с Генри? Куда он направился? – Спросил Аливарес, первой шедшую баронессу.

– Да мы сами ничего не поняли. – Пожимала плечами Засецкая. – Он выглянул в окно, истошно закричал, а потом что с цепи сорвался.

Сарра взметнула дрожащие руки к бледным щекам. – Господи, только бы мистер Генри не открыл ворота! – Все скопом – как по команде – бросились догонять Кармайна.

Ворота все так же были заперты, но обезумевшего драматурга нигде видно не было. Тилобиа всех остановил – люди прислушались. Слева от входа, откуда-то из-за здания, доносился душераздирающий вой.

Да что же там происходит!? – Аливарес первым рванул за угол.

Узрев то, что предстало их ужаснувшимся взорам, все в страхе содрогнулись, ибо явление было чудовищно. Тилобиа вовремя смекнул, что к чему: старик быстро вернулся чуть назад и успел перехватить Сарру – та плелась в хвосте. Доктор решил оградить впечатлительную натуру юной леди от созерцания безобразного зрелища.

Кармайн рыдал навзрыд. Уткнувшись лбом в каменный столб, вонзив в волосы побелевшие от напряжения пальцы, он стоял на коленях. С мужчиной творилось нечто невообразимое. Такими неимоверными истериками, пожалуй, можно было довести до смятения даже безжалостную гильотину.

Дело в том, что на протяжении всего забора, через равные промежутки, были выложены столбы – они служили для укрепления сооружения. Каждый такой элемент конструкции венчал трехметровый бамбуковый шест. Эти пики крепились не намертво, а элементарно вставлялись в специально оставленные для этого отверстия. По периметру всего забора таких шестов имелось с полсотни, и на каждый были нанизаны черепа, как животных, так и человеческие. Тот столб, возле которого убивался от горя Кармайн, так же имел свой шест, на который, безжалостный палач нанизал отрубленную голову Алисы Кармайн.

В душах людей еще не успела померкнуть трагедия с Уоллесом, садня сознание ноющим рубцом боли, а теперь свежая картина леденящего ужаса. Все отчетливо понимали, какая страшная угроза нависла над ними, от чего в жилах стыла кровь.

И вновь первым опомнился Аливарес. Он как можно мягче обратился к Засецкой, чьи вылезающие из орбит глаза, в совокупности с дрожащими конечностями, возвещали о ее крайне депрессивном состоянии.

– Сударыня, вам лучше не смотреть. – Граф обернулся к американцу. – Мистер Кортнер я был бы вам безгранично признателен, окажи вы любезность проводить баронессу и ее дочь обратно в дом. – Он посмотрел на обескровленное лицо дамы. – И дайте им воды: не ровен час, баронесса лишится чувств.

– Да, да, разумеется. – Тот взял баронессу под руку. – Пойдемте мэм, сие зрелище лучше не осязать.

– И будьте так добры, – воскликнул граф им в след, – пригласите сюда доктора, он поможет снять... – Аливарес запнулся, посмотрел на рыдающего Кармайна, и более ни проронил, ни слова.

Тилобиа не заставил себя долго ждать. Уже спустя минуту, с его помощью, граф взобрался на забор, взошел на вершину каменного столба. Весь шест был испачкан стекающей, уже начавшей подсыхать, густой липкой кровью. Он оторвал рукав своей сорочки, и принялся обматывать бамбук.

– Ого! – Граф ткнул пальцем в ту сторону, куда последние несколько секунд, было приковано его внимание. – Я нахожу это скопище весьма многочисленным.

– Что вы там узрели?

– Такое впечатление, мистер Тилобиа, что у подножия лестницы собралось все мужское население острова. Кстати, к ним присоединился этот изверг... колдун или шаман, как там его кличут?

Тилобиа поправил пенсне. – Негры выкрикивали – Тхаматан... кажется.

Тем временем Аливарес вынул шест из глубокого гнезда и уже вознамерился его опустить доктору... Как вдруг, из-за гранитного забора просвистела тонкая, длинная стрела с металлическим наконечником – вероятно пущенная одним из дикарей – и с характерным звуком вонзилась в бамбук, в аккурат на уровне лица графа. От неожиданного испуга он дернулся в сторону, потерял равновесие да чуть не свалился вниз. Чтобы удержаться бедняге пришлось балансировать руками как канатоходцу, качая шестом "маятник" из стороны в сторону. В результате таких импульсивных и амплитудообширных телодвижений, голова покойной соскочила с острия шеста и улетела в черную пропасть под плато.

– Граф, я вас заклинаю, немедленно прыгайте сюда, быстро! – Тилобиа суетился у стены как на иголках, с поднятыми перед собой руками. – Я вас поймаю! – Вопил он уже в безотчетном отрешении.

Собственно, в таких напутствиях нужды не было. Устояв на столбе, Аливарес швырнул вслед за головой шест, весь подобрался, и быстро спрыгнул вниз. И весьма во время, ибо в момент прыжка, вторая стрела просвистела в дюйме над его головой; пролетев еще с дюжину метров, она вонзилась в деревянную раму арочного окошка боковой башни.

Тилобиа облегченно выдохнул, снял вспотевшее пенсне, с силой стиснул двумя пальцами уголки глаз у переносицы. – Ручаюсь сэр, вам неслыханно повезло. – Теперь он смотрел на графа и покачивал головой. – Не окажись на своем месте бамбуковая жердь... Да вы родились в рубашке!

– И не говорите док... – Он присел на корточки, накрыл лицо ладонями, и принялся его массировать. – Эти негодяи опасны даже на расстоянии.

Генри Кармайн полусидел-полулежал, прислонясь спиной к стене замка. Первый шквал истерики поутих, но шок пока не сдавал своих позиций. Мужчина уже не кричал, не рыдал навзрыд, однако слезы, скатываясь по щекам, беззвучно капали на одежду, а его отрешенный взгляд таращился в пустоту.

Облачив маску соболезнования, Эскот помог Генри подняться. – Нам целесообразнее вернуться в помещение. Вам, мой друг, желательно прилечь и попытаться вздремнуть.

– Весьма справедливое замечание. – Согласился граф. – Сопроводите несчастного в замок. – Эскот вопросительно на него посмотрел. – А мы с доктором понаблюдаем за событиями. А главное попытаемся сообразить, как лучше улизнуть из этой мышеловки. Да, кстати! – Окликнул граф уже удаляющихся мужчин. – Мистер Эскот, на кухне я видел несколько бутылок коньяка: Влейте Генри щедрую порцию, это поможет быстрее уснуть.

Доктор запрокинул голову, мечтательно посмотрел на небо. – А вот в этом, я очень сильно сомневаюсь...

Та обстановка, которая к нынешнему моменту назрела в холле замка, вполне попадала под заголовок: "Напряженное угнетение под давлением сентенциозной скорби". Беглецы, укрывшись в прохладных стенах таинственной обители, уже более получаса заседали за большим столом точно каменные истуканы. Люди иногда переглядывались, и их испуганные глаза на трагических лицах, без всяких комментариев, глаголили сами за себя.

Пища на столе лежала нетронутой, ибо после всех пережитых трагедий, которые людям непосчастливилось снести, ни о каком чувстве голода не могло быть и речи. Бэри Адер, как и посоветовал ему граф, заставил Кармайна выпить почти полный стакан коньяка. После этого, овдовевшего драматурга сопроводили на второй этаж, где оставили в одной из комнат наедине со своим обрушившимся горем.

Массивная входная дверь тяжело отворилась, и на пороге возникли граф с доктором. Джентльмены что-то горячо обсуждали и, как казалось, спорили.

– Что же господа... – Аливарес с усталым видом опустился на свободный стул. – Разрешите нас всех поздравить: – Люди пыжились в напряжении. – Дикари окружили замок со всех сторон. – Над столом прошелестел рокот недовольства, а граф продолжал: – И этот еще, их главный садист... в смысле шаман, у подножия гранитной лестницы разжег костер из свежих веток и листьев, и теперь что-то колдует над густыми клубами дыма.

– Брависсимо! Доигрались! – Ёрничая, Засецкая похлопала в ладоши. – И дернул же нас черт послушать вас, граф. – Из-под бровей она метнула взгляд презрения в его сторону. – Вместо того, чтобы дальше пробираться к лодкам – по вашему наущению – мы сами загнали себя в ловушку. Идиотизм!

– Тем не менее, баронесса, эта ловушка куда привлекательнее той, в которой вам "посчастливилось" гостить давеча. Я имею в виду...

– Аливарес, я уловила остроту ваших суждений и прекрасно поняла, на что вы намекнули. Конечно, тот вонючий сарай не...

– Итак! – Рявкнул Тилобиа. Он сообразил: назревает очередная сцена, поэтому бесцеремонно прервал даму. – Друзья мои, – доктор приблизился к столу, склонился над копченым окороком, шумно вдохнул его аромат, – это конечно не офицер Уоллес под соусом, однако пахнет весьма заманчиво. Я предлагаю перекусить.

Мимика лиц обреченной публики констатировала – Тилобиа сморозил глупость. Впрочем, единственный кто оценил неуместную и циничную шутку был граф – Аливарес задорно расхохотался.

Не выдержав, Кортнер вскочил с места. – Вы возмутительны! Потрудитесь немедленно извиниться! Это непристойная, дерзкая гнусность.

Американец так решительно смотрел на доктора своим колючим взглядом, что последний и сам уже жалел о неуместном словоблудии: в виду чего он с нескрываемой искренностью заверил господ, что безгранично сожалеет о недавнем заявлении.

– Что же, леди и джентльмены, – Аливарес направился в сторону кухни с таким видом, точно его все раздражали и злили, – я надеюсь, тут имеют место столовые приборы? Чтобы вы там не пророчили, а подкрепиться не помешает в любом случае.

Во второй половине дня солнце опустилось за высокий частокол растущих, на западном склоне гифен, и теперь в замке властвовал сумрак. По просьбе Сарры, так же при поддержке ее маман, Кортнер нашел на каминной полке охотничьи спички, немецкого производства, зажег пару десятков свечей в подсвечниках на столе, и с дюжину в канделябре у лестницы.

Без оглядки на пережитые страдания, на крайнюю депрессию, а главное, поддавшись настоятельным уговорам Аливареса, некоторые из наших героев все-таки не преминули утолить свой голод. Лишь баронесса брезгливо морщилась, поглядывая на жующих соседей по застолью, да Саррита, ограничилась кусочком ананаса.

Завершив же трапезу – и опять по настоянию графа Аливареса – беглецы устроили еще одну; в отличие от предыдущей, более детальную ревизию замка. Он был удивителен не только своим архитектурным стилем и роскошью внутреннего интерьера, но и по своему содержанию. Здесь можно было найти все, причем не только самое необходимое для жизнеобеспечения, но и скопление всевозможных антиквитетных* ( предметы старины) безделиц, за которые любой антиквар отвалил бы нешуточные деньги. Тут можно было полюбоваться и китайскими вазами времен династии Тзина, и венецианскими зеркалами, и лионским бархатом. Причем все, что было доступно оку, имело такое состояние, будто таинственные хозяева всего несколько часов назад покинули жилище и могут вот-вот вернуться.

После очередной, придирчиво детальной экскурсии по замкнутому пространству, гости вновь собрались за столом, вблизи мерцающих изразцов камина: за исключением Кармайна. Перенеся такое сильное потрясение, доктор счел для него лучшим вариантом отдых и покой, а с квалифицированным специалистом спорить никто не рискнул. В помещении заметно сгустились сумерки, от чего пляшущие образы корявых теней становились все отчетливей, черней и зловещей. Они будто в предвкушении шабаша плясали по гобеленам и картинам. Такая игра теней создавала иллюзию того, словно это каменные статуи, медленно оживая, осторожно разминали свои гигантские мускулы, разминали их для каких-то злых, кровожадных целей.

Морально и физически утомленные узники золотой клетки расположились за столом. Существующие окна и входная дверь были надежно заперты. Но вдруг, точно по чьему-то велению, все огоньки свечей странным образом забеспокоились, затем тревожно заметались. Через полминуты пламя затрепетало как в порывах ветра – неистово и хаотично, от чего таинственные тени принялись взбешенно метаться по всему помещению. Помимо всего начали странным образом вести себя шторы, так как дуй сквозняк из окна, он надул бы их словно паруса. Если бы потоки воздуха высасывало сквозь оконные щели наружу, то бордовый штоф прилип бы к стеклам. Однако, без оглядки на полное спокойствие листьев, растущих рядом мандариновых и померанцевых деревьев, эти широкие полотнища швыряло из стороны в сторону параллельно окнам: от этого создавалось впечатление, будто в них запуталось нечто невидимое. Лица людей пометились тревогой и страхом. И вот, неожиданно, огромная тень страшной ведьмой пролетела над всем залом. Она накрыла своими мистическими космами все окружающее, в одночасье погасив все свечи до единой – и зал погрузился в пугающий мрак. Липкая изморозь просквозила по спинам затравленных страхом людей. Их исстрадавшиеся сердца стали пульсировать еще быстрее, а надсадный кашель мятущегося разума теперь отдавался в висках треском ледяного наста – и этот холод проникал во все внутренности.

– Что это было?! – Спустя длительное, замогильное молчание, неожиданный возглас Аливареса всех просто убил.

– Да что вы орете!? Тут и так можно разрыв сердца схлопотать! – Визжала Засецкая.

На сей раз, тьму пронзил выдох обиженности. – О-о-о... разве я кричал? Нет, ну разве похоже, чтобы я кричал?

Тилобиа выбрался из-за стола. – Минуту терпения господа, я постараюсь исправить возникшую неувязку. – Он направился к камину.

Нервничая, баронесса ерзала на стуле. – Может, лучше покинуть это место? Что-то здесь жутковато.

– Будет вам сударыня, это всего лишь ветер. – Скромно заметил американец.

Засецкая недовольно фыркнула: – Полноте, мистер Кортнер, вы обратили внимание, что все возможные отверстия, сквозь которые сюда мог попасть воздушный поток, заперты.

– Ну, вероятно не все. Вероятно, мы чего-то не доглядели. Вот, к примеру, окна на кухне.

Эскот разоблачительно хмыкнул: – Недавно я выходил туда за салфетками и совершенно ясно отметил тот факт, что оба существующие там оконные переплеты плотно задвинуты металлическими шпингалетами.

– Антонио, ну что же вы там копаетесь? – Ввиду отсутствия освещения Засецкая пребывала в крайнем раздражении.

– Мне неловко, но я никак не могу нащупать спички. Господин писатель, – обратился он к Кортнеру, – вы не подскажете; куда вы их подевали? – В ответ американец принялся обшаривать свои карманы.

– А эта тень? – Подала свой блеющий голосок Сарра.

– О, вы тоже заметили? – Изрек Аливарес нарочито тихим, заговорщически зловещим храпом.

– Боже! Я этого не выдержу! – С психу баронесса грюкнула кулаком по столу. – Вы что же, намерены довести нас до истерики!?

– Отчего же... просто я...

– Что вы!? То вы орете, как ненормальный, что с испугу сердце кольнуло, то своим зловещим шамканьем страху нагоняете.

За столом повисла пауза, такая же темная, как окружающее пространство. Все понимали, что привыкшая к спокойной, размеренной жизни Засецкая, пребывала на грани нервного срыва. Конечно, ведь адаптироваться в таких неординарных условиях, под силу лишь человеку со стальными нервами и устойчивой психикой – отнюдь не бытующей в прослойке чванливой интеллигенции.

Угрюмую паузу, наконец-то, нарушил Кортнер: писатель отыскал-таки в карманах незаконно присвоенные – видимо по случайности – спички. Он изъявил желание самолично зажечь свечи, поэтому Тилобиа вернулся к столу.

– Возможно, это дело рук шамана. – Изрек доктор, лишь только умостился на стуле.

– Но док, с чего вы взяли? – Невидимый во тьме Эскот задал свой вопрос с такой быстротой, что Тилобиа едва успел уловить его смысл.

– А вы как будто ждали этого предположения? Сознайтесь, голубчик, вы тоже думали об этом?

Немного помявшись, режиссер ответил: – Нет. Мне просто любопытно, почему вы склоняетесь к такой мысли?

– Вы правы, сие лишь мысль, а совсем не утверждение. Все мной сказанное всего-то субъективная гипотеза. Кстати, весьма туманная.

С противоположной стороны стола послышался, уже в более мягких тонах, голос Засецкой. – Антонио, и на чем же базируется ваша субъективность?

– Дым, сударыня.

– Дым?

– Именно.

– Какой еще дым?

– Разумеется, тот, над которым колдует этот злой гений, если я не ошибаюсь, Тхаматан.

Теперь в разговор вмешался Аливарес. – Я поддерживаю доктора. Когда я с забора наблюдал за дикарями, я зафиксировал странную вещь. Их колдун, представьте себе, стоя у костра разговаривает с клубами дыма. Причем разговаривает повелительно, так, будто что-то приказывает, и при этом постоянно тычет своим посохом в сторону замка.

– Пф! – В голосе Засецкой восторжествовала надменность. – Да бросьте вы! Как можно верить всему этому языческому бреду? Их колдун, ради власти, умело вешает лапшу своим недалеким собратьям, дабы держать их в страхе – вот разумное объяснение. – Она принялась тяжело одуваться. – О-хо-хо, джентльмены, я апеллирую к вашей здравости. Вы сами-то себя хоть слышите?

Тусклое мерцание нескольких свечей озарило часть стола и темные лица сидящих.

– Вот граф, полюбуйтесь, пламя горит и не тухнет. – Из черных впадин ее глаза облегченно блеснули, почти так, как пенсне Тилобиа. Засецкая еле заметно улыбнулась. – А вы городите: "колдун беседует с дымом". Ха-ха, полная чушь! Дым это всего лишь дым, и не более.

Теперь, в облике молодого мужчины, вопреки укоренившемуся образу хохмача и балагура, поселилась непроницаемая серьезность. Он молча встал, подошел к камину, взял с полки коричневую шкатулку и еще что-то. Когда же он вернулся к столу, все увидели в руках графа золотую пепельницу, всю изукрашенную филигранью из слоновой кости. Аливарес поставил все на стол, открыл шкатулку, достал длинную, толстую сигару, раскурил.

И вновь, уже в который раз, никому не пришло в голову – откуда ему известно, что сигары лежат именно в шкатулке, и именно за золотыми часами с херувимами? Почему он без колебаний, точно ясновидящий, подошел именно к камину и, не задумываясь, запустил руку за часы?

– Отменные сигары, господа. – Граф довольно улыбнулся. – В этом-то я разбираюсь.

– Вы это к чему?

– Сейчас, баронесса, с помощью этой сигары я постараюсь убедить вас в том, что дым это еще кое-что.

Засецкая поставила локоть на стол, на ладонь положила подбородок и слегка покивала головой. – Ну-ну, сгораю от любопытства.

Собственно, остальная компания была заинтригована не меньше.

Аливарес поставил пепельницу на середину стола и положил дымящуюся сигару на внешнюю грань овала, шириной не более трех миллиметров. Причем умостил ее так, что оба конца были идентичны в своей массе и друг друга не перевешивали.

– Итак, леди и джентльмены, я отыскал центр тяжести данного предмета и бескомпромиссно уравновесил его стороны. Сигара сама собой тлеет, а мы немного подождем.

Тоненькая струйка дыма, поднимаясь кверху, завивалась сизой спиралью и исчезала где-то под высокими сводами перекрытия. Порядка тридцати минут люди за столом продолжали диспут на тему сложившейся ситуации. По прошествии же этого времени все обратили внимание, как не тлеющий конец сигары, дав медленный крен, перевесил противоположный конец и коснулся стола. Сию минуту граф возымел торжествующий вид.

– Ну-с, баронесса, вы убедились?

Засецкая перевела равнодушный взгляд с пепельницы на Аливареса. – Потрудитесь объяснить. Я что-то никак не уловлю тонкую нить той философической паутины, которую вы пытаетесь сплести из своих гениальных умозаключений. – Причем слово "гениальных" было произнесено с такой кричащей долей сарказма, что даже Сарра, наморщив носик, стыдливо потупила взор.

Сей момент, Аливареса хоть и не смутил, но, тем не менее, он не намерен был оставаться в долгу.

– Я превосходно вас понимаю. Скрыть невежество всегда легче за насмешливой иронией. Но! – Он жестом руки остановил Засецкую от ответной реплики негодования.– Это к теме не относится, ибо все зависит от способности ума к логическому мышлению и анализу выводов, базирующихся на зрительной информации без ее голосового подтверждения. А так же информации, поданной кем-либо извне.

Скромная пауза, возникшая после головоломной тирады, не получила своего продолжения, так как большинство ничего не поняли, а граф уже вошел в неуемный раж.

– Посему, господа, позволю себе раскрыть суть эксперимента.

Вначале оба свисающие края сигары были равны в своей массе. После того, как большая половина того конца, который тлел, превратилась в пепел, второй край оказался тяжелее по весу. Теперь посудите сами, ведь мы не передвигали предмет, не отрезали какую-то часть, даже пепел оставался на месте. Напрашивается вывод: определенная часть массы сигары перешла в дым. Баронесса вы со мной согласны?

Щеки Засецкой горели багрянцем, уголки рта недовольно опустились, но она сквозь зубы процедила: – Ну... в принципе да.

– А теперь скажите, какая еще масса может быть у дыма? Ведь он даже не опускается на пол, он поднимается вверх, под потолок. Выходит, он легче воздуха? – На его устах заиграла нахальная ухмылка.

– Между прочим, я сразу так и подумала, – Засецкая продолжала цедить слова сквозь зубы, – но сочла правильным согласиться с вами – ради интереса. Это же очевидно, если дым улетает вверх, значит, он ничего не весит.

Аливарес лукаво сощурился. – О, да вы сударыня интеллектуал. Даже, не побоюсь выразиться, гигант аналитического мышления, апостол физического материализма. Однако пардон: Дым, как и все в нашем мире, так же имеет свою массу. Даже энергия при сгорании табака, тоже имеет свою массу. Даже кислород имеет свою массу. И, к слову, дым поднимается вверх, потому что он горячий, а не из-за отсутствия массы. Даже француз Лавуазье, выдвинув свою блестящую теорию истинной природы огня, тоже намекал на его необычные, мистические свойства.

Дрожащими пальцами баронесса нервно мяла салфетку, ее ноздри гневно раздувались от тяжелого дыхания. Дама смекнула в каком положении оказалась и от этого пребывала в дикой злобе, а цвет лица вновь сменил багрянец на мучнистую бледность.

– А теперь я осмелюсь у вас полюбопытствовать, – продолжал граф, – если пепел имеет свой удельный вес; если дым что-то весит, то почему, к примеру, мысль не может обладать массой? Или звук! Почему звук не может иметь свой вес? И уж если человек, обладающий определенным весом – в физическом разумении – может общаться с другим человеком, так же имеющим свою массу, то почему мысль, преобразовавшись в голос, не может общаться с дымом? Вы со мной согласны?

В ярости Засецкая так скрежетала зубами, что казалось те сейчас рассыпятся в прах, а ее щеки снова, за какую-то долю секунды сменили цвет – теперь они пылали как у девственницы при первом интимном свидании.

– Да что вы нам тут мозги пудрите!!! Черт побери, – какая масса!? Какой дым!? Какие еще к дьяволу сигары!? Вы что, голубчик, совсем спятили!? Вы бы лучше потрудились поднапрячь свои бугристые извилины во благо общества! – Засецкая отшвырнула скомканную салфетку, вскочила со стула, высоко подняв голову прошлась до лестницы и обратно. – А... господин мыслитель, вот как нам теперь выбраться из этой западни? Между прочим, в которую мы угодили по вашей милости. – Она в сердцах шлепнула себя ладонями по бедрам, и прогулялась исступленным взглядом по аудитории. – И после всего этого, он еще несет нам тут какую-то идиотскую ахинею! – Теперь баронесса вернулась на свой стул.

Впрочем, не смотря на такой отчаянный всплеск эмоций, поговорка – "Как с гуся вода", невообразимо кстати, подходила к внешнему облику графа Аливареса, который в данный момент, с невозмутимым видом вульгарно развалился на стуле и ехидно скалился: От былой серьезности не осталось и следа.

Тилобиа поднялся с видом угрюмой озабоченности, медленно обогнул стол, а когда оказался рядом с Засецкой, бережно взял ее за руку.

– Голубушка будьте снисходительны к нашему неунывающему Луиджи. У вас учащенный пульс, что весьма скверно.

Отдернув назад руку, она вдруг коротко, но истерично расхохоталось, после чего брызнула: – "Скверно"!? Антонио, я вас умоляю – тут все скверно, весьма скверно, чертовски скверно! Да мы вообще по уши в дерьме!

– Как бы там ни было, баронесса, дабы граф вам более не докучал, и вы успокоились, я заберу его с собой.

– Куда это!? – Вытаращилась на него Засецкая.

– Не волнуйтесь; мы еще раз оглядим окрестности. На улице порядком стемнело, а вскоре будет и вовсе, хоть глаз выколи. Под покровом ночи, возможно, нам удастся незамеченными обойти посты.

Сперва баронесса решила, что сердобольный Тилобиа уводит с собой графа не только по той причине, которую озвучил: "Вероятно, Антонио хочет на время убрать этого наглеца с моих глаз долой, дабы он меня не нервировал". Однако в следующий миг, женская интуиция воспалила в сознании некую призрачную подозрительность. Что-то во всем этом настораживало, но дама никак не могла сообразить – что конкретно?

Тем временем Тилобиа с Аливаресом вышли, предварительно дав остальным распоряжение: запереть дверь на засов и открывать только тогда, когда услышат знакомый голос.

Первые несколько минут все – за исключением Бэри Адера – сидели молча, не производя никаких действий: режиссер монотонно жевал сыр. Он пустым взглядом смотрел в пространство, и работал челюстями скорее по инерции, нежели, ради насыщения.

Покинув застолье, американец взял незадействованный подсвечник, с озабоченным видом принялся зажигать свечи. – Пожалуй, схожу наверх, посмотрю, как там Генри; может он хочет поговорить...

Дождавшись, когда сутулый силуэт шаркающего писателя исчез за дверью на балкончике, Засецкая полушепотом обратилась к Бэри Адеру: – Ответьте мистер Эскот, вам не кажется поведение Графа Аливареса до идиотизма странным и, даже абсурдным?

– Мама!? – Сарра вопросительно, с неким недоумением уставилась на Засецкую.

– Молчи девочка, я знаю, что говорю.

Эскот промокнул губы салфеткой. – А почему, собственно, вас беспокоит его поведение? Быть может, вы имели в виду манеру общения?

– Нет, нет, именно поведение. Мы тут, как бы это сказать... на краю пропасти! Нашей жизни неизменно угрожает опасность. Постоянно происходят странные, ужасные, чудовищные события: гибнут люди! Что эти сволочи сотворили с Уоллесом, с Алисой Кармайн! Тут совсем не до шуток. А наш общий знакомый... я даже теряюсь, как правильно выразиться... нахальный, или беспечный тип, он ведет себя так, как будто мы на невинной загородной прогулке. Такое впечатление, что ему все едино в нашей дальнейшей судьбе. Причем сие относится не только ко всем гостям, но и к нему самому. – Засецкая умолкла, огляделась по сторонам взглядом исполненным самыми страшными подозрениями и, понизив голос до рокового шипения, произнесла: – Мне иногда кажется, что он знает о наших дальнейших злоключениях.