Текст книги "Страхолюдие(СИ)"

Автор книги: Валерий Цыбуля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Все свидетели откровений Аливареса заметили этот пропитанный горькой ненавистью взгляд. Кортнер сидевший напротив графа даже слегка испугался этой немой ярости, чему свидетельствовала некоторая вспышка бледности лица.

– Ого, граф, мне казалось – вы способны только острить, да всячески ехидничать. А оказывается...

– Вы совершенно правы, мистер американский писатель, оказывается, что все мы люди, способные шутить, бояться, ненавидеть и любить.

Засецкая мгновенно бросила беглый взгляд в его сторону. Она как чувствовала, что при слове "любить", наглец непременно состроит Сарре глазки – про себя отметила, что не ошиблась.

– Однако граф, все это странно.

– Что именно, баронесса?

– Меня постоянно не покидает ощущение того, что вы каким-то образом связаны с имеющими место жуткими событиями. Или, по крайней мере, что-то об этом знаете.

– Ага, чего греха таить, я вообще и есть капитан Ломонарес!

Сарра тихонько хихикнула.

– Вот вы ерничаете, – Засецкая с грохотом поставила фарфоровую чашечку на блюдце, – но ответьте: Почему у вас такое невозмутимое отношение к происходящему? Мы тут все страху натерпелись, чувствуем себя точно на проснувшемся вулкане. Из гостей уже двое погибли; кстати, при странных обстоятельствах. И еще неизвестно, что нас ожидает дальше. К тому же чертовщина с призраками. Неужели кто-то может допустить реальность этого явления? Это же примитивизм. Все это совершает чья-то изощренная фантазия. Но, вот чья? И потом, все эти россказни про водовороты, погибшие корабли, смертельные болезни... С ума можно сойти от всего этого. А вам любезный сударь хоть бы что. Ведете себя, будто ничего не происходит – на уме одни юродства. – Переводя дух от потока, вероятно наболевших, мыслей, она на несколько секунд отвернулась, устремив взор в сторону горизонта, после чего почти провизжала: – И в такой щекотливый момент вы осмелились просить руки моей дочери; каково это!?

Все с интересом ожидали ответного "удара" от Аливареса, который, к слову, не заставил себя долго ждать.

– То, что я являюсь неунывающим и всегда оптимистически настроенным человеком, отнюдь не дает вам право изливать на меня свои переживания и обиды. А моя любовь к Сарре не есть нечто сверхъестественное: такое с молодыми людьми часто случается – если вы не знали. – Засецкая загорелась возразить, но граф поднял руку. – Я терпеливо слушал вашу речь баронесса, и прошу теперь не перебивать меня. – Он прокашлялся. – Так вот, вынужден заметить: не далее как две минуты назад вы имели неосторожность упомянуть, будто погибли уже два человека. А откуда вам известно, что мисс Морлей именно погибла? Откуда такая, с позволения сказать, осведомленность? Теперь несчастная Мадлен: За час до ее трагической смерти именно вы, вместе с жертвой отлучались в дамскую комнату; сумочка леди Стрейд тогда была при ней. Может это вы, улучив подходящий момент, подбросили бедняжке ту отравленную булавку?

Все присутствующие были ошарашены. Никто даже не мог вообразить себе такой дерзости со стороны Аливареса. Засецкая, казалось, треснет от возмущения. Ее багровое лицо надулось подобно мячу, глаза вытаращились и завращались как у перепуганного хамелеона, а рот, которым она жадно хватала воздух, создавал иллюзию смертельного удушья.

Тем временем, видимо еще не получив удовлетворения от сказанного, граф собрался "добить" оппонента. – Не зря же призрак несчастной девушки явился именно к вам, чтобы лично засвидетельствовать эту неопровержимую истину...

Баронесса бурей сорвалась с места и практически бегом направилась в сторону лестницы, ведущей к спальным покоям. Следом за ней устремилась растерянная Сарра. За девушкой, буквально наступая на пятки, чеканила шаг недовольно фыркающая Алиса Кармайн.

Некоторое ассорти из неловкости, смущенных взглядов да охов-вздохов еще долго парило над столом, во время дружного молчания. Тилобиа уже минут десять полировал пенсне; Кармайн, насупив брови, барабанил ногтями по столу; а Уоллес, как-то виновато переглядывался с американцем.

Поставив оба локтя на стол и передвигая изящную чашечку по блюдцу, режиссер заметил: – У вас, господин Аливарес, редчайший талант, – он осудительно покачал головой,– так умело довести почтенную даму до истерики...

– Я только ничтожная капля в том море негодяев, которые способны и на большее. Согласитесь, мистер Эскот, есть индивидуумы готовые причинить человеку гораздо большие страдания, нежели мое нынешнее словесаблудие.

Тилобиа нацепил пенсне на нос. – Но сэр, сие никоим образом не оправдывает ваши действия. Вы ведь знаете, что госпожа Засецкая не так давно пережила тяжелый стресс. И приплюсуйте сюда постоянно действующую на нервы обстановку неведенья... Ее нервная система крайне возбуждена и расстроена. – Он достал платок и промокнул взопревшее чело. – Я, как врач, настаиваю: впредь прекратить свои жестокие нападки по отношению к упомянутой особе.

Граф снисходительно вскинул ладони вверх, натянуто улыбнулся, и сквозь зубы пообещал более такого не чинить.

Теперь, на палубе гости пребывали исключительно в мужской компании. Дабы развеять возникшее напряжение джентльмены затеяли игру в бридж: густо дымя толстыми сигарами и амбициозно смакуя французский коньяк. Непринужденная светская беседа, спустя две четверти часа была прервана громкими возгласами миссис Кармайн – женщина как внезапный порыв ветра ворвалась на палубу.

– Господа вы ничего не слышите!?

Все, затаив дыхания прислушались. Из-за разговоров люди совершенно не обратили внимания, однако сейчас, в гробовой тишине слух начал улавливать звук, напоминающий гул ветра в каминном дымоходе. Странный шум, что настораживало, доносился откуда-то снизу корабля. Уоллес зажег спичку, поднял ее над головой – пламя не шелохнулось.

– Ничего не понимаю. – Он взволнованно посмотрел на доктора. – Это не ветер...

Аливарес встал с места, прошелся вдоль палубы, оперся спиной и локтями о бугшприт, и принялся водить носом, как бы принюхиваясь. – Похоже, кэп, вы правы – ветра нет и в помине. – Теперь он опустился на четвереньки, приник ухом к деревянному настилу палубы. – Странно... звук доносится либо изнутри корабля, либо из-под него.

Алиса подбежала к супругу, в испуге прижалась к его груди. – Генри мне страшно, меня всю знобит.

Он нежно погладил ее по волосам. – Умоляю, крепись.

В следующее мгновение показалась Засецкая с дочерью. Красные от слез глаза баронессы скользили по сторонам тревожным взглядом. Юная особа так же пребывала в безмерной растерянности и, казалось, вот-вот разрыдается. Все сосредоточенно пытались постичь происходящее, но никто не знал, что делать.

– У меня кружится голова! – Сарра беспомощно плюхнулась в кресло и принялась массировать виски пальчиками. В данный момент ее руки и лицо были покрыты гусиной кожей – как от мороза.

Теперь подозрительный шум усилился. Если последние несколько минут его громкость не изменялась, то теперь она нарастала с каждой секундой.

– Господа это у меня в ушах звенит, или слышат все!? – Кортнер закрыл ладонями ушные раковины, чуть помедлил, открыл. – Опять звенит...

– Это у всех звенит! – вскочил с места Уоллес. – Соблюдайте спокойствие! Прошу без паники! – Он уронил окурок сигары в стакан с недопитым коньяком. – Тилобиа мы с вами немедленно поспешим за спасательными жилетами. А вы господин Аливарес срочно сносите сюда все имеющиеся на шхуне спасательные круги: мы смастерим плот.

Однако паника раздувалась в геометрической прогрессии. Эскот бухнулся на колени и усердно молился. Остальные хаотично метались по палубам, изрыгали проклятия, брань, и так далее. Впрочем, Сарра непристойных слов не знала, отчего маршировала вокруг плетеного кресла с одной единственной фразой – "Не смейте!"

Едва путешественники преодолели начальную волну суматохи, как грянул страшный вой: Воздух пронзил истерический вопль, мертвецки бледной Засецкой.

– Господа нас, кажется, начинает трясти!!!

Все застыли в неизъяснимом ужасе...

– А ведь, правда! – Аливарес ухватил со столика стакан с коньяком, залпом его осушил. – Все совпадает – бездна Нептуна! Мы пропали!!!

Теперь тряску судна ощущали все. Граф побежал к борту. Рыдающая Алиса Кармайн беспомощно висела на шее у растерянного мужа. Сам же Генри хоть и пытался держаться достойно, однако на его сером лице без труда читался неподдельный страх: Страх перед приближающимся концом.

Теперь хрупкая Сарра лишилась чувств, упав рядом с плетеным креслом. Первым это заметил Уоллес. Офицер бросил увязывать плот и поспешил к леди. Баронесса, совершенно обезумев от горя, демонически выла, ее пальцы обеих рук впились в свою пышную прическу и варварски ее терзали. Кортнер, заложив руки за спину, курсировал взад вперед, от бизань-мачты к столикам, и обратно.

– Господи, неужели все это правда!? – Вскричал Аливарес, застыв у борта.

В первое мгновение на его крик никто не обратил внимание, но буквально в следующую секунду все обезумели от услышанного.

– За бортом пена! Много пены! – Он метнулся к противоположному борту.

Капитан с доктором устремились следом.

– Какой ужас! Тут тоже пена! Мы обречены!

Прекратив молиться, Эскот вскочил с колен. – Все равно мы погибнем, мы все покойники, все одно сгинем в проклятой пучине! – Его трясущиеся ноги сделали шаг, еще один, быстрее, еще быстрее... И вот уже мужчина в отчаянии бежал по направлению оградительных лееров.

Тилобиа вовремя разгадал намерения режиссера. Он, не мешкая рванул тому наперерез. Еще миг, и сбитый с ног Бэри Адер растянулся на палубе без сознания: Видимо при падении он сильно ударился головой.

Граф в истерике сорвал с себя жилет, отшвырнул его в сторону. – Все бред! Это уже ни к чему! – Он словно в припадке метался по палубе. – Начинает сбываться проклятье колдуна, мы должны погибнуть!

Всеобщая истерия достигла своего апогея. Панические стенания, гул океана, дрожь судна, мольбы к Богу о пощаде – все перемешалось в кутерьме безумства.

Теперь уже и Алиса Кармайн лишилась сознания. Ее остекленелые глаза, из которых еще сочились слезы, были открыты, и казалось, она заглядывает в ад. Генри аккуратно положил супругу возле мачты, уселся рядом, и расплакался над ее телом как ребенок.

Кортнер перестал сновать по палубе, он остановился возле бочки с канатной смазкой, схватился руками за грудь, глубоко вздохнул, зрачки заползли под верхние веки – спустя секунду он лежал на палубе без чувств.

То, что люди так быстро лишались сознания, становилось подозрительным, но в тот роковой момент об этом никто не задумывался.

Баронесса, совершенно осатанев, дико выла. Она верещала что было мочи уже сорванным, осипшим голосом. Гримаса отчаяния и ужаса точно в предсмертной агонии сковала ее лицо, обезобразив до неузнаваемости.

– Я не могу этого вынести! Боже за что, за что!? – Она заткнула уши, дабы не слышать самою себя. – Я хочу тишины, дайте тишину! – В порыве безумия Засецкая подскочила к рундуку, где были обнаружены Уоллес и доктор, откинула тяжелую крышку – со стороны те движения показались весьма легкими – проворно влезла внутрь, сама себя закрыла. Ее действия напоминали параноидальный припадок, ибо уже спустя минуту рундук распахнулся, и всклокоченная баронесса шустро выбралась наружу. Безумные глаза излучали чудовищный страх перед смертью. Она совершенно не соображала, что творит. – Я не желаю умирать, вы слышите?! – Кричала дама в пустоту с пеной на устах. – Нужно спрятаться! Здесь опасно оставаться! Срочно спрятаться! Тут много света! Почему все кричат?! Я хочу уснуть! Нет, это сон, я должна проснуться! Немедленно проснуться! – С этими словами Засецкая скрылась в сумраке винтовой лестницы.

Кармайн безудержно рыдал над бессознательным телом супруги, сидя на корточках и растирая слезы по щекам. Вдруг он почувствовал, как неумолимо его клонит к полу, а глаза уже не в состоянии открываться. Дикая слабость овладела всем организмом. Ему почему-то вспомнился роман Виктора Гюго "Собор парижской Богоматери". Он улегся рядом с Алисой и бережно обнял одной рукой. Аромат родных волос заставил почувствовать, как в душе все сжалось и комом подкатило к горлу. Он последним усилием поднял тяжелые веки. Очертания предметов расплывались и ускользали, ком продолжал душить, все тело трясло. На фоне рева океана он услышал Аливареса:

– Это рок! О, ужас, вода поднимается к небу!

Темные круги перед глазами превратились в одно черное облако,.. после чего родилась неестественная, замогильная тишина...

То было воистину романтическое утро. РОМАНТИКА УЖАСА.

Ч А С Т Ь – 2

« Мрак без рассвета, ужас без конца».

Эмиль Золя

Ч Е Р Н Ы Е Л Ю Д О Е Д Ы

Недаром Остров Забвения в былые времена именовался «райским местечком». Если на земле где-то и существует место похожее на рай, то это именно здесь, в самом центре Тихого океана.

Обтекаемая форма острова, напоминая контуры миндальной косточки, позволяет ему беззаботно рассекать теплое океаническое течение на два могучих рукава, которые воссоединяются затем вновь, в единое целое: продолжая свой бесконечный бег. Вся длина острова составляет немногим более сорока морских миль, и всякого поражает своим незабываемым великолепием, и ослепительными красками. Этот макет райской обители безнадежно тонет в невиданных цветах, буйной зелени, и фейерверках различных колеров и оттенков. Свирепствующее тут разнотравье и разноцветье способно повергнуть в восторг самого искушенного художника или поэта, чье творчество основано на великой красоте природной непревзойденности.

По самому центру острова возвышается колоссальная гора, достигающая своим пиком высот десяти тысяч футов; сплошь укрытая вечнозеленой тропической чащей. Магниферы, ильмовые, кущи мирта и черное дерево, финиковые пальмы и деревья акации, бамбуковые рощи и опутанные лианами бутылочные деревья создают подобие африканского ландшафта. А растущие у подножия мальвы, напоминают чарующую красоту Гавайских островов. Теперь взглянем на гору с высоты полета коршуна: Гора является давно потухшим, угасшим, навечно уснувшим вулканом, чей зубчатый кратер сродни хрустальному бокалу, щедро наполнен до самых краев кристально чистой, родниковой, а из этого следует пресной водой. Кстати, несметное множество ключей, бьющих из земли на протяжении всего западного склона, к подножию рождают бурлящую реку; которая шумным потоком впадает в соленые воды океана. Эти родники также являются единственным и в одночасье щедрым источником питьевой воды, делающей таинственные земли пригодными для обитания. В некоторых местах, кипящая коварством, постоянно спешащая речушка устраивает более-менее спокойные заводи, которые блестят на солнце серебром искрящейся форели и резвящегося лосося. А заросшие тростником и сочной осокой берега, с отдельными участками высокой луговой травы, представляются наилучшим местом проживания тысячной армии живых организмов, формирующих богатейшую фауну острова.

Однако если воспарить к самым облакам, то пытливый взор способен осязать еще один, давным-давно угасший кратер вулкана. Вот только этот монстр, в отличие от своего взметнувшегося в поднебесную высь собрата, напротив, спрятался в бирюзовых глубинах прибрежных вод. С той стороны, где каждое утро зарождается заря, точно прицепившийся репей, расположилась превосходная коралловая лагуна, зажатая между гигантскими клыками скал и утесов: надо полагать они и есть вершина второго вулкана. Зеркально гладкую поверхность бухты, кажется, невозможно потревожить абсолютно ничем. Ее прозрачные, доступные осязанию до самого дна воды переливаются драгоценным ожерельем измельченного кораллового гравия, доходящего лишь до линии прибоя, где его сменяет широкая полоса ослепительно белого песка. Исключение составляет только северная оконечность острова, где берега беспощадно истерзаны гранитными скалами да ущельями.

Длина всего побережья усеяна шикарными пальмовыми деревьями гифенами, которые просто кишат серыми попугаями жако. Их голосливое присутствие напоминает фауну Заира, что резко контрастирует с самими гифенами, будто сошедшими с египетских пейзажей. И тут же, почти сразу за пальмами, открывается изобилие сандаловых дебрей, вперемешку с пандановыми чащами; из которых доносится многоликий гвалт всполошившихся туканов, райских птиц графа Рагги и экзотических малахитовых нектарниц. Долины раскинувшиеся у подножия горы щедро усеяны кофейными и кокосовыми плантациями, а рощу шоколадного дерева, которая притаилась сразу за каучуковой посадкой, замыкают заросли сахарного тростника. Плотная стена этого тростника упирается в каменистые берега упомянутой ранее реки, на заливных лугах которой величаво выхаживают красавцы фламинго и стайки алых ибисов. А чуть в стороне, под тенью огромного баобаба растянулись три львицы, лениво наблюдая за парочкой пасущихся зебр.

Всю прелесть острова трудно передать словами. Ей нужно любоваться воочию, ощутить, вдохнуть эти благоухания и слиться с природой воедино. Пожалуй, не один континент всего земного шара не в состоянии конкурировать по своей красоте с непорочной, вечнозеленой, круглый год пестреющей, неиссякаемой гаммой красок, кои царствуют в этом райском местечке.

А впрочем, дабы постичь гений природы необходимо лично побывать на острове, ибо он является венцом ее творений.

* * *

« О, как же гудит голова...»

С того момента, когда Кортнер очнулся, это была первая, как железом по стеклу, прорезавшая сознание мысль. Его распластанное ниц тело лежало наполовину в воде, поэтому маленькие волны ласкового прибоя нежно покачивали ноги, которые безжизненно болтались на поверхности точно две сопливые медузы. Да вообще, со стороны старик походил на запоздалого пьянчужку, который, валяясь на заснеженной стрит, уткнулся лицом в сугроб.

– Где это я? – голосом умирающего простонал американец, пытаясь пошевелить руками, однако дикая боль в суставах беспощадно выкручивала все конечности. – Наверное, в аду...

Кортнер поднял голову, но открывать глаза не решался: все лицо залипло мокрым песком, а в затылок и спину что-то сильно припекало.

"Да уж, я определенно угодил в пекло, и меня уже начали поджаривать".

Превозмогая немилосердную ломку суставных узлов, и с проворством издыхающей черепахи, писатель начал переворачиваться на спину. Спустя десять минут, в сопровождении страдальческих стонов, ему это удалось. Теперь его тело оказалось параллельно волнам, а левая рука по локоть погрузилась в воду. Смыв с прикрытых век песок, Кортнер открыл глаза, и мгновенно зажмурился: яркий свет больно полоснул по зрачкам. И, тем не менее, на морщинистом лице воссияла радостная улыбка.

– Ура, если есть солнце, значит, я жив.

Он не ведал, сколько пролежал в таком состоянии, непрестанно поливая лицо, голову, шею и грудь спасающей от палящего зноя водичкой. Пришедшая на ум мысль встать на ноги блеснула тут же, лишь пронзительная боль в локтях, коленях и пояснице почти прошла. После первой попытки подняться старик очутился на четвереньках. Открытые глаза уже не так болели, а перед собой он увидел белый песок, на который набегали курчавые барашки волн. Неожиданно, причем от внезапного испуга Кортнера встряхнуло, слух уловил ясные, четкие слова, доносящиеся из-за спины. И уже в следующий миг американец ощутил, что голос этот ему до боли знаком и приятен.

– Ну, слава Богу, хоть одна живая душа отыскалась.

Кортнер обернулся и прищурился. В пяти метрах от него, весь мокрый, помятый, без ботинок и без одного рукава на смокинге, стоял Луиджи Аливарес. От радости писатель издал нечленораздельное мычание восторга, а его большие ровные зубы оскалились в расползающейся улыбке бескрайнего счастья.

– Милый граф, я просто счастлив вас видеть! – Озвучил он спустя паузу.

– А я, мистер Кортнер, в этом и не сомневался. – Подойдя ближе, мужчина уселся на песок. – Мне даже пришлось бы удивиться, скажи вы, что не рады моему присутствию.

Американец рухнул возле молодого мужчины, уткнулся лбом в его оголенное плечо. – Я вам разрешаю острить, злословить и юродствовать, сколько вашей душе будет угодно. – Он шлепнул графа по согнутой в колене ноге. – Я так рад видеть вас рядом, что обзовите меня хоть старым идиотом... и я ни капельки не обижусь.

Аливарес вполне серьезно воззрился на писателя. – А разве это не так?

Кортнер от души расхохотался. – Узнаю граф, узнаю вашу незаурядность.

– Нет, дружище, ну согласитесь: Какого дьявола вас понесло в это сомнительное путешествие, по приглашению незнакомца? Я согласен – душа авантюриста, страсть к приключениям. Но представьте, сидели бы сейчас у себя в Чикаго, непринужденно цедили бы виски...

Тут Кортнер принялся озираться по сторонам. – А где мы, собственно, находимся?

– Куда нас занесло – и так ясно: если верить Тилобиа. Но меня весьма занимает – КАК? Каким божественным образом мы тут очутились? Почему нас не утащило на дно океана тем чудовищным водоворотом? – Он отчаянно пожал плечами. – Я ровным счетом ничего не понимаю.

– Вы знаете Луиджи, мне, и сие есть весьма странно, память отшибло аналогичным упадком воспоминаний. Впрочем, – продолжал писатель, возведя взор горе, – лишь помню, как началась странная тряска, какая-то неестественная. И этот будоражащий душу гул океана... Надо полагать, это было тем самым, неким знамением зловещего ужаса, о котором нас известил Тилобиа. Да, несомненно, ибо потом я видел пену, будто в пелене глубокого опьянения. – Тут Кортнер особенно сосредоточился. – Вот кстати, когда я подбежал к борту и увидел потоки мерзкой пены, – она еще подозрительно мерцала в глазах, – я почувствовал, как мои ноги подкашиваются, а спустя секунду, перед глазами поплыли черные круги...

– Да будет вам заниматься бессмысленными воспоминаниями. – Перебил его Аливарес. – Вы лучше соображайте, что нам дальше делать?

Старик вновь уставился на ослепительно голубое небо. – Ну-у, раз уж мы на берегу, значит, где-то должны быть люди.

– Сие блестящее умозаключение было бы весьма уместно в любом другом случае, но только не в нашем.

– От чего же? – Искренне удивился старик.

– Ну, как же? Ведь наш корабль, подвергшийся необузданной стихии, имел неосторожность дрейфовать близ Острова Забвения.

– Весьма справедливое замечание, граф. А, только что упомянутый вами доктор, между прочим, говорил, что на острове живут люди.

– Дикари. – Поправил Аливарес.

– Полноте граф, какая разница? Они же не откажут в помощи потерпевшим кораблекрушение.

– Мистер Смит вы, вероятно, запамятовали, что на острове живут варвары, враждебно относящиеся ко всем, кто без приглашения вторгается в их обожаемые владения. Вы забыли, что говорил док? Всякие, там, болячки... змеи.

После слова "змеи", мужчины как по команде принялись озираться вокруг себя.

– И мне кажется, – продолжал граф, – если россказни про водоворот оказались не вымыслом...

Кортнер напряженно заглянул в большие черные глаза Аливареса. – Как не прискорбна эта аномалия, то бишь парадокс, в своем воображении мы слепы, доверяясь чьим-то басням. – Граф изумленно вытаращился и уронил подбородок. – Вы лично видели водоворот?

– Ну-у, когда свистящий цилиндр поднялся над судном, мой разум помутился, и я потерял сознание.

Кортнер отметил некоторую растерянность в облике своего молодого оппонента. Теперь они оба молчали, глядя в океан и о чем-то размышляя.

– Неужели вы думаете, – прервал паузу американец, – что нас ожидает неминуемая гибель? И это после того, как посчастливилось выжить в такой страшной катастрофе!

– Послушайте Смит, конечно, я понимаю, как удачливый и талантливый писатель, вы отнюдь не страдаете схоластикой. С вашим сверхразвитым воображением вполне реально додуматься до чего угодно. Но, желаю сразу предупредить: я не берусь ничего утверждать. – Он вытянул шею, как гусь, пристально всматриваясь в сторону зеленой стены тропического леса.

– Что вы там увидели? – Писатель заметил в его глазах вдруг вспыхнувший интерес.

Граф начал подниматься на ноги. – Пойдемте, полюбопытствуем. К несчастью отсюда скверно видно, но, возможно это следы присутствия людей.

Следуя предложению, старик с кислой миной облизал пересохшие губы. – Эх, сейчас бы водицы испить.

– Да вон ее сколько, целый океан. – Буркнул граф, не оборачиваясь.

Писатель только крякнул с досады. – О-хо-хо, если б только пресной.

Все мысли о воде и вообще, о жажде, улетучились из головы страждущего моментально, лишь только они приблизились к зеленым зарослям на более-менее приемлемое расстояние. Сразу в том месте, где прекращались непролазные джунгли, из песка торчал бамбуковый шест футов семь, с нанизанным на него человеческим черепом.

Граф присвистнул. – Вот вам, уважаемый, и люди.

Кортнер пока молчал. Он подошел вплотную, и без излишнего отвращения взялся изучать страшную находку.

– Эти папуасы, видимо, уже о ком-то позаботились.

– Вы знаете Луиджи, это еще ничего не значит. – Писатель рукой оценил жердь на прочность. – Я читал записки одного известного в Южной Америке путешественника: он здорово описывает обряд захоронения отошедших в иной мир туземцев своими соплеменниками. Так вот, те люди все тело усопшего, кроме головы, зарывают в песок на побережье, а вместо креста – они естественно не христиане – втыкают в могилу шест, на который нанизывают отсеченную голову: причем, непременно лицом к океану. – Он еще раз внимательно посмотрел на череп. – Вот, видите, этот тоже лицом к воде. Такой ритуал существует, дабы покойник и после смерти мог любоваться царствием Нептуна, которому они поклоняются. А заодно отпугивать своим страшным видом морских чудовищ, в которых дикари верят.

– А вот мне, мистер Кортнер, доводилось слышать, что на Африканском континенте существуют племена людоедов, которых еще именуют каннибалами. Те нелюди аналогичным способом насаживают головы своих жертв на палки и втыкают их по всему периметру своих территорий. Знаете, как собаки метят свои зоны? Вот и дикари, вроде бы как помечают границы племенных владений.

Кортнер собрался продолжить тему, но Аливарес не дал ему этого сделать.

– Подождите. – Он указал рукой куда-то за спину писателя. – Посмотрите вон туда... Видите?

Тот попытался всмотреться в указанном направлении, однако ничего кроме песка и океана разобрать не удавалось: более молодое зрение графа имело превосходство.

– Ничего необычного не вижу. – Честно признался американец.

– Да вон же, смотрите на океан, видите? Вода пенится.

Старика мгновенно сжало в комок. – Что!? Опять пена?

– Да успокойтесь Смит, мы же не в открытом океане. – Аливарес похлопал по спине своего сотоварища по приключению. – Расслабьтесь, и пойдемте. Я подозреваю, что в том месте в океан впадает река: если река, значит пресная. И кокосовые пальмы там маячат. Если не водицей, то хоть молочком полакомимся.

Загребая ногами песок, Кортнер немощно плелся за бодро шествующим Аливаресом.

Тот обернулся. – И молите Бога, чтобы наша находка оказалась действительно местом захоронения.

Кортнер поднял над собой пятерню. – Я думаю, так оно и есть.

– Хорошо бы. Но если и дальше будут попадаться подобные шедевры местного фольклора, то... версия про людоедов окажется реальнее.

* * *

Скалистый берег напоминал праздничный пирог с густой шапкой крема. Небольшие гранитные утесы, беспорядочно разбросанные по берегу, будто сказочные богатыри десантировались с книжных страниц и, вынырнув из морской пучины, окаменели: взглянув на мифическую Горгону. Они угрюмо вторгались, вгрызались в песчаную почву, а в ста ярдах от линии прибоя перерождались в лаконично возвышающийся над земным массивом хребет огромного «дракона», ползущий к центру острова: Туда, где скрываясь за низкими облаками, гнездится неиссякаемая чаша с «жидким хрусталем», доступна лишь избранным – горда и величава.

Засецкая сидела на гранитном валуне, отрешенно глядя на бесформенные пушистые облака; те проплывали над верхушками пальм так медленно, что казалось, замерли на месте. Но вот, вдруг, маленький комочек небесного хлопка, причудливо оседлал макушку стройной магниферы, которая возвышалась над остальными зарослями почти у самого кратера. И со стороны казалось, что они друг друга встретили и полюбили.

Очнулась баронесса, лежа на горячих камнях, смешанных с морским песком: в тот момент она ощущала что-то среднее, между путанием мыслей и расстройством рассудка. /Рыдания мятущегося разума./ Полнейшая апатия поглотила все ее мышление, и было решительно все равно где она, что с ней и, что будет дальше. Крохотные искорки воспоминаний, вспыхивая и тут же угасая, создавали впечатление только что увиденного страшного сна. Но, в тоже время, зрительное осязание действительности являлось неоспоримым доказательством реальности. Засецкая еще и еще раз пыталась вспомнить последние события, старалась восстановить в памяти то, что произошло с Саррой, с кораблем, с остальными людьми... Горькие слезы беззвучными ручьями струились по щекам, женщина душой чувствовала, что не переживет потерю любимой девочки, к которой так трепетно привязалась. В груди все сжалось, часто бьющееся сердце безжалостным осиным жалом кольнуло под левую лопатку, и она застонала. Страдальческие звуки протяжным эхом отозвались где-то в стороне гранитного хребта... и почти сразу повторились. Затем еще, еще и еще. Стеклянный взгляд пришел в движение, и странные ощущения исподволь овладели ее душой. Тут определенно что-то не вязалось. Баронесса издала стон единожды, а эхо звучит не переставая, причем все громче и отчетливей. Внезапно ее осенило: " Там кто-то есть! Кто-то живой!" Признаться, такая мысль была весьма по душе. От нечаянной радости, Засецкая вскочила с серой глыбы, суставы отозвались жуткой ломкой, она чуть не взвыла, однако трепет возбуждения решительно отсекал чувство боли. Растирая по щекам слезы, женщина шла как парализованная, маска великой муки исказила лицо, но она шла, шла за ближайший обломок скалы: именно оттуда доносился стон.

– Бог ты мой! Саррита, девочка моя! – Дама, точно безумная, бросилась к лежащей на камнях дочери.

Вид у юной особы был ужасный. Девица скорее походила на зомби, нежели на ту соблазнительную леди какой всегда являлась.

– Радость моя, ты жива, жива! – Не помня себя от счастья, только и твердила баронесса.

Она опустилась рядом с дочерью на камни, прижала ее голову к груди – Сарра умиротворенно притихла, издавая лишь жалобные всхлипы.

И тут, баронесса поймала себя на том, что, глядя на соседний утес, ее слезящиеся глаза наблюдают не только размывчатую картинку из песка, гранитных обломков и гранитной глыбы – там было еще что-то... Что-то, что не вписывалось в общий антураж. Засецкая напрягла зрение... всмотрелась пристальней... Сознание вспыхнуло еще одной искоркой радости: Из-за утеса выглядывала рука! "Мы не одни! На берег еще кого-то выбросило!"