Текст книги "Страхолюдие(СИ)"

Автор книги: Валерий Цыбуля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

За его спиной, кривляясь всеми мышцами лица, Бэри Адер воспроизвел звук, в принципе, похожий на человеческую речь.

– Мы в заднице...

Теперь Кортнер оттаял; он подшагнул и пнул ногой труп. – Он мертв. – Изрек американец глубокомысленное наблюдение.

Эскот, наконец, оторвал от трупа ошарашенный взгляд; теперь он смотрел на писателя взглядом напившегося до невменяемости тапера.

– В своей проницательности, друг мой, вы прямо как Афинский Перикл. Ваше гениальное чутье больше не о чем не вторит? Вы ж у нас такой хват.

Бестолково повращав зрачками, Кортнер понял, что ни черта не понял, однако в самых потаенных закромах интуиции блеснула искорка – "Эскот иронизирует". Писатель из Чикаго в долгу оставаться не собирался.

– Сударь, ваш философический выверт, согласно экзекватурам эрудированности, а так же ввиду моего беспрецедентного скудоумия, лично мне не понятен.

– Мистер Кортнер я имею в виду, что оборотни могут принимать всевозможные обличья.

– Мистер Эскот ваше утверждение не ново – это знают все. – Писатель с задумчивым видом взвесил в руке кинжал. – И вот по этому, нам необходимо их обезвредить; в противном случае они нас всех уничтожат.

– Что значит "их"? – Не сообразил Эскот.

Кортнер еще раз пнул труп доктора ногой. – Этому тоже, на всякий случай, отрубим голову.

Эскот почесал щеку. – Не вижу препятствий. Хотя... труп есть труп, а вот тот, живой, который внизу, куда опасней.

– Вы правы. – Согласился Кортнер. – Поэтому, перво-наперво, как ни в чем не бывало, мы спускаемся в холл и заверяем – дабы не вызвать у него подозрений – что кровь вовсе не кровь, и вообще все не так уж и скверно. Но сами действуем по следующему сценарию: Вы оглушаете монстра кочергой по голове, и пока псевдо доктор будет без сознания, – если только такое произойдет – я перережу ему глотку, не раздумывая. – Вид у писателя был подобен облику заправского убийцы. – А уж после вернемся сюда.

На ватных ногах Эскот поплелся по коридору. – Вне всяких сомнений, тот, что внизу не человек; иначе, как он там очутился? Ведь услыхав крики, мы рванули наверх; Тилобиа мы не видели; входная дверь была изнутри заперта...

– Хорошо, хорошо Бэри, обсудим вашу идею позже, – догнал Кортнер режиссера, – а сейчас вперед, и будьте мужественны.

А на лестничном марше уже бурлил переполох. Засецкая, Сарра и граф спешно преодолевали ступень за ступенью, в сопровождении причитаний и ругательств. Эскот с Кортнером остановили всех на балкончике.

– Там змеи! – Выпалила баронесса как приговор, а ее перекошенное ужасом лицо не давало повода усомниться в сказанном ни на секунду.

– Где доктор? – Спросил озабоченный Кортнер.

– Он вышел на улицу, сказал: посмотрит, что делают дикари. Мы только закрыли за ним дверь, как аспиды полезли буквально со всех щелей! Их там целая дюжина!

– Если не больше. – Дополнил Засецкую граф.

Сарра в испуге метала взгляд по сторонам. – Давайте немедленно покинем это страшное место.

– Милая Сарра, – Аливарес нежно взял ее под локоток, – не стоит прибегать к столь опрометчивым решениям. Думаю, будет целесообразнее, для начала, укрыться на втором этаже и запереть покрепче дверь.

Режиссер загородил дверной проем своим телом. – В замке происходит чертовщина наяву.

Засецкая недовольно фыркнула: – До вас что, только дошло?

– Только что, мы с мистером Кортнером, обнаружили труп доктора. И представьте себе сударыня, именно там, где вы и утверждали.

Засецкая восторжествовала. – Вот! А вы мне не верили! Наверное, решили, что я сошла с ума. – Ее облик победителя в своей правоте тут же сменился волной смятения: лицо замерло в растерянности, а глаза превратились в два безжизненных хрусталика. – То есть как??? Мы только что... Мы его... Он же вышел...

Резким движение сильной руки Аливарес отстранил режиссера от двери. Он выставил перед собой подсвечник, и решительно шагнул в коридор. – Это черти что! Вы все обезумели! Я лично закрывал за ним дверь! – Он скрылся в глубине второго этажа.

Писатель вплотную придвинулся к Засецкой, заглянул в стеклянные глаза. – Мы считаем; тот, который вышел – оборотень.

Сарра моментально захныкала. – Все сходится. Мы все погибнем. – Она уткнулась лбом в стену.

– Что сходится? – Спросил Эскот.

– История, рассказанная доктором на шхуне.

– Какая именно?

– Тише! – Неожиданно выкрикнул американец. В данный момент он стоял на предпоследней ступеньке и, сжавшись всем телом точно пружина, прислушивался.

Теперь услышали и остальные: за спиной писателя что-то шелестело, как детская погремушка. Кортнер медленно обернулся на сто восемьдесят градусов, медленно отшагнул в сторону, и теперь все ощутили, как предательский холодок поземкой просквозил по всем трясущимся внутренностям. В метре от его ног, в сторону балкона, вальяжным серпантином ползла гремучая змея. Засецкая с визгом отпрыгнула к двери.

– Не двигайтесь! – Писатель протянул назад руку с кинжалом. – Бэри, немедленно возьмите клинок и дайте кочергу. – Он говорил не оборачиваясь.

Ползучий гад, словно заподозрив неладное, пока не спешил вползти на ту ступень, на которой стоял американец. Он поднял голову на несколько сантиметров, и стал водить нею, постоянно выстреливая раздвоенным язычком. Без излишней суеты Кортнер воздел увесистую бронзовую кочергу, внимательно прицелился. В такой позе писатель смахивал на игрока в гольф. Голова змеи перестала двигаться, язык исчез. Еще доля секунды и... мощный удар размозжил голову аспида как куриное яйцо. Причем удар был настолько силен, что брызги крови, вероятно и мозгов, разлетелись на несколько метров.

– Вы, наверное, великолепно играете в гольф. – Заметил граф. К этому моменту он уже вернулся из разведки: он стоял в дверях у всех за спиной и беззвучно наблюдал за умерщвлением пресмыкающегося.

Все обернулись.

– Господа, рекомендую войти в коридор и закрыть дверь. Еще не хватало, чтобы эти твари проникли и сюда.

Лишь только захлопнулось дверное полотно, Аливарес предложил проследовать за ним к дальней торцевой стене. Трупа тут уже не было, зато оставалось все тоже пятно красного цвета.

– Я в замешательстве, как пояснить ваше поведение? – Граф надменно хихикнул. – Или вы специально для меня удумали разыграть эту комедию? Браво! – Он с нарочитым ехидством похлопал в ладоши. – Как сами видите, обнаружить труп не представляется возможным в виду отсутствия такового.

Эскот не выдержал. Схватив Аливареса за грудки, он принялся трясти его в припадке истерики. – Ну-ка немедленно отвечайте: куда вы дели тело!? Мы его видели! Кортнер его трогал! Вы слышите, труп был тут!

Хотя и с большим трудом, но Аливаресу удалось заставить замолчать Эскота и соизволить выслушать. Правда, еще некоторое время тот тяжело дышал и в паранойе сотрясал кулаками над всклокоченной головой. Остальные свидетели истерики режиссера, не придавая этому излишнего значения, производили жалкие попытки достичь хоть какого логического объяснения происходящему. Естественно, страшная действительность на самом деле походила на предсмертный припадок шизофрении.

Тем временем, Аливарес присел, мазнул пальцем по пятну, поднялся, и выставил его на всеобщее обозрение.

– Кто-то разлил обычный томатный соус.

Американец осторожно понюхал. – Очень даже не исключено...

– И никаких "даже"! – Он лизнул палец. – Я что, по-вашему, не в состоянии отличить кровь от французского "Лямонтю"?

Эскот, наконец, перестал размахивать руками. Он повторил действия Аливареса, и тоже попробовал на язык.

– ... А ведь действительно. Я узнаю этот вкус. Такой соус подают к мясу в некоторых ресторанах Лондона.

Засецкая, прислонясь к стене спиной, с изнуренным видом сползла на пол. – Мне кажется, что мы все рехнулись.

Сарра бросилась в объятья матери и в тот же час звуки хорового рыдания наполнили все помещение. Американский писатель и английский режиссер стояли молча, опустив головы: мысли путались, сознание граничило с помешательством. Полнейшая апатия и равнодушие к дальнейшей судьбе, лукавым туманом окутали умы людей, до этого считавших себя сильными, стойкими, целеустремленными и везучими. Нынче же к их образам вторило одно единственное заглавие: "Портрет бессилия". Впрочем, единственным антиподом в сюжете был граф. Достав из кармана платок, он протер измазанный соусом палец, отшвырнул платок в сторону; из другого кармана выудил миниатюрную, инкрустированную серебром и опалами фляжку.

– Нам всем желательно успокоиться и взять себя в руки. Это, во-вторых. А во-первых, в данный момент всем необходим отдых. Скоро утро и, быть может, все наладится к лучшему.

Он помог отрешенным дамам подняться; сопроводил в комнату; любезно усадил на пышное ложе. Следом вошли Эскот с Кортнером.

– Вот, хлебните, это поможет обрести душевный покой.

Аливарес протянул Засецкой фляжку. Та, с равнодушным видом осуществила большой глоток. Сарра хотела отказаться, но граф настоял, и леди последовала примеру матери.

– Теперь джентльмены, ваша очередь.– Мужчины подозрительно косились. – Доверьтесь. Уверяю, все будет превосходно.

Режиссер безэмоционально пожал плечами, немножко отпил содержимого, протянул недешевую безделицу американцу.

Кортнер запрокинул голову. – Упокой Господь их души. – Шепнул он сам себе и воспроизвел шумный глоток. – А ведь это не коньяк. – Удивленно округлил Кортнер глаза, плямкая губами, чтобы различить вкус. – И, что-то раньше, я этой фляги у вас не видел. Где вы ее взяли?

– Вы неимоверно проницательны, мистер. – Граф закрутил крышку и отправил драгоценность в карман.

– Вы что же, не составите нам компанию?

– Я, джентльмены, передумал. – Он злобненько ухмыльнулся. – Есть еще масса дел, в связи с чем, пожалуй, немножко поживу.

Взгляд писателя ошалело метнулся в сторону кровати: мать с дочерью уже лежали навзничь с открытыми глазами и не шевелились.

– Что это за гадость!? – Кортнер ощутил легкое головокружение, а перед глазами поплыли дымчатые волны.

– Это яд! – Угрожающе прорычал Аливарес. – Яд той змеи, которую вы так жестоко обезглавили.

Шатающийся рядом Эскот замахнулся кинжалом, однако тот выпал из слабеющей руки, и вонзился в деревянный пол. Тут же рухнул, потеряв сознание Кортнер. Последним, что видел бледный как сама смерть режиссер – прежде чем провалиться в небытие – перекошенный оскал графа Аливареса, неистово хохочущего ему прямо в лицо.

Ч А С Т Ь I I I

« ... и весь народ от изумления разинул рот».

Сатиры епископа Холла.

А Л Ь Ф Р Е Д Л О М О Н А Р Е С

Громкий крик попугая стальным молотом безжалостно шарахнул по ноющим мозгам, точно по звонкой наковальне. Засецкая дернулась, с трудом расплющила веки. Она лежала на кровати, почему-то лицом к окну; в данный момент окно было распахнуто настежь. Неподалеку маячила верхушка гифены, на чьих колышущихся лапах восседала стайка больших сине-зелено-красных попугаев. Ослепительно голубое небо заставляло слезиться глаза. Баронесса чихнула, от чего в голове тут же возник набат пожарного колокола. Застонав, она повернулась. Рядом спала Сарра, и во сне о чем-то тихо ворчала. Засецкая нежно окликнула; девушка сразу проснулась. Ее слегка припухшее личико выглядело безмятежно и умиротворенно. Открыв глаза, Сарра уставилась на мать, будто видит впервые.

– Уже утро?

– Похоже на то, моя радость. – Баронесса поцеловала дочь в щеку.

В следующий миг в комнате раздался шорох; от неожиданности дамы насторожливо встрепенулись, обращая испуганные лица в сторону шума. На большом диване, валетом лежали Эскот и Кортнер. Один из них – это был американский писатель – секунду назад проснулся, и теперь, щурясь от яркого света, пытался оторвать голову от парчовой подушечки. В результате такой возни и второй участник тандема поднял веки, страдальчески застонал.

Не менее пяти минут люди приходили в себя, то ли от сна, то ли от обморока – им и самим, пока, сие было неведомо.

Вдруг американец вскочил с дивана так резво, что чуть не столкнул соседа на пол.

– Это негодяй Аливарес все подстроил! – Но тут же запнулся, устремив взор в никуда. – Однако почему яд не подействовал?

– Какой яд? – Засецкая жаждала немедленных объяснений.

– Прежде чем мы с мистером Эскотом потеряли сознание, он сам признался, что во фляге яд гремучей змеи...

В комнате стало тихо; в виду чего появилась возможность различать еле уловимые, непонятные звуки. То был не шум пальмовых листьев, который незаметным ручейком сочился сквозь окно: звуки доносились с противоположной стороны, из-за двери.

Ухватив кочергу, Эскот подкрался к двери, приник ухом к филенке. – По-моему это в коридоре... – Он воровато оглянулся. – Какие будут мысли?

– Это конец. – На выдохе обречения прошипела Сарра.

Кортнер подошел к режиссеру. – Что-то мне подсказывает: если мы еще живы, значит это кому-то нужно. А раз так...

Эскот намек понял: Более не медля, он пнул ногой дверь, и та отворилась. Мужчины осторожно выглянули в коридор.

– Здесь пусто. – Эскот обернулся к дамам: Засецкая с дочерью сидели, затаив дыхания. – Баронесса, возьмите с пола кинжал, заприте за нами дверь, и до нашего возвращения никуда ни шагу.

– Ну, уж дудки. – Титулованная особа, прихватив кинжал и увлекая за собой дочь, устремилась к мужчинам. – Мы сами тут не останемся.

Тем временем Кортнер уже стоял в коридоре. – По-моему в холле, что-то происходит. Вы слышите этот гул? – На полусогнутых ногах он направился к двери ведущей на лестницу.– Если я окончательно не спятил – я слышу английскую речь!

Когда же две дамы и два джентльмена, с видом крадущихся гепардов, появились на лестничной площадке, то справедливо и единодушно решили, что еще спят и наслаждаются самым прекрасным сном в своей жизни. Посудите сами: За большим, превосходно сервированным столом, мило беседуя, то и дело, заливаясь веселым смехом, присутствовали; Алиса и Генри Кармайны, мисс Морлей, Бернард Уоллес, Мадлен Стрейд и Антонио Тилобиа. А во главе пиршества, вульгарно скалясь во все зубы, сидел подлый аферист граф Аливарес, собственной персоной.

– Слава тебе Господи! – Он вдруг посмотрел в их сторону. – Наконец-то пробудилось наше сонное царство.

Участники застолья дружно завертели головами.

Граф поднялся. – Ну, что же вы там замерли? Смелее! Спускайтесь к нам, и вашему вниманию будет представлена потрясающая история.

В следующую секунду раздался голос доктора Тилобиа. – Господа не заставляйте себя ждать. Мы все порядком изголодались, а без вас, завтрак решено не начинать.

Засецкая приникла к самому уху дочери. – У меня двоится в глазах, или их действительно двое?

* * *

Теперь усыпанная гравием тропинка сменилась утоптанной песчаной подстилкой, от чего босые подошвы приятно отдыхали. Впрочем, даже то малое неудобство, причиненное острыми краями булыжников, не было способно испортить прекрасного настроения, которое в данный момент испытывал окрыленный счастьем Рукарбо.

Рукарбо это молодой рыбак племени Тобамбур. Последние пять недель мужчина провел в гранитной пещере, ожидая радостного известия. И вот, наконец-то, свершилось: Курьер, который приносил ему пищу, известил; новоиспеченная супруга Коаза беременна. В связи с этим, великий Тхаматан – естественно, с позволения священного Муау – благословляет их брак и наказывает будущему папаше вернуться в жилище.

Крупные капли росы уже искрились в восходящих лучах, однако жаркое солнце еще не так назойливо давало о себе знать. Утренняя свежесть вдохновляла и бодрила, от чего все живое радовалось своему бесшабашному существованию. Веселый птичий щебет ласкал слух, а прелесть окружающей природы радовала глаз. Пробегая мимо бамбуковой рощи, молодой островитянин спугнул двух роскошных панд. Он даже остановился, провожая их улыбающимся взглядом до ближайших зарослей папайи. Ему доставляло удовольствие баловать себя созерцанием красивых животных, красивых деревьев, красивого восхода и заката. В юношеские годы Рукарбо мог часами смотреть, как резвится с подружками красивая девочка Коаза; которая теперь стала его любимой и любящей женой.

В изящном прыжке горной серны Рукарбо пролетел над переползающим тропинку удавом. Гигантский змей угрожающе зашипел, поднял над землей голову и замер, как бы соображая: что это было, человек или ураган?

За бамбуковым частоколом стежка раздваивалась. Абориген остановился и задумался: "Левое ответвление ведет на побережье. Там, вдоль океана, мимо лагуны, до плантаций кофе. Это миль двенадцать. Правда, затем по маисовым полям еще миль пять прибавится. Ах, как далеко заветная банановая роща. – Мозг перерабатывал информацию молниеносно. – А если вправо? У подножия горы, конечно, идти хуже; там густые дебри, все опутано лианами, колючие кусты. Да еще заброшенное жилище злого колдуна Гимафера... с его могилой".

Ту местность, о которой сейчас думал Рукарбо, жители острова страшились и старались обходить стороной, ибо скромная площадь непролазных тропических дебрей, считалась проклятым местом. Но так получалось на несколько миль короче, и более не колеблясь, молодой мужчина свернул вправо.

Идти, а точнее продираться, оказалось крайне трудно. Давно нехоженая тропа была мало пригодной для передвижения, и чем дальше вглубь джунглей, тем хуже.

А вот и дьявольская поляна. Полуразваленные стены каменной хижины, проваленная внутрь крыша, везде зловещий бурьян – все это выглядело жутковато. Над головой угукнул филин, от чего по всему телу Рукарбо прогулялась предательская изморозь.

"Нужно быстрее отсюда убираться. – Мелькнула в голове тревожная мысль, и он прибавил шаг. – Святой Муцу оградит меня от злых духов этого места".

С такими успокоительными размышлениями Рукарбо почти добрался до противоположного края поляны. Он уже хотел углубиться в джунгли, как вдруг, его насторожливое внимание привлекло не вписывающееся в общий ландшафт, некоторое видоизменение местности; что резко контрастировало с окружающим фоном. Этим географическим антонимом была куча свежевырытой земли, которая еще не успела зарасти травой. Смутные догадки едким смрадом заволокли разум: "Отец говорил; когда убили колдуна, его труп зарыли под большим деревом граба". Мурашки пробежали по всей спине – именно рядом с холмиком земли рос граб.

Где-то высоко в ветвях вновь икнул филин. Рукарбо оглянулся по сторонам; ничего подозрительного. Сознание твердило: беги, но любопытство взяло верх. Напоминая крадущуюся игуану, он приблизился к холмику земли; сердце клокотало как у загнанного волками ягненка. Еще шаг, и ошарашенному взгляду открылась разоренная могила Гимафера! Само исчадие ада исчезло, а на дне ямы копошилось несколько кобр. Почуяв посторонний запах, мерзкие твари угрожающе зашипели, расправляя свои гофрированные капюшоны. Абориген в ужасе отпрянул назад, внутри все похолодело... "О Муцу мы пропали"! Только и успел он подумать, как за спиной что-то зашуршало. От неожиданного испуга Рукарбо вскрикнул, одновременно поворачиваясь на сто восемьдесят градусов. В следующую секунду он замер в леденящих объятиях страха, жуткий испуг исказил лицо до неузнаваемости, а в стеклянных глазах, как в зеркале, застыло миниатюрное отражение дьявольского существа.

Короткий, и в одночасье чудовищный вопль, молнией пронзил густые дебри тропиков, навсегда растворившись где-то на склонах зеленой горы.

* * *

Добрую четверть часа Засецкая энд компания не в состоянии были поверить в реальность происходящего. В конце концов, отметив частичную невменяемость гостей, а так же их полное неподчинение уговорам спуститься вниз, граф лично соблаговолил взойти на площадку и препроводить непосредственно к столу. Суетливые официанты придвинули дамам стулья. Парни были одеты в форму британского королевского флота, а один из них, совсем юного возраста, кого-то очень сильно напоминал.

– Э-э-э... – Тыча в мальчика пальцем, Засецкая блымала округленными глазами.

– Да-с, баронесса, – невинно пожал плечами Аливарес, – это именно тот самый кают-юнга, со шхуны. Как видите, жив и здоров. Впрочем, как и все остальные участники нашего курьезного путешествия.

Еще некоторое время гости приходили в себя; восстанавливая мозговые функции и дар речи, а когда такое случилось, начался фейерверк эмоций. Бэри Адер Эскот сновал вокруг стола и щупал всех подряд, как бы убеждаясь в реальности событий.

Мистер Кортнер с минуту вертел головой между двух мужчин, как две капли воды похожих друг на друга – вместе они олицетворяли доктора Тилобиа – а затем одному из них уткнулся лицом в плечо и шумно разрыдался.

Прелестная Сарра просто и непринужденно плакала: на сей раз из чудных глазок текли слезы радости.

А вот Засецкая, в припадке ярости опрокинув стул, теперь курсировала вдоль залы со злобным фырканьем, разбавляя его непристойными чертыханьями. Считая себя, безоговорочно, важной персоной, – а в определенных кругах так и было – баронесса смахивала на центнер взрывчатки, готовой разорваться в любу минуту. Это была ее естественная реакция на положение, в котором приходилось дебютировать впервые, что в высшей степени бесило.

Кульминация событий нескольких последних дней вошла в свою завершающую стадию, довольно стремительно набирая обороты интриги. Все улыбались, делились впечатлениями, охотно диспутировали, как говорится, на злобу дня. Правда, оба доктора настойчиво уклонялись от расспросов, кивая в сторону графа Аливареса; дескать, из его уст скоро все услышите.

Сногсшибательная Мадлен Стрейд весело щебетала с элегантным Уоллесом; который сегодня заменил свой офицерский мундир на шикарный черный смокинг. А миссис Кармайн, заключив в объятия слезливую Сарру, произносила подобие извинительной речи, за инсинуацию своего ожившего трупа в спальной комнате.

Говорили все: кто сам с собой, кто друг с другом. Одна лишь Морлей, сквозь лорнет безэмоционально следила за происходящим, стараясь внимательно вглядеться в лицо каждого, кто принадлежал к числу людей искусства. В ее претенциозном взгляде угадывалось присутствие некой тайны; будто она знает то, чего не знают остальные.

Вся суматоха и галдеж длились сравнительно не долго: Аливарес призвал всех к тишине; гости расселись по местам; матросы разлили по бокалам вино. Граф в последний раз брякнул вилочкой по хрусталю, и с неким пафосом принялся излагать необычную, весьма интригующую историю.

– Итак, господа! – Он смочил горло вином, прочистил голосовые связки. – Я сей же час намерен раскрыть тайну всего, что вам, любезные, довелось пережить не далее, как в протяжении нескольких последних дней. И полагаю, дней нелегких. О причине, побудившей меня устроить сей бесцеремонный экскурс в мир страха и мистических треволнений, осведомлены пока лишь некоторые из присутствующих, кто непосредственно принимал в этом фарсе участие. – Граф коротко посмотрел в сторону Морлей.– Но! Вооружась минимумом терпения, об этом станет известно и всем остальным. Впрочем, не только об этом. Таким образом, я позволю себе приступить к изложению:

Ваш покорный слуга, является внебрачным сыном молдавского графа Бергану и его гувернантки Люсии. Во время родов моя матушка скончалась. Повивальная бабка, которая первой взяла новорожденного младенца на руки, прямо в хозяйской конюшне, сама нянчила графского отпрыска первые полтора года.

Однако, жена Бергану, каким-то образом разнюхав о моем существовании, пришла в ярость от гнева. В пылу ревности она дала распоряжение своим доверенным людям избавиться от неугодного ребенка. Гордая графиня не могла вынести тот факт, что блудный сын ее супруга находится рядом со своим отцом; который о нем знает и, вероятно, любит. К тому же я был живым напоминанием о его греховной связи. И вот, в ту страшную грозовую ночь, двое мужланов – оба работали на хозяйской бойне – явились в дом моей приемной матушки, дабы умертвить порочный отпрыск. Но та женщина, успев меня полюбить и привязаться, не на шутку взмолилась; к счастью ей удалось разжалобить убийц, а затем подкупить. Слуги графини не стали меня убивать. Они отнесли ребенка в лес, где располагался цыганский табор, и оставили кочевникам, пригрозив, чтобы те поскорее отсюда убирались; дескать, хозяин граф терпеть не может вороватых цыган и способен в любой момент спустить на них своих вооруженных слуг.

Таким образом, с божьего соизволения, цыгане стали моей второй семьей. Впрочем, свою жизнь в таборе я помню смутно. Мое тогдашнее малолетство не дает сейчас возможности восстановить в памяти всю картину цыганского детства. Я даже не помню людей, непосредственно заменивших мне родителей. Обрывки памяти лишь свидетельствуют о том, что мы много ездили, постоянно в дороге, неизменно полуголодные. Я запечатлел вечно грохочущие кибитки, запах сена и лошадиного пота. Помню; с такими же, как и я, детьми, клянчил на базарах деньги и еду. А иногда, меня посещают воспоминания, как приходилось за одну медную монету полдня плясать на рыночной площади. Вот таким невеселым образом пролетело три года детства.

Однажды, после длительного и весьма опасного форсирования скалистых гор, мы оказались в Мексике. И вот тут, в небольшом городишке Сан-Хосе, – он расположен между Кордельерами и Мексиканским заливом – произошла еще одна неожиданная, пожалуй, самая важная перемена в моей начинающейся судьбе. К тому времени мне шел пятый год. Вам, наверное, известно, что цыганские дети взрослеют гораздо быстрее остальных. Вот, ввиду этого я практиковал, равно как пляски на публике, так и мелкое воровство. Выудить из кармана рыночного ротозея кошелек, становилось для меня все более привычным делом. Но, как говорится, не все коту масленица. В один из очередных рейдов за добычей, я попался. Цыганчата, которые со мной промышляли, в испуге разбежались, а вот мне пришлось худо. Хозяин кармана, в который я так неосторожно залез, оказался на редкость жестоким негодяем. Ухватив с ближайшего прилавка тяжелое топорище, он принялся методично избивать ребенка по всем частям тела; спина, ребра, голова. Излечивание маленького воришки производилось прямо на глазах у всего базарного люда. Даже брюзглолицый жандарм, лишь лукаво щурился поодаль, даже не соизволив вмешаться в незаконное издевательство. И возможно, мне не уйти бы оттуда живым, не заступись за меня один человек: которому я безмерно благодарен, и который стал для меня настоящим отцом. Он выкупил визжащего от боли мальчишку, заплатив при этом, последние деньги какие у него были; в результате чего вся семья осталась на несколько недель полуголодной.

Тут граф прервался, пригубил вина, обвел тяжелым взглядом внимавшую публику.

– Этим человеком, моим спасителем и моим настоящим отцом, является... – он рукой указал на протирающего пенсне доктора. – Антонио Ломонарес.

Недолго длилась тишина после сказанной последней фразы, ибо ее сменил нервный галдеж на повышенных тонах.

– Да, дамы и господа, я не Луиджи Аливарес, мое настоящее имя – Альфред Ломонарес... урожденный Барсстет Бергану.

А после этого признания лондонская знать и вовсе взбеленилась. Все так неистово чертыхались и негодовали, что казалось, этому неприглядному действию не будет конца и края. Однако граф спокойно подождал, а когда понял, что гул возмущений пошел на убыль, он пару раз властно рыкнул, тяжело шлепнул ладонью по столу, и теперь в более-менее сносной тишине продолжил:

– Я прекрасно понимаю, какие чувства вы испытываете к человеку, который вас заманил на шхуну путем обмана, да еще подверг жестоким испытаниям. – Он искоса, на долю секунды взглянул на Засецкую: казалось, баронессу вот-вот хватит апоплексический удар. – Но, тем не менее, я все же попытаюсь изъяснить причины своего поступка. А так же, смею сразу заверить, что никоим образом не имел преступных умыслов по отношению всех присутствующих.

Теперь рокот недовольства возобновился с прежним напором.

– Вот наглец! " ... причину своего поступка!?" Это не поступок, это подлый ПРОСТУПОК! – Нервно выплескивала Засецкая обиды, руководствуясь словами отнюдь не принятыми в аристократических кругах.

Эскот, нервно жмурясь и злобно фыркая, отпускал в сторону графа такие испепеляющие взгляды, в которых читалось без труда: Режиссер готов разорвать Ломонареса на куски.

Остальные жертвы напряженного путешествия, в принципе, пока вели себя достаточно сдержанно. Видимо их устраивал уже тот факт, что остались живы, а длившийся несколько суток кошмар закончился.

– На данный момент, – граф повысил голос, – я являюсь владельцем шхуны "Святой призрак" и хозяином этого чудесного острова. Так же я властвую своим родовым замком в Молдавии, ибо нынче, довожусь единственным, живым потомком графа Бергану.

В Сан-Хосе мы жили крайне бедно: впрочем, как и большинство тамошнего населения. Частная докторская практика не приносила отцу никаких реальных доходов; все его пациенты были люди бедные и могли расплатиться, разве что, несколькими куриными яйцами, да парой маисовых лепешек. Жена Антонио умерла от укуса полевой гадюки еще до моего в семье появления, и кроме меня ему еще нужно было заботиться о двух своих дочерях. Одна из которых, в данный момент, находится среди нас. – Сидящие за столом принялись недоуменно переглядываться. – Правда, сейчас у нее другие имя и фамилия. Вам самим, должно быть, известно, что добиться артистической карьеры с латиноамериканским происхождением, особенно в Англии, крайне проблематично. И так господа, прошу любить и жаловать, начинающая актриса Мадлен Стрейд – моя сводная сестра и дочь Антонио Ломонареса.

Девушка откровенно засмущалась, и от этого сделалась еще прелестней. Остальные же действующие лица минувшего шоу, были не то, чтобы удивлены, но скорее возмущены и подавлены.

– Да тут целая шайка!!! – С психом верещала Засецкая.

– "Шайка" – мягко сказано. Они же натуральные бандиты! – Выразился Эскот. Он откинулся на спинку стула, сжимая кулаки до белых косточек.

– Отчасти, мои дорогие, вы попали в точку. – Ломонарес развел руками. – Всеконечно! Здесь действительно собралась компания нечистоплотных, в моральном разумении, индивидуумов. И ежели вы удосужитесь дослушать мое повествование, то смею надеяться, вам станет ясно, что ваши эпитеты, к вам подходят куда более точно.

В пространство незамедлительно полетели возгласы негодования исключительно всех, кто считал себя в гостях. Впрочем, старушка Морлей и синеокая Сарра воздержались от комментариев. Ломонарес одарил последнюю нежным взглядом и произнес:

– Милая Сарра, я молю прощения. Я не предполагал, что ваша маменька надумает прихватить с собой и вас. – Он посмотрел на остальных. – И я категорически уверяю всех, что сие чудное создание не имеет решительно никакого отношения к причинам, побудившим меня сделать то, что сделано. А теперь, с вашего позволения, я продолжу: