Текст книги "Ангелы времени"

Автор книги: Валерий Гаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Вообще-то приказывает Приам, но могу и я. Включите связь с экипажами.

– Выполнено, – ответил Муркок.

– Всем членам команды разведкораблей! Мы еще не оценили боевую обстановку вокруг города-притона и его терминалов. Скорей всего, нам придется прорываться через кольцо захвата. Эта тактика проверена и стара как мир. Сомневаюсь, что теократы придумали что-то особенно новое. Поэтому все вы сейчас канониры. Понадобится – станете десантом. Дальше ты, Приам…

– Командам, подключиться к операторам бортовиков. Канониры, по местам! Капитанам бригов подтвердить приказ!

– Канониры брига по местам! – повторил вслед за Голиафом-Шпажистом Муркок.

«Вертушка» повернулась на десять градусов уже через двенадцать минут.

Как и предполагал Голиаф, шестнадцать тяжелых каравелл на самой низкой орбите образовали кольцо захвата с диаметром километров в тридцать, и здесь, в этом кольце, как в игровой арене, кипел не утихающий ни на минуту бой.

Каравеллы сбрасывали уже не первую партию десантных модулей, которым не давали возможность приземлиться стайки проворных дракаров. Беспорядочную стрельбу вели все. Короткими вспышками сгорали модули и дракары.

Силовые купола трех терминалов города-притона сдерживали град обломков, сыпавшихся сверху наподобие метеоритного дождя. Теократы упорно желали пробиться к терминалам. Им упорно в этом препятствовали. Но ряды дракаров редели. Это было заметно.

Тяжелые каравеллы продолжали сбрасывать в кольцо, точней говоря в «колодец осады», все новые и новые модули. Не отличавшиеся маневренностью, эти посудины, тем не менее, какое-то время вели перестрелку с дракарами и, набирая скорость, устремлялись к поверхности. Пираты перехватывали их на разных высотах и жгли термитными ракетами.

Разумеется, уследить за всеми шлюпками становилось для братии все более трудной задачей. Наверняка хотя бы одной-двум из них удалось приземлиться вблизи терминалов и выпустить штурмовиков. При огневой поддержке лазерных зениток со своих модулей на близком расстоянии они могли пробить силовые купола, даже хотя бы один из трех, и пробраться к шахтам терминалов.

– Ввязываться в открытый бой в кольце всем четверым бессмысленно, – предложил свое резюме Натан Муркок. – Этим мы не поможем братству. Предлагаю разделиться. Мы с Голиафом посадим свои корабли вблизи вот тех двух кратеров, что с восточной стороны от куполов, уйдем в режим тени и будем держать купола под неусыпным контролем. В случае каких-либо атак теократов будем отсекать их огнем. Затем сменим базирование, сместимся западнее. Приам и Альберт, опять же в режиме тени попробуете навалиться на одну-две их каравеллы… Надеюсь, это их всполошит и отвлечет и даст возможность тебе, Голиаф, установить связь с городом, найти Шантеклера. Хорошо было бы, если бы они могли под шумок впустить твой бриг на один из терминалов. Ну а я уж потом буду один скакать по полю…

– Все это очень рискованно, но твой план я одобряю, – голос Приама Пересвета звучал уверенно. – Что скажешь, Голиаф?

– План вполне пиратский, – согласился Сааведра. – Моим бывшим товарищам он бы понравился. А что может предложить наш четвертый капитан?

Альберт Карузо, бывший капитан каравеллы «Митра», хоть и не отличался большой общительностью, но все знали его как человека, который рискнул жизнью, захватив оружие у теократов в подземелье Чистилища, кто в одиночку загнал в келью-ловушку семь из двенадцати смертников, охранявших высаженных пассажиров.

– Прошу прощения, – сказал Карузо, – но мы ведь пришли сюда не ради мелочной забавы и мы не в креслах тренажеров-имитаторов. Начнем действовать по твоему плану, Натан, а поправки возникнут сами. Я – за!

– Об одном жалею, – Приам Пересвет засмеялся, явно приветствуя общее единодушие. – Не успел нанести боевую раскраску на физиономию!

– У моей бывшей братии есть другая традиция. Все, кто остается в живых после боя или абордажа, – разукрашивают обшивку своего дракара лазерным граффити. Если честно, это настоящее искусство. Принимаете идею?

– С удовольствием возьму у вас уроки, господин Шпажист! – сказал Альберт Карузо.

– Я, пожалуй, тоже, – согласился Приам. – А ты, Натан?

– Тайная мечта бывшего кадета – научиться рисовать граффити на бронированных боках космических кораблей… Всегда восхищался этому искусству.

– Черт побери! – воскликнул Приам Пересвет. – Мне нравится наша четверка. Говорим о пустяках перед самым прыжком в пекло!

Уже через пять минут после этого крепкого разговора, четверка бригов разделилась на пары и стала заныривать в новый орбитальный уровень, где прихоть развлечь друг друга пустяками могла быть воспринята, пожалуй, только как одержимость законченных фаталистов.

(продолжение следует…)

Часть вторая. Фрагмент третий

Из дневниковых записей Рамзеса Имраэля, Звездного Архитектора и

астрофизика Королевского Двора

«Удивительно, но неоспоримый факт: за каждым явлением, действием или идеей всегда что-то или кто-то стоит. Простая логическая аксиома. Ничто не движется собой. Импульс и толчок есть у всего на свете. Чтобы создать видимость непрерывности – нужен генератор – «рождатель». Но генератор – это, как бы сказать, еще не весь Бог… Это лишь его доступная нам видимость. Невидимость Бога гораздо сложней. Для чувств, для мыслей, для сознания.

Вселенная великолепна своей видимостью. Но увидеть ее всю невозможно. Невозможно каждый миг в каждой точке.

Нет ничего красивей, чем звездная архитектура! Но странен мир, в котором архитектор ничего не может создать, а вынужден только описывать, бесконечно описывать уже созданное. Такова моя судьба.

Я, как собиратель гербария бессчетного числа растений, все уходил и уходил во вселенский лес, точно зная, что никогда не дойду, никогда не вернусь и никогда не завершу свою работу… Да, я успел стать систематиком, математиком и художником. Я тщил себя мыслью, что проникаю на умозрительном уровне в другие миры, но мое проникновение, на самом деле, касалось, опять же, лишь видимости, пусть даже отдаленной на бесконечность.

В конце концов, я стал игнорировать при этом главное – точку отсчета. Где я стоял минуту назад? С чего начинался мой поиск? Во что превратилась моя классификация? Что описывала моя математика? Какие картины рисовало мое воображение?

Философы говорят: в хорошо заданном вопросе всегда содержится ответ или хотя бы часть его… Эта логическая уловка сводила меня с ума.

Так получилось, что я стал автором Великого Приговора.

И вот я задаю себе хороший вопрос, в котором должен содержаться ответ: почему я не остановился? Потому, вероятно, что верил в видимость, иначе говоря, доверял только ей: объективной, состоятельной, всегда возможной.

Я ничего не оставил для невидимости, закрыл для нее все подходы, все двери, запретил ей распахивать все форточки всех окон. Так я оказался в камере своего рассудка, в зеркальной шкатулке чувств, в коконе сознания…

В хорошем ответе всегда содержится вопрос или хотя бы часть его…

Тогда я понял, что, по сути, создал аналог невидимости: Темноту. Полную темноту в замкнутой по всем швам комнате…

Исчезли звезды, их баснословная архитектура. Величайшая поэзия. Немыслимая гармония. Исчезла видимость. Кто же или что же было генератором этой Темноты?

Если в моем мире можно включить свет, значит, можно включить и тьму!

Я был шокирован простотой этой формулы. И чем больше и настойчивей я учился находиться в этой Темноте, тем сильней понимал, что в ней присутствует Нечто или Некто. Бог? Да, наверное. Субстанция вечности и вероятность любой возможности? Да, совершенно. Чистота и изначальность? Да, абсолютно.

Каким же чувствами, какими инструментами, какой логикой, какой математикой, какой систематикой, каким воображением, каким творчеством должен был я понимать все это?

Я, ученый умник, не доверившийся невидимой природе моей вселенной?

Объявив Великий Приговор Нектарной звезде, я объявлял Великий Приговор и ей…

У меня не было на это права!

У меня были цифры, физика процессов, подсчеты и измерения, константы, символы, чертежи, связи, опыт… Я руководствовался всем этим, но я не имел права. Права на суд. И доказала, нет, показала мне это она – Божественная Невидимость!

В моем Великом Приговоре возникла поправка, единственная и справедливая: у меня не было на это права! Я заявил ее. Я заявил ее после того, как опубликовал Базис. Но разве кто-то в мире очевидной видимости смог принять такую поправку?!

Меня даже пытались успокоить. Мне сказали: «Человек на многое не имеет права, но если таков факт, такова реальность… Человек – лишь инструмент ее, не так ли? Мы не просто верим вам, господин Звездный Архитектор, мы знаем, что вы изрекаете истину!»

Ложь! Полная ложь! И я оказался генератором этой лжи, и мне ужасно, мне дико и странно от содеянного!

Они нашли решение. Они взялись строить Корабли Спасения на орбитальных верфях. Таких кораблей еще никто в наших мирах не создавал. Это настоящие космические коконы. Они обладают весьма длительным запасом жизнедеятельности и практически неуязвимы…

Я не полечу с ними. Я остаюсь под Догорающей звездой. У меня впереди несколько счастливых лет. Я проведу их в спокойствии со своей семьей. И каждый раз засыпая, уходя в Невидимое Бытие, я буду окунаться в то, что уже испытал однажды. И пусть нет у меня сил пересилить всеобщий страх, но я буду утешаться тем, что проживу жизнь наравне с небом, со звездами, с верой в вероятность любой возможности…»

***

Реактор орбитальной тюрьмы остывал. Возможности перезапустить его вручную не представлялось.

Самостоятельно вскрыть переборки реакторной камеры Каспар Дереш не мог. Жесткая автоматическая блокировка если бы и была снята, то не раньше чем через двое-трое суток после полной остановки реактора.

Они могли бы продержаться с Делией это время, но уже сейчас температура упала до отметки плюс семь. Теплоконвектор не работал, а с ним и вентиляция, а ним и кислородная станция. Электрогенератор, вероятнее всего, тянул только на автономных батареях, которые, опять-таки, по той же схеме, были задействованы из-за необходимости удержать автоматику в рабочем состоянии какое-то время…

Какое-то время! Само это словосочетание Каспар ненавидел, как и собственную беспомощность.

Не было сомнений, что пытку медленной смерти для него и Делии придумали предатели заговорщики. Трусливые садисты, боящиеся узреть плоды своего психоза, могли утешиться мыслью, что именно так расправились с наследником дома князей Дереш. Значит, изменился их первоначальный план сохранять его, Каспара, живым в изоляции до начала Великого Приговора. Им и теократам требовалась послушная власть на Поющей Нимфе. Некоторое время…

Но, невзирая на все домыслы о политических играх своих нынешних врагов, в редкие часы отрешенности Каспар с величайшим для себя трепетом и радостью думал о другом: Делия! Судьба, милостивая судьба подарила ему эту девушку, такую же отверженную, как и он сам.

В ней, в ее характере, в ее мыслях и поступках, кажется, не было места надлому. Она боролась, она выживала, она сохраняла рассудок тогда, когда он пасовал, смирялся, уходил в себя. Она вытаскивала его из этих состояний, она, да, черт возьми, она заставляла его любить ее. Она говорила, что это тренинг, потому что так очищается ум и сердце учится радости. А радующееся сердце слышит Бог. И не может быть по-другому. И если они создадут любовь, то Бог непременно пошлет им спасение. Но нельзя просто ждать. Нужно искать выход и готовиться, даже если общие усилия принесут лишь десять минут жизни в открытом космосе…

Десять минут – это не «какое-то время», это огромное время для новых усилий. Но там, на хрупкой границе между жизнью и смертью, победить сможет только радующееся самоотверженное сердце.

Каспар поражался этим откровениям Делии. Он и представить себе не мог такой странной философии. Хотя нет, нет, он ведь и сам так долго шел к чему-то подобному. И он, как и Делия, воспитывал свое сердце. И уже там, на Снежной Ладе, готовясь к задуманному полету на Нектарную звезду, отчетливо понимал, что нужно перестать относиться к себе как к жертве, даже если все бы выглядело именно так.

Делия… Делия Мануситха… С ней он обретал бесстрашие. Странно, что такое чудо происходило с ним еще раз, и опять рядом была женщина. Другая…

Вчера вечером они съели свой последний разогретый ужин. Оба молчали. Разговаривать не хотелось. Возвращались из кухни, держась за руки. Холод уже давно заставил их нацепить на себя по нескольку комбинезонов и курток, благо что брошенных вещей в тюрьме было превеликое множество. Они завалили этими вещами, а также одеялами и матрасами камеру Делии, обложив все стены снизу доверху, создав, таким образом, естественный утеплитель. Ночью аварийное освещение в коридорах и в камере, и без того тусклое, погасло окончательно.

– Все, – сказал Каспар, – пора выбираться! Идем к реактору. Боюсь, как бы там не возникло проблем со шлюзовыми люками. Ты готова?

– К побегу? – спросила Делия, впервые за время совместного заточения употребив это слово, и сама же все объяснила: – Мы его заслужили.

– Скорей дождались, – сказал он. – Твой фонарь живой? Мы долго его берегли…

– Зажгу, когда выйдем из камеры. А что начет батарей в скафандрах? – спросила она, сбрасывая с себя и Каспара целый пласт одеял.

Он промолчал. Делия все знала сама. Два дня назад им удалось взломать зарядный щиток в реакторном отделении и подключить к нему батареи скафандров. Но сами батареи… Хорошо, если бы их хватило даже не на обогрев, а хотя бы на оксигенераторы ранцев…

Они выбрались в коридор, взялись за руки и при свете единственного работавшего фонарика Делии направились в реакторное отделение.

У них была цель выбраться. Они ее достигали. В полном единодушии. Он отбросил все, что заставляло думать о себе как жертве. Он думал о ней. Он чувствовал, что любит ее, и сердце его радовалось предвкушению свободы с ней. Время не имело больше власти над сознанием. Только забота и желание сопереживать той, кто шел рядом.

Они вошли в реакторное отделение. Очень осторожно и заботливо помогли друг другу надеть скафандры, включили программаторы на браслетных клавиатурах. Ощутив всю свою неуклюжесть, Каспар насколько возможно быстро подобрался к контроллеру аварийной разгерметизации отсека. Поочередно нажал три кнопки, открывавшие панель с отпором шлюзового люка. В сущности, ни о каком шлюзовании здесь уже речи быть не могло.

Космос высосал воздух из изолированного отсека в считанные миллисекунды. Вакуумный хлопок потянул и их вслед за этим воздухом. Делия зацепила страховочный карабин своего поясного тросика за кольцо на поясе Каспара. Они взялись за руки так крепко, как только позволяли жесткие перчатки скафандров…

Она поднесла еще светивший фонарик к пластиковым экранам их шлемов. Сквозь темную прозрачную скорлупу экранов Каспар увидел ее расширенные глаза и улыбку. Улыбнулся в ответ. Время не имело смысла. Делия отпустила фонарик…

Они выпорхнули в открытый космос из темной громадины орбитальной тюрьмы и полетели, сами становясь спутниками, маленькими живыми точками над перламутрово– зеленой, увитой белыми спиралями, глыбиной Поющей Нимфы.

Время не имело смысла…

***

Натан Муркок оказался прав: несколько десантных модулей теократов все же просочились через верткие заслоны дракаров и теперь, выпустив штурмовиков на поверхность, начали вести обстрел сразу трех силовых куполов терминалов, прикрывая таким образом своих людей и одновременно ослабляя генераторы поля на куполах.

Прекрасно понимая, что в такой обстановке бригу Голиафа никак не получить возможность прохода через купол к терминалам, ибо для этого понадобится хотя бы кратковременно снять силовую накачку, Муркок предложил Шпажисту выйти из тени, ввязаться в бой, на бреющем полете несколько раз проутюжить закрепившиеся модули. Хотя разведывательные бриги не так маневренны, как легкие дракары, но зато вооружены более основательно. Кроме того, это будет хорошей поддержкой пиратам, силы которых явно истощались. Голиаф согласился.

Так и не успев еще вступить в радиоконтакт со своими союзниками, Муркок и Голиаф вышли из режима тени и, подняв свои бриги с командами канониров, ринулись в кинжальную атаку на модули теократов.

Тесей-Карбункул, капитан-предводитель двадцати шести команд дракаров, ближайший друг Гулливера-Черепка, получил системное сообщение от Казенщика о неутешительных результатах первого сражения с теократами возле Пестрой Мары.

Дракар Черепка подорвался на плазменной мине, и, хотя десант на Мару не прошел, братия потеряла в схватке с воинственными святошами одиннадцать кораблей. Каравеллы теократов на Мару пришли с Громоподобной Наковальни, а его, Тесея, нынешние противники предположительно объявились с Поющей Нимфы.

Казенщик отправился на поиски дракара своего капитана, а все остальные потрепанные суда Гулливера-Черепка уже были здесь и влились в ряды защитников подземного города. Не исключалось, что скоро сюда нагрянут и каравеллы с околопланетной орбиты, если, конечно, у теократов нет другого стратегического плана. Тесею-Карбункулу очень не нравилась эта неопределенность. Она не судила ничего хорошего. Поэтому приходилось драться и ежесекундно контролировать ситуацию.

Теократы с идиотической периодичностью выпускали из ковчежных чрев все новые и новые модули. Братия не успевала их кромсать, поэтому появление двух разведбригов, сначала на орбите у кольца захвата, а потом еще двух у силовых куполов сначала удивило капитана-предводителя, а потом и обрадовало. Откуда взялись эти сорвиголовы, Тесей-Карбункул понятия не имел, но вели они себя чертовски смело.

– Эй, там, на бриге! Как-то невежливо влезать в котел со своей ложкой, не представившись. Может, проясните, с кем имеем честь делиться «похлебкой»?

Голиаф узнал обладателя голоса.

– Честь по чести, капитан! Уж не в этом ли котле вы спрятали свой знаменитый алмаз, который до недавнего времени украшал вашу пустую глазницу?

– Голиаф! Кого я слышу!.. Быть не может!

– Все может быть, Тесей, но все объяснения потом. Чтобы тебе все было понятно сразу и навсегда: я на службе у Цезаря Шантеклера. Нас четверо, и у нас тридцать два человека. Надеюсь, твои умельцы не перепутают нас с модулями?

– Как можно, Голиаф! Но в такой свистопляске чего не бывает. Но не волнуйся… Вот уж не ожидал! Представь себе, я просто давно считал, что твой саркофаг баюкают космические феи…

– Послушай, Тесей, где твой дракар? Может, присоединишься? У меня тут с капитаном Муркоком целых шесть целехоньких модулей и десант черных жуков в кратере…

– Неужели целых шесть? Тогда жди, Голиаф. Еще вопрос: шпага при тебе?

– В ее эфесе не хватает того самого камня, Тесей.

– Но ты сам проиграл его мне, десять лет назад, помнишь?

Голиаф не ответил. Бриг тряхнуло. Он слишком разогнался и проскочил над целью, не дав возможности канонирам развернуть лазерные пушки под выгодный угол стрельбы. Но это было даже хорошо: бортовой кибертер сообщил, что отсканировал местность и готов к «танцующему полету» и запуску термитных ракет. Куда подевался Муркок?

Бриг сотряс новый удар… Да это обломки, черт возьми! Корабль бомбардировал довольно внушительный обломок модуля или дракара, кто знает… Разумеется, броня выдержала, но такая холодная бомбардировка могла оказаться еще более опасной, чем лазерные зенитки приземлившихся модулей.

Там внизу продолжалась адова битва. Альберт и Приам молчали. Только бы у них все обошлось без потерь!

Голиаф саркастически усмехнулся: «Ну и формулировочки у тебя!» Под эту самоиронию он запустил бриг в вертикальный «шурф», завязал петлю и снова оказался над панорамой битвы, но уже выше прежнего уровня.

Вся панорама штурма силовых куполов была как на ладони. Несколько мелких кратеров вокруг одного большого… Четыре модуля сидели как раз в нем. Еще два – на более выгодных ровных участках малых кратеров, и с этими двумя не на шутку схлестнулся Натан Муркок с канонирами. Верно сказать, что боевой полет брига выглядел в исполнении капитана как полет стрекозы на цветочном лугу.

Бриг зависал в условном воздухе, словно присаживался на невидимый цветок, а когда лазерные зенитки модулей открывали по нему огонь, его на этом месте уже не было. Он, абсолютно предчувствуя атаку, за долю секунды успевал «оттанцевать» на сто-двести метров в сторону, вправо или влево, вверх или вниз, с вращением, с падением, с «замиранием»…

Муркок просто виртуозно издевался над противником, и всякий раз с новой точки зависания брига канониры успевали дать залп в сторону борта большого кратера, где, как и показывал сканер кибертера, окопались штурмовики теократов.

– Черт! – выругался Голиаф в сердцах. – Что ж я медлю…

– Именно это я и хотел тебе сказать! – прорычал голос Муркока по обручу связи. Иди на сближение и выпускай термиты, Голиаф. Давай и ты станцуй свой танец, Шпажист!

– Канониры, – крикнул Голиаф и пустил бриг на форсаже, точно съезжал на санях с трамплина. – На подлете к большому кратеру – восемь термитных ракет по четырем целям одновременно!

И здесь он увидел дракар Тесея-Карбункула. Пират ворвался в кратерное пространство и заплясал в нем, как щелочной металл в лабораторной реторте с водой.

– Отставить термиты! – успел приказать Голиаф и снова взял вертикальный шурф. – Муркок, познакомься, это Тесей… Он собирался покормить нас своей фирменной похлебкой с алмазами!

– Я что, не вовремя?

– Ты у кого спрашиваешь, у нас или у теократов?

– У всех! – ответил капитан-предводитель.

Голиаф сделал петлю и снова развернулся к панораме сражения. Дракар Тесея обрушил гнев на все четыре модуля. Два из них он раскроил своими термитами, выпустив их с близкого расстояния. Еще два попытались поймать его в прицел лазерных зениток, но тщетно – завязав виртуальный бантик на своем подарке-визите, дракар ушел вверх и встроился в круговой облет брига.

– Теперь все-таки моя очередь, – сказал Голиаф. – Тесей, дружище, ты не уходи далеко.

– Я не ухожу, Голиаф, но боюсь – дело дрянь… Посмотри на запад. Модули прорвались…

Тем временем Муркок, вдоволь напрыгавшись на своем бриге, сотворил что-то вроде реверанса над кратером и выпустил четыре термитных ракеты. Канониры подоспевшего Голиафа послали столько же. Модули теократов раскололись, как яйца в змеиной кладке.

Оба брига вышли из боя неповрежденными. Голиаф, однако, нервничал.

Тесей-Карбункул был прав. Теократы все-таки прорвались через ножницы дракаров и теперь кольцо захвата готовили уже на поверхности. Их разгром здесь, в районе большого кратера, мог быть очень скоро компенсирован.

Три корабля: два брига и один дракар – кружили над осадной панорамой, зная, что уже не найдут здесь места для посадки.

– Что будем делать, Тесей? – спросил Голиаф.

– Отступать. В восьми километрах отсюда скрытый терминал подземной лаборатории. Из него можно попасть в город Гаргантюа. Соберу всех пташек и отведу туда…

– Как ты сказал? Скрытый терминал? Значит, в город есть другой вход?

– Не в сам город, а в Лабораторию, но они связаны подземным туннелем. Там сейчас совет утильщиков. Там Одиссей-Киклоп, если ты помнишь такого.

– И там Цезарь-Шантеклер, – добавил Муркок.

– Да, да, они все там, – подытожил Тесей-Карбункул. – И Город с двадцатью тысячами населения, наш с тобой город, Голиаф…

– Который нельзя сдавать… – согласился Голиаф.

– Который эти лиловые балахоны могут легко умертвить, достаточно им только взорвать вентиляционные шахты.

– Сколько могут продержаться силовые купола здесь?

– Думаю, не больше часа.

– Это дьявольски мало, – Голиаф чувствовал, что не видит никакого решения.

– Есть другой план, – сказал Тесей немного неуверенно. – Мне нужен доктор Гильгамеш.

– Кто такой этот Гильгамеш?

– Я его знаю, – вклинился Муркок. – На Королевском Дворе его все знали как шута.

– И что же?

– В это трудно поверить, – Тесей-Карбункул говорил то, во что и сам, кажется, с трудом верил: – Он умеет останавливать время!

***

Терциния пережила два часа белого вакуума в одиночестве.

Но теперь она все объяснила кибертеру фрегата. Требовалось повторить цифровой код полета, то есть прокрутить его в обратном порядке, но в два раза быстрей, по крайней мере, задать этот убывающий порядок на первоначальном моменте, все остальное должно было сделать само нейроквантовое поле. Бортовик уяснил задачу, хотя его логические цепи и трещали, что называется, по швам.

– Тебе нужно учиться, – сказала Терциния. – Скоро в таких режимах будут летать все корабли. У тебя есть шанс войти в историю навечно: ты был первым, и ты мне еще понадобишься. Поэтому, будь так добр, не сойди с ума и береги себя. Ты мне должен помочь вернуться сюда. Очень тебя прошу, продублируй все данные цифрового кода. Я не смогу следить за тобой и приказывать во время этого белого безмолвия. Но я доверяю тебе свою жизнь и жизнь Дария… Если ты понял: я его люблю, он лучший из людей, потому что готов пожертвовать собой. Ты понимаешь меня, корабль?

Кибертер понимал, но далеко не все. Тем не менее, столь внушительная и уважительная речь по отношению к его техническому организму доставила ему что-то вроде чувства значимости, почти удовлетворения, и он, помолчав немного, задал неожиданный для Терцинии вопрос, от которого ее обдало холодной волной оторопи:

– Почему человек, который организовал этот эксперимент, не снабдил вас страховочными ампулами препарата?

Да, это был вопрос! А действительно, почему? Терциния стала думать…

Доктор Гильгамеш рассчитывал на определенную чистоту эксперимента. И чистота в его представлении должна была исключать повторные или даже многократные фазы использования поля. Попросту говоря, он не имел стопроцентного права доверять Терцинии и Дарию. Что, если бы страх или неведомая эйфория натолкнула их на новые и новые инъекции препарата? Да, пожалуй, только так и возможно объяснить отсутствие запасных ампул. И винить доктора Гильгамеша в таких опасениях нельзя, и все же, все же… Разве он не допускал мысли о том, что обратной дороги для них двоих вообще могло не быть?

Терциния решила, что не станет приводить кибертеру всю цепочку своих рассуждений. Она ответила просто:

– Он заботился о нас наилучшим образом, корабль. Такова логика человека, прими ее как есть, и все будет хорошо.

– Я постараюсь, – ответил бортовик. – Пообещайте мне, что когда-нибудь перенесете мою память в тело настоящего кибера. Я хочу быть похожим на человека.

– Обещаю, – согласилась Терциния, подавив удивление.

Эволюция кибернетических машин всегда представляла собой некое особенное, как бы параллельное явление. Об этой параллельности знал почти каждый человек системы, и, наверное, каждый человек мог засвидетельствовать свои наблюдения и открытия в области киберпсихологии.

Однако одного Терциния никогда не могла понять: человеческой агрессии в отношении собратьев мыслящих. Виной всему был Великий Приговор.

Удивительно, как много своей дряни люди готовы были списать на чувства паники и безысходности! Киберам эти чувства незнакомы. Так утверждают. Но кто всерьез занимался этой проблемой? Она слишком обща и, одновременно с тем, далековата от нынешних интересов цивилизации.

Инъекцию нейрозамедлителя Терциния сделала в 12 часов условного корабельного времени. В это же время кибертер потерял с ней всякую связь. Ни измерить, ни очертить, ни как-то воздействовать на возбужденное установившееся поле он также был неспособен.

Терциния решила, что переживет белый вакуум в полудреме, в пассивной медитации, и если фантазии Дария обоснованы, она постарается расслышать в себе, или в своем сознании, или в том, что образовалось на месте этого сознания, голоса ангелов времени, голоса новой реальности, или сверхреальности…

Когда успокоился ее внутренний монолог, она поняла, что испытание абсолютной тишиной и неподвижностью всего вокруг не лучшее испытание даже для не новичка.

Голоса в виде слов можно было развивать, легко строить, легко разрушать, легко удерживать, запускать в динамику. При этом непонятно откуда добавлялись элементы, которые она сама никак не проецировала. Они словно бы предлагались ей на пробу. Какая-то игра возможностей…

Еще интересней, как ей показалось, или только приоткрылось, были мысли-энергии. Похожие на тончайшую паутину, они уходили, тянулись, скручивались в узоры, растягивались или сплетались в жгуты, пульсировали, вытягивались в воронки, пронизывали все и вся, тянулись в бесконечность, от ее тела в бесконечность…

И тогда в один из моментов ей послышался голос, глубокий и густой, он звучал в пространстве этих мыслей-энергий как в акустическом зале. Но он ничего не говорил, он пел некую гармоническую октаву, повторял ее многократно с обязательным усилением звука в середине и продленной вибрацией в конце…

Ничего пугающего Терциния не почувствовала, скорей наоборот – умиротворение, доверие и торжество…

Сознание возвращалось в обратном порядке: сначала исчезли нити, узоры и жгуты, потом мелькнули какие-то цветные картинки из прошлого, наконец, в голове прозвучала мысль: «Белый вакуум живой, он населен, и в нем действительно живут ангелы. Значит, и я побывала там. Как здорово!»

Терциния открыла глаза. Цифры на контрольном дисплее шевельнулись и поплыли. В обзорных витражах рубки прямо по курсу фрегата на искрящемся алмазном плаще знакомого космоса вырастали, быстро приближаясь, две планеты – два яблока. Но одно из них волшебник так и не успел преобразить, приукрасить, поэтому и осталось оно… Гнилым, а второе – спелая зелень с красными и золотыми крапинками и сиреневым океаном. Люди Нектарной называли эту планету Пестрой Марой. Уже видно сизое ядрышко Первой Луны, которая вот-вот нырнет в тень своей небесной хозяйки.

– Бортовик, мы вернулись, – сказала Терциния. – Ты слышишь меня?

– Совершенно верно, мы в системе, – ответил кибертер.

– Никак не могу поверить, что вернулись в обреченный мир! – добавила она, сжимая кулаки. – Как ты перенес полет, можешь что-нибудь сказать о своих впечатлениях?

– Наверное, да.

– Интересно… Ты тянешь паузу, как растерянный человек. Что это было в твоей версии?

– Я видел сны.

Воспоминания о цивилизации голубой расы

Я снова с тобой, моя близящаяся душа, хоть и не вижу тебя воочию, но знаю, что ты идешь мне навстречу, и я в ожидании моем спешу с рассказами о человеческих расах и их гениях. О демиургах и зодчих, о мудрецах-магах, об их великих творениях и заблуждениях, о космических странствиях. Так собираю я лучи в спектре ради единственного света, перед которым преклоняюсь.

И сейчас я открою перед тобой тайники еще одной великой эманации космической проявленности человека – голубой расы. Мой рассказ о ней будет непростым, как и непроста она сама, нацеленная к поиску божественной избранности, самодостаточности, непогрешимости. Именно таков голубой цвет в основе.