Текст книги "Ангелы времени"

Автор книги: Валерий Гаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Болотные охотники не любили пиратов, но вынуждены были мириться с их соседством, иногда даже сдаваться на их милость.

Гулливер-Черепок, честный и бравый пират, наследовавший заповеди не только костлявого пращура, но и своего почитаемого в братстве папаши, прилетал на планету с когортой своих подопечных дракаров, исключительно с целью поправить растрепанное настроение и собраться с мыслями относительно будущего своего печально обреченного ремесла.

В связи с этим Гулливер-Черепок, как правило, изрядно напивался, затем отправлялся в разведку на болотные хутора, отыскивая случай нарваться на какой-нибудь достойный скандал, дрался, пытаясь при этом подружиться с местными девицами, которые, впрочем, никому в зубы не заглядывали, а били в них с ощутимой силой, невзирая ни на какие страхолюдные черепа, татуировки, дальнобойные квантайзеры и кривые тесаки.

Безмерно радуясь этому вольному духу и всем залихватским нюансам пиратской бравады, Гулливер-Черепок возвращался к стоянке дракаров, напивался еще раз-другой и с совершенно поправленным здоровьем, моральным и физическим, отправлялся на скучное дежурство в космос, ибо таковы были правила последних месяцев его жизни и данное им слово.

В глубине души Гулливер-Черепок досадовал на всю эту ситуацию союзничества и равновесия. Хотелось какого-нибудь перелома, а возможно, даже ухода от обязательств перед гильдией, перед городом-притоном, перед отцом. Хотелось очевидной свободы. Но с другой стороны, где ее сейчас можно было найти?

Идея помощи безумной в благородстве своем или благородной в безумстве своем цели спасения планетной системы… Все это плохо укладывалось в голове пирата, и бегство от звезды с двадцатилетним или даже более длительным перелетом даже на честно заработанном у утильщиков ковчеге смотрелось едва ли лучше.

Самым достойным оставалось единственное: жить одним днем и не смотреть в бездну без нужды. Но в бездну смотрел уже кто-то другой, кто-то более организованный, более расчетливый, более… Кто-то страшный, способный на волне хаоса помышлять о Боге. Кто-то, кто уже взялся сам выносить другим Великий Приговор…

– Ну где же вы, где вы?! – говорил себе Гулливер-Черепок, прихлебывая из бутылки крепкое пойло и высоко задрав голову, глядел в ночное небо над болотной равниной Гнилого Яблока. Редкий случай для погоды архипелага, когда небо было совершенно чистым. Ярким сиренево-зеленым блюдечком горела Пестрая Мара, и мотыльком «вился» возле нее один из ее видимых сейчас спутников – Первая Луна.

Над равниной стелился туман, на одну треть насыщенный метаном. В дальних селениях ночные дозорные болотных охотников поджигали этот туман, и газ выгорал короткими порциями в быстром пламени, успевая промелькнуть синими змейками, как шкура призрачного монстра, неистребимого и живущего здесь два века. Болота то ухали глухим стоном, то издавали стрекот каких-то птиц. Здесь было красиво и как-то смутно одиноко.

Команда, обвешав гамаками раскрашенные лазерной татуировкой бока своих дракаров, мирно похрапывая, спала. Кое-кто, из загулявших, еще блукал по лагерю, сбивчиво напевая песню о славных и вечных странствиях, о доброй добыче.

Дотлевали угли в жаровнях, где еще днем готовили дичь, выменянную у охотников на какую-то бытовую ерунду. Гулливер-Черепок сидел в раскладном кресле, завернувшись в термоодеяло, огражденный частоколом из доброй полусотни воткнутых в землю тесаков. Странное дело, что выпивка его сегодня не разогревала, не веселила, не расслабляла…

Потерев обруч связи у виска, тотчас услышал он голос бортовика своего дракара:

– Слушаю и повинуюсь! – изрек скрипучий электронный баритон, весьма приближенная версия голоса самого капитана-предводителя.

– Скажи-ка, дядька, считывал ли ты информацию о ближайших перемещениях кораблей за последние сутки? Подключись к нашим радиобакенам на орбитах Мары и Яблока. Есть у меня предчувствие, дядька…

– Понятно, что недоброе, – скорей констатировал, чем спросил бортовик.

– Добрых не ищем, – ответил Гулливер и добавил: – Ты не рассуждай, дядька, а действуй!

– Сейчас… Лампы разогрею! – язвительно буркнул скрипучий голос и умолк.

Гулливер-Черепок продолжал смотреть на звезды, одно за другим называя те созвездия, которые знал с детства. Никакая навигация не была бы возможна, не будь на небе вечных неизменных приметных вех. Любое быстрое перемещение на фоне этих вех – означало перемещение кораблей в системе. Все эти угловые минуты, поправки на эклиптику, радиальные периоды, цифры, синусы – все это давно и глубоко сидело в его подкорке и не требовало никаких объяснений. Гораздо больше стоила интуиция, непогрешимая точность штурманского чутья, оправданность риска, умение видеть и предвидеть расчет из любой точки наблюдения… Он увидел…

Стайка зеленоватых звезд двигалась в пятнадцати угловых минутах от Альфы Натянутого Лука…

– Вот вы где! – сказал Гулливер-Черепок и вскочил с места. – Я, похоже, опередил тебя, приятель! – слова адресовались бортовику дракара.

Обруч связи ответил с расторопностью корабельного юнги, рассчитавшего трудную стажерскую задачу:

– Радиобакены фиксируют движение не менее пятнадцати тяжелых кораблей в пятнадцати угловых минутах от Альфы…

– Знаю, – перебил Гулливер-Черепок. – Слушай мою команду: вибросигнал на обшивку! Всех будить! Всех поднять! Сколько у нас реального времени на перехват этого мусора, дядька?

– Не менее двенадцати часов, капитан Гулливер! – быстро ответил бортовик.

– Место перехвата?

– Семьдесят пятый теневой меридиан орбиты Пестрой Мары.

– Включай склянки, дядька, время пошло!

Гулливер-Черепок выхватил один из воткнутых в землю тесаков, заправски повращал им над головой, потом – словно задумавшись о чем-то, направил тесак в небо и, прищурив левый глаз, нацелил острие на диск Пестрой Мары.

– Клянусь костлявым пращуром, кто б они ни были, но им придется пережить встречу со мной, а таких, как я, у меня много! Просыпайтесь, черти, довольно вам вялиться на своих «котелках»!

Флагманский дракар Гулливера-Черепка, а потом и все остальные корабли братии включили прожекторы и один за другим издали зычный зуммер, очень напоминающий взрывы праздничного фейерверка – добрая традиция лихих старых времен оставалась неизменной и сейчас.

***

В любое другое время им бы мог позавидовать любой другой узник: совершенно пустая тюрьма, без охраны, с запасами консервированной еды лет на пять, даже для двоих, – дом, из которого нельзя выйти из-за невозможности пробраться в административный блок, отрезанный от них глухими переборками.

Однако судьба причудливым образом соединила их здесь. Делию почти год держали в качестве перевоспитываемой пленницы в подземном монастыре планетоида Пророк Пигмалион. Там, по ее словам, было много женщин, принудительно снятых с Ковчегов Спасения. И перевоспитывали их послушницы из закрытых женских сект, сущие дьяволицы.

Вообще, на планетоидах Громоподобной Наковальни уже несколько поколений занимались генетической селекцией совершеннейшие выродки и извращенцы, действующие от лица Бога, которого они глумливо попрали.

Их психические практики не шли ни в какое сравнение с методами обычных тренингов в спецкомандах и никакого отношения к настоящей вере не имели. Самое ужасное состояло в том, что, по-видимому, вся остальная часть человечества правду о теократах не знала, а возможно, никогда и не узнает.

Теократки из монастыря Пророка Пигмалиона перевоспитывали и мужчин. В ход пускали самый изощренный сексуальный садизм. Так они добивались смирения своих воспитанников, которых потом отдавали в монастыри мужские. Делия не касалась никаких подробностей, щадя несчастное романтическое целомудрие Дереша. Но Каспару и этого было достаточно, чтобы понять, через что прошла его неожиданная сотюремница, дочь ректора Королевской Академии.

Она разучилась плакать, она почти не вспоминала своих сестер, которым повезло больше, чьи ковчеги сейчас уходят в беспредельную космическую неизвестность. Но там, на тех ковчегах, она была в этом уверена, находились внедренные теократы – «куколки» – личинки будущего кошмара, спящие до поры до времени…

Они решили поселиться в соседних камерах, перетаскав все полезное, что могли найти, а этого добра оказалось немало, если учесть, что амнистированные заключенные оставили здесь почти все позволительные накопления: главным образом вещи, книги, разные бытовые мелочи, не способные резать, стрелять, взрываться и передавать сигналы.

По утрам, которые здесь продолжала создавать работающая автоматика освещения, они отправлялись в душ, затем в столовую. Ели размороженные и подогретые в микроволновых контейнерах лепешки, запивая их порциями быстро восстанавливаемого молока. Подолгу оставались на этом застолье, придумывали для себя какой-нибудь план на целый день, чаще это было все то же обследование тюрьмы, всех пяти уровней, включая два технических и реакторное отделение, оказавшееся доступным стараниями Делии. Ей пришло в голову перепилить задвижку пневмосейфа на блок-посту у реакторного отделения (откуда раздавался тот самый скрип!) куском полотна, найденного в одной из камер. В сейфе оказался магнитный диск с кодом, открывающим переборку отсека. Вместе они опробовали этот диск на всех остальных закрытых переборках. Безрезультатно…

Время шло для них с однообразием ужаса. Они стали рассказывать друг другу свои сны. Дереш все время летел во снах к Нектарной звезде и сгорал в фотосфере, а Делия покидала пределы системы, но ее корабль увязал в неизвестном пространстве, как муха в сиропе…

Однажды ночью он пришел в ее камеру и сел возле спящей на пол. Стал внимательно смотреть на нее. Делия спала странно: неподвижно, на спине, чуть откинув голову назад, и, кажется, даже не дышала. У нее был красивый точеный профиль.

– Я тебе еще не говорил, – начал он тихо, почти шепотом, – реактор остывает… Вчера ночью я еще раз пробрался в реакторное отделение. Я ведь неплохо разбираюсь во всей этой технике. Отдать команду на замедление реакции можно только из управляющего блока, снаружи. Нас оставили здесь на медленную смерть… Электрогенераторы еще работают, но им недолго осталось, дня два, может, три… До коллапса Догорающей еще далеко. Нам его не увидеть… Приговор изменился, Делия… Что ты предпочтешь: оставаться в страшной замерзающей коробке или свободу хотя бы на полчаса в открытом космосе? В реакторном отсеке есть несколько громоздких антирадиационных скафандров. Есть контроллер аварийной разгерметизации. Ты много раз проходила мимо него, не зная о том, что это такое… Я знаю, ты спишь, но я пришел, чтобы признаться, сказать о том, что нас ждет…

– Я не сплю, Каспар, – ответила она тихо.

Он вздрогнул, поднялся с пола. Она поймала его за руку и потянула к себе.

– Я согласна. Мы выйдем в космос, только прежде иди ко мне… Так будет справедливо…

***

Сулла Мануситха чувствовал себя опустошенным и раздавленным. Судьба его младшей дочери, потерявшейся в безвестности этого страшного агонизирующего мира, ужаснула его до глубины души.

Разум цепенел при мысли о том, что могло ожидать Делию в плену у теократов, этих отщепенцев и фанатиков, которые к тому же сейчас были вооружены и оснащены стараниями ненавистного королевского регента.

Неужели зло этого человека было столь беспредельно, столь изощренно, что почти делало его харизматической фигурой, перевертышем, жрецом-вестником погибельного духа? Какие духи должны были толкнуть Лобсанга на путь апокалипсического карателя, судьи рода человеческого?

Он кощунствует, он хочет опередить Бога в его промысле… Он хочет быть первым и засвидетельствовать свое право чистильщика. Ради этого он мстит таким образом Догорающему светилу, проклинает пророчество Звездного Архитектора и свою собственную судьбу, которая насмехнулась над ним, наделив его властью в последние времена?

Пуритрам потерял своего единственного сына в первый год обьявления Великого Приговора, потерял по вине Их Королевских Величеств. И в этом тоже был знак несправедливости, некого рока, против которого он теперь решил восстать…

Определенно, Лобсанг мстил, мстил, прежде всего, самому Богу. И чтобы сделать это еще внушительнее, он нашел союзников в лице тех, кто этому Богу поклонялся…

Однако судьба Делии, судьба безвинной дочери заставляло сердце Мануситхи биться и страдать более, чем любая мысль о его враге. Пуритрам пожелал больше никогда не встретиться с Суллой. Он явно льстил своей уверенности.

Капитан яхты Флавий Могол с большим уважительным состраданием отнесся к известию о дочери ректора, но, узнав о том, что их в принудительном порядке выселяют из Мизраха, огорчился безмерно. В Мизрахе оставалась его больная супруга, и он сам мечтал провести с ней оставшееся до Великого Приговора время. Флавий и Сулла давно были друзьями, понимали друг друга с полуслова, полужеста.

– Эта свобода выглядит как издевка, Сулла. Регент умалил тебя. Он дал тебе понять, что ты для него никто. Тобой можно пренебречь… Я понимаю, это просто его тактический ход. Он ведь наверняка убежден, что ты не будешь сидеть сложа руки… Но может, его рассказ о твоей дочери выдумка? Просто он, таким образом, разорвет твои усилия надвое. Ты будешь искать дочь и отойдешь от политики. Он хотел видеть твое страдание, твою отравленную душу…

– Да, он этого явно хотел, Флавий, все правильно. Но я не ограничусь поисками дочери. Он получит войну, но не затяжную, а очень быструю.

– Я в этом не уверен, Сулла… Республика будет тянуть до последнего. У гильдии нет своего военного флота. Пираты разобщены. Марко Дереш, скорей всего, примет нейтралитет.

– Сейчас не может быть никакого нейтралитета, Флавий! До начала Приговора остается чуть более полутора лет. Строительство кораблей Спасения почти прекратилось. Все исчерпано: и ресурсы, и стимулы… Люди вообще отказываются работать на орбитальных верфях, и уже давно. Везде и всюду задействованы киберы…

– В таком случае люди не станут воевать. За что? Я бывший военный командир, Сулла. Я не хочу никакой войны. Я не вижу врага. Он для меня размыт, непонятен, абсурден, понимаешь? Если для меня собственная жизнь также абсурдна… я должен быть сумасшедшим фанатиком или законченным самоубийцей, чтобы взяться за оружие…

– А теократы? – не сдавался Сулла Мануситха. – Что это, по-твоему, за сила? За ними вера. Но если они начнут сжигать мирные корабли и города?

– Мы их не видели, Сулла. Но даже если у них есть что-то вроде обученной армии, даже если у них есть подобие флота, их могут воспринимать как посланцев всевышнего…

– Чушь, Флавий! У этих посланцев что, крылья за спиной, или может быть, они вооружены эфирными стрелами вместо лазерных пушек и боевых квантайзеров! Они сбесившиеся фанатики с извращенными духовными ценностями. Надеюсь, люди успеют это понять.

– Надеешься? Надейся. Я думаю иначе.

– Ты думаешь иначе… Значит, ты со мной не пойдешь?

– Я уже иду с тобой!

– Так в чем же дело, Флавий?

– Дело в разуме, Сулла. Он протестует и постепенно сдается.

– Мой разум не сдается. Смотри на меня…

– Я смотрю, я давно смотрю… Ладно, господин изгнанный политик, что ты намерен делать?

– Мне нужен Шантеклер. Мне нужны его взломщики. Мне нужна информация. Ты можешь найти Цезаря? Где сейчас его остров? Не может быть он сейчас где-то далеко… Я точно знаю… Старый бродяга продолжает собирать свою коллекцию.

– И ты станешь просить у него помощи?

– Да, стану. Я хочу, чтобы он помог мне найти Делию и помог свергнуть Лобсанга.

– Интересно, с какой стати ему тебе помогать?

– Цезарь знает, с какой… Ты думаешь, кто создавал проект его гениального корабля-острова? Было два проекта… Первый – Лаборатория. Ее начали строить, еще когда меня не было на свете. Второй – летающий остров-астероид. Оба проекта осуществил Тайный орден ученых. Цезарь не все знал. Цезарь был чертовски богат и честолюбив, а у ордена было время и силы. По какому-то удивительному озарению он занялся тем, что стал собирать на свой остров ученых именно из числа тайного ордена. Сейчас у него лучшие мозги системы, не все, я поправлюсь… Будет правильным, Флавий, окружить его еще и лучшими воинами. У Лобсанга теократы, а у нас будут пираты.

– Как все это цветастое отребье научить воевать за идею, Сулла?

– Научим, Флавий, и ты мне поможешь в этом. А воевать больше не за что, потому что все остальное обесценилось. Все, кроме мысли о спасении. Пираты защищают утильщиков, а у гильдии – лучшая инженерная база в системе. Лобсанг рвется к ним, прежде всего к ним. Республика станет на нашу сторону. Ей тоже нужны утильщики. Кто первый в системе создал кибер-рабочих, кто поставлял их во все миры? У гильдии тысячи и тысячи новейших технологий, но у нас тоже есть кое-что, и очень серьезное…

– Что это, Сулла? – спросил Флавий с нарастающим интересом. Грусть и досада начали, наконец, сходить с его лица.

– Нейроквантовый замедлитель времени. Я в него не поверил, но сейчас…

– Что он собой представляет?

– Новую эру человечества, черт возьми! И никак не меньше!

– Ты уверен в том, что сейчас сказал?

– Уверен! – Сулла взялся распушать пальцами свою знаменитую шевелюру. – Я хоть и похож на необветренный одуванчик, – пошутил он, – но я уверен! Поэтому давай искать Шантеклера.

***

Это могло сойти за сумасшествие. Все попытки снять хоть какую-нибудь информацию с бортового кибертера ни к чему не приводили. Бортовик просто не слышал людей. Не воспринимал ни одного их слова.

Вопросы о хронометраже, о курсе, о навигационных параметрах, о состоянии корабля, о работе двигателей, даже банальные вопросы на предмет тестирования логических соответствий – оставались безответными.

Корабль куда-то летел. Но куда? Работали дисплеи, работали все системы, но ряды цифровых кодовых колонок не менялись, шкалы электронных астронавигаторов и карты не менялись. Привычный легкий гул в корабле прекратился напрочь. Фрегат летел, жил и работал, но эта его жизнь и полет словно погрузились в вакуум безмолвия.

Дарий понял, что следует отказаться от словесного общения с бортовиком и обратился к обычной клавиатуре. Затаив дыхание, он стал насколько возможно медленнее набирать клавишами свой вопрос. Вопрос звучал так: «Корабль, где мы находимся?» Вопрос на экране не высвечивался…

Дарий позвал Терцинию и показал на экран.

– Ничего, ты видишь… Как думаешь, он услышал вопрос? Почему он не отвечает?

– Он услышал и отвечает, но слишком медленно. Уверена, что минут через двадцать ты увидишь на экране первую букву. Если подождешь еще столько же – увидишь вторую… Глядишь, до конца действия препарата удастся прочесть что-нибудь осмысленное. Это парадокс, Дарий, парадокс нейрозамедлителя. Мы ничего не можем поделать… Все внешние физические процессы на корабле для нас сейчас отсутствуют. Доктор Гильгамеш предупреждал о таких возможных эффектах. Смотри! – она достала из кармана золотую монетку в сто королевских цехинов и, отведя руку в сторону, отпустила монетку, просто разжав пальцы, – монетка застыла в воздухе, легла на него так, словно воздух был твердой поверхностью. – Видишь! – Терциния засмеялась. – Мы разговариваем, слышим друг друга как всегда. Для нас ничего не изменилось, потому что мы в одном нейроквантовом поле, но вот окружающее нас пространство… для него мы словно перестали существовать. Бортовик имеет в рубке визоры, и что же? Ему недолго было бы сойти со своих кибейронов! Вот, представь, минуту назад у него были люди, был пилот, штурман, и вдруг испарились, канули в небытие… Кстати, мы ведь не предупреждали его о том, что будет проходить эксперимент. Знаешь, я боюсь, он даже может запаниковать и натворить чего-нибудь…

Дарий Скилур, хоть и был повергнут в шок от всего происходящего, но голосу разума в себе потеряться не позволял.

– К счастью, дорогая, – сказал он, – кибертеры не могут отменить заданную им программу. Это правило контроля работает уже лет сто!

– Надо же! – удивилась с улыбкой Терциния. – Никогда не знала о таком или забыла… Одно из двух, – заключила она, заключая его, сидящего, в объятия, звонко целуя в щеку.

– Убрать жалюзи с обзорных витражей, или обойдемся экранами? – спросил он, не подумав, и ответиил ей тем же поцелуем.

– Попробуй! – она распрямилась, а он, крутанув кресло, развернулся к ней спиной. – Ты не боишься?

– Что ты имеешь в виду?

– А вдруг мы уже в другом мире… где нет нашей погибающей звезды, где цветущие планеты, которым не нужна терраформация, где не нужны спецслужбы и люди не прячутся в глубокие норы и не запираются на кодовые замки… Где мы можем быть счастливыми… Жить на берегу сиреневого океана и через каждые три часа встречать восход новой луны…

– Мечтаешь… – пробурчал он. – А серьезно?

– Одно из двух, – снова повторила она и сама очень медленно потянулась к кнопке управления жалюзи. – Либо страх убивает человека, либо человек преодолевает страх! Вот скажи, откуда нам знать, что в нейроквантовом поле с внешним миром надо обращаться очень бережно и воздействовать на предметы очень осторожно, откуда мы это знаем? Разве у нас может существовать память о таких состояниях?

– Не знаю, – ответил Дарий. – Даже предполагать боюсь. А откуда у Гомера память об истории других цивилизаций? У него целая память, а у нас пока только инстинкты…

– Да! – согласилась она. – Но зато какие!

Бортовик, вероятно, думал. Не подчиниться приказу он не мог. Он стал раскрывать жалюзи…

– Черт возьми! – Дарий хлопнул себя по коленке. – Но ведь и это тоже физический процесс… Мы, опять же, не сможем увидеть, что за бортом во время действия препарата.

– Ты еще не пробовал экраны, – улыбнулась Терциния, но как-то вымученно. – Есть надежда, что цифровая развертка пройдет быстрее…

Терциния села рядом. Дарий взял ее за руку. Они стали смотреть на белые экраны и очень мягко пожимать пальцы друг друга.

– Готова? – спросил он.

Она кивнула. Он наклонился к клавиатуре пилотского пульта. Замер, но ничего не стал нажимать. Побледнев, повернул к Терцинии лицо…

– Что случилось, милый?

Он проглотил слюну. Закрыл и открыл глаза…

– Экраны никто не отключал. Они работают с самого старта корабля…

– Но на них ничего нет. Нет звезд, нет движения. Они абсолютно белые…

– Они показывают то, что есть, – насилу выговорил Дарий. – Мы находимся в ЭТОМ!

– В этом непроглядном молоке?! – Терциния не верила. – Что мы видим, Дарий, что это?

– Это наш полет в нейроквантовом поле, я так думаю. Мы будем оставаться слепыми и глухими до окончания действия препарата. Мы вышли из привычных измерений. Наша техника бессильна показать нам это новое измерение. Остается просто пассивно ждать…

– И не убояться кошмара, – сказала она, удивляясь тому, что сказала.

– И не убояться кошмара пробуждения, – согласился он.

– Я люблю тебя! – сказала она.

– Я люблю тебя! – повторил он.

***

– За упокой души Его Величества Костлявого Пращура! За добрые и звонкие погремушки его позвонков! За его великое сочувствие к нам, братья! Все, кто именовался сворой, но не жалел последних зарядов квантайзера, разрисовывая копченые бока наших юрких дракаров! Кто прикопал клады на черный день, но победил в себе алчность и осознал бренность бытия! Кто не покинул ряды соискателей вольности и нажил себе добрые клады приключений! Чье слово, братья, не разменная монета, а твердая валюта (будь они обе неладны!)… Все, кто со мной в час веселья и тоски, – по местам! Канониры! Стрелки! Раскройщики трюмов, лазерные хирурги, присосочники, шквальные задиралы, абордажные прилипалы! Время пришло нам не на шутку нашкодить. В честной драке с нечестным врагом, с которого и взять-то нечего! (Будь ему пусто!) Ну и черт с ним, братья! Наше время за нас. Содвинем ряды! И сдать костыли, у кого их многовато стало!!! Ну, как я сказанул, дядька? – последнюю фразу в этой тираде Гулливер-Черепок адресовал своему бортовику.

Череп на экране стал проливать слезы из пустых глазниц. Мультяшная костяная фаланга вытащила из шейного отверстия платочек и громко высморкалась отсутствующим носом.

– Сомнений нет, красноречие моего капитана на высоте!

– Тогда выходим из засады, дядька! Пока я буду рулить, ты смотри, чтоб чего-нибудь не заклинило.

Дракар Гулливера-Черепка рванулся с места, расчертив собой в теневом туннеле плывущей внизу Пестрой Мары трассирующий след.

Каравеллы теократов, а их было не менее пятнадцати, легли на орбиту с ночной стороны планеты там, где и ожидалось – между семьдесят пятым и семьдесят шестым меридианами, синхронизировались с периодом обращения и растянулись длинным боевым клином.

Еще через пять минут они выпустили первые модули, еще через минуту они поняли, что поторопились, потому что дракарская свора Гулливера-Черепка ворвалась в зону прямой маневровой атаки. Малоподвижные модули, а их в этой опрометчивой операции оказалось столько же, сколько и каравелл, составили десантную группу. Но десантироваться на Пеструю Мару им не было суждено. Лазерные зенитки пиратских стрелков начали поливать их беглым огнем.

Изворотливые дракары выдавали свои порции световых жал, стараясь смести дюзы модулей и все их надстройки в виде тяжелых плазменных пушек, из которых набожные теократы намеревались открыть огонь по спящим городам гильдии. Идея засады и внезапной ошеломительной атаки, похоже, оправдалась. Пираты ловили кураж…

Модули, как ископаемые насекомые, у которых более молодые хищные конкуренты обгладывали на лету конечности и крылья, потеряв ориентиры, утратили строй и стали падать в плотные слои атмосферы уже не как десант, а как неуправляемый балласт.

Система внутренних аварийных блокировок не позволяла им взрываться сразу, но они тлели или же, наоборот, выстреливая огнем из поврежденных сопел, крутились как магниевые петарды, фыркая и сверкая, но уже никого не пугая.

Поймав одну из таких «петард» в прицел своих термитных ракет, в достатке сидящих в брюхе дракара, Гулливер-Черепок нажал на гашетку и, пронырнув под носом у мощной каравеллы, ушел на форсаже в вертикальный «шурф» – так называли опытные вояки этот прием.

«Петарда», прожженная насквозь термитной ракетой, вспухла и в одно мгновение разлетелась на осколки, как фарфоровая мыльница…

– Браво, кэп! – скрипучий голос дядьки выдал комплимент своему капитану.

– Потом похвалишь! – огрызнулся Гулливер-Черепок. – Войди в режим тени на несколько минут и включи мне дракары Шептуна, Казенщика и Вышивалы!

– Слушаю и повинуюсь!

– Шептун! Казенщик! Вышивала! – позвал Гулливер, пытаясь разглядеть их на экране, но понял, что эта задача вряд ли возможна в такой неразберихе.

– Здесь Шептун, кэп!

– Где здесь?

– Где-то здесь… Долбаю сразу две их посудины, но одна пытается оторваться…

– Никого не выпускать, Шептун! Давай хорошо пошепчи своими дальнобоями!

– Кэп, это Казенщик! Нас обстреляли с модуля. Кажется, эти корыта тоже умеют кусаться! Ну, наконец, что-то похожее на бой! Ухожу от огня… Со мной в паре Трепач и Капризник…

– Казенщик, жгите их всех термитами! Славная штука, скажу я вам, спасибо утильщикам! Если выберемся, закажем их под завязку. Вышивала, почему тебя не слышно?

– Кэп, это Трепач… Вышивала был со мной пару минут назад. У него отказал правый двигатель. Он наскочил на что-то вроде плазменного шара… откуда такая дрянь у этих чернокнижников?

– При встрече задам твой вопрос им самим, Трепач! Поищи Вышивалу. Я покамест попробую пощупать их каравеллу…

– Берегитесь плазменных шаров, кэп!

Гулливер-Черепок приказал дядьке убрать режим тени и вернулся в бой. Было ясно, что преимущество пока оставалось на стороне пиратов. Горящих «петард» стало значительно больше. На каждый модуль обрушивалось по два-три дракара. Термитные ракеты эффектно выводили из строя десантников, а затем уничтожали их, не встречая практически никакого сопротивления.

Каравеллы как летающие крепости оставались безответны. Но ответ на вопрос, почему они так поступали, был где-то на поверхности… Возможно, выжидали чего-то…

Гулливер-Черепок пожалел о том, что отпустил своих стрелков на другие дракары и управлялся со всем вооружением один. Но таково было его правило. В конце концов, у него был дядька, чертовски натасканный бортовик, стоивший многих, хотя все-таки пара лишних рук на рулях и гашетках капитану бы сейчас не помешали. Он стал кружиться вокруг одной из каравелл, сближая дистанцию за каждый оборот на несколько десятков метров.

– Интересно, дядька, – обратился он к бортовику, – надоем ли я их капитану? Летай вокруг меня такая муха, я бы схватился за мухобойку! Может, показал бы мне свою рожу…

– Все их витражи и иллюминаторы под защитными жалюзи, – отреагировал дядька, который, разумеется, уже успел отсканировать весь корпус ковчега и нарисовал на вспомогательном экране его трехмерную проекцию.

– Как мыслишь, дядька, эта посудина не похожа на флагмана? Очень степенно себя ведет, и нервишки у него, видать, будь здоров, не хуже наших?! А давай-ка мы его по мозжечку хряснем!

– Это куда, кэп?

– Да вот сюда, где шейка…

– Какая шейка, кэп? Вы видите у этого продолговатого ящика шейку?

– А как же! Сейчас, погоди, подлечу к его воротнику!

Гулливер-Черепок демонстративно остановил дракар перед самым носом каравеллы и, повисев так несколько секунд в полном покое, вдруг резко поднял корабль над каравеллой, открыв обзору весь его хребет с надстройками радаров, массивных аварийных люков, прожекторов, и только сейчас заметил новшество… С лихорадочной быстротой успел отвернуть рули влево, а с ними и дракар, едва не заполучивший выстрел из импульсной лазерной пушки… Дракар снова поднырнул под брюхо каравеллы, но в это время из открывшихся по бокам шлюзов посыпались в космос голубые плазменные шары. На экране он увидел, что такие же шары выпустили и другие ковчеги. В ту же секунду он понял, что теократы включили силовые щиты, дабы иметь возможность отталкивать от себя свое же оружие… Ловко придумано!

– Капитан Гулливер, кэп, мы в западне! – подал голос дядька. – У нас нет силовых щитов, а эти шары настоящие плазменные мины. Их слишком много. Дракары не выберутся… Какой приказ будем отдавать командам?

Гулливер-Черепок соображал…

– Если нет щитов, может, поможет режим тени? Немедленно передавай мой приказ всем дракарам залечь в гравитационную и оптическую тень. Будем отступать, медленно просачиваться через это заминированное пространство. Отходить ко Второй Луне…

В следующую секунду дракар капитана сотрясся от взрыва. Гулливера-Черепка подбросило вверх и вперед. Едва успев расставить руки, он врезался головой в один из технических экранов. Взвыла сирена…

Голос дядьки крикнул что-то невразумительное, вроде «мы под… мы пад…», аварийные пневмопереборки начали отсекать командную рубку, защищаясь от угрозы разгерметизации. Корабль осадило хвостовой частью вниз. Повреждения и разрыв кабелей управления вырубили протонные двигатели. Вышел из строя генератор искусственной гравитации, все лежащие в рубке предметы и сам Гулливер-Черепок, потерявший сознание, на несколько минут воспарили в салоне. Дракар стал падать, приближаясь к плотным слоям атмосферы.