Текст книги "Ростов Великий (СИ)"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 55 страниц)

Сам показывал и других учил: как толковей мечом владеть, луком, сулицей и палицей, как искусней щитом прикрываться… Крепко же пригодилось учение мужикам – ополченцам!

Богатырствовал Лазутка Скитник. Боярин Неждан Корзун вновь взял его в свою дружину. От тяжелого, крыжатого меча Лазутки летели басурманские головы. Скитник разил татар, и старался быть ближе к молодому боярину, кой также отважно рубился с ордынцами.

Сеча принимала затяжной характер. Известный полководец Бурундуй посылал на русичей тумен за туменом, но русичи бились с таким ожесточением, что мурза не переставал удивляться. Эти гяуры всегда сражаются, как барсы. Диковинный народ! Во всех битвах, даже если они и в меньшинстве, гяуры оказывают отчаянное сопротивление. Вот и сейчас неверные взяты врасплох, со всех сторон окружены, но они не только не дрогнули, но и пытаются переломить ход сражения. Особенно опасны воины князя Василька Ростовского. (Бурундуй через своих юртджи уже знал, что Василько находится в стане великого князя, и что он в любую минуту готов выставить свое войско на татарские тумены). Не зря про ростовского князя предупреждал сам хан Батый:

– Этого князя не убивать. Взять в полон и переманить на сторону правоверных. Дать ему всё, что он запросит. Если Василько предпочтет жизнь, а не смерть, то с его помощью мы куда легче завоюем остальные урусские земли. Этот князь пользуется большим весом в своей стране. Такие люди нам всегда пригодятся. После покорения Руси, мы дадим ему ярлык на великое княжение. Не забудь ни одного моего слова, Бурундуй.

«Не забуду, – размышлял мурза. – Хан Батый не прощает и малейшего неповиновения. За любую крохотную провинность он отрубает головы даже самым ближним своим приближенным. Свирепость хана Батыя известна каждому правоверному».

Бурундуй не был трусом. Напротив, он считался одним из самых даровитых полководцев грозного Батыя. Он самозабвенно «любил блеск войны, гул и грохот боевых барабанов, хриплый вой боевых труб, призывающих в поход». Сама же битва, гибель людей и жажда добычи пьянили его кровь. Еще в молодости, как отметит известный историк, Бурундуй считался первейшим лучником рода и знал, как такими становятся. Он не помнил, когда отец дал ему первый маленький лук, как не помнил и того часа, когда его впервые оставили одного у гривы коня. Хорошо только запомнился день, в какой Бурундуй убил зазевавшегося у норы детеныша тарбагана, нажарил в костре и съел его нежное жирное мясо, посверкивая глазами на голодных неудачливых ровесников. И день, когда он всех победил в стрельбе из лука на ежегодном родовом празднике, другой великий праздник в том же памятном году, когда стрела Бурундуя догнала всадника-керанта, вошла ему в спину и пронзила сердце.

Он оценил радости степной охоты, новых побед в соперничестве и, посылая в пылу сражений стремительную легкую смерть впереди себя, познал высшее счастье стрелка из лука – глаз и стрела, рука и тетива становятся одним страстным, до предела напряженнымм центром вселенной, властителем расстояния, ветра, времени, цели; сей вожделенный миг он ценил дороже всего на свете и, казалось в ту пору, никогда б ни променял его, подобно иным, на доброе вино или власть над людьми, на самого лучшего сокола или коня, на горсти прозрачных камней или забавы с юной наложницей. Однако небо распорядилось так, что он получил всё это взамен уходящей воинской молодости, а сверх того мудрую, ревнивую и строгую опеку Субудая, чему вот-вот, кажется, должен наступить печальный конец, и капризную волю Бату, конца которой не предвидится, и неизвестность, скоропреходящую, мелкую, сегодняшнюю и великую завтрашнюю, когда он поведет степные войска к далекому западному морю!

Но Бурундуй не забывал и сладкую жизнь. Полководец любил перечитывать знаменитую книгу великого Чингисхана, который в своей «Яссе» сказал: «В чем наслаждение, в чем блаженство монгола? Оно в том, чтобы наступить пятою на горло возмутившихся и непокорных; заставить течь слезы по лицу и носу их; ездить на их тучных, приятно идущих иноходцах; сделать живот и пупок жен их постелью и подстилкою монгола; ласкать рукою, еще теплой от крови и от внутренностей мужей и сыновей их, розовые щечки их и аленькие губки их сосать…».

Бурундуй понимал толк в женщинах. Белотелые, русокосые юные полонянки приводили Бурундуя в неслыханное возбуждение. В своем гареме он держал свыше трехсот прекрасных русских наложниц. Многие из них пытались сопротивляться, но это еще больше возбуждало мурзу, и он овладевал ими силой. Самых же дерзких и неприступных, которые плевали ему в лицо и даже пытались его убить, он отдавал сотне нукеров.

– Насилуйте до тех пор, пока не сдохнут!

В его стане постоянно были и его соплеменницы. Это уже совсем другие женщины – покладистые, услужливые и ко всему привычные. Они, как и мужчины рождаются на телегах и в арбах и вырастают в седле; могут скакать без отдыха несколько дней и спать, сидя верхом на коне. Охотясь круглый год вместе с мужчинами, они ловко кидают аркан и бьют стрелой без промаха. Во время походов они заведовали верблюдами, вьючными конями и возами, в которых берегли полученную при дележе добычу. Они вместе с пленными доили кобылиц, коров и верблюдиц, а во время стоянок варили в медных котлах пищу.

Маленькие дети, рожденные за время походов, сидели в повозках или в кожаных переметных сумах, иногда по двое, по трое на вьючных конях, а также за спиной ехавших верхом монголок.

Особенно Бурундуй ценил своих соплеменниц за то, что они очень воинственны, и не только метко спускают с лука стрелу, но и отчаянно сражаются на саблях и никогда, без особого приказа, как и воины – мужчины, не поворачивают вспять. Они сами рвутся в бой, и за последние месяцы, когда результат сечи был непредсказуем, Бурундуй неоднократно посылал соплеменниц на урусов.

Сейчас же, привстав на стременах, полководец чутко прислушивался к шуму битвы. Он был в шелковом малиновом чекмене, подбитом соболем. На низколобой голове – белый остроконечный колпак, опушенный красной лисой, на ногах – червленые гутулы[154]154
  Гутулы – татаро-монгольские сапоги без каблуков.


[Закрыть] из верблюжьей замши; сбоку, в зеленых сафьяновых ножнах, висела длинная сабля, с широкой рукоятью, сверкающая алмазами.

Подле Бурундуя сидели на конях могучие тургадуры[155]155
  Тургадуры – телохранители.


[Закрыть]. Один из них держал на руках доспехи полководца – серебристую стальную кольчугу и китайский золотой шлем с бармицей-назатыльником, украшенный наверху крупным драгоценным алмазом; со шлема ниспадали четыре лисьих хвоста. Но Бурундуй облачаться в доспехи не спешил. Пока вовсю наступают правоверные. Слышны их беспрестанные, воинственные крики:

– Уррагах! Уррагах![156]156
  Уррагах – вперед.


[Закрыть]

Бурундуй спокоен: неверные, хоть и ожесточенно сопротивляются, но они будут разбиты. Слишком большой перевес в ордынском войске. Вскоре весь берег Сити будет усеян трупами урусов.

Бурундуй был настолько уверен в своей победе, что пригласил темников в шатер на достархан[157]157
  Достархан – угощение, а также нарядная скатерть, накрываемая для пиршества. Обычно татары перед битвой устраивали малый достархан, а после победы – большой.


[Закрыть]. Проворные слуги, как всегда перед достарханом, переодели своего господина. Теперь мурза восседал на высоко взбитых подушках в белоснежной чалме из тончайшей ткани, усеянной жемчугом и алмазами, в парчовом халате с широким золотым поясом, усыпанном самоцветами, и в красных сафьяновых сапогах с нарядной вязью. Восседал и тянул кальян.[158]158
  Кальян – восточный курительный прибор, в котором табачный дым очищается, проходя через сосуд с водой.


[Закрыть] На толстых циновках и пестрых коврах расселись темники и некоторые из тысячников. Весь обширный шатер увешан струйчатыми цветными материями. Золоченые решетчатые окна шатра были узки и скупо пропускали свет, но в высоких медных светильниках ярко полыхали толстые свечи из бараньего сала.

В зимнем шатре не так уж и тепло.

– Принесите мангал, – приказал Бурундуй.

Слуги кинулись к вьючным животным, а затем втащили в шатер походную жаровню на глинобитной подушке, раздули угли, раскалили мангал, и в шатре стало тепло.

– Достархан! – раздалось новое повеление Бурундуя.

Один из слуг– невольников, с серебряным кольцом в носу, ловким движением накинул на приземистый столик желтую шелковую скатерть, другие же слуги уставили достархан винами и яствами.

Бурундуй отправлял в рот поджаристые лепешки с запеченными кусочками сала и поглядывал на полог шатра, в который, каждые десять минут, входил вестник и докладывал:

– Битва еще не закончена, повелитель. Гяуры не сдаются.

– Они никогда не сдаются: не тот народ. Но конец их скор.

А вскоре не вошел, а вбежал новый вестник с радостным лицом.

– Великий князь Юрий убит! Его голова вскинута на копье!

Бурундуй поднялся с подушек и довольно хлопнул в ладоши.

– Кто сразил великого князя?

– Сотник Давлет. Он прорвался со своими джигитами прямо к шатру. Большой князь долго и храбро отбивался, но наш славный Давлет проткнул его копьем и отрубил саблей голову.

– Давлет – знатный воин, – кивнул Бурундуй и веселыми глазами повел по лицам темников. – Победа близка.

Темники подобострастно закричали:

– Слава великому полководцу Бурундую!

– Слава покорителю русских земель!

– Мы давно знаем тебя, несравненный Бурундуй, – начал свою льстивую речь темник Джанибек. – Ты великий воин. Сердце твое не знает страха. Мы помним все твои блистательные походы. Ты никогда не терпел поражений и всегда приносил наместнику Аллаха на земле, хану Батыю, богатую добычу. Теперь перед тобой полки Ростово-Суздальского княжества, которым не уйти от твоей карающей руки. Не пройдет и получаса, как мы будем скакать по телам падших гяуров. Слава великому полководцу!

Бурундуй вновь глянул на военачальников и громко произнес:

– Пейте кумыс и хорзу, и любуйтесь моими плясуньями.

У Бурундуя была привычка: перед концом победной битвы радовать себя и приближенных танцами полуобнаженных наложниц. Вскоре в шатре появились трое девушек: персиянка, булгарка и кахетинка. Сбросив с себя верхние одежды, плясуньи пали перед мурзой ниц.

Бурундуй взмахнул рукой, и в шатре зазвучали звонкие, мелодичные зурны. Плясуньи, большеглазые, юные, в легких прозрачных одеждах, тотчас поднялись и с улыбками начали свой танец. Все они были необычайно стройны и красивы, их гибкие полуголые тела замелькали вокруг достархана.

Темники и тысяцкие пили, ели и похотливо пожирали глазами наложниц Бурундуя.

Мурза довольно поглаживал короткую, подкрашенную хной бороду. Его танцовщицы могли украсить любой гарем. Жаль, не удается приручить к пляскам русских девушек. Во время битвы с соотичами они готовы умереть, чем плясать перед чужеземцами. Таковы уж эти упрямые, дерзкие гяурки.

В шатер вошел следующий вестовой, лицо его было встревоженным.

– Русский князь Василько прошел через твоих славных воинов, как нож через масло. Его дружина прорывается к стану, повелитель.

– Что? – изумился Бурундуй.

Смолкли зурны, наложницы прекратили пляски. Все военачальники повскакали со своих мест.

Полководец повернулся к Джанибеку и резко распорядился:

– Бросай навстречу свой тумен. Туфан и Саип – в обхват! Но не забудьте мой приказ. Василька доставить ко мне только живым.

Темники и тысяцкие выскочили из шатра. Бурундуй вновь поднялся на коня. Не прошло и пяти минут, как свежие ордынские полки ринулись на войско Василька. Полководец же невольно похвалил русского князя: «Василька не смутила даже смерть своего великого князя. Смел, смел ростовский багатур!»

Василько сражался, не снимая своего алого княжеского корзна. Пусть все ратники видят, что он жив и яростно бьется с врагами. После гибели Юрия Всеволодовича и большого воеводы, он принял командование войском на себя. Ему удалось собрать под своим стягом не только дружины братьев Всеволода и Владимира, но и остатки других полков.

В самый разгар битвы, улучив удобный момент, Василько Константинович направил к братьям посыльных с наказом: как только затрубит труба, всем воинам тотчас откатиться назад, а затем выпустить вперед лучников. (О такой уловке братья договорились еще перед сечей).

Так и сделали. Пока татары приходили в себя от неожиданного отступления урусов, перед ними вдруг оказались три тысячи лучников. Тугие луки, с крепкими жильными тетивами, были сделаны из дуба и даже из воловьих рогов, закрепленных комлями в железной оправе.

Великолепны были и стрелы, изготовленные подручными Ошани и Малея – оперенные, двукрылые и довольно длинные, заправленные в кожаные колчаны.

Вскоре тысячи каленых стрел с острыми, железными наконечниками полетели на ордынцев. И пущены они были так ловко и с такой силой, что «злые остроклювые птицы» пронизывали татар насквозь. Сотни ордынцев, вскидывая руками, западали со своих приземистых, косматых лошадей. А ратники вновь натягивали тетивы, неторопко водили острием, отыскивая нужную цель, и, наконец, спускали стрелы, которые со страшной силой вонзались в поганых.

Ордынцы, понеся ощутимый урон, дрогнули и повернули коней. Василько призывно и громогласно воскликнул:

– Вперед, славяне! Побьем поганых!

Русские дружины понеслись на степняков. Ордынцы попытались остановить натиск урусов своими лучниками, но их меткие стрелы отлетали от крепких кольчуг. (Знатно же постарались русские кузнецы!)

А дружины Василька всё продолжали и продолжали свой устрашающий напор. Вот тогда-то и помчал к Бурундую испуганный вестник.

Вскоре Василько увидел, как из заснеженного перелеска, с копьями наперевес, угрозливо вываливаются на истоптанное поле свежие тысячи ордынцев. Это был страшный час. Нет ничего в битве ужаснее, когда конница идет на конницу не с мечами и саблями, а именно с копьями.

– Держись, славяне! – вновь зычно воскликнул Василько.

И тут понеслось:

– Держись, Ростов!

– Держись, Углич!

– Держись, Ярославль!

В правой руке и русского и татарского всадника – длинное копье на увесистом ратовище, прижатое к боку, обладающее страшной убойной силой, и силу эту удваивает, утраивает бешено мчащийся конь. Столкнувшись со всего разгону, супротивники наносят такой чудовищный удар, что копье вбивается в человеческое тело, как нож в полть мяса и выходит наружу на добрый аршин. Здесь самое главное не промахнуться и первым нанести смертельный удар. Многое зависит не только от всадника, но и от умелого коня. Малейшая оплошность – и гибель неизбежна.

«Перехитрить, перехитрить врага!» – с такой мыслью мчался каждый всадник. И вот русичи и татары сшиблись. Потери с обеих сторон были огромны, не было перевеса ни на той, ни на другой стороне. А затем, когда всё смешалось, началась жестокая рубка на мечах и саблях. Здесь уже искуснее оказались русичи: не зря татары избегали открытых боев с более рослыми и сильными гяурами.

Князь Василько, пронзив копьем ордынца, теперь сражался своим знаменитым мечом, когда-то подаренным Алешей Поповичем. На всю жизнь запомнились его слова: «Не посрами, Василько, меча богатырского». И Василько не посрамил.

Лазутка же Скитник теперь уже орудовал с обеих рук. В правой – меч, в левой – увесистый кистень, прикрепленный к руке змеистой цепочкой. Этот железный ком с острыми шипами кузнецы прозвали «гасилом», ибо он, как свечку гасит жизнь человеческую. Могучий Скитник уложил десятки татар.

Пешцы-ополченцы разили степняков боевыми топорами на длинных рукоятках или окованными железом гвоздатыми дубинами, вдеваемые на кисть руки кожаными ремнями. Вот Сидорка Грибан взмахнул топором (а уж его тяжела рученька давно привычна к топору) и размозжил татарину череп. Вкупе с ним билась и плотничья артель.

– Погуляем топориками, древосеки! Не робей, круши погань! – то и дело подбадривал свою артель Ревяка.

И топорики погуляли!

Другие же ополченцы ловко стягивали с коней татар острыми крючьями и уже на земле их добивали. В ход шли и ножи и палицы, и шестоперы.

Хрипящие кони, покрытые железными и кожаными панцирями, оставшись без всадников, метались по полю брани. Многие из них были ранены мечами, копьями и сулицами и, истекая кровью, норовили выбраться из лютой сечи. Другие же кони, татарские, – «звери с большой головой и со злыми глазами, рвали зубами и копытами свои собственные, облитые кровью кишки, мешающие им скакать, дыбиться и обрушивать свои передние копыта на череп, на лицо, на грудь врага, проламывая и кольчугу и грудь. Страшен взбесившийся, израненный ордынский конь!» (Русский конь к такому не привычен: он более миролюбив).

Злая сеча продолжалась. Вой, визг, крики, хрипы, стоны раненых… Кровь стекала по обнаженным мечам и саблям, по их рукоятям и прилипала к рукам враждующих воинов. Всё больше и больше устилались берега Сити телами павших воинов.

Князь Василько ожесточенно рубился и изредка поглядывал на тающие дружины. И все же его не покидала надежда. Он должен непременно прорваться и вывести оставшееся войско в непроходимые для ордынцев леса.

И вдруг он с горечью заметил, как слева и справа на его дружины накатываются свежие татарские тумены на быстрых, лохматых конях с устрашающим кличем:

– Кху – Кху – Кху – Кху!

И этот звериный рык был настолько воинственен и жуток, что русичи дрогнули. Они и без того уже устали сражаться с несметными полчищами татар, а тут набегают новые орды.

Князь Василько поняв, что остатки его дружин вот-вот начнут отходить, во всю мочь закричал:

– Держитесь, други! Собьемся в кулак и прорубимся к лесу! За мно-о-ой!

И усталые, обескровленные дружины ринулись к Васильку, а тот будто живой воды глотнул, и с такой яростью обрушился на татар, что его богатырский меч вырубал улицы в ордынском войске.

Бурундуй, облаченный в золоченые доспехи, в окружении отборной сотни нукеров и тургадуров, выехал посмотреть на побоище. Урусы всё ближе и ближе подступают к спасительному лесу, но биться им осталось совсем недолго.

Острые, рысьи глаза Бурундуя тотчас отыскали в сече высокого, могучего всадника в алом плаще. Как он отважно бьется! Сколько же ярости и необоримой силы в этом удалом князе!

– Его трудно взять в полон, – с беспокойством произнес мурза. – Нет, каков багатур! Этот князь украсил бы войско самого великого хана. Но как схватить бесстрашного барса?

– Все тысячники и сотники предупреждены, – сказал темник Джанибек. – Он, конечно, барс, но даже барс выдохнется, если на него набросится тысяча шакалов.

– Ты прав, Джанибек… О, что я вижу? К барсу приближается наш славный воин Давлет. Он не уйдет без добычи. Он лучше всех кидает аркан.

Василько еще полчаса назад, в отчаянной свалке, был ранен в ногу и левое плечо, но он, и виду не подав, не сошел с коня, и теперь, истекая кровью, начал слабеть. У него закружилась голова, и в этот момент искусно брошенный аркан захлестнул его шею.

* * *

Князь Василько очнулся в полдень другого дня. Он оказался в походной арбе, утепленной звериными шкурами. Войско Бурундуя двигалось на другие княжества.

Весь вечер и всю ночь над Васильком колдовали табибы[159]159
  Табибы – татаро-монгольские лекари.


[Закрыть]: перевязывали раны, смазывали целебными мазями, поили отварами.

Василько открыл глаза и тотчас услышал голос толмача:

– Тебе лучше, князь?

Василько приподнялся и откинул войлочный полог арбы. Сердце его сжалось: арба перемещалась в середине ордынского войска.

– Почему я здесь?

– Ты потерял много крови, князь, и ушел в забытье, но тебя, слава Аллаху, вернули к жизни лучшие в мире табибы.

Где-то через час, дойдя до Шеренского леса, войско остановилось, и Василька повели к походному шатру Бурундуя.

– Ты отважный воин, князь. Хан Батый приказал сохранить тебе жизнь, и я выполнил его повеление.

– Зачем?

– Ради твоей славы и твоего величия, князь Ростовский. Если ты примешь нашу веру, то будешь не только сказочно богат, но и станешь верховным правителем всей Русской земли.

– Какая честь, – усмехнулся Василько. – И всего-то стать воином ислама.

– Именно так, князь Но прежде ты должен пройти обряд очищения огнем.

– Что за обряд?

– Древние поборники ислама воткнут два копья, перетянут их навершия веревкой и разложат под ней два костра. Ты должен, низко склонив голову, пройти меж двух огней под заклинания шаманок. А после первого очищения ты примешь вино и пищу, посланные с блюда нашего бога.

– Так-то уж прямо с блюда вашего бога, – рассмеялся Василько. – Он что, ваш бог, по земле в верблюжьих гутулах бегает?

– Не издевайся, князь! Великий Аллах всегда находится на небе, а его подобия – на земле. Видишь войлочного идола, что стоит на повозке близ моего шатра? Это и есть подобие Аллаха. От него-то ты и примешь пищу, которая завершит твое очищение. И не только твое. Не пройдет и двух лун, как правоверные завоюют весь мир, и все покоренные народы мы заставим принять ислам. Тебе выпала большая честь, князь Ростовский. Хан Батый выделит тебе отменное войско. Ты станешь одним из самых ближних сановников покорителя земель, но за это будешь собирать дань со своих урусов. А затем…

– Довольно! – резко оборвал мурзу Василько. – Я, православный христианин, никогда не пойду на такое унижение и никогда не предам ни Христа, ни своего Отечества!

– Не горячись, князь Василько, – повысил голос Бурундуй. – Чего стоит твоя вера, когда твой намалеванный на деревяшке бог позволил погибнуть почти всему русскому народу.

– Чушь, мурза! На Руси еще хватит народа, дабы остановить цепных псов Батыя. Настанет время, когда все ваши поганые орды костьми лягут на земле Русской.

– Одумайся, князь! – с раздражением произнес Бурундуй. – К вечеру ты дашь мне окончательный ответ. Надеюсь на твой разум.

– Не надейся, Бурундуй.

Однако у мурзы теплилась мысль, что русский князь всё же передумает: уж слишком заманчивы предложения хана Батыя, против них трудно устоять.

Василька увели в юрту, кою окружили два десятка конных нукеров и тургадуров. Бурундуй приказал принести князю сундук с золотом и драгоценными каменьями, и поставить на достарханный столик кувшин с кумысом и обильные татарские кушанья.

«Таких сокровищ русский князь и во сне не видывал. Они наверняка размягчат его сердце. Золото не говорит, да чудеса творит», – раздумывал Бурундуй.

Однако до вечера ждать не пришлось: явился один из нукеров и доложил:

– Урус выбросил из юрты кумыс и пищу.

– А золото?

– И золото выбросил в сугроб, мой повелитель.

Бурундуй зашелся от гнева.

– Связать ему руки и доставить ко мне!

Мурза вышел из шатра. Над ордынским станом закрутилась бесноватая метель. Бурундуй застыл в нервозном ожидании.

Василька привел десяток нукеров. Он был без шапки. Русые кудри, разметавшиеся по широким плечам, были присыпаны снежной порошей. Глаза – суровые, непоколебимые.

«Красив же и статен этот ростовский князь», – невольно отметил мурза.

– Каков же твой окончательный ответ?

– Всё тот же, мурза. Я никогда не приму вашу поганую веру, – твердо и веско отозвался Василько.

– Тогда ты умрешь. Твоя смерть будет жуткой.

– Я не страшусь смерти. Жизнь дает один только Бог, а отнимает всякая гадина. Однако ведай, ханский ублюдок, что божья кара не минует ни одного поганого, поднявшего на православного человека меч. И тебе не долго не жить, выродок сатаны.

Бурундуй пришел в ярость:

– Нукеры, начинайте казнь!

Нукеры подступили к Васильку с кинжалами, острыми длинными иглами и железными терпугами с заточенными наконечниками.

– Режьте его, как барана, и раздробите все его кости.

Такую чудовищную казнь никто еще не выдерживал, но, на удивление Бурундуя и его палачей, Василько не издал ни единого стона. Обессиленный, он опустился разбитыми коленями в сугроб.

Бурундуй подошел к окровавленному князю и злобно прохрипел:

– Вот так каждый урус будет стоять перед правоверными на коленях.

Василько, превозмогая неописуемую, адскую боль, нашел в себя силы подняться.

– Тому не бывать! Знай же, ублюдок: никто и никогда не поставит Русь на колени. Никогда!

Это были последние слова Василька. Бурундуй в бешенстве взмахнул саблей.