Текст книги "Ростов Великий (СИ)"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 55 страниц)

* * *

На бреге высоком стоял дозорный Гремучего Колодезя. Отсюда окрест видно на многие версты. Заметив одинокую лодию, дозорный поспешил к крепостице, опоясанной частоколом из дубовых бревен с острым навершием. Громко застучал в обитые медью ворота.

– Аль, весть какая? – донеслось из-за ворот.

– Весть. К Колодезю лодия приближается. Доложи боярину.

Вскоре из ворот вышел любимый слуга боярина Тороп. Забросал дозорного вопросами:

– Купец чужедальний с товаром, аль ростовец? А может, лодия княжья?

Дозорный развел руками:

– А пойми тут.

– Так чего же я боярину буду докладывать, дурья башка!

Тороп поспешил к берегу. Был он словоохотлив и непоседлив, минуту не посидит без дела, за что и прозвали Торопыгой-Торопом. Чуток постояв на берегу, Тороп принялся костерить дозорного:

– Чучело ты огородное, а не страж. И зачем такого в доглядчики ставить? Аль не зришь, слепой дьявол, что на лодии княжеский стяг Константина Всеволодовича?

– Далече было, не приметил.

– А-а, – отмахнулся Тороп, и побежал вспять к воротам.

Лодия, с помощью гребцов и кормчего, пристала к небольшому деревянному причалу. Василько с Ватутой вышли на палубу. Княжич глянул на высокий обрывистый берег и недоуменно повернулся к дядьке.

– А как взбираться? Да тут токмо птице взлететь.

Гридни, вышедшие на причал, тихонько рассмеялись, но на них прикрикнул Еремей Глебович:

– Буде!

Гридни примолкли. Ватута же пояснил:

– Я ж говорил тебе, княжич, что Алеша выбрал зело удобное место. Любому ворогу мудрено к крепостице подобраться. Гостям же Алеша лестницы спускает… А вот и они.

– Принимай! – голосисто раздалось с берега.

Гридни приняли длинные, но довольно легкие лестницы.

– А вот и Алеша показался, – молвил Ватута.

– Где? Какой из себя? – загорелся Василько. Наконец-то он увидит знаменитого богатыря и ратоборца, кой не единожды выручал ростовцев.

– Ничем особо Алеша не выделяется. И ростом не взял, и зычным голосом не владеет. Зато силен и крепок, как дубок… Вот тот, что в зеленом кафтане и шапке с алым верхом.

Разглядев на лодии боярина Ватуту и княжича, Алеша быстро спустился с лестницы и, взойдя на причал, поясно поклонился.

– Рад видеть тебя в добром здравии, княжич Василько Константинович, – ровным, твердым голосом произнес Алеша.

– И я тебя рад видеть, – молвил Василько, шагнув навстречу Поповичу. – Мне дядька о тебе рассказывал, как ты храбро ворогов бил. Мечом-де ты искусней всех владеешь. Научишь меня, Алеша?

– Да у тебя дядька – воин хоть куда, – поздоровавшись с Ватутой, произнес Алеша. Мне самому у твоего дядьки учиться надо. Не так ли, Еремей Глебович?

– Не скромничай, Александр Иванович… Все ли слава Богу у тебя, боярин?

Боярский чин Попович получил от великого князя Всеволода еще шесть лет назад, когда Алеше было восемнадцать. Перебравшись в Ростов, Алеша не остался в городе. После кончины Всеволода Третьего новый великий князь Владимирский, второй сын Всеволода – Юрий, не раз пытался завладеть непокорным Ростовом, и каждый раз в лютых сечах ему крепко мешал Александр Попович. Князь же Юрий был мстителен и коварен. Несколько раз он подсылал в Ростов своих людей, дабы убить или отравить «хороброго» ратоборца, но Алешу, знать, Бог берег. Вскоре он объехал окрест и надумал обособиться на крутояре реки Гда, где и поставил небольшую крепостицу. Константин Всеволодович не возражал.

Дождь кончился, когда еще лодия выходила из озера в реку. Ветер разогнал тучи, и вновь загуляло благодатное веселое солнце. От земли, как всегда после теплого дождичка, парило.

– Вот и опять погожий денек. Экая теплынь… Не дозволишь ли, княжич, мне искупаться? Большой любитель я в реке побарахтаться.

Василько вопросительно глянул на дядьку, а тот пожал плечами:

– Ты княжич, тебе и решать.

– А чего тут решать? Пусть купается.

Алеша вновь поясно поклонился княжичу.

– Я недолго, Василько Константинович. Не задержу.

Молодой боярин сбросил с себя кафтан, белую льняную рубаху, сафьяновые сапоги и бархатные порты, а затем, не смущаясь (девок-то нет), снял с себя и исподнее. Вот тогда-то и предстало перед всеми богатырское тело – литое, ядреное, с бугристыми мышцами. На левом плече виднелся зарубцевавшийся шрам от меча.

Алеша прямо с причала пружинисто нырнул в реку, малость поплавал и вышел на узкую песчаную отмель, над которой, чуть ли не козырьком, навис крутой берег.

Облачившись, Алеша спросил:

– Не изволишь ли, Василько Константинович, в моем тереме побывать?

– Еще как хочу! – загорелся княжич и побежал к лестнице.

– Давай ко мне на плечи. Вмиг залезем! – весело предложил хозяин Гремячего Колодезя.

– Не хочу на плечи. Сам!

– Молодец, Василько Константинович, – одобрил Алеша.

Был он с разлетистыми темными бровями, с небольшими русыми усами и русой бородкой, с открытыми, с лукавой задоринкой чистыми, светло-зелеными глазами, прямым носом, тугими очерченными губами; на голове – шапка густых, волнистых, русых волос.

Понравился княжичу Алеша Попович. Понравился и его терем: высокий, резной, в три яруса, расписанный жар-птицами, петухами и чудо-зверями, с нарядными башенками, гульбищами и голубятнями. Приглянулось и нутро терема, кое резко отличалось от княжьего. В ростовских хоромах все полы, рундуки и лавки покрыты и застланы богатыми узорчатыми тканями и коврами, устланы многочисленными поставцами с золотыми и серебряными яндовами[21]21
  Яндова или ендова – большой низкий сосуд.


[Закрыть] и жбанами, блюдами, мисами и подносами, кубками, чашами и чарками… Княжеский терем большой, но настолько забит всякой утварью,[22]22
  Утварь – совокупность предметов необходимых в обиходе.


[Закрыть] что, кажется, и ногой некуда ступить. В тереме Алеши ничего не загромождено, ничего лишнего – ни ковры, ни поставцы с золотой и серебряной посудой не бросаются в глаза. В сенях, опочивальне и гриднице[23]23
  Гридница – строение при княжеском дворце для совещаний с гриднями и пиров.


[Закрыть] нет и в помине какой-либо роскоши. От голых и гладких стен духовито пахнет сосной и смолой, будто ты находишься в бору. Полы всюду чистые, выскоблены добела, отдают приятной прохладой.

Легко дышится в тереме Алеши! Особо привлекла Василька ложеница-опочивальня. На широкой стене – оружье да такое, что глаз не оторвешь. Еще ранее дядька Еремей сказывал:

– У Алеши самое лучшее оружье. Любой князь может позавидовать.

– Откуда взял-то? – простодушно спросил Василько.

– Иногда покупал. Как проведает, что какой-нибудь торговый гость[24]24
  Гость – иноземный или иногородний купец, живущий и торгующий не там, где приписан.


[Закрыть] привез знатное оружье, сам не свой деется. Выкупит, сколь бы купец не запросил. Вдругорядь у наших кузнецов-оружейников добывал. Умельцев на Руси, слава Богу, хватает. Зачастую же у врагов захватывал. На богатыря Алешу Поповича с худым оружьем не нападают. И меч, и кольчуга, и шелом так искусно сработаны, что редкому ратоборцу одолеть. Алеша же в сече – сущий дьявол, никто супротив него не устоит. Вот так и пополнял свое оружье богатырь. Славное оружье.

– Славное! – вспомнив рассказ Ватуты, вслух произнес Василько, зачарованно разглядывая мечи и доспехи Алеши. Долго стоял, пока не услышал голос Поповича:

– Чую, любо тебе, княжич. Выбирай себе меч, кой по душе придется.

Василько не растерялся:

– Вот этот! – показал он ручонкой на один из мечей.

То был тяжелый, двуручный булатный меч в злаченых ножнах.

– Ну и ну! – восхитился Алеша. – То меч самого Юряты.

– Юряты? – обернулся к дядьке княжич.

– Юрята – любимый богатырь князя Юрия Всеволодовича, – пояснил Ватута и продолжил. – Владимирский князь в очередной раз пошел воевать Ростов. Сеча произошла на реке Ишне, под Угодичами, где Алеша и сразился с Юрятой. Долго длился их поединок и все же наш Алеша победил первого богатыря Владимира. Вражье войско дрогнуло, а затем пятки показало. Лихо владимирцев ростовцы побили, и главная заслуга в том Александра Иваныча… А мечу Юряты цены нет.

Алеша снял со стены меч и протянул княжичу.

– Держи, Василько Константинович. И дай Бог, чтобы ты сего меча никогда не посрамил, дабы всегда он приносил тебе победу.

– Благодарю, Алеша, – растроганно промолвил Василько и протянул ручонки.

«Не уронил бы, меч-то богатырский», – обеспокоено подумал Еремей Глебович.

Руки Василька под тяжестью оружья опустились, колени согнулись, и все же меч княжич удержал.

– Коль в такие годы не подкачал, то в отроках станешь богатырствовать. Молодец, Василько Константинович! – похвалил Алеша.

Затем Александр Иванович позвал княжича и дружинников в сени, где были уже накрыты столы с яствами и питиями.

– Снедайте, – молвил Ватута, – а мы пока с боярином в покоях потолкуем.

В ложенице Еремей Глебович изъявил княжью волю:

– Владимирский князь Юрий Всеволодович вновь надумал идти на Ростов. Чу, собирает большое войско. Князь Константин Всеволодович повелел тебе, боярин, покуда, сидеть на месте и никуда не уходить. В случае чего упредим.

– Добро, боярин.

Глава 4
МЕЖДОУСОБИЦЫ И ЗЛЫЕ СЕЧИ

Князь Константин Всеволодович не мог заснуть до утра: одолевали думы. Устав лежать на мягкой постели, не выспавшийся и раздраженный, поднялся и заходил в одном исподнем по ложенице, но назойливые думы не покидали. Константин Всеволодович с силой грохнул кулаком по столу:

– Всему виной Андрей Боголюбский! Это он взбаламутил Ростово-Суздальскую Русь, предал старину и раздул усобицы. Он!

Уже много лет недолюбливал Константин сына Юрия Долгорукого и внука Владимира Мономаха, князя Андрея. Недолюбливал, порой недоумевал, а иногда… и восхищался. Уж слишком необычен был Андрей Боголюбский. Родился он в Ростово-Суздальской земле. Это был настоящий северный князь, где он прожил большую половину своей жизни, так и не увидев юга Руси. Юрий Долгорукий дал сыну Владимир на Клязьме, крохотный захудалый городишко, «пригород ростовский», в коем Андрей просидел более тридцати лет, не побывав в Киеве.

На юге Андрей появился лишь в 38 лет и, всем на диво, скоро выделился из толпы тогдашних князей. В сечах он не уступал своему удалому сопернику Изяславу Волынскому, двоюродному брату Юрия Долгорукого, кой вознамерился захватить Киев. Андрей в разгар битвы забывал обо всем на свете, его заносило в самые опасные места свалки, даже не замечая, как с него сбили шелом. Бился простоволосый, неистовый… Однако ж после горячей сечи он становился осторожным, благоразумным и осмотрительным распорядителем. У Андрея всегда всё было в порядке и наготове; его нельзя было захватить врасплох. Он не терял головы среди общего переполоха. Привычкой ежеминутно быть настороже и всюду вносить порядок, он напоминал своего деда Владимира Мономаха.

Несмотря на свою ратную удаль Андрей не любил войны и после удачного сражения первый шел к отцу Юрию с просьбой мириться с побитым врагом.

Константин Всеволодович, великий книжник и собиратель русских летописей (для этого во многие княжества посылал к летописцам своих переписчиков) дословно помнит изречение южнорусского летописца: «Не величав был Андрей на ратный чин, то есть не любил величаться боевой доблестью, но ждал похвалы лишь от Бога». Точно так же Андрей не разделял страсти своего отца к Киеву, был вполне равнодушен к матери городов русских и ко всей южной Руси.

В 1151 году Юрий Долгорукий был побежден-таки Изяславом. Андрей пришел к отцу и молвил:

– Нам теперь, батюшка, здесь делать больше нечего. Уйдем-ка отсюда затепло в Ростово-Суздальскую Русь. Там хорошо.

– Не смей об этом, и думать! – резко отозвался Юрий Долгорукий. – Я никогда не откажусь от великокняжеского стола. А когда Бог призовет меня, тебе владеть Киевом.

После смерти Изяслава князь Юрий прочно уселся на киевском столе. У него было 11 сыновей, и самым надежным он считал Андрея. Он посадил его у себя под рукою в Вышгороде,51–71 близ стольного города. Но Андрею не жилось на юге, не прельщало его и желание отца – стать великим князем киевским. Его место, не раз думалось Андрею, на любимом русском Севере. И он так утвердился в своей мысли, что однажды в самое доранье, не спросившись отца, тихонько ушел на свою родную Ростово-Суздальскую Русь, захватив с собой из Вышгорода, принесенную из Греции, чудотворную икону Божьей матери. По старинному обычаю икону везли летом на санях. Какие только чудеса (по записям летописца) не происходили с ней по дороге! Она спасла тонувшего в реке возничего, уберегла от смерти женщину, на кою налетел взбесившийся конь, помогла исцелиться умирающему, вернула зрение слепцу. Немного уже оставалось до Владимира, и вдруг… кони встали. Никакая сила не могла сдвинуть их с места. Много раз меняли коней, но сани так и не сдвинулись, словно вросли в землю. Тогда решили, что икона желает остаться во Владимирской земле навсегда. В городе Владимире ей построили «Дом Богоматери» – Успенский собор. Туда и поместили икону. С тех пор она и называется Владимирской. (Когда Русь освободилась от татаро-монгольского ига, икону Владимирской Богоматери переселили в Успенский собор Московского Кремля).

И вновь Константин Всеволодович вспомнит летопись, что объясняла необычный поступок Боголюбского: «Смущался князь Андрей, видя нестроение своей братии, племянников и всех сродников своих: вечно они в смятении и волнении, всё добиваясь великого княжения киевского, ни у кого из них ни с кем мира нет, и оттого все княжения запустели, а со стороны степи всё половцы выпленили; скорбел об этом много князь Андрей в тайне своего сердца и, не сказавшись отцу, решился уйти к себе в Ростов и Суздаль – там-де поспокойнее».

Тайный уход Андрея удивил всех князей: люто бился с усобниками, защищая великий киевский стол, сам же от него и отказался. Такого на Руси еще не случалось: каждый князь и княжич лелеет надежду хоть седмицу посидеть на киевском троне. Андрей же не захотел. Ни малейшей гордыни и тщеславия. Не дурень ли?

Нет, князь Андрей не дурень, раздумывал Константин. Ум истиной просвещается, сердце любовью согревается, а любовь Андрея к родному Северу безгранична, тут его осуждать нельзя. Вот и он, Константин, отказался от великого княжения во Владимире, хотя отец Всеволод Юрьевич настойчиво его об этом просил. Ростов Константину оказался милее, и сей город на Неро-озере он не променяет ни на какой другой… А вот насчет отсутствия гордыни и тщеславия у Андрея – это еще как сказать. И того и другого у Боголюбского не отнять, и это он доказывал всей своей последующей жизнью.

После кончины Юрия Долгорукого на киевском столе сменилось несколько князей и, наконец, уселся сын Юрьева соперника, Андреев двоюродный племянник – Мстислав Изяславич Волынский. Андрей Боголюбский, считая себя старшим, выждал удобный час и послал на юг с сыном суздальское ополчение, к коему примкнули полки многих других князей, недовольных Мстиславом, и взяли Киев «копьем» и «на щит», и разграбили его. Победители не щадили ни храмов, ни жен, ни детей. «Были тогда в Киеве на всех людях стон и туга, скорбь неутешная и слезы непрестанные». Жесток оказался боголюбивый Андрей! Но опять-таки, взяв Киев, он не сел на стол отца и деда. Киев был отдан младшему Андрееву брату Глебу. Но тот в Афанасьевские морозы[25]25
  Афанасьевские морозы – с 18 января.


[Закрыть] крепко занедужил, да так и не встал с одра. Андрей отдал Киевскую землю своим смоленским племянникам Ростиславичам. Старший из них, Роман, сел в Киеве, младшие его братья были разосланы по ближайшим городам. Сам Андрей носил звание Великого князя, живя в своем северном Владимире.

Именно Андрей Боголюбский начал рушить старину. Князь, признанный старшим среди родичей, обыкновенно садился в Киеве. Андрей изменил издревле заведенный порядок: он заставил себя признать великим князем всей Русской земли, не покинув Ростово-Суздальской Руси. Великое княжение, дотоле единое киевское, разделилось на две части: князь Андрей со своей северной Русью отделился от Руси южной, образовал другое великое княжение и сделал Владимир великокняжеским столом.

Раскол! Вот этого Константин Всеволодович не мог простить Андрею Боголюбскому. Глубоко образованный князь понимал, что дробление Руси приведет к междоусобицам, беспрестанным войнам, что обескровит Русь, коя станет удобным лакомым куском для иноземцев. Как же рассудительный, во всем расчетливый Андрей не мог всего этого предвидеть?!

Чтобы ни делал князь на Севере, он действовал не по старине. Его отец предназначал Ростовскую землю младшим своим сыновьям. И старшие города, Ростов с Суздалем, заранее, не по обычаю, на том ему крест целовали, что примут к себе меньших его сыновей. Но по смерти Долгорукого позвали к себе старшего сына Андрея. Тот, хоть и чтил память своего отца, но вопреки его воле пошел на зов нарушителей крестного целования. Но Андрей Боголюбский (каков все-таки хитрец!) не захотел делиться доставшейся ему волостью с ближайшими родичами и погнал (жестоко погнал!) из Ростовской земли своих братьев, как соперников, у коих перехватил наследство, а вместе с ним, кстати, прогнал и своих племянников. По заведенному порядку он должен был сидеть и править в старшем городе своей волости, при содействии и соглашению с вече. В Ростовской земле было два таких вечевых города, Ростов и Суздаль, но князь Андрей не любил ни того, ни другого и стал жить в давно знакомом ему маленьком пригороде Владимире на Клязьме, где не были в обычае вечевые сходки. Андрей сосредоточил на нем все свои заботы, укреплял и украшал, «сильно строил» его, наполнив Владимир «купцами хитрыми, ремесленниками и рукодельниками всякими», пришедшими к великому князю из южной Руси. И переселенцев было столь много, что они, перемешавшись с коренным населением, наводнили всю Ростово-Суздальскую Русь.

Перенос княжеского стола из старших городов сердило ростовцев и суздальцев. Бояре и «градские мужи» яро шумели:

– Князь Андрей издевается над нами. В кои-то веки было, чтоб в зачуханном пригороде сидел великий князь!

– А сколь чужаков на земли наших отцов и дедов привалило? Да все людишки захудалые – смерды, мужики лапотные да черный ремесленный люд. Ну, спасибо тебе, князюшка!

А князь Андрей все больше и больше гневил бояр. Он шаг за шагом избавился от старшей отцовой дружины и окончательно отдалился от ростовских бояр: не делил с ними даже своих развлечений, не брал с собой на охоту, повелев им «особно утеху творити, где им угодно», а сам ездил на охоту лишь с немногими отроками из младшей дружины. Наконец (что особенно возмущало), желая безраздельно властвовать, Андрей выгнал из Ростовской земли, вслед за своими братьями и племянниками, и «передних мужей» отца своего – набольших отцовых бояр, желая быть самовластцем всей Ростовской земли.

От Андрея Боголюбского, продолжал размышлять Константин Всеволодович, всегда веяло чем-то новым, но эта новизна зачастую была недоброй. Суровый и своенравный властитель был двойственен в своих поступках. Современники заметили в нем эту двойственность: смесь силы со слабостью, власти с капризом. «Такой умник во всех делах, такой доблестный, князь Андрей погубил свой смысл невоздержанием», недостатком самообладания. Живя сиднем в своем Боголюбове, Андрей наделал немало дурных дел: собирал и посылал большие рати грабить то Киев, то Новгород, раскидывал паутину властолюбивых козней по всей Русской земле из своего темного угла на Клязьме. Повести дела так, чтобы 400 новгородцев на Белоозере обратили в бегство семитысячную суздальскую рать, потом сотворить такой поход на Новгород, после коего новгородцы продавали суздальцев втрое дешевле овец, – все это можно было сделать и без Андреева ума. Прогнав из Ростовской земли набольших отцовых бояр, он окружил себя такой дворней, коя, в благодарность за его барские милости, отвратительно его убила и разграбила его дворец.

А другого и быть не могло. Сам себе учинил погибель князь Андрей. Тут тебе и Бог не помог. А ведь как был набожен и нищелюбив, сколь поставил церквей, сам перед заутреней зажигал свечи в храме; как заботливый церковный староста велел развозить по улицам пищу и питье для хворых и нищих. А уж как пестовал свой Владимир, задумав создать из него второй Киев. Построил в детинце золотые ворота и помышлял открыть их к городскому празднику Успения божьей матери, молвив боярам:

– Пусть сии дивные ворота увидит весь народ.

Но известка не успела укрепиться и высохнуть, и когда народ собрался на праздник, ворота рухнули и накрыли более десятка владимирцев. Народ вначале перепугался, а затем взроптал:

– Худые твои рукодельники, князь!

Другие же закрестились: то знамение Господне, грядет на Владимир беда неминучая. Князь Андрей некоторое время пребывал в замешательстве, а затем бросился в собор, упал перед иконой пресвятой Богородицы и взмолился:

– Если ты не спасешь этих людей, я, грешный, буду повинен в их погибели.

И случилось чудо: когда подняли ворота, то все придавленные ими люди оказались живы и здоровы. С того дня укрепилась вера, но не в князя Андрея, а в чудотворную икону. Сам же Андрей со времени своего побега из Вышгорода и многолетнего, почти безвылазного сидения в своей волости, учинил вокруг себя такое скверное окружение, что тотчас после его смерти народ принялся грабить, избивать и убивать всех княжеских приближенных. Андрей Боголюбский приблизил к себе таких людей, коих народ возненавидел. Никогда еще на Руси смерть князя не сопровождалась таким срамом.

В заговоре против Боголюбского участвовала даже его вторая жена Улита. И зачем понадобилось Андрею привозить невесту из Камской Булгарии, по коей князь прошелся огнем и мечом. Улита отомстила за зло, кое причинил Андрей ее родине. Крепко же просчитался Боголюбский, понадеявшись на свою свиту. «Ненавидели князя Андрея свои домашние, и была брань лютая в Ростовской и Суздальской земле».

– Самодур, – недовольно бросил Константин Всеволодович. Сколь крови пролилось в Ростове Великом. Неразборчивость к людям и самодурство властителей дорого стоят народу.

Смерть Андрея Боголюбского привела Ростово-Суздальскую Русь к невиданным усобицам: младшие дяди тотчас заспорили со старшими племянниками. Младшие братья Андрея – Михаил и Всеволод – разругались со своими племянниками, детьми их старшего брата, давно умершего, с Мстиславом и Ярополком Ростиславичами.

У народа же появилась возможность выбора между князьями. Ростов и Суздаль позвали Андреевых племянников, а Владимир, недавно ставший великокняжеским стольным градом, пригласил к себе братьев Андрея – Михаила и Всеволода. Вот и загуляла усобица! Вначале верх одержали племянники. Старший из них, Мстислав, сел в Ростове, а Ярополк во Владимире («пригороде»). Но мало погодя владимирцы поднялись на племянников и на старшие города, и опять призвали к себе дядей, кои на сей раз одержали победу и разделили между собой Ростово-Суздальскую Русь, бросив старшие города и рассевшись по младшим, во Владимире и Переяславле.

С кончиной старшего дяди Михаила, усобица разгорелась между братом Андрея Боголюбского Всеволодом, коему присягнули владимирцы и переяславцы, и старшим племянником Мстиславом, за коего опять встали ростовцы. Мстислав был разбит в двух битвах, под Юрьевом и на реке Колакше. Великим князем Ростово-Суздальской земли стал Всеволод Юрьевич, сын Юрия Долгорукого.

Усобицы приостановились. Восторжествовав над племянниками, Всеволод Третий княжил до 1212 года. Подобно старшему брату, он заставил себя признать Великим князем всей Русской земли и, как и тот, не поехал в Киев сесть на стол отца и деда. Он правил южной Русью с берегов далекой северной Клязьмы: в Киеве князья назначались из его руки, являясь его подручниками. Не всем южанам это было по душе, многие считали себя оскорбленными. Соседи Всеволода Третьего, князья рязанские, чувствовали на себе его тяжелую руку, ходили в его воле, по его указу посылали свои полки в походы.

И все же самолюбивые рязанцы не выдержали и задумали освободиться от власти Всеволода. Но не тут-то было! Всеволод приказал заковать в железа[26]26
  Железа – вязи, оковы, кандалы, ножные и ручные цепи.


[Закрыть]рязанских князей и привезти их во Владимир, коих продержал у себя в плену до самой своей смерти. По всем же рязанским городам он назначил своих посадников. Когда же непокорные рязанцы вдругорядь вышли из неповиновения Всеволоду, и изменили его сыну Константину (Константин Всеволодович побывал и в князьях рязанских), тогда великий князь приказал переловить всех горожан с семьями и заточил их по разным уделам, а Рязань сжег. Рязанская земля была присоединена к великому княжеству Владимирскому.

И другим соседям тяжело приходилось от Всеволода. Князь смоленский просил прощения за неугодный ему поступок. Всеволод самовластно хозяйничал в Великом Новгороде, посылал ему князей по своей воле, нарушал его старину, казнил его «мужей» без объявления вины. От одного имени Всеволода Третьего трепетала вся Русь.

Всеволод силой удерживал государство и напоминал наездника, ухватившегося за повод брыкавшегося во все стороны злого, необузданного коня.

Сын, Константин Всеволодович, еще в молодые годы понимал, что так долго продолжаться не может. Семена раздора, необдуманно брошенные Андреем Боголюбским, бурно прорастали. По Руси (в который уже раз!) вот-вот беспощадно загуляет междоусобица. Отец все больше недужит и уже с трудом удерживает князей и сродников, готовых люто схватиться за великокняжеский стол и еще больше ослабить государство.

Господи, как же Андрей Боголюбский и Всеволод Большое Гнездо не могли видеть своих ошибок?! Зачем им надо было драться за Киев и разрушать издревле отлаженные порядки? Южные князья и бояре за 200 лет борьбы с печенегами и половцами хорошо приспособились к нуждам обороны, готовности к сидению в осаде и походам на степняков. Ничего этого не было в Ростово-Суздальской земле, коя прочно отгородилась от Половецкой степи Брянскими, Московскими и Мещерскими лесами. Только за последние пять лет Андрей Боголюбский снарядил пять далеких походов, разоряя и подрывая Ростово-Суздальскую Русь. Под стягами Андрея рати прошли более восьми тысяч верст по лесам, болотам и рекам, потратив не менее года только на одно передвижение к намеченному месту, не считая длительных осад.

Честолюбивые замыслы Андрея воплотились в Всеволоде Третьем. Зачем ему надо было дробить сильные и крупные княжества на мелкие уделы, выделяемые своим сыновьям. Зачем надо было расчленять Северо-восточную Русь на куски?

«Сей великий князь ростом был муж велик и вельми толст, власов мало на главе имел, брада широкая, очи немалые, нос долгий, мудр был в советах и судах, для того, кого хотел, того мог оправдать или обвинить. Много наложниц имел и более в веселиях, нежели в расправах, упражнялся. Через сие киевлянам от него тягость была, и как умер, то едва кто по нем, кроме баб любимых, заплакал, и более были рады, ведая его нрав свирепый и гордый».

Сын осуждал отца, но еще более он костерил Андрея Боголюбского, хотя тот немало сотворил и доброго: возвел новые города, кои стали не только крепостями, но и средоточием ремесла и торговли. Прославил Ростово-Суздальскую Русь князь Андрей великолепными белокаменными соборами, Золотыми Воротами, чудесным дворцом в Боголюбове и храмом Покрова на Нерли… Князь неустанно выискивал по Руси искусных зодчих, дабы те сотворили дивные постройки на века. За все это Константин Всеволодович готов перед Андреем Боголюбским шапку снять и земно поклониться. А вот за другие его дела, он был рад Андрея жестоко наказать. Не успели Всеволода Третьего похоронить, как на Ростовскую земли обрушились новые войны. Юрий Владимирский, второй сын Всеволода, не раз и не два выходил на старшего брата под Ростов, но Константину удалось отстоять свой любимый град. И немалая в этом заслуга верного боярина Александра Поповича с его богатырской дружиной.

При встрече с глазу на глаз Константин Всеволодович молвил:

– Как ты ведаешь, боярин Александр, покойный отец мой Всеволод не захотел перенести великокняжеский стол в Ростов Великий. Он оставил его во Владимире и посадил там моего брата Юрия, кой собирался прошлым летом сызнова идти на Ростов. Я к тебе тогда Ватуту с Васильком посылал, да что-то Юрий передумал. Ныне же он решил показать всей Руси, что его власть велика и нерушима, как у Всеволода Третьего. Его лазутчики донесли, что новгородские, смоленские и торопецкие князья хотят выйти из-под его руки. Юрий разгневался, и ныне собирает огромное войско, дабы разбить дружины взроптавших князей, а затем со щитом двинуться и на Ростов.

– Не много ли захотел князь Владимирский. Видит кот молоко, да рыло коротко.

– Не скажи, Алеша, – осторожно произнес Константин Всеволодович. (Иногда, как и некоторые из старших дружинников-бояр, он называл Поповича Алешей). – Юрий силен и коварен. Он уже на Аксинью полухлебницу[27]27
  Аксинья полухлебница – 24 января.


[Закрыть] начал собирать войско, а после Благовещенья[28]28
  Благовещенье – 25 марта.


[Закрыть] двинет его на Смоленск и Новгород.

– А чего ж князья?.. Неуж в осаду сядут?

– Не сядут, Алеша. Были промеж нас гонцы. Сиднем сидеть не будем. Договорились встретить полки Юрия на реке Липице, что у города Юрьева Польского. В челе новгородских и смоленских полков встанет князь Мстислав Удалой, сын Мстислава Ростиславича Храброго, кой еще с Андреем Боголюбским враждовал.

– Ведаю Мстислава. Сей князь не подведет, – довольно молвил Алеша.

Имя Мстислава Удалого было широко известно на Руси. Этот молодой князь, горячо любивший свое отечество, с тревогой и печалью смотрел на междоусобицы, раздиравшие Русь, и намеревался употребить все силы свои, дабы хоть как-то примирить князей. Раздоры шли и в Киеве, и в Новгороде, и в Галиче…

Особенно сильны были волнения в Новгороде, и начались они после того, когда Великий князь Всеволод Большое Гнездо направил в Новгород на княжение своего четырехлетнего сына Святослава с целой толпой корыстных владимирских бояр, кои начали всячески унижать, притеснять и обирать новгородцев.

Изведав о назревающем бунте, Мстислав Удалой, вернулся в Новгород и объявил себя его защитником.

Горожане приняли его с восторгом, называя Мстислава своим отцом и спасителем. Удалой усмирил владимирских бояр и отправил их вместе с малолетним Святославом к Великому князю. Затем Мстислав защитил Новгородские земли от литовцев и немецких рыцарей, принудил Чудь заплатить городу дань и, наконец, приведя в порядок новгородские дела, огласил на вече, что он должен отправиться в Южную Русь. дабы защитить её от Венгрии и Польши.

Новгородцы со слезами расстались со своим благодетелем и призвали на престол зятя его, Ярослава Всеволодовича. И какое же их ждало разочарование!..

– Когда выступать в поход, – спросил Алеша.

– Дружина готова. На сборы ополчения, обоза и обслуги – седмица. И с Богом.

Войско вышло из Ростова 15 марта 1216 года. Василько с княгиней стояли на стене крепости. У княжича – слезы градом. Опять его не взяли воевать, а ведь как упрашивал отца!

Константин Всеволодович, прижав наследника к своей груди, успокаивал:

– Потерпи, чадо. Через два-три года и ты пойдешь в поход. Время птицей летит, настанет и твой час.