Текст книги "Ростов Великий (СИ)"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 55 страниц)

Глава 9
ЗАПАДНЯ

Май. В Нежданке всё цветет, благоухает. Воздух хрустально-чистый и животворящий. Долгую, суровую зиму перезимовали и теперь радовались благодатному теплу.

Но радость вскоре померкла. Любава как-то с утра бегала по лесу, увидела пышный куст пахучей черемухи, осыпанной белоснежной кипенью, кинулась к ней и вдруг провалилась в глубокую охотничью западню, забросанную тонким хворостом и давнишней почерневшей листвой. Такие западни мужики готовили для сохатых и других крупных зверей, вбивая в ямы крепкие острые колья. После изготовления таких ловушек, охотник обязан был показать их всем сосельникам, что, обычно, и делалось, но видимо кто-то из ранее усопших звероловов позабыл рассказать об одной из ям, в кою и угодила Любава.

И всё же ей повезло: она рухнула не на колья, а обочь их, оцарапавшись о выступивший булыжник земляного края западни. Но была другая беда. Яма наполовину оказалась заполнена ледяной водой. Не прошло и нескольких минут, как Любава вся окоченела. Она норовила выбраться, но руки беспомощно скользили по черной, плотной земле. Еще через некоторое время ноги стали сводить судороги, и Любава со страхом поняла, что совсем скоро наступит ее конец. И от этой жуткой мысли она безутешно заплакала. Пресвятая Богородица, почему так рано?! Она умрет в семнадцатую весну, в самую любимую пору, когда поет и ликует душа. Ну, зачем же так, Господи?! Ей бы еще жить да жить на белом свете, и вдруг непредвиденная беда. А как же теперь маменька, ее ласковая, добрая маменька?! Как она будет тяжело горевать, Господи!

И Любава, что есть сил закричала:

– Маменька! Спаси меня, маменька!

Но Арина Григорьевна сновала по избе и ни о чем худом не думала. Любава по утрам всегда бегает неподалеку от избы по лесу. Сейчас она вернется и поможет ей управляться с делами. Славная у нее дочурка, никакой работы не гнушается. Что ни заставь – всё делает быстро, ловко и с душой. Дочку нечем даже попрекнуть. Руки работящие, голова разумная, сердце золотое.

Арина Григорьевна взяла бадейку и пошла к колодцу с журавлем. Глянула на тропинку, откуда должна появиться Любава, но на ней дочки не оказалось. Вернулась в избу, налила в кадушку воды и случайно посмотрела на Богородицу. И вдруг ей показалось, что из глубоких, печальных глаз Божьей Матери начали выступать слезы.

Арина Григорьевна вздрогнула и перекрестилась. Сердце ее тревожно заныло. Богородица подает знамение, она скорбит. Знать, с кем-то случилась большая беда.

«Да что же это я, Божья Матерь! С Любавушкой, ненаглядной дочкой Любавушкой!»

Арина Григорьевна стрелой вылетела из избы и помчалась по тропинке. Пробежала с полверсты, остановилась, перевела дыхание. Любавушки не видно и не слышно. Лишь из дремучих зарослей жутко ухает филин. Беда и впрямь беда! Да куда же ты Любавушка вновь запропастилась?

Стояла минуту, другую, в надежде, что услышит одну из дочкиных песен, кои сопровождают ее каждую прогулку. Но в лесу лишь слышалось уханье страшного филина, да кваканье лягушек с соседнего болотца.

– Любавушка-а-а! – изо всей мочи закричала Арина Григорьевна.

Но дочь не отозвалась. Тогда она пробежала еще с полверсты и вдругорядь остановилась, и только намеревалась вновь крикнуть что есть сил, как вдруг, слева от себя, из черемуховых зарослей, услышала слабый, вконец обессилевший голос:

– Маменька-а-а…

– Слава тебе, пресвятая Богородица! – перекрестилась Арина Григорьевна и кинулась на звук голоса.

– Где ты, доченька?

Едва слышимый голос донесся как из могилы.

– В яме, маменька.

Арина Григорьевна тотчас поняла, что дочь угодила в охотничью западню. Сторожко ступая, она подошла к краю ямы и ахнула. Дочь, выбивая дробь зубами от стужи, стояла по грудь в студеной воде.

– Потерпи, доченька. Я сейчас!

Арина Григорьевна отломила от черемухи длинный сучок и протянула его в яму.

– Держись, доченька, я тебя вытащу.

Но Любава настолько ослабла и задеревенела, что руки ее не могли уцепиться за куст и соскальзывали вниз.

– Ну, постарайся же, миленькая моя, постарайся! Пресвятая Богородица, помоги же моей доченьке. Умоляю тебя, Божья Матерь!

Лишь с пятого раза Любава нашла в себе силы и смогла уцепиться за сук. Идти же она не могла. Мать принесла ее в избу на руках.

Любавой овладел крепкий недуг, да такой, что Арина Григорьевна растерялась. Вначале дочь знобило, а затем кинуло в жар. Любава бредила и вся исходила потом. Мать пользовала ее от лихоманки[247]247
  Лихоманка – лихорадка.


[Закрыть] отварами и настоями, но ничего не помогало.

Миновал день, другой. Арина Григорьевна, забыв про все хозяйственные дела, не отходила от дочери, но та таяла на глазах, казалось, ничто уже не могло избавить ее от кончины.

Арина Григорьевна упала на колени и, со слезами на глазах, обратилась к чудотворной иконе. Она молилась всю ночь, но Любава так и не пришла в сознание. Отчаявшись, она метнулась, было, к двери, намереваясь бежать в скит к отшельнице Фетинье, коя, по ее рассказам, пользовала людей от любых недугов, но так и застыла у порога.

«Да что же это я, пресвятая Богородица! Я ж дороги в скит не ведаю. И как же это я опростоволосилась? Права была Фетинья: нельзя было оставаться в проклятом Богом месте. Осталась, огородину да скотину пожалела, вот Бог и наказал. Надо было с Фетиньей в скит уходить. Как-нибудь бы прожили. Отшельница, чу, всякую хворь исцеляет, вот бы и Любавушку спасла».

А дочери становилось всё хуже и хуже. Она таяла, как свеча. Арина Григорьевна, окончательно убедившись, что дочь вот-вот отойдет, с обезумившими от горя глазами, прижалась к Любаве и запричитала:

– На кого же ты меня покидаешь, милая доченька? Аль я тебя не пестовала, не берегла пуще очей своих? Ты уж прости меня, грешную, родненькая!..

Арина Григорьевна даже не слышала, как в избу вошли трое мужчин. Высокий человек в летнем цветном кафтане со стоячим козырем, с трудом разглядев в сумеречном свете хозяев избы, приветливо молвил:

– Здравствуйте, люди добрые.

Арина Григорьевна испуганно оглянулась.

– Кто ты?

– Боярин Неждан Иванович Корзун.

Арина Григорьевна рухнула перед боярином на колени.

– Слышала твое имечко. Спаси Любавушку мою, боярин. Христом Богом прошу!

– Любавушку? – ступил к девушке Неждан Иванович. – Сыскал-таки. Аль прихворнула?

– Умирает она, боярин. Надо бы искусного лекаря.

Корзун схватил со стола свечу, вгляделся в бледное, покрытое липким потом лицо Любавы, и повернулся к дружинникам.

– Мастерите носилки. Живо!.. А как быть с тобой, хозяюшка?

– Да куда же я без дочки, боярин?

– Тогда собирай узелки – и с нами.

Неждан Иванович оглядел избу с немудрящими пожитками, и покачал головой.

– Впрочем, всё оставь, хозяюшка. Только иконы с собой забери.

– Как скажешь, боярин, как скажешь.

Арина Григорьевна пребывала будто во сне, ничему не удивляясь – ни появлению неожиданных гостей, ни приказам боярина. В голове ее билась лишь одна назойливая мысль: «Любавушка, Любавушка!»

Умирающую Любаву сторожко несли на носилках, обок ее шла Арина Григорьевна с почерневшим от горя лицом, а сзади – Неждан Иванович. Он всё вглядывался в лицо девушки и про себя умолял Бога, дабы тот даровал Любаве жизнь.

На дороге путников поджидал летний крытый возок, охраняемый дружинниками.

Часть четвертая

Глава 1
БЫТЬ ЗЛОЙ СЕЧЕ

Год Русь прожила в тишине и покое. Казалось, ничего не предвещало беды, но она нагрянула.

К Золотым воротам стольного града Владимира прибежала толпа мужиков и закричала:

– Пропущай к великому князю, караульные! Горе у нас!

– Чего стряслось?

– Басурмане налетели! Восьмерых мужиков саблями посекли, а парней и девок в полон свели. Избы пожгли!

Караульные немешкотно пропустили мужиков к князю.

А дело было так. Полусотня татар въехала в село Новины (мужики пять лет назад заново отстроились) с тяжело гружеными подводами. (Знать, где-то хорошо разжились добычей). Старший из степняков, полусотник Шамир, приказал старосте собрать всех мужиков, а когда те сошлись, полусотник, в лисьем малахае и овчинном полушубке, вывернутом мехом наружу, помахивая плеткой, подъехал к старосте и ткнул его концом узорной рукоятки в грудь.

– Мой путь долог. Кони устали. Повелеваю тебе, староста, поставить для моего обоза всех сельских лошадей.

– Да как же так, батюшка? У нас завтра Егорий вешний. Пахота и сев!

– На моих конях вспашете. Обратно поеду – верну твоих «буланок» и «сивок». Исполняй приказ, староста!

Татарин Шамир хорошо разговаривал на языке русичей: когда-то он был толмачом самого хана Берке.

– Да как такое можно, батюшка? Твои коньки к нашей сохе не свычны. Пропадем мы без своих лошадушек. Весной часом отстанешь – годом не догонишь. Оголодаем без хлебушка.

– Ты мне зубы не заговаривай, шайтан! – озлился полусотник и стеганул плеткой старосту. – Поставляй лошадей!

– И рады бы, батюшка, но не можем.

Грузный, желтолицый Шамир рассвирепел. Да как этот урус посмел возразить приказу ордынского военачальника?! Он выхватил из кожаных ножен саблю, приподнялся в седле и рубанул старосту по худой кадыкастой шее.

Мужики возмущенно закричали:

– Ребятушки, хватай топоры, рогатины и орясины! Побьем насильников!

Но полусотник упредил удар мужиков.

– Руби шелудивых собак!

Вооруженные копьями и саблями ордынцы накинулись на сосельников. Итог боя для русичей был печальным.

Выслушав оставшихся в живых мужиков, Андрей Ярославич гневно взломал кустистую бровь.

– Всё! Моему терпенью пришел конец! Готовы ли вы собираться в ополчение, дабы воевать безбожных татар?

– Готовы, княже. Натерпелись!

В тот же день Андрей Ярославич стал открыто собирать дружину и ополчение. К брату Ярославу Ярославичу и Даниилу Галицкому поскакали спешные гонцы. Направил великий князь посыльных и ко многим другим князьям.

Баскак, сидевший во Владимире, тотчас отослал в Золотую Орду своих проворных гонцов.

Хан Сартак незамедлительно вызвал в Сарай новгородского князя Александра Невского, кой совсем недавно заверял Орду, что на Руси никто не замышляет зла против татар. В Сарае Александр Ярославич осудил брата за намерение начать войну с Сартаком, но его слова ничуть не успокоили ханов. Особо злобствовал Берке:

– Что нам твое осуждение, князь Александр? Старший брат должен пресекать неугодные устремления брата младшего.

– Остановить Андрея можно было только мечом, но тогда на Руси начнется братоубийственная война, в кою втянутся многие княжества. Тогда о дани Орде и думать нечего. Когда разгорается война, возникает и великое разорение.

– Князь Александр прав. Война на Руси не принесет нам и малой дани, – поддержал Невского хан Сартак.

– Надо было слушать великого джихангина[248]248
  Джихангин – титул главнокомандующего монголо-татарскими войсками.


[Закрыть] Батыя. Он хотел, чтобы великим князем Руси стал не Андрей, а ты, Александр. Батый заранее чувствовал, что Александр Невский, сев на могущественный владимирский стол, сможет усмирить любого неугодного Орде князя. А что получилось? Великая ханша Огуль Гамиш не послушала Батыя и выдала пайцзу взбалмошному волчонку. Сейчас, как доносят баскаки, под рукой князя Андрея собрались три десятка тысяч воинов. Три тумена. Надо, пока не поздно, жестоко наказать этого шакала. И не только его! Надо пройтись по многим русским землям. Пусть неверные вновь узнают силу ордынского гнева. Думаю, никто не будет возражать, если мы обрушим на Русь все тридцать пять туменов. Такова воля нового великого кагана[249]249
  Каган – монгольский император, проживающий в столице Монголии Каракоруме (в настоящее время от нее остались развалины).


[Закрыть] Менгу и прославленного джихангира Батыя.

Все уже знали, что четыре месяца назад (в 1251 году) Огуль Гамиш умерла, и на императорский трон, стараниями Батыя, был возведен его любимый двоюродный брат, сын четвертого сына Чингисхана (Тулихана) – Менгу. Всех больше новому кагану радовался хан Берке, враждовавший, как и Батый, с Огуль Гамиш.

После слов Берке, присутствующие в шатре царевичи, темники и мурзы устремили свои взоры на Сартака. Только он, хан Золотой Орды, может отдать приказ о выступлении всеордынского войска. Сартаку же такого приказа отдавать не хотелось. Вот уже три года радениями Александра Невского (и особенно княгини Мари Ростовской) Русь с Ордой, за исключением отдельных стычек, сосуществовали мирно. К Сартаку повадились многие князья, ведая, что хан, близкий к христианству, не потребует их унижения «обрядом очищения».

Сартаку, чтобы укрепить свою власть, как никогда требовалась поддержка русских князей в борьбе со своим самым опасным соперником Берке. И вот уже казалось, что сыну Батыя удастся окончательно утвердиться на драгоценном троне Золотой Орды. Но случилось непредвиденное. Великий князь Андрей Ярославич с тридцатью тысячами воинов бросил дерзкий вызов правоверным. Его вызов должен незамедлительно принят, и нещадно наказан. Тут Берке прав. Малейшая нерешительность будет истолкована врагами Сартака, как его слабость и безволие.

Хан пристально глянул на Берке. По его суровому, каменному лицу блуждала едва заметная усмешка… Усмешка победителя. Берке, не переступавший долгие месяцы порог золотоордынского хана, был убежден, что Сартак не посмеет нарушить приказ своего отца; не осмелится он (ни разу не бывавший в сечах с урусами) и повести за собой тумены джигитов, жаждущих добычи и богатого русского ясыря.

Сейчас Берке был очень доволен. Ему давно хотелось перессорить русских князей, особенно братьев Ярославичей – Александра, Андрея и младшего Ярослава, кой владел Переяславским и Тверским княжествами. Ныне Ярослав в Твери, и, как доносят баскаки, собирает дружину, чтобы соединиться с Андреем. Но его дружина не так уж и велика, всего каких-то пять тысяч. На что надеются братья? Они будут раздавлены, как клопы… Добрую, очень добрую службу сослужил полусотник Шамир. Именно он получил специальный приказ Берке: подстрекнуть князя Андрея на выступление против Орды, У полусотника всё отменно получилось. Великий князь не удержался и послал за Шамиром погоню. Вся полусотня полегла, но такая потеря – сущий пустяк. Пять десятков джигитов для огромного войска – песчинка в море. Главное в другом. Обезумевший от ярости князь Андрей, во всеуслышанье призвал всех русских князей собирать дружины на Орду. Замечательно! Теперь он, полководец Берке, вновь становится самым нужным человеком Сарая. А вскоре, хан в этом не сомневался, он будет полновластным владетелем Золотой Орды.

Сартак всё еще колебался. Он хватался, как утопающий за соломинку:

– Я не видел грамоты моего отца.

– Грамота прислана на мое имя, – самодовольно произнес Берке, всем своим видом подчеркивая, что не Сартак, а кровный брат Батыя является хозяином нынешнего курултая[250]250
  Курултай – совет знатнейших феодалов правящего рода. Присутствовали также главные военачальники. Простые монголы на курултай не допускались.


[Закрыть]. Именно мне великий джихангир поручает золотоордынское войско. А поведут его мои верные военачальники Неврюй, Котяк и Алабуга.

– Это право Батыя, – сохраняя самообладание, произнес Сартак. – Но я так и не вижу грамоты.

Берке, всё с тем же надменным видом выудил из широкого рукава шелкового халата грамоту в кожаном футляре, некоторое время подержал ее на своих жестких, грузных руках, а затем кивнул Алабуге. Тот поднялся с мягких подушек, принял у Берке грамоту и понес ее на вытянутых руках к Сартаку. Хан нервно и зло сверкнул на Берке желудевыми глазами. Это было его вторым унижением: дядя должен был сам поднести грамоту хану Золотой Орды. Но надо сохранять выдержку. Торжество дяди будет недолгим. Всесильный Батый не оставит своего сына без золотоордынского трона. Пусть потешит свое самолюбие Берке. Как был он подчиненным сановником, таким и останется.

Бегло прочитав грамоту отца, Сартак повелительно молвил:

– Отец приказывает тебе, хан Берке, разбить войско владимирского князя Андрея. Собирай джигитов с кочевий.

В разговор вмешался, приглашенный на курултай Александр Невский, хотя он и понимал, что сейчас все его доводы окажутся напрасными:

– Я готов остановить кровопролитие. Дозволь мне, хан Сартак, выехать на Русь.

– Прости, князь Александр. Мне понятно твое желание остановить войну. И я не сомневаюсь, что ты, несравненный полководец и мудрый человек, способен повлиять на своего дерзкого брата. Но никто не может отменить приказа джихангина Батыя. Поэтому, на время войны, я оставляю тебя в Золотой орде.

* * *

Удрученным был Александр Ярославич после курултая в своем шатре. Его сидение в Орде покажется каждому русскому князю двусмысленным. Некоторые подумают (а в первую очередь брат Андрей), что он, Александр Невский, преднамеренно остался в Орде, дабы натравить Сартака и Берке на Великого князя. Он-де, Александр, давно зуб точит на своего брата, кой не по праву сидит на Владимирском столе. Давно пора занять его место. И вот случай представился. Не пройдет и нескольких недель, как могучее татарское войско хлынет на владимирские земли и уничтожит мятежного князя. Виной тому – Александр Невский. Это он напустил Орду на родного брата. Что ему разорение и погибель тысяч русских людей?! Захватить с помощью поганых долгожданный трон – куда важнее.

Горько, горько на душе Александра Ярославича. А ведь так многие подумают. Не у всякого хватит ума осмыслить создавшееся положение по-другому. В Золотую Орду он прибыл не по своей воле. Но и здесь он неустанно, еще до совета на курултае, убеждал Сартака не посылать войско на Русь, ведая, какой бедой это обернется. Сартак кивал головой, соглашался, но приказ своего отца он не мог нарушить… Что же предпринять?

«А, может, бежать на Русь? – мелькнула неожиданная мысль. – Бежать и успеть уговорить-таки неразумного брата распустить войско, пока татары еще не двинулись на Владимирское княжество».

И Александр Ярославич так укрепился в своей мысли, что начал продумывать план побега. Но вскоре думы его изменились. Его побег на Русь ордынцы истолкуют по-своему, и начнут опустошать не только Владимирские земли, но и многие другие княжества. Их нашествие обернется для Руси еще большим разорением. Прольются реки крови… Нет, нет, Александр! Нельзя тебе покидать Орду, никак нельзя!

И князь застонал от собственного бессилия и отчаяния. Никогда еще так мерзко не было на его душе. Сейчас ему 31 год, он в расцвете сил и зените своей славы. Даже злейшие враги Отечества, ордынцы, относятся к нему с почтением. Он не чувствует никаких притеснений. Ему всё дозволено: охота, прогулки, беспрепятственный доступ в шатер хана Золотой Орды. Ему не позволено лишь одно – выезд со своей малой дружиной на Русь. Это – самое страшное. Побег, о котором он только что подумал, едва бы состоялся. Хан Берке не спускает с него глаз, его люди следят за каждым его шагом. На словах Берке учтив и даже ласков, а на самом деле неустанно плетет свои хитроумные козни, кои давно Александру известны: как можно сильнее рассорить влиятельных русских князей, дабы держать Русь в крепкой узде. И это ему на сей раз удалось. Но это же трагедия! Даже кровные братья, Андрей и Ярослав, ныне станут для Александра лютыми врагами. А как будут к нему относиться другие князья?

Надо отговорить Берке не ходить дальше Владимирского княжества. Надо вдолбить ему, что каждый русский город может стать новым Козельском, где татары потеряли десятки тысяч воинов. Первое басурманское нашествие Русь уже многому научило. Ныне она будет еще злее отбиваться, и если Берке двинется на другие города, то может потерять больше половины своих туменов. Ни каган Менге, ни хан Батый за это по головке не погладят. Берке может оказаться в опале. Надо непременно уговорить каверзного хана, и коль это удастся сделать, то русские княжества избегнут нового жестокого нашествия. Он, Александр Невский, и в Орде будет всячески помогать многострадальной Руси. Он никогда не бездействовал, и не будет бездействовать.

Александр Невский вышел из шатра и решительно направился к ставке хана Берке.

Глава 2
ИНАЧЕ ПОГУБИМ РУСЬ

В Ростов (под видом купца) прибыл с торговым караваном тайный посланец царевича Джабара. Его разговор с княгиней Марией, боярином Корзуном и князем Борисом был продолжительным. Марии Михайловне хотелось узнать все подробности последнего ордынского курултая. Когда посланец поздним вечером удалился из белокаменного дворца, княгиня беспокойно молвила:

– Выходит, хан Берке собирает все тумены Золотой Орды. Худо, очень худо. Я так и предполагала. Руси вновь угрожает страшное несчастье. Эх, Андрей Ярославич, Андрей Ярославич!

– А, может, все-таки, пока еще не поздно, кинуть клич, дабы всем князьям собирать дружины? – неуверенным голосом спросил Борис Василькович, заведомо зная ответ матери.

– Бесполезно, сын. Я тебе уже много раз говорила. Сейчас Русь не способна собрать войско, кое могло бы противостоять Орде. И это понимает не только Александр Невский, но и большинство других князей. Как это ни горько, но мы не можем посылать дружины на выручку великому князю. Не можем!

– Ты права, княгиня. Город того князя, кто надумает отправить своих воинов Андрею Ярославичу, будет уничтожен вместе с его жителями. Татары нас намного сильнее, и нечего помышлять о какой либо победе. Сейчас, хотя это и весьма прискорбно, уместен клич княгини Марии: не поддаваться на подстрекательские призывы Андрея Ярославича, иначе мы погубим всю Русь, – произнес Неждан Корзун.

– Не поддаваться, – кивнула Мария Михайловна. – И в то же время всякому князю надо подумать о надежной обороне своих городов. Каждый должен стать неприступной крепостью. Хан Берке может бросить свои тумены на любой из русских городов. Едва ли он остановится только на Владимире.

– Доподлинны слова твои, матушка. Надо принять все меры, дабы укрепить наш Ростов Великий, – молвил Борис Василькович.

– Золотые слова, княже, – вновь вступил в разговор Неждан Иванович. Он был не только ближним боярином, но и воеводой. – Жаль, что град наш не такой уж и неприступный. Народ волнуется. Худые вести летят быстрее стрелы.

– Еще бы не волноваться. Сколько горя принесли народу татарские орды. Сейчас надо ближе быть к простолюдинам. Одна дружина нас не спасет. Каждый ростовец должен быть готов к отражению… И вот что я думаю. Ханский ярлык на Белоозеро получил мой младшенький Глебушка. Уверена, и туда уже докатился слух о татарах. Конечно же, и там народ не ведает покоя, тем более, без князя сидит. Пора и Глебу быть в своем уделе.

– Пора, княгиня, – твердо произнес Неждан Иванович. Ему уже скоро четырнадцать годков стукнет. Твой-то муж, Василько Константинович, в такие лета и к Калке дружину вел, и на мордву ходил. Самая пора и Глебу Васильковичу встать в челе белоозерской дружины.

– Пора, матушка. Один Бог ведает, что у Берке на уме. Он, ведь, и на Белоозеро может навалиться.

– На том и порешим, – заключила Мария Михайловна.

Оставшись одна, она горестно поджала губы. По щеке ее скатилась неутешная слеза. Глебушка был для нее всё еще малым ребенком, коего она безоглядно любила. И вот теперь придется оторвать его от себя и направить на далекий, холодный север. Именно в Белоозере, в зимнюю стынь, она, княгиня Мария, находилась несколько недель с двухгодовалым Глебом, ожидая исхода битвы на реке Сить. Как тревожно было на ее душе всё это время! Она не находила себе места, и всё молилась, молилась, прося у Господа и пресвятой Богородицы даровать победу русскому войску. А то возьмет Глебушку на руки и говорит: «Тятенька твой беречь тебя крепко-накрепко наказывал. Сберегу, любый ты мой, непременно сберегу. Скоро приедет наш тятенька и молвит: ах, какой славный сынок у меня, как подрос!»… И вот теперь вновь придется Глебушке появиться в Белоозере. Подержать бы еще годок-другой подле себя, полюбоваться желанным чадом, но никак нельзя следовать материнским чувствам. Сыну пора служить Отчизне! Это превыше всего. В лихую годину князь должен быть со своим народом.

Через два дня Глеб Василькович отправился к Белоозеру. Поехал с удовольствием: ему давно уже хотелось выйти из материнской опеки и стать самостоятельным князем. Он давно, не по годам, повзрослел.

– Да хранит тебя Бог! – напутствовала сына иконой Мария Михайловна.