Текст книги "Игра: Дочки-матери (СИ)"
Автор книги: Валентина Никитина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
Уже взрослой девушкой, я писала стихи матери, какие пишут только возлюбленным:
...Я лечу к тебе против ветра.
Нежеланная, но лечу!
Прильну к окошку,
Прижму ладошку,
Спрошу: тепло ли тебе? Светло?
А утром ты встанешь
И первой увидишь:
Дыханьем моим отогрето стекло...
– Мама, мне плохо без тебя! – выдохнуло у меня прямо из души.
– Девочка моя, доченька! – сорвалась Наталья и прижала к себе, – я здесь, я с тобой! Прости мне моё неверие. Я всегда была рядом с тобой и буду рядом всегда!
Я горько рассмеялась сквозь рыдания и закашлялась.
Она вытирала большим кружевным платком мои слёзы, потом обхватила им мой нос: сморкай. Это тоже меня насмешило. Разревелась, дура старая! И, правда, как ребёнок. Возможно, что детская психика этого тела так реагирует на напряжение последних дней.
– А как ты спасла нас от Владыки-то, помнишь? – отвлекая меня от переживаний, радостно заговорила она, – А то сейчас нас уже к постригу бы готовили, всё бы на церковь отобрали... А ты – молодец, какая! Я бы так не сумела с архиепископом и священниками говорить. Так расстроилась, что слова сказать не могла. Аж, в глазах потемнело. Думаю: ладно – я, а девочку-то Господь для чего исцелил? Для умирания в монастыре? И чем это лучше болезни? Тогда уж оставил бы, как прежде – без ума. Душа хотя бы чистой была, чище, чем в монастыре, уж точно!
– А я как поняла, сколько ты трудилась и молилась за меня... Как подумала – это она ради меня от своей жизни, от своего счастья отказалась... Так разозлилась на него! Вот, думаю, нашёл дворянке, вдове погибшего офицера достойную награду: вместе с нищими и калеками монастырский кусок хлеба, да постную кашу выглядывать?
– Ну, что ты доченька, какой кусок? – перекрестилась Наталья, -Нет, нет... Владыка о благе церкви, конечно радеет! Но он же понимает, что я дворянка, да и не бедная. Увидев, как за эти годы я сумела имения в порядке содержать, меня бы сделали настоятельницей монастыря.
– Ага, лет через двадцать... Где-нибудь в Сибири на пустынном месте, чтобы ты со своим трудолюбием сама этот монастырь и построила!
Мы расхохотались.
– А что ты про тайну Казанской иконы ему говорила... Это правда?
– Не спрашивай, ладно? Я архиепископу обещала молчать. И сама забудь.
– А почему ты после исцеления стала такой умной? Ну, стала бы обычной девочкой, а то иногда поглядишь на тебя, и жуть берёт! Обычно ребёнок, как и любой человек, набирается знаний и ума постепенно. А я тебя такой не воспитывала. Я иногда чувствую, что ты как бы... старше меня.
– Я и на самом деле старше. Внутренне конечно, душой. До конца я и сама не понимаю, что произошло. Но почему-то имею знания из будущего времени.
Расскажу тебе один случай.
Женщина увидела на окраине леса молоденькое грушевое дерево. На нём висела только одна груша. Всё лето женщина ходила мимо и ждала, когда эта груша созреет.
Когда осенью она попробовала – груша оказалась очень сочной и вкусной.
Тогда она уговорила мужа пересадить деревце к их дому.
Тот пришёл с лопатой и ломом, и долго мучился, выкапывая его – несмотря на то, что само деревце было небольшим, корни у него были толстыми и длинными. Пока мужчина его выкапывал, повредил многие из его корней.
Посадил он его возле дома и стали они с женой ждать урожая.
Прошёл год, другой, третий... Грушевое дерево росло, но плодоносить перестало.
«Может быть ты ошиблась и я выкопал другое деревце, – спрашивал муж, – а это обычный пустоцвет? Давай я его срублю!»
«Нет, я ела грушу с него. Давай подождём ещё!»
И только на пятое лето, наконец, появились плоды. К осени они вызывали ужас и восхищение всей деревни – каждый плод был с половину дыни! У грушевых деревьев очень хрупкие ветви. Они стали трещать и дерево чуть не разорвало пополам.
Хозяин наставил под ветки деревянных подпорок, чтобы они не обломились от такой тяжести.
«Это что, колдовство? – удивлялись соседи, – таких груш вообще не бывает!»_
Муж с женой той осенью собрали невиданный урожай.
На следующий лето и во все последующие года дерево также приносило плоды, они были очень крупными, но обыкновенными, не как в первый год.
«Дерево перехворало из-за повреждённых корней и пересадки на другое место, – поняла женщина, – оно берегло силы для лечения корней и роста и потому не плодоносило. А потом, отдохнув, дало такой небывалый урожай!»
– Получается, что пока твоя душа хворала, ты не могла жить обычной жизнью, и ум тебе Господь копил год за годом? А потом, отдохнувшей душе сразу подарил много талантов и знаний?
– Не зна-аю, – задумчиво протянула я, – объяснение получается очень уж сказочное. Но у нас ведь всё равно нет других, кроме одного.
– Какого?
– Просто это было вымоленное тобою Чудо!
Наталья рассмеялась.
Она помогла мне разобраться со всякими крючками и шнуровками в одежде, уложила в постель и сама прилегла со мною на край кровати. Мы какое-то время шептались и хихикали, как две подружки, потом незаметно уснули.
***
Утром я проснулась в одиночестве. Тишина и тёплый свет сквозь шторы. Я сладко потянулась – хорошо-то как! Головная боль за эти дни, как-то незаметно прошла. Ничего не болит, тело юное и отдохнувшее...
«Господи! Я не знаю, что ты уготовил для меня в этой новой жизни. Может быть, мне предстоят тяжёлые испытания, не меньшие, чем в прежней. Всё равно благодарю Тебя за подаренные мгновения полного счастья здорового детского тела!»
Опять мысленно представила наставника и позвала: «Батюшка!»
Тишина.
Значит, через время связи с моим духовным наставником нет. Ощущение горькой утраты захлестнуло меня. Понимала, что мой духовный отец здесь ещё не родился. Что там он ещё жив. Но это не утешало.
Смогу ли я и тут найти исповедника?
Потянулась, послала духом клич, как бывало дома, во время исполнения обета:
«Батюшки, святые наставники! Кто-нибудь слышит меня?»
После минуты тишины внутри тихое: «Кто зовёт?»
Облегченно вздохнула.
«Трудно объяснить. Кто? В конце 20-го века от Рождества Христова я исполняла обет юродства. Намного позже, уже в старости, умерла от тяжёлой неизлечимой болезни. Несколько дней назад моя душа воплотилась в тело двенадцатилетней девочки...»
«Аннушка? Что у Казанской иконы исцелилась?»
«Она, – вздохнула я, – видимо настоящую душу Аннушки было уже не вернуть?»
«Слабая была душа, хрупкая – сломалась от невыносимого страха. Твоё появление дало ей возможность вернуться домой. Освободиться от плоти окончательно».
«Кто вы?»
«Отец Серафим».
«Не могли бы мне сказать: для чего меня вернули в жизнь?»
«Никто, кроме Господа не ответит на этот вопрос! Сама смотри, думай, молись. Твой путь».
«Да мне бы просто понять: почему вернули, почему в прошлое, относительно моего времени?..»
«На эти вопросы тебе никто не ответит. В прошлое, может быть потому, что у Бога не так время течёт, как мы ощущаем. В его распоряжении вся Вечность. Помнишь: Я Альфа и Омега... А почему в жизнь вернули, тебе лучше знать. Может быть, уроки какие-то плохо усвоила, а может и наоборот: заслужила жизнь вечную.
Но и эти вопросы не главные. Куда важнее: для чего память о прежней жизни оставили?
Светлого пути, сестра!»
Задумавшись////// поднялась, раздвинула шторы. Балкон, широкий, как веранда. Подбежала к его краю, глянула вниз. Ага, под ним и, правда, что-то вроде веранды на каменных столбах. Стоят плетёные столики, кресла с накинутыми пледами.
Сквозняк со скрипом качнул балконную дверь. В комнату вбежала Даша.
– Выспались, госпожа Анна? Давайте, я помогу одеться! – её косица. разлохмаченная накануне, была туго заплетена и скручена в гульку на затылке. Как у девчушек моего времени, занимающихся бальными танцами, как у моей дочки когда-то.
Она взволнованно вынимала из шкафов одежду и растерянно роняла её на пол.
Я с сомнением глянула на гору платьев, юбок, корсетов, чепчиков, вытащенных ею, без какой бы то ни было системы. Понятно, волнуется!
Прежде хозяйская дочка была тихой и послушной, а какая сейчас стала, никто не знает. Вдруг будет злой и капризной, как рассказывают про других дворянских детей соседские слуги.
– Даша, давай ты будешь называть меня проще, без «госпожи»?
– Мы называли вас Аннушкой, а теперь непонятно, как обращаться. Непривычно.
– Вот Аннушкой и зови. Можно – барышней. Госпожа тут только матушка Наталья.
Нет ли у тебя для меня одежды попроще, чтобы хоть дома в эти корсеты не затягиваться, а?
– Есть! – обрадовано воскликнула она, – вышивальщицы для вас сарафан вышили. Просто страсть, какой хорошенький. Он раньше великоват был, не угадали, сейчас вы, вроде подросли...
Она порылась в ящиках и гордо встряхнула в руках русско-народное... сокровище. Нечто ювелирно украшенное вышивкой, кружевами и бисером.
Надевать такое казалось кощунством. Это должно храниться под бронированным стеклом в музее!
Но я с благоговением одела то, что Даша назвала сарафаном и, впервые в этом веке, с опаской подошла к зеркалу в большой позолоченной раме. Я ведь еще не видела своего нового лица...
Какой сюрприз! На меня из зеркала смотрела Настенька из фильма – сказки. Ну, та, что поливала цветочки на сухом пенёчке, а потом бадейку на голову красавчику надела, и он превратился в медведя.
Мне эта сказка всегда нравилась, я даже дочку Настенькой назвала.
/////////нетперехода
Матушки не было. Сегодня я завтракала, так сказать, одна. Вокруг меня на цыпочках носился хоровод дворни с умилёнными улыбками.
Блюд было слишком много для моей не избалованной изобилием памяти и слабенького детского тела. Такие большие застолья в моей прошлой жизни бывали только по большим праздникам. Но не такие вкусные.
Я наслаждалась пресноводной рыбой, даже в воображении не представляя, что это за рыба и как она называется. Ну, запечённую утку с яблоками я, вроде бы, узнала...
Спросила: «Что это?» – и обломилась. Оказался петух.
После вкуснейшей груздянки с маринованными грибами, салатов, заячьего растягая, пирожков с вареньем... Многих пирожков с большим количеством разного варенья, позвольте уточнить, я чувствовала себя колобком, который не покатится, только потому, что уши помешают – тормозить будут.
Меня с теми же сладкими улыбками продолжали уговаривать скушать что-то ещё, не тронутое на столе.
Я замерла, прислушалась к своим ощущениям... Жадность умоляла послушаться уговоров, но кожа на животе угрожала, обещая треснуть.
Я вздохнула.
– Всё было очень вкусно! Спасибо! Но давайте подождём, пока у меня живот вырастет побольше.
Меня с неохотой и недовольным бормотанием отпустили. За дверью, ведущей на кухню, женский голос причитал:
– Дитятко совсем слабенькое, тощенькое... Без ветра качается... Того и гляди – ножки подогнутся и упадёт...
Да, – мысленно подтвердила я, – запросто подогнутся и вполне возможно – упадёт... Потому, что живот перетянет! И «дитятко» на самом деле качается без ветра – сбоку на бок!
Даша всюду ходила за мной, как привязанная. Пока я спускалась по лестнице, её привычка сторожить каждый шаг больного ребёнка ещё смотрелась нормально. Но ходить следом за мной с растопыренными руками по двору – это уж слишком! В её встревоженных глазах и во всей позе, прямо читалось желание подхватить меня на руки.
– Даша, прекрати! – прикрикнула я на девушку. Та вздрогнула, и, как очнувшись, с недоумением уставилась на меня, – Не пугай меня своими растопыренными руками!
Подумай о том, что так подхватывают на руки годовалого ребёнка, или больного, какой я была прежде._ Девочку – подростка на руках носят только если она сильно поранилась или сломала ногу! И даже тогда я это дело доверю скорее мужским рукам – они сильнее.
Горничная с недоумением осмотрела свою позу встревоженной клуши и прыснула, поняв комичность ситуации.
Мы с ней рассмеялись вместе и девушка расслабилась.
– Я никак не могу привыкнуть. Когда мне доверили ухаживать за вами, барышня, ваше падение было самым страшным кошмаром, который мне снился тогда каждую ночь. Я вздрагивала, в ужасе просыпалась, и руки сами тянулись к ребёнку, чтобы спасти...
Я обняла девушку, положив голову на её плечо.
– Спасибо за воистину материнскую заботу и любовь! Дай Бог тебе самой добрых и здоровых деток, Дашенька! – она успокоилась и обняла меня в ответ.
Погуляв по двору и вдоль хозяйственных пристроек, я напросилась в конюшню, попросила научить меня верховой езде.
Никогда прежде я не садилась на лошадь и всегда завидовала наездникам. Лошадку выбрала молоденькую, золотистую. Не знаю, как эта масть называется. Кличка у лошадки была Златовласка.
Вороной конь, а тем более белая лошадь смотрелись бы с вызовом. Не принцесса, чай! Тем более – не принц, чтоб на белом коне красоваться.
Тут меня ждал крутой облом – когда вывели лошадь из конюшни, она оказалась под дамским седлом. Это мне учиться боком ездить? Досада!
На первый раз меня покатали по двору. Учили забираться и слезать, править вожжами. Вроде немного, но когда шла от конюшни, болели все мышцы, какие только есть.
Даша, было потянулась ко мне, подхватить под руку, но я в упор глянула на неё и она отступила. Пусть сразу привыкают к моей самостоятельности. А то мало того, что служанок и нянек полно, так ещё их привычка опекать меня, как больную, может стать для меня серьёзной проблемой.
Потом целый день знакомилась с домом и его обитателями.
Не раз читала в иностранных дамских романах, как девочки дворянки любили бывать на кухне, где их подкармливала любимыми лакомствами какая-нибудь добрая пожилая служанка или повариха.
Это писательницы с современной точки зрения умилялись, какие их героини были добрые, не избалованные и, вроде как даже демократичные. Ну, конечно: госпожа сама спустилась с олимпа пуховой постельки, а не позвонила в колокольчик, чтобы служанки сломя голову приволокли с кухни всё, что ей только в голову взбредёт! В общем, это были во всех отношениях положительные, до приторности, героини.
Но мне побывать в роли милой «демократичной» девочки тут не удалось – на кухне мне откровенно не понравилось. Да и служанки страшно всполошились, с ужасом замахали руками, и прогнали меня оттуда.
Дышать там было опасно для жизни. Раскалённые печи сжигали весь кислород, и кружилась голова. Женщины и дети-поварята были в легких, насквозь мокрых рубахах.
Ошалевшая, я осталась стоять перед захлопнутой дверью опасного для бедной господской девочки помещения, обозвала мысленно его «адской кухней» и поставила себе на заметку – улучшить всё, что возможно.
Прачечная тоже взывала к моему чувству сострадания, усиливая желание облегчить женский труд.
Больше всего мне понравилось в столярной мастерской, где приятно пахло смолой, стружкой, и вообще всеми оттенками запахов свежего дерева. Я долго ходила по мастерской, трогала заготовки резных ножек для стульев, узорчатые дверцы, похоже для шкафа... Удивилась, что здесь подростки-подмастерья бьют баклуши* для ложек и сами деревянные ложки и миски вырезают. Как-то привыкла представлять, что деревянную посуду изготавливают и расписывают узорами, где-нибудь в Хохломе.
Надолго застряла у рукодельниц: портних, ткачих, вязальщиц и вышивальщиц...
Несколько пожилых женщин жужжали веретёнами – пряли из шерсти тонкие нити. Бабушка в детстве учила меня прясть, но тоньше, чем для вязания шерстяных носков, нити у меня просто не получались – рвались.
Прялки тут были, не такие простые, как у моей деревенской бабушки – резные, с широкой удобной нижней частью, не помню, как называется, ну, на которой сидят. Веретена тоже изящные, с резными верхушками.
Особенно интересными оказались деревянные ткацкие станки. Женщины ловко меняли пальцами нити, вплетая цветные узоры в простое полотно.
Я, как обычный ребёнок приставала ко всем с вопросами. Выясняла названия вещей, деталей станков и инструментов. Меня встречали приветливо, отрывались от работы и терпеливо показывали, рассказывали обо всём.
Сажали меня за прялку и показывали, что нужно делать, чтобы нить была тоньше. Ставили у ткацкого станка и ласково поправляли, не раздражаясь от того, что я спутала им все нити и испортила узор.
Мне не позволили испытывать только огромные тяжеленные утюги. В детстве я видела почти такой у бабушки в деревне. Он был намного меньше этих, но также напоминал глубокую сковородку с крышкой. Крышка с ручкой поднималась, и внутрь его для разогрева насыпались угли.
Меня ласково отстранили от них, говоря что-то вроде: Это трогать нельзя, а то будет «ай» и «бо-бо»!
Было забавно наблюдать, как они старались «незаметно» отвлечь меня от такого опасного места, как гладильня:
– А вот погляди, Аннушка, какие тут у нас есть бусики красивые, ленточки разноцветные... – ласково уговаривали они и, разворачивая за плечи, крутили у меня перед глазами «бусиками» и ленточками как перед младенцем погремушками.
Да, поняла я, настырный, любопытный ребёнок – это всеобщая проблема.
Попросила у Василисы бумагу, карандаши, кисти и краски. Та всполошилась:
– А нету, солнышко! Сичас пошлю в лавку!
Пока посылали кого-то за писчими принадлежностями и красками, я мучила портних. Разглядывала вещи, что они шьют, расспрашивала. Мне охотно показывали.
Принесли просимое, и я села рисовать. Сначала изобразила колокольчик с тремя зелёными листочками на веточке. Потом в том же стиле стала рисовать платье.
– Вот такое платье надо сшить матушке: цветок-колокольчик. Юбка с шестью клиньями из ярко-голубого атласа, лиф темнее, а на плечи – пелерина нежно-зелёного шёлка с золотой каёмкой.
– Аннушка, такое яркое платье можно носить только молоденькой девушке. Матушка ваша вдова. Ей сиреневое или чёрное надо.
– Траур-то давно пора уже снять. У неё радость – дочку Богородица исцелила. Значит – праздник! Ростом она невысокая, но стройная. Вот и сшейте ей платье принцессы из сказки,– я заговорщически приложила палец к губам,– будем маме принца искать. Вот и нужно ей платья принцессы шить!
– Но так сейчас не модно. Простовато. Сейчас банты и много украшений в моде. Платье не приталивают, юбка начинается прямо от груди.
Точно, – подумала я, – у нас этот стиль называется «аля Наташа Ростова». Но он идет только юным, стройным девушкам. А в моё время такое носили в основном одни беременные.
– А вы представьте: стоит толпа толстых коров в широченных платьях стиля «я вечно беременна» с кучей бантов и оборок, – начала я описывать, – и тут появляется худенькая принцесса с серо-голубыми глазами и похожая на полевой колокольчик.
С первого взгляда скромно. А всё богатство в отделке. Вот как вы этот сарафан шили, – показала я на себя, – сарафан – платье простой русской девушки, а вы его превратили в драгоценный наряд, почти в царское одеяние.
Они смеялись, и названию стиля «вечно беременна», и довольные похвалой своей работе.
– К нему надо шёлковые туфельки голубого цвета.
– Нет, нет, подключилась я к обсуждению, – туфельки золотые, а к туфелькам крохотная золотая же сумочка. У мамы есть золотые украшения с сапфиром?
– У принцессы были хрустальные туфельки, – подкололи вышивальщицы.
–Это у Золушки, – отмахнулась я, а у нашей «принцессы» будут золотые!
И группа заговорщиц склонилась над бумагой, обдумывая детали.
***
Набегавшись за день, сама свалилась, как только стемнело. Читать при свечах я не смогла, хотя и нашла библиотеку рядом с кабинетом Натальи. Свечи мерцали, вводя меня в состояние транса, сосредоточиться на книжке не получалось. Понятно – это у меня рефлекс на церковные свечи.
Сейчас бы ещё Псалтырь почитать, – подумала я и... заснула.
Слышала сквозь сон, как зашла Даша и потушила свет.
Из ближнего поместья матушка вернулась через несколько дней, поздно ночью, и я её не видела.
Утром все были напряжёнными и какими-то суетливыми.
– Что-то случилось? – спросила я у Даши.
– Залихватнов, сосед наш бывший по имению, опять свататься приедет. Наталья Алексеевна отказывала раньше, говорила: пока Аннушка больна, замуж не пойду. Вызнал, что ты исцелилась. Едет.
– А что он за человек?
– Имение в карты проиграл. Живёт приживалом у сестры с зятем. Девок дворовых сестры тискает, на охоту ездит с приятелями.
У него один выход – выгодно жениться. Да отцы за него не отдают дочерей. А матушка ваша вдова. Родителей и братьев нет – защитить некому. Он давно, как она овдовела, её обхаживает. Да она боится с ним по миру пойти. И отказать боится. Он с ружьём не раз в нашей роще охотился. Управляющий пытался его усовестить, а он: «Всё – равно всё это моим будет. А будешь лезть, куда не просят – первым выгоню, как женюсь на этой богомолке».
Я закрыла глаза и сосредоточилась. Поймать духовный облик того, кого Даша очень ярко представляла, удалось легко. Держала её за руку и читала суть этого хлыща. Я не обольщалась – я не сильная ясновидящая, но... всё-таки обученная. Наставник не один год меня носом тыкал, как котёнка. Иногда всё же «слышу».
Что ж, как у нас говорили: «опыт не пропьешь!» Поюродствую по старой памяти.
– Одевай меня в лучшее платье... Нет, стой! Чёрное есть?
– Зачем черное-то? – поразилась та.
– Надо! Черную шляпку с вуалью. И розы! Огромный букет, чтобы я едва удержать могла.
Пока она затягивала меня в траурное платье, я вошла в молитвенное состояние. Вспомнила, как сама сравнивала когда-то православных монахов-молитвенников и йогов: «Наши мужики ноги кренделем не сворачивают!»
Мне, для того, чтобы войти в состояние глубокого молитвенного транса, тоже не надо ноги кренделем сворачивать и пальцы скручивать мантрами, как фигами. Включаюсь с ходу, погрузившись в себя, как будто в минутную задумчивость. И никто и ничто меня с него не собьет.
Выпросила у Даши пудру и густо набелила лицо. Действовала я, как всегда интуитивно. Хоть ясновидением со старцами я и не сравняюсь никогда, но обет юродства – это хорошая школа духовной практики.
Сын плотника пятилетний Ванятка с садовником принесли букет красных роз. Мальчик озабоченно ворчал:
– Зачем для матушкиного жениха столько роз срезать? Чай, не принц заморский! А коли ему понравится, что его розами встретили, он как поженится с хозяйкой, да как начнёт розы кажный день требовать?
– А вдруг я розы просила принести, чтобы его теми розами отхлестать?
– У них жа шипы! Они колючие жа! – шёпотом ужаснулся Ванятка, и вдруг, «догадался», – это чтобы он роз потом не требовал?
Даша с садовником захохотали.
Я завязала цветы черной шёлковой лентой, вытащив её из вороха одежды.
Как всегда, когда видишь в духе, телесные оболочки людей расплывались, ореолы вокруг них колыхались, «дышали»... Как коконами, окутывая особыми ароматами и цветами своих хозяев.
Мать сидела напротив крупного самодовольного борова лет сорока на вид. Обернувшись ко мне, она замерла, прервавшись на полуслове, не в силах что-либо сказать.
В траурном наряде с кроваво-красными розами я торжественно вышагиваю по гостиной в сторону гостя. Ловлю его взгляд.
Шаг: Что-то вроде юридической конторы, документы на поместья, деньги, рукопожатие Залихватнова с покупателем...
Второй: перед внутренним взором промелькнули развалины Колизея... (Что это – образ древности, разрухи, войны или просто – Италии?)
Третий: видение игорного дома. Рулетка, карты... карты...
Я изобразила книксен перед гостем, дёрнула за чёрную ленту и рассыпала розы к его ногам.
– Что это? – хохотнул Залихватнов, – Она у тебя всё ещё дура неуклюжая? Да, ладно! От меня нормальных детей нарожаешь.
– Господин, вы слышали о том, что меня исцелила сама Богородица? – с важным видом и суровыми интонациями спросила я.
– Слыхал.
– А вы знаете, что Она мою матушку – богомолицу взяла под свою защиту? Она мне во сне явилась и говорит о вас: «Сегодня к вам придёт вор, игрок и мошенник. Он твою маму ограбить хочет».
– Что ты мелешь? Я жениться хочу на ней. Зачем мне её грабить?
– Вот и Она говорит: «Задумал он матушкины имения продать и уехать в Италию кутить, – гость дернулся в кресле, бросив взгляд на Наталью, (плеснуло паникой «Откуда узнала?!») – Вас с матушкой в нищете бросить задумал. Только не выйдет у него ничего.
Если он на твоей матушке женится, и года не проживёт. Имения продать не успеет. Когда будет ехать к стряпчему с неоформленной купчей, его на дороге разбойники ограбят и убьют». (Страх его нарастал, незримо заполняя приёмную, как тяжёлая вонь). «Вообще, чем больше вреда он соберётся принести твоей матушке, тем более тяжёлое наказание свыше его ждёт!»
Я не хотела вам этого говорить – весть то не добрая. А я не могу быть злой девочкой – Богородица не велит.
Вот, чтобы не произносить вслух дурную весть, я и подала вам знак: рассыпала к вашим ногам... погребальные цветы.
Претендент в женихи позеленел, окинул ошалевшим взглядом моё бледное лицо, траурные одежды, рассыпанные розы с брошенной поверх них черной лентой, громко сглотнул, медленно поднялся с кресла и как сомнамбула пошёл к выходу.
В гостиной звенела тишина. Пожилой лакей, хлопотавшая с цветами на подоконниках горничная, моя Даша и сама Наталья с ужасом смотрели на меня.
– Ну, как я этого бездельника отвадила, – хихикнула я.
– Так ты... Придумала... Разыграла спектакль? – хватая воздух ртом, проговорила, наконец, Наталья.
– А я поверил, – удивлённо сказал лакей и заржал.
– Главное, что и он поверил! – ответила я.
Заглядывавшим в гостиную слугам, Даша рассказала, изображая в лицах сцену: страшилка для жениха. Уморительно изображала мой важный вид, «загробный» голос и раскрытый в ужасе рот взбледнувшего субчика.
Через минуту хохотали все.
Я потихоньку осваивалась. Пробовала блюда, спрашивая их названия. У поварих расспрашивала, как они их готовят. Кое-какие, любимые мною рецепты кушаний подсказывала им сама.
Пошла в мастерскую к портнихам и попросила пошить пару костюмов для верховой езды. Тренировочный и парадный. Ещё заказала сшить костюм дворянского мальчика на меня – надо же и нормально научиться ездить верхом, по-мужски.
Ездить в дамском седле было неудобно, возникало ощущение, что сижу на раме велика боком. Сверзится с лошади на глазах у всех, накрывшись с головой кучей юбок, мне не улыбалось. Потому ещё нарисовала модель типа «юбка – брюки», а сверху решила закамуфлировать их обычной юбочкой, с оборочками.
Побежала на конюшню, поупражняться в верховой езде.
Зашла за угол конюшни, а там... Под навесом лежало сено, а в нём катались колобками штук восемь породистых щенков.
Я растаяла.
Они на меня старательно затявкали, чем окончательно покорили моё сердце. Я упала на сено и стала с ними играть.
Меня потеряли. Искали позвать на обед, не нашли и запаниковали.
Отыскала меня сама Наталья. Увидав на сене спящую девочку, сверху, как шубкой укрытую спящими же щенками, она облегчённо вздохнула. Дремавшая рядом сука подняла голову и слегка вильнула хвостом, мол, я их тут охраняю. Ребенок уснул, играя со щенками, что может быть естественнее?
Умиленная мамочка позвала конюха Антона, чтобы тот отнёс девочку в спальню.
4 глава. Опыты руководства
Часть 4
Опыты руководства
За ужином матушка рассказала о том, что в письме управляющий из Орловской губернии жалуется: молнии опять убили двух крестьянок на поле. Это вечная беда поместья. Крестьяне бегут, говорят место дурное. У многих болит голова, а как перевезут их в поместье мужа, вся боль проходит.
– Это недалеко от Курска? – спросила я.
– Да, близко. Даже ближе к Курску, чем к Орлу.
А я вспомнила, что Курская магнитная аномалия начинается в Орловской области и проходит через Курскую и Белгородскую.
– Мама, молнии бьют в землю, если в ней много железа, и оно не глубоко залегает. В нашем поместье месторождение железа и очень богатое. Его разрабатывать необходимо. Только мы сами не справимся, оно расположено аж на три губернии. У императора помощи надо просить, заводы по переработке металла строить...
Наталья слушала меня, и глаза её наливались тревогой. Она махнула рукой на слуг, которые прислуживали за трапезой, и выставила их за дверь.
– Молчи, – побледнев, снизила голос она, – если это правда, то про железо молчать надо! Заставят подписать бумаги о продаже имения за копейки, а то и убьют!
– Это точно! – задумалась я, – Тогда тебе надо срочно искать мужа с влиятельными родственниками.
– Кому нужна немолодая уже вдова,– махнула она рукой, – Влиятельные, они тоже сук по себе рубят, родовитых да богатых девушек подыскивают. И в жены даже юных девушек подыскивают с большим разбором. Чуть ли не с самого рождения договариваются.
– А ты и есть богатая, хоть и вдова, только твое богатство ещё в земле лежит. Железо стратегический металл, это оружие для войск, в первую очередь. Нет, матушка, без помощи императора не обойтись. Для того чтобы его разрабатывать без опаски, в этом веке нужен крепкий мужчина, близкий к престолу. Женщине одной не справиться.
– В этом веке? Как будто в других веках было по-другому.
– В прошлых веках не было, может в будущем будет.
– Когда рак на горе свистнет, тогда женщина будет верховодить в России, – засмеялась Наталья.
– Не скажи. А царевна Софья, Елизавета I, Екатерина II разве не женщинами были? Вот ты, например, два больших поместья в своих руках держишь, а Залихватнов своё по ветру пустил. Ум Господь вкладывает и от пола это не зависит.
И я тебе буду помогать, матушка. Только ты не отмахивайся, что я маленькая. Сама видишь – в меня ум и знания Господом вложены. В том, что я знаю наверняка, доверяй мне, не подведу.
– Да вижу я. Ты уже второй раз спасла наше достояние. Владыка Казанский, хотя бы о церкви радел, не о себе. А женишок этот не только людям – себе пользу принести не может.
Аня, а если я орловское поместье на тебя перепишу? Раньше на тебя нельзя было имущество записывать, а теперь ты уже не больной разумом ребёнок. Это ведь наследство от твоего отца. И приданное тебе будет, и сама проблемы с ним решить сможешь, когда замуж выйдешь. Тут подождать-то осталось несколько лет, как подрастёшь.
– Не спеши переписывать. Дела с месторождением нужно решать быстрее, а мне до невесты ещё дорасти надо. Сейчас важнее найти хорошего мужа тебе, а это значит – ты должна и без железа выглядеть богатой и привлекательной как невеста. Надо в свет выходить – осенью на балах ты должна блистать.
– А как же ты? Вдруг новый муж тебя бесприданницей оставит?
– Так я же говорю «хорошего мужа» искать надо, а не сволочь, – мы рассмеялись, – Если ты в свете поднимешься, мама, то и мне легче будет мужа выбирать. Ты только меня с замужеством не торопи.
– Ну, вот, как быть: если рассказать о месторождении, то, как раз, сволочи на него и слетятся. А если молчать, то серьёзные мужчины на меня внимания не обратят. Особенно сейчас, после недавней войны-то: мужчин мало, а вдов и молоденьких девушек, что подросли за послевоенные годы – хоть косой коси!
– Ну, это мы ещё посмотрим, как не обратят! Ты главное ищи любимого человека, того, кто ближе душой. Вот если он тебя полюбит, а родня будет против твоей бедности, по сравнению с ним, тогда и откроешься. Пусть сюрприз будет!
