Текст книги "Государи и кочевники"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Сорок дней пребывал отряд Тедженца на краю пустыни. Днём джигиты охотились на джейранов и варили в большом закопчённом казане ярму, иногда плов, по вечерам собирались у костра и вспоминали о своих близких. Далеко занесла судьба тедженцев. И не понять им – отчего так несправедлив человеческий рок. Вместо того, чтобы жить в мире, заниматься хлебопашеством и ремёслами, рыскают они по пескам и горам, нападают на своих же соплеменников. Стыд гложет сердце, тоска разъедает душу, но попробуй уйти от Хива-хана! Разве есть такое место на земле, где бы не достали его руки?! Так думали и говорили в отряде Тедженца. И сам он думал об этом, но не высказывал своих горьких мыслей. Частенько вспоминалась ему последняя встреча с Махтумкули-сердаром, вспоминался разговор о своём государстве – вольных, независимых туркмен. Но и сейчас, как и тогда, он не верил, что можно победить Хиву и Тегеран, вырваться из пут всесильных владык Востока…

На сорок первый день, когда уже осень мела из Каракумов хлёстким ветром, а воины устали ждать «посланника», в Шах-сенем прибыли хивинские купцы с Гургена и с ними Курт.

– Ну, говори, с чем приехал, онбаши? – нетерпеливо спросил Тедженец.

Курт распорол полу халата и извлёк свёрнутый десятикратно бумажный лист. Тедженец не умел читать, но желание узнать, что ответили иомуды, было так велико, что он приказал привести учёного муллу. Пока за ним ходили, онбаши рассказывал о своих странствиях: о том, как отыскал Махтумкули-хана, как угощали его и расспрашивали обо всём, что творится в Хиве. Наконец с миром и добром выпроводили его и велели передать Тедженцу, чтобы на помощь иомудов Хива-хан не рассчитывал, а подумал бы о том, как сберечь свой гарем. Слушая, Тедженец догадался: если он о таком рассказывает, значит, и в письме написано то же. И если привезёшь плохое письмо Худояр-бию, а он-то знает о твоих связях с иомудами, не снимут ли голову с плеч? Когда привели муллу, Тедженец увёл его к себе в кибитку, где кроме них не было ни души, и велел зачитать послание.

«Хива-хан, нечестивый пёс и пожиратель прахов, – говорилось в письме, – можно ли рассчитывать на того, кого ты убивал и грабил, чью кровь пускал по высохшему Узбою и река несла в берегах эту кровь? Ты грозил, что придёшь к нам и заберёшь всех наших девушек к себе в гарем. Побереги своих, ибо наши джигиты с вожделением смотрят на твоих красавиц. Ты отобрал у нас двадцать тысяч верблюдов. Ныне наши джигиты занялись подсчётом – сколько верблюдов у тебя в ханстве, хватит ли их нам? Ты просишь, чтобы мы подняли карающие мечи ислама против урусов. Знай, нечестивый пёс: море Каспийское принадлежит урусам, а мы кормимся из этого моря. Будет проклят тот аллахом, кто поднимет меч на своего благодетеля. Урусы сорок лет гостят на берегах иомудских, и не было случая, чтобы русский убил туркмена, а туркмен – русского. Поистине, это бесподобно и поучительно…»

– Хватит читать, мулла-ага, – сказал Тедженец. – У меня нет желания слушать дальше.

– Проклятье их роду, – заверещал побледневший мулла. – Они ещё не знают силу Хива-хана!

– Идите, мулла, спасибо за помощь, – поблагодарил Тедженец, чувствуя, что его шеи коснулся нож и сейчас перережет её. И едва мулла вышел из мазанки, Тедженец позвал онбаши Курта.

– Братец, – уважительно произнёс Тедженец, – ты привёз страшную весть. Сейчас мулла пошёл в сторону крепости. Иди подстереги его и убей: он унёс тайну этого письма…

Онбаши насупился, ощупал ножны и быстро удалился. Утром муллу нашли зарезанным, а Тедженец велел джигитам садиться на коней. Он спешил к Худояр-бию и благодарил судьбу: «Как хорошо, что нашёлся один учёный человек! Не будь его, я передал бы письмо, не читая, и потерял бы голову». Через несколько дней, вернувшись в Хиву, Тедженец пришёл к Худояру и доложил:

– Мы послали к ним человека и ждали сорок дней. На сорок первый день наш человек вернулся с пустыми руками. Иомуды не приняли его и не пожелали с ним говорить.

– Где тот человек, который ездил к ним? – рассвирепел Худояр. – Приведите его ко мне.

– Сердар, этот человек, боясь гнева его величества, бежал от нас.

Глаза Худояра налились кровью, руки сжались в кулаки. Но нет, Тедженец слишком хорошо знал своего сердара: он не пойдёт с пустыми руками к хану, ибо знает, что и ему несдобровать. Подумав, Худояр-бий сказал:

– Будем считать, юзбаши, что ваш посланец убит иомудами.

– Да, сердар, это могло произойти.

Худояр-бий больше не стал выспрашивать Тедженца – не до этого было. Юзбаши, входившие в его подчинение, сидели на корточках у двери и терпеливо ждали, когда он позовёт их. Каждому в отдельности он давал распоряжение: одному ехать в одну сторону, другому – в другую, но все должны были поднимать, ополчать, вооружать хивинцев-дехкан против неверных русских, которые, по последним сведениям, выступили из Оренбурга и продвигаются к Хиве. Тед-женцу Худояр-бий велел держать свою сотню наготове и ждать его распоряжения.

От Худояра юзбаши поехал к соботу [20]20
  Собот – крытый базар.


[Закрыть]послушать новости. Здесь, в крытом базаре с его муравьиными разветвлениями, где не менее трёх сотен лавок, мастерских, кузниц и прочих вместилищ, можно было услышать всё, что угодно. Едва Тедженец сел на скамеечку сапожника, как сразу же услышал:

– Говорят, дорогой юзбаши, не сегодня-завтра на войну отправляетесь? Урусы, если верить слухам, уже двинулись сюда четырьмя отрядами, в каждом по тысяче казаков…

В другом месте на потёртом коврике брадобрея под острой бритвой шли толки, что Аллакули-хан, дабы не отдать Хиву на разорение, хочет вернуть Перовскому всех пленных. Брадобрей сокрушался: зачем беспокоить невольников – ведь они почти все приняли мусульманскую веру…

В чайхане, где Тедженец сел, чтобы «очистить» палочку шашлыка и запить бузой, шли самые несуразные разговоры о том, что англичане дадут Хива-хану для войны слонов, взятых у индийского раджи; о том, что урусы запросили большой выкуп за голову Бека-Черкаса, отрубленную в Хиве сто лет назад… Тедженец услышал многое, но понял лишь одно: война надвигается, и скоро придётся идти в поход.

Дальнейшие события развивались с невероятной стремительностью. Через день во дворец хана приехали лазутчики из кайсакской степи и донесли: урусы перешагнули Эмбу и приближаются к Чинку. Передовые отряды урусов замечены у озера Чочка-кель. И тогда опять в Хиве, как в былые дни, когда ханское войско собиралось в поход, затрубили карнаи и на главный мейдан ко дворцу со всех сторон стали съезжаться конные сотни.

ПО ТУ СТОРОНУ ЧИНКА

Войско под предводительством Атамурада-кушбеги разрозненными отрядами входило в кишлаки, пополнялось всадниками. Увеличивался и тяжелел обоз из множества навьюченных верблюдов и гружённых большеколесных арб. Ханские нукеры присоединяли всех, кто имел коня и мог сидеть в седле, забирали всё, что могло пригодиться в длительном походе. Пока ещё не торопясь, с остановками в пять-шесть дней, хивинцы прошли Куня-Ургенч, Мулла-Турум и Тайлы. Затем был утомительный переход по диким необжитым местам, где царствовали болотные птицы и комары. В конце концов достигли поселения Яман-Минг-йылкы. Здесь кушбеги повелел оставить верблюдов с кладью и арбы. Воины запаслись в дорогу самым необходимым: набили торбы чуреком и жареным мясом – кавурмой. Впереди лежал Чинк, или, как именовали его урусы, Усть Урт – плоскогорье, через которое шли все дороги и тропы из России в Хиву.

Боевая сотня Тедженца ехала впереди, рядом со свитой Худояр-бия. Сердар полагался на туркмен более чем на кого-либо: они были храбры и исполнительны. К тому же тедженцы восседали на красавцах-скакунах ахалтекинской породы. В быстроте им уступали приземистые кайсакские лошадёнки. Сердар гордился текинской сотней и, конечно, рассчитывал, как только покажутся впереди русские казаки, послать её в бой.

Продвигаясь на север, войско незаметно поднималось всё выше и выше. С плоских высот Чинка уже хорошо проглядывались неохватные просторы кайсакских степей. Чуть приметно в синем небе вился дымок оставшегося позади селения и, словно осколки разбитого зеркальца, сверкали на солнце небольшие степные озёра. Там, внизу, было ещё тепло, а здесь бил в лицо холодный ветер с каменной крошкой. Здесь впервые Тедженец забеспокоился, что наступает зима и каждый новый день будет всё холоднее и холоднее. Ночью остановились в небольшой разрушенной крепости. Жилые постройки из камня давно были брошены людьми. На стенах сохранились лишь следы дыма. Видимо, здесь нередко останавливались купеческие караваны по пути в Хорезм и обратно: люди разжигали костры прямо в заброшенных комнатах. Посреди крепостного двора виднелся колодец. В нём хивинцы нашли хорошую, малосолёную воду и принялись наполнять баклажки и поить из кожаных вёдер лошадей. Стены крепости к тому же защищали от холодного северного ветра – это немного радовало воинов. Радость, однако, была преждевременной. Чем глубже люди погружались в ночь, тем холоднее становились крепостные камни, тем холоднее становился весь Чинк – один огромный камень на макушке планеты. Собранный сушняк в крепости и вокруг неё сгорел в кострах задолго до рассвета. Вторая половина ночи показалась для Тедженца сущим адом. Сколько ни кутался в тёплую хивинскую шубу, к телу пробирался холод. И вообще за свою жизнь Тедженец никогда не видел таких холодных ночей. А ведь пока что не было снега. Что же будет дальше?! Как урусы живут в такой холодной стране? Они живут севернее, у них ещё холоднее.

Тревога лишала сна, а бесконечные ворчания джигитов, которые жаловались на собачий холод, раздражали Тедженца.

– Эй вы, ишачье отродье! – вскричал он. – Вы мёрзнете, как мыши, при первом дыхании чужого ветра. Что с вами будет, когда урусы пошлют на вас буран?!

Воины на некоторое время умолкли. Но едва юзбаши стал засыпать, опять послышались проклятия урусам и их холоду.

– Ишачье отродье, а ну встать! – вскочив, закричал Тедженец. – Давай – за хворостом, разжигайте костры, если вас не греет собственная кровь!

Воины, кутаясь в чекмени (хивинскую шубу имел не каждый), отправились за стены крепости. Спустя час вновь загорелись костры, и люди, пододвинувшись к огню, уснули, уткнувшись в колени или свернувшись калачиком.

Тедженец наконец-то тоже уснул. Но сон его был недолгим. Он проснулся от беспокойного ржания лошадей и подумал, что тихонько подкрались и напали урусы. Он уже хотел поднять тревогу, и лишь выдержка остановила его от глупой выходки. Ещё раз прислушавшись к беспокойному ржанию коней, он догадался – скакуны тоже мёрзнут и хотят согреться. Он выбрался наружу и подошёл к своему Мелекушу. Скакуна била дрожь. Увидев хозяина, конь коротко заржал и забил копытом о камень. Тедженец похлопал его по крупу, прижался к шее, отвязал и повёл в помещение, к костру. Прежде чем ввести скакуна, он вновь поднял на ноги джигитов и велел спасать своих лошадей от холода. Ругательства и ржание коней смешалось, и всё это стало похожим на панику. На другом конца двора выскочили из келий слуги самого кушбеги, кто-то выстрелил, и открылась такая стрельба, словно в крепость ворвались русские и началась война. Прежде чем разобрались – что могло быть причиной паники, прошло немало времени. А тут рассвело, взошло тёплое солнце, и Атамурад-кушбеги дал команду – в седло.

И в этот день ехали по возвышенности, переваливая через бугры и съезжая в каменистые лощины со следами весенних потоков. Наверное, по весне здесь– раздолье: журчат ручьи и пьют сточную пролившуюся с небес воду джейраны. Но сейчас по косогорам не шумела вода, не было ни зверей, ни птиц. Над Чинком клочьями летели серые тучи, и ветер ударял в лицо, обмораживая нос и щёки. Уже подъезжали к Чагану, когда пошёл снег. Сухой и колючий, он подхватывался ветром и носился по плоскогорью, словно белый шайтан. Съехав на песчаную равнину, всадники пришпорили коней и спустя час остановились в Чагане. Здесь узнали, что урусы заняли крепость Таш-Кала в урочище Ак-Булак возле кабаньего озера.

Тедженец на этот раз ночевал в кайсакской юрте. До полуночи в ней горел очаг и было тепло. Вместе с ним было ещё несколько юзбаши. А простые джигиты – кто где. Некоторые нарезали камыша и поставили шалаши. Спрятались в них от снега. Другие облюбовали стога сена. Лошадей загнали в агилы и укрыли кошмами, раздобытыми у чаганцев. Впервые Атамурад-кушбеги выставил вокруг селения посты, ибо русские были совсем близко.

Утром кушбеги, осведомлённый подробностями о продвижении оренбургских казаков, принял решение. Сам он с половиной войска двинется на запад, к морю, поскольку оттуда грозит опасность не менее, чем с Эмбы, а Худояр-бий останется с тремя тысячами конников здесь. Худояр тотчас собрал своих юзбаши в белой юрте здешнего бая. Шлёпнув несколько раз лисьим треухом о сапог, чтобы стрясти налипший снег, он довольно засмеялся:

– Зима для всех холодна. Вот Кочкар-бай говорит, что и русским приходится туго. В Таш-Кала добрался только небольшой отряд, а другие урусы, с пушками, застряли на Эмбе. Половина верблюдов у них подохла!

– Аллах всемилостив, – послышалось несколько голосов.

– Сердар, – спросил Тедженец, – а сколько урусов в крепости?

– Мало, юзбаши. Полтораста линейных солдат и семьдесят казаков. У них сорок повозок. Но крепость хорошо укреплена, надо напасть внезапно. Ты возьмёшь свою и ещё две сотни и нападёшь перед рассветом.

– Ваша воля, сердар, – удовлетворённо отозвался Тедженец.

Вечером три конные сотни выступили из Чага-на и подались на север, к кабаньему озеру. Кони шли тяжело, проваливались по самую грудь в снег. Пустили вперёд верблюдов, целое стадо – их прихватили попутно. Они шествовали, приминая снег, после них лошади шли спокойно и норовисто. К тому же верблюды, шествуя впереди, как бы прятали за собой всадников. В полночь подошли почти к самой крепости, но русские даже не выказали никакой тревоги. Тедженец остановил отряд возле кабаньего озера и приказал воинам не отпускать верблюдов – пригодятся. Тут же отправил он на разведку трёх всадников. К рассвету они вернулись и доложили: крепость обнесена не очень высоким дувалом, казарма охраняется часовыми, а лошади на заднем дворе – к ним подойти легко.

– Это хорошо, – потёр ладони Тедженец. – С соизволения всевышнего, мы возьмём у них лошадей. Без лошадей они далеко не уйдут.

На рассвете, когда единственный русский пёс, который беспрестанно тявкал на косорогую луну, уснул, хивинцы почти бесшумно подъехали с тыла, сняли часового и ворвались в конюшню. Русские солдаты ещё и не успели понять, что происходит, а их лошади все до одной были угнаны в степь. Началась беспорядочная стрельба и угрожающие крики, но это только развеселило Тедженца.

– Зачем они кричат, эти свинопасы? – сказал он возмущённо. – Мы взяли только их лошадей, но раз они угрожают, то мы заберём и их самих!

Зная, что теперь у русских нет ни одной лошади, хивинцы повели себя нагло. Они всем отрядом, гоня впереди себя верблюдов, подъехали почти вплотную к стенам Таш-Калы, и один горластый онбаши прокричал:

– Эй вы, дети свиней! Всё равно вам теперь не выбраться отсюда. Сдавайтесь на милость льва гор и пустынь, отца победителей, побеждённых и тех, которые будут побеждены!

Никто не отозвался, лишь прогремел одиночный выстрел и пропела шмелём пуля. Затем пригрозили по-киргизски:

– Убирайтесь прочь, нечестивцы! Русский царь– милосерден, но коли прогневите его, оставит вас корчиться в снежном поле. Лучше сдавайтесь – нас в тысячу раз больше!

Хивинцы с удивлением выслушали ответ и подивились: почему за русского царя сражаются мусульмане? Тедженец вспомнил о письме иомудов и подумал: «Оказывается, много мусульман перешло к русским. Оказывается, есть что-то сильнее веры!» Он велел прокричать киргизам, чтобы уходили от урусов – и аллах простит им содеянные грехи, но оттуда, из крепости, понеслись грубые матерные слова.

– Вперёд! – воскликнул озлобленно юзбаши. – Мы заставим их плакать у нас в ногах! Вперёд, вперёд, у-рр!

Напирая на верблюдов и размахивая саблями, хивинцы приблизились к стене и воротам, и тут случилось неожиданное. Ворота распахнулись, и со двора с винтовками наперевес и с криками «ура» выскочили русские солдаты. Ловко лавируя между верблюдами, они бросились на всадников Хивы в штыковую атаку и не только отогнали хивинцев, но и поснимали с лошадей не менее пятидесяти человек. Отряд Хивы отступил, а русские, не теряя времени, загнали «осиротевших» верблюдов к себе во двор. Отъехав на версту, Тедженец, ругаясь, слез с коня, снял с себя шубу, халат, рубаху и позвал лекаря. На плече Тедженца алела кровью рана. Русский солдат штыком едва не ткнул ему в сердце – еле успел увернуться.

– Проклятые свиноеды, пожиратели сала! – ругался Тедженец, в то время как лекарь шептал, быстро-быстро шевеля губами, и прикладывал к ране квасцы, чтобы остановить кровь. Затем он приложил к плечу снег и обмотал тряпкой.

Тедженец увёл отряд за кабанье озеро, в Чаган, и там устроил ночлег. На другой день подошли ещё три сотни конников Худояр-бия. Выслушав раненого юзбаши, сердар побранил его за неумные действия:

– С соизволения аллаха, надо было нападать сразу на людей. Но если вы взяли у них коней, то надо было ехать дальше, ибо русским ничего не остаётся, как сдаться на нашу милость!

Во второй половине дня, когда поутих ветер и немного пригрело солнце, хивинцы двинулись на север, не тронув Таш-Калы. Спешили встретить основные силы Оренбургского войска. К вечеру небо очистилось от туч и стало синее моря. Солнце присело на краю белой бесконечной кайсакской равнины. Алое зарево залило снег, словно кровью. Впереди, над равниной, кружились, садились и взлетали стервятники. Птиц было так много, что казалось, они слетелись сюда на кровавый пир. Когда конники подъехали ближе, то увидели множество подохших верблюдов. Запорошённые снегом трупы животных валялись с разодранным до кишок брюхом, некоторые были без ног. Оглядывая брезгливо падаль, Тедженец догадался, что верблюды пали от бескормицы и мороза. На некоторых были русские пеньковые верёвки – значит, эти верблюды из каравана Перовского. Тедженец не мог понять, отчего многие животные без задних ног.

– Вах-хей! – удивился недогадливости своего юзбаши Худояр-бий. – Разве не видишь, что ноги отрезаны саблями? Это голодные русские казаки постарались…

И Тедженец понял, что один из русских караванов дошёл до этого места, потерял часть верблюдов и спешно возвратился назад.

Ночью хивинцы достигли урочища Хатаб и здесь узнали о злой участи урусов. По сведениям кайсаков, генерал Перовский потерял в снегах до десяти тысяч верблюдов, и многие его солдаты поотморозили ноги и руки. Всё русское войско возвратилось на Эмбу: по слухам, генерал хочет дождаться весны, а потом двинуться к Хиве с новыми силами. Худояр-бий дал отдых своим сотням до рассвета и пустился догонять урусов.

Днём хивинцы неожиданно натолкнулись на встречный караван. Навьюченных верблюдов сопровождало с полсотни казаков. Худояр-бий, не задумываясь, приказал захватить караван неверных. Конники, дико вопя и размахивая саблями, кинулись с двух сторон, отогнали казаков и захватили, по подсчётам Тедженца, пятьсот тридцать восемь верблюдов. Семерых казаков взяли в плен, среди них был прапорщик – калмык Аитов.

– А, сатана, – злорадно ухмыльнулся Тедженец и приставил нож к горлу калмыка. Потом отвёл лезвие и сорвал с полушубка прапорщика погоны. Когда подъехал Худояр-бий, Тедженец пояснил: – Сердар, вот, оказывается, откуда берётся сатанинское племя– от калмыков! Они изменяют своей вере и становятся погаными шайтанами.

– Куда едешь? – вежливо спросил Худояр-бий.

– В Хиву еду, – ответил, не моргнув, Аитов. Он понял: если сейчас растеряешься, то его, наверняка, убьют и оставят на съедение птицам.

– Ты изменил своему генералу? – догадался Худояр-бий. – Поистине, ты сатана!

– Нет, господин, – хладнокровно отвечал прапорщик. – Я верен своему генералу. Я еду в Хиву на переговоры с самим Аллакули-ханом. Я – посланник Перовского.

Хивинцы, обступив пленника, рассматривали его с недоверием. Худояр, подумав, пожалел, что напал на караван. «Может быть, Хива-хану было угодно, чтобы мы не тронули посланца? Но слава аллаху, сам посланец живой – значит, нам ничего не грозит». Худояр задумался, посмотрел на Тедженца, который тоже был немного растерян, и сказал:

– Юзбаши, ты второй день жалуешься на свою рану. Повелеваем тебе взять этого свиноеда и отвезти к великому хану.

– Ваша воля, сердар, – живо отозвался Тедженец. Ему и в самом деле было тошно от укола русского штыка. Рана ныла и чесалась, а лекарь только и делал что прикладывал снег и приговаривал: «С соизволения всевышнего всё пройдёт!»

Двинувшись в обратный путь, Тедженец ехал рядом с пленным посланником и донимал его расспросами.

– Говорят, твой народ был на службе Чингис-хана, зачем теперь вы живёте среди урусов?

– Мы бросили землю ойратов и подались к Волге, чтобы уберечь свой народ от гибели, – неохотно отвечал Аитов. – Если б не ушли, то теперь бы нас давно не было.

– А урусы вас не убивают?

Аитов ухмыльнулся и ничего не ответил. Тедженэц понял, что задал вопрос неподходящий: на плечах Аитова – русские погоны. Однако многое было непонятным, и Тедженец не отступал:

– Чем вы угодили урусам?

– Мы попросили защиты у русского царя и теперь живём под его покровительством.

– Вы потеряли волю, калмык, – с упрёком сказал Тедженец.

– Да, это так, – согласился Аитов. – Мы потеряли волю. Но мы обрели надежду на существование. Мой народ гол и голоден, но над ним не висит острие меча. Он спит спокойно.

– На голодный желудок всегда хорошо спится, – засмеялся Тедженец. – Это я знаю. Но я всегда мечтаю перед сном сытно поесть. Значит, мне с урусами не по пути. Я лучше сдохну в седле вот от этой раны. – Он притронулся к плечу и скривил губы.

– Кому что, – отозвался со вздохом Аитов. – Но ты, юзбаши, зря калмыков не вини. Не они одни приняли русское подданство. Многие народы предпочитают: лучше жалкое существование, чем кровавая смерть. Разве твои соплеменники – туркмены Мангышлака – не за урусов? Разве они не подданные ак-падишаха? Да и Кият просится к урусам.

Тедженец промолчал и стал думать о письме атрекцев. «Море Каспийское принадлежит урусам, я мы кормимся из этого моря». Аитов, видя, что конвоир призадумался, заговорил ещё увереннее:

– Теперь все народы восточного и западного берегов Каспия служат русскому царю. Знатных людей государь жалует. Многих в офицеры произвёл, а кое-кто и генералами стали. Об Айчувакове слышал? Этот хан за то, что орду свою в руках держит и царю тем самым помогает, генеральский чин получил.

– Кият и другие иомудские ханы тоже в генералы просятся? – спросил Тедженец.

– А как же! – заверил пленник. – Если царь примет иомудов к себе, то главного хана генералом сделает, а его приближённые офицерами станут.

– А народ кем будет?

– Ай, народ везде остаётся народом, – небрежно пояснил Аитов. – Землю пахать, хлеб убирать, из ружей стрелять – вот дело народа. Раб рождается рабом и повинуется своему хозяину. Сколько у тебя рабов?

Тедженец с любопытством взглянул на калмыка, усмехнулся и покачал головой. О каких рабах спрашивает этот нечестивец? Зачем воину рабы? Если он берёт в поле врага – продаёт его за хорошую цену его родственникам или в Хиву узбекам. Аитов словно угадал мысли юзбаши.

– Хотя… зачем тебе рабы? Ты ведь воин. Вся жизнь твоя в седле. Но скажи, юзбаши, разве ты не хотел бы в старости иметь своих рабов, которые бы делали для тебя всё, что ты пожелаешь? Хотел бы, конечно, по глазам вижу. Но ты никогда не удержал бы их при себе. Силы мало, да и законы иные у твоего племени. А сделаешься русским подданным – царь тебе даст права крепостника. Богатым станешь…

Тедженец слушал офицера-калмыка и соображал: сколько даст за него Хива-хан? Настоящий он посланник белого генерала или врёт? Вах, если бы он оказался не тем, за кого себя выдаёт! Тогда бы Тедженец получил за него хороший подарок.

– У тебя, калмык, должно быть письмо от твоего генерала к Хива-хану. Покажи это письмо! – потребовал юзбаши.

Аитов вздрогнул, но тотчас взял себя в руки и заверил:

– Есть письмо, не беспокойся. Когда приедем к хану, тогда и отдадим ему.

– Ты мне покажи, калмык. Я не возьму, – опять потребовал Тедженец.

– Ай, юзбаши, разве ты не знаешь, где берегут тайные письма? – недовольно проговорил Аитов. – Не могу же я раздеться на таком морозе!

Тедженец успокоился, но не надолго. Поглядывая на прапорщика, он всё больше и больше уверялся в мысли, что калмык гнал верблюдов в Таш-Калу, а когда попался, то назвал себя посланником, чтобы продлить себе жизнь. «Но разве не знает этот нечестивец– какая кара его ждёт во дворце Хива-хана? Поистиие, он дурачит самого себя!» Когда остановились на ночлег в заброшенной крепости на возвышенности Чинка и опять грелись у костра, Тедженец не удержался от соблазна.

– Поистине, огонь – творение аллаха, – сказал он, снял с себя шубу и сел на неё. Затем обратился к Аитову: – Хей, калмык, сними-ка полушубок, чтобы не изжариться.

– Спасибо, юзбаши, мне не жарко, – спокойно отозвался Аитов.

Тогда Тедженец заговорил в приказном тоне:

– Сними полушубок и дай сюда, калмык!

Аитов насторожился. Тедженец кивнул джигитам, и те мгновенно стащили с прапорщика полушубок. Взяв овчину, юзбаши ощупал её всю, ища письмо, не нашёл и приказал снять с калмыка сюртук. Тоже ничего не нашёл. Сняли с прапорщика сапоги, портки, рубаху, оставили в чём мать родила – письма не нашли. Аитов скулил и приплясывал возле огня, а Тедженец радовался, как ребёнок.

– Значит, нет письма, а? Нет письма, шайтан?! Вот теперь ты будешь моим рабом. Я возьму за тебя с Хива-хана тысячу динаров. Давай-ка побыстрей одевайся, шайтан. Если простудишься и умрёшь, я не получу ни одной таньги. Теперь я должен тебя беречь больше, чем самого себя!

После полуночи, когда джигиты стали засыпать, Тедженец приказал сторожить калмыка. И, чтобы тот не вздумал сбежать, собственноручно связал ему руки и ноги. Утром Аитова посадили на верблюда, и отряд Тедженца двинулся по пустынному холодному плоскогорью в Хиву.