Текст книги "Государи и кочевники"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

– Ну, я…

– Не твоих ли рук дело? Мать сказывала мне, что ты грозил ему.

– А хоть бы и так. Нешто прощать ему, гаду!

– Да ты что, сволочь! – крикнул, давясь от злобы, отец. – Да понимаешь ли ты, что натворил!

– А не ты ли ему, батя, всё время собирался глотку перерезать и в Волге утопить! Чего уж там…

– Санька! – позвал отец. – Вставай быстрее! Никитушка, соберись! Эх, дурак бестолковый! И в кого ты уродился! – Это уже относилось к Михайле. – Или ты не знаешь, что мстить смертно будут! Догадаются сразу. Поднимай, сукин сын, батраков, пущай берут ружья да бегут охранять лабазы. Багиров ждать не станет – сейчас же кинется!

– Не бойся, папаня, – с гонорком отозвался Михайла. – Вся дворня там. Не дадут в обиду.

Тут же он лёг и уснул, не интересуясь, чем же кончится дело. Вскочил перед самым утром как ужаленный: услышал крики и ружейную стрельбу.

– Санька, через ворота лезут, гляди! – шумел отец. – Бей, не зевай. Мотря, сбегай Мишку разбуди. Пусть ружьё берёт!

Михайла понял, что на подворье налетели «багировцы». Схватив ружьё за печью, он сунул в оба ствола патроны и, как был в рубахе и подштанниках, выскочил во двор. За воротами матерились и стреляли. Отчаянно лаял пёс. Проснулись и захрюкали свиньи, закудахтали куры. Недолго думая, Михайла выстрелил прямо по воротам и закричал:

– Никита, садись на лошадь, скачи к Тимирязеву. Пусть солдат пришлёт!

– Ну, Герасимов, берегись! – пригрозили с улицы, и вооружённая толпа удалилась.

– Мстить теперь будут, – подавленно вымолвил отец и направился в дом. – Ох, сынки мои, как они мстить будут! – Он схватился за голову. – Придётся тебе, Миша, расплачиваться. Теперь – война. Или они нас, или мы их.

– Ничего, папаня. Надо будет, расплатимся. Но ведь и они перед нами в неоплатном долгу.

Кеймир всё это время, пока где-то тушили пожар, пока перестреливались, стоял на террасе и обиженно думал: «Зачем жгут, зачем дерутся? Если здесь тоже плохо люди живут – зачем к царю русскому просимся?»

Когда взошло солнце, Михайла спокойно, словно ничего не случилось, позвал Кеймира, и они отправились в губернское управление выписывать муку.

НА СТАРОМ ПЕПЕЛИЩЕ

Оставшиеся в живых атрекцы возвращались в Гасан-Кули. Бродили по сожжённому селению, вытаскивали из золы не совсем сгоревшие теримы, уки и брались за сборку юрт. Извлекали из пепла и развалин всё, что хоть немного сохранилось и имело формы: казаны, чашки, кумганы, ручные мельницы. Но большинство вернувшихся целыми днями пропадали на Атреке, – резали камыш, связывали его в стенки и делали что-то наподобие чабанских шалашей. Приговаривали беспечно: «Ай, лето как-нибудь проживём, а к зиме найдутся кибитки».

Ещё весной запахали по обеим берегам Атрека поля под пшеницу. Урожай ожидался хороший – тучные колосья радовали глаз. Да и мука, взятая у русского купца, ещё не кончилась. Жить можно. Вот только сетей нет, рыбу нечем ловить. Изворотливые рыбаки плели снасти из молодого камыша. На первый случай пригодятся, а там купец привезёт новые аханы и перемётные сети.

В тихое летнее утро поехал Якши-Мамед с джигитами посмотреть на пшеницу. Поля по Атреку уже зажелтели, ещё три-четыре дня жаркого солнца – и можно выходить с серпами. Переправились вброд на южный берег реки. Тут тоже лежала лёгкая утренняя тишина. Ветерок перебирал колосья, и сверкали они на солнце золотыми стрелами. Почувствовал себя Якши-Мамед полновластным хозяином этой плодородной земли, улыбнулся довольно и тут увидел вдали небольшой отряд всадников. Ехали конники со стороны Гургена беззаботно, останавливались – обозревали степь, словно прикидывая, где что посеять. Вот один слез с коня, нагнулся и поднял арбуз.

– Смотри-ка, Овезли, кажется, они хотят собрать наши арбузы и дыни, – с усмешкой сказал Якши-Мамед. – И если меня не обманывают мои глаза, это каджары.

– Они и есть, хан, – отозвался Овезли. – Если прикажешь – прогоним за Гурген.

Якши-Мамед продолжал смотреть на каджарский отряд, но нападать на него и не думал. Заденешь – опять кровь прольётся. А кому нужно, чтобы кровавые реки впадали в море? Но уступать дорогу врагам тоже нельзя. Повернёшь коней – сразу кинутся в погоню, да ещё стыдить, насмехаться станут. Каджары тоже заметили туркмен и остановились. Сняли с плеч винтовки. То же сделали и атрекцы. Нападать, однако, никто не решался. Неизвестно, сколько бы простояли друг против друга, если б не Овезли. Он угадал в предводителе каджаров Назар-Мергена.

– Якши-хан, – сказал тихонько Овезли, – если ты первым выстрелишь, то убьёшь своего тестя.

– Думаешь, это он?

– Он и есть. У меня глаза зорче, чем у сокола. Хочешь, поеду один к нему и скажу о тебе?

– Поезжай.

Овезли, спрятав винтовку за спину, приблизился к каджарским всадникам. С минуту шли переговоры. Якши-Мамед напряжённо следил за встречей, боясь, как бы не рубанули Овезли саблей. Эти каджары могут что угодно выкинуть. Переговоры, однако, прошли мирно. Овезли возвратился не один: с ним Назар-Мерген и его слуга.

– Вах-хов, зятёк! – воскликнул, подъезжая, Назар-Мерген. – Жив, оказывается? А мне передали, что шах намотал твои кишки на колесо смерти!

– Жив пока, хвала всевышнему! – так же громко отозвался Якши-Мамед, понимая, что тесть шутит. – Ещё не родился шах, который бы добрался до моих кишок!

– Вах, не говори так, Якши! – сказал уже без смеха Назар-Мерген. – Алты-хан какой гордый был, а пропал и «аминь» не успел вымолвить.

– Слышали мы о его гибели, – ответил Якши-Мамед. – Знаем и о том, что некоторые ханы в Тегеран за шахом ездили. Клятву, говорят, дали. Теперь, дорогой Назар-Мерген, ты и в дом ко мне побоишься войти, подумаешь: «А вдруг шаху донесут!»

– Не говори глупых слов, зятёк, – обиделся Назар-Мерген. – Поехали, взгляну, как живёшь. – Он повернул голову, сказал слуге, чтобы возвращался к отряду и ждал, а сам направил коня к броду. Якши-Мамед и остальные атрекцы последовали за ним.

Свернув на запад к морю, всадники не спеша приблизились к Гасан-Кули, а точнее к тому, что осталось от селения. Всюду виднелись, как ощетинившиеся ежи, камышовые лачуги, углубления в земле, покрытые чем попало. На фоне этой первобытности несколько кибиток казались дворцами. Их было немного, с десяток, не больше. Две из них принадлежали Якши-Мамеду, остальные сердару Махтумкули и нескольким баям. Всадники спешились. Назар-Мерген, уныло качая головой, направился к первой, восьмикрылой кибитке. Увидев дочь с младенцем на руках, вздрогнул, но тотчас принял безразличный вид и остановился. Хатиджа, радостная и смущённая, быстро подошла к нему.

– Отец! Жив? – вырвалось у неё.

– Жив, жив, как видишь, – ласково пробурчал он и тронул корявой ладонью голое тельце ребёнка.

– С внуком теперь ты, отец, – продолжала радостно Хатиджа, – Мусой назвали в честь праведника.

– Хай, Муса! – засмеялся старик, шлёпнул мальца и достал из кушака несколько золотых туманов. – Возьми, дочка, на гостинцы. Не знал, что у меня внук появился… Давно бы сюда заглянул!

Назар-Мерген кривил душой. В гости он вовсе не собирался. А выехал из Кумыш-Тёпе совсем по другим делам. Но не скажешь же дочери – поехал осматривать землю, которую шах подарил! Та же дочь ответит: «Это туркменская земля!»

Разулись, помыли руки, сели за сачак. Чурек из чёрной муки, шурпа в медной чаше, чайник с отбитым носиком. Убранство юрты тоже небогатое: кошмы да подушки.

– Да, зятёк, крепко они вас пожгли, – вздохнул Назар-Мерген. – Зря ты в тот раз, когда Мир-Садык у меня гостил, ускакал, не договорившись. Хотели мы послать людей за Кадыр-Мамедом. Пусть бы связали его ночью, да в Астрабад. Размахивал бы ты теперь шахским фирманом, ездил бы от Атрека до Кули-дарьи… властвовал. Но то, что упущено, не поймаешь.

Якши-Мамеду был не по сердцу этот разговор. В груди жгло, и голова болела от мысли, какую беду принёс на побережье Мухаммед-шах. Месть! Месть! Никакого другого слова не шло на ум, когда Якши вспоминал о вероломстве шаха. Но сейчас его задело другое. Назар-Мерген сказал, что упущена последняя возможность. Якши-Мамед спросил обиженно:

– Значит, если я захочу пойти к Мухаммед-ша-ху, он меня уже не примет?

– Да, зятёк. Это теперь не в его силах. Он может считать своими только тех туркменских ханов, которые подписали шахские фирманы о подданстве. Эти фирманы отправлены русскому царю. Ак-падишах согласился провести границу по Атреку…

То, что сказал Назар-Мерген, не укладывалось у Якши-Мамеда в голове. И в жар и в холод бросило его, когда он сообразил: произошло что-то очень важное, от чего меняется дальнейшая судьба туркмен. Якши поднялся с кошмы, заметался словно подстреленный и дрожащим голосом спросил:

– Значит, все туркмены до Атрека теперь шахские?

– Да, зятёк. Мухаммед-шах и русский царь так решили.

– А мы?!

– Насчёт вас, зятёк, я не знаю. Если ак-падишах прочитал ваше письмо о подданстве, значит, возьмёт к себе. Если не возьмёт – вольными будете. – Последние слова Назар-Мерген произнёс со скрытой насмешкой, и Якши-Мамед понял, что значит быть вольными. Шах не будет платить туркменам за охрану астрабадских берегов, русские тоже не обязаны снабжать их хлебом. Надеяться не на кого. Только на самого себя. Но как прокормить, одеть, обуть разорённое и ограбленное племя? И снова Якши-Мамед почувствовал, как он зависим от русских. «Аллах всемогущий, сделай так, чтобы ак-падишах не отвернулся от нас!» – взмолился он про себя, смежив ресницы. Видя, что зять растерян и даже впал в отчаяние, Назар-Мерген повёл себя наглее.

– Да, дорогой сынок Якши, такие теперь порядки. По новому начнём жить. Теперь некогда сидеть: только и смотри, чтобы везде было по-шахски. Раньше я тебе и слова бы не сказал ни о чём, а сегодня как умолчишь? Зря ты на моём берегу посеял пшеницу, зятёк. Земля эта принадлежит его величеству Мухам-мёд-шаху.

– Неужели ты соберёшь то, что посеяно мной? – удивлённо спросил Якши-Мамед.

– На всё воля шаха, – спокойно отвечал тесть. – Если я разрешу тебе на его земле сеять и убирать пшеницу, то завтра Мухаммед-шах подыщет вместо меня другого, более надёжного хана.

– Ну что ж, это мы ещё посмотрим, – сказал с сердитой усмешкой Якши. – И урожай соберём, и всё остальное у шаха возьмём. Ты знаешь, сколько он людей наших в плен взял, сколько скота малого и большого угнал, сколько кибиток сжёг! Пока не встанет всё на своё место – о границе говорить рано…

Напрасно Назар-Мерген пытался охладить пыл зятя: Якши не слушал его доводов и всё больше и больше прибегал к угрозе. Тесть вышел из кибитки недовольный. Хатиджа, слышавшая разговор отца и мужа, несмело попросила:

– Отец, в другой раз приедешь – возьми с собой маму. Очень хочу повидать её. И она внука немножко понянчит.

– Другого раза не будет, – резко отозвался он. Не удостоив её взглядом, прошёл к агилу, отвязал коня, вскочил в седло и поехал к Атреку.

Атрекцы поднимали свой аул из пепла, и вместе со старшими трудились дети. Целыми ватагами отправлялись они в зелёные заросли реки, резали серпами камыш, связывали, грузили на ишаков и с гиканьем гнали их в селение. Потом строили чатмы и загоны для скота, чистили запылённую посуду. Делали много разных дел, не отставая от старших. И когда старшие валились с ног от усталости и прятались в тень, чтобы хоть немного отдохнуть, детвора бежала к морю. Любимым местом ребятишек была Чагыл-ская коса и устье Атрека. Возле косы они купались в море и валялись на песке, а в устье, без особого труда, вооружившись большими ножами, острожили рыбу. До жарких дней она кишела здесь, потом уходила в Каспий.

Известно, какие игры у ребятишек. Играть можно во что угодно, лишь бы скучно не было. Купаясь в море, ловили друг друга, учили плавать ишака, потом добирались до ханского лохматого пса «Уруски». Чудом сохранившийся пудель, уже заметно одичавший, прибежал в селение с кучей других собак, как только вернулись к Атреку люди. Вновь его хозяином стал восьмилетний Адына, сын Якши-Мамеда. Только теперь пудель, приучившийся к бездомной жизни, чуть свет убегал то в степь, то к реке: ловил мышей и зазевавшихся птиц. А насытившись, спешил к детям на Чагылскую косу и возвещал о своём приходе громким заливистым лаем. Это нравилось ребятишкам.

Адына не любил, когда другие развлекались с его «Уруской». Недовольный, он появлялся на берегу, начинал браниться, кричать и даже плакал. Дети называли его дурачком, но всё же побаивались: скажет отцу – _Не поздоровится. Да ещё сына Махтумкули-сердара побаивались. Долговязый Мамед всегда заступался за парнишку и грозил: «Убью!»

И в тот день, когда в море появились корабли, тоже было так. Адына прибежал на берег и закричал:

– Отдайте собаку! Это мой лев! Он сторожит мои сокровища!

Дети принялись ловить пса. А он, не даваясь им в руки, выскочил к взморью, насторожился и сердито залаял. Дети взглянули на пса и заметили вдали, там где соединялся залив с морем, три парусника.

– Урусы! – закричали дружно мальчишки. – Урусы к нам!

Ребятишек словно сдуло ветром: все как один пустились бежать в селение, чтобы сообщить новость и получить за хорошую весть «бушлук». Адына бежал со всеми вместе, а рядом с ним вприпрыжку мчался «Урус». Влетев в юрту к матери и переведя дух, Адына спросил:

– Эне, где отец?

– Зачем тебе он? – насторожилась Огульменгли.

– Зачем, зачем! Ещё спрашивает! – едва переводя дух, выговорил мальчик и побежал к соседней юрте, не сомневаясь, что отец у Хатиджи. Он застал его лежащим на ковре. Рядом сидела Хатиджа и качала люльку с младенцем.

– Урусы там! – закричал Адына. – Разбуди отца! И бушлук давай!

Хатиджа ласково посмотрела на мальчика, одёрнула на нём рубашонку.

– Грязный ты, малыш, как щенок. Совсем твоя мать не следит за тобой.

– Э, тётя! – нетерпеливо воскликнул Адына, встал на колени и принялся тормошить отца:

– Вставай, хан! Эй, хан, урусы приехали!

– Шайтан, – пробурчал Якши-Мамед и поднялся с ковра.

– Бушлук давай! – сердито потребовал Адына.

Якши-Мамед спросонок кряхтел и недовольно поглядывал на сына.

– Думаешь, если урусы пожаловали – значит бушлук? А вдруг они не радость, а горе привезли, тогда тоже – бушлук?

Мальчик насупился и отвернулся. Хатиджа погладила его по голове, сунула руку в сундучок и вынула оттуда несколько конфеток в бумажках.

– Вот возьми, Адына-хан, за хорошую весть…

Пока Якши-Мамед собирался, с моря донёсся пушечный выстрел, возвещавший о том, чтобы старейшины селения явились на корабль. Уже выходя из кибитки и садясь на коня, Якши-Мамед сказал:

– Если они не хотят сами к нам в гости идти, а зову г к себе, – значит, ничего хорошего.

Он выехал из своего порядка и направился к мечети, возле которой стояли две кибитки сердара Махтум-кули. Подъехав к ним, позвал:

– Хов, яшули!

– Слышал, слышал, – отозвался выходя сердар. Он тоже сел на коня и выехал первым на дорогу к заливу.

Махтумкули уже знал о возможном разделе туркмен побережья на две части, ему рассказал обо всём Якши-Мамед, и тоже был настроен неважно.

– Если хлеб привезли – возьмём, – сказал он сердито. – А насчёт границы, Якши, никакого согласия не дадим. Туркмен хотят разделить на две части, как добычу. Если мы пойдём на это добровольно, нас с тобой, Якши, проклянут наши потомки в седьмом поколении.

Проезжая селением, они кликнули с собой одного из рыбаков. На Чагылской косе спешились, сели в киржим. Рыбак поднял парус, и судно легко заскользило по мелководью. Издали Якши-Мамед угадал в одном из трёх парусников шкоут «Астрахань» и радостно подумал: «Хлеб есть». Два других судна были военными шлюпами. На боку одного Якши прочитал «Эмба» и догадался: корабли царские. С «Эмбы» дали знак, чтобы туркмены причаливали именно к этому шлюпу. Киржим легонько задел бортом огромное отполированное тело русского парусника и отскочил, словно маленькая рыбка от акулы.

– Живей, живей, господа ханы! – послышался грубый голос сверху. – Если каждого будем ждать по полдня, то и до персидских берегов не доберёмся!

Атрекцы поднялись на борт и, едва вышли на палубу, увидели своих: Кията, ишана Мамед-Тагана-кази и Кадыр-Мамеда. Вокруг них стояли матросы и офицеры корабля, среди которых выделялся подчёркнутой строгостью капитан-лейтенант Кутузов. Пока туркмены здоровались и обменивались вопросами о здоровье и благополучии, он с любопытством разглядывал Якши-Мамеда и Махтумкули-сердара, взвешивая, с какими людьми ему придётся иметь дело впредь.

– Ну что ж, господа ханы, – сказал он сухо, но вежливо, – позвольте пригласить вас на деловую беседу. – Все направились за ним в кают-компанию.

Обычно моряки встречали гостей угощением, но на этот раз, кроме двух чайников и дюжины пиал, на столе ничего не было. И туркмены сразу оценили важность разговора, на который пригласил капитан. Садясь за стол на своё капитанское место, Кутузов извлёк из сумки документ и без всяких предисловий начал:

– Господа ханы, по сделанным персидским правительством объяснениям, государь император изъявил высочайшее согласие на признание пространства, находящегося на севере от реки Гурген до реки Атрек, принадлежащим Персии…

– Когда нашу землю между собой делили, почему нас не спросили? – едва сдержав гнев, перебил Якши-Мамед.

– Между собой? – удивился Кутузов. – Россия отнюдь не воспользовалась вашей землёй. Государь император отказал вам в подданстве, но согласно его милостивому повелению вашему племени заимообразно выдано шесть тысяч пудов муки и только. Просили?

– Просили, просили, – быстро сказал Кият и строго взглянул на старшего сына. – Якши, имей терпение, когда с тобой говорят. Русский царь от голода тебя спасает… Зачем говорить «не спросили»? Ты же не спрашиваешь – зачем тебя спасают?

– Я просил, отец, эту муку взаймы. Мы вернём её через два года…

– Ладно, вернёшь, – махнул рукой и отвернулся Кият. – Давай, капитан, говори.

– Что ж говорить? – обиженно продолжал Кутузов. – Персидское правительство обратилось к государю за помощью. Будем теперь содержать в Астрабадском заливе два крейсера в целях предотвращения разбоя…

– Разбоя, собачья отрава?! – Якши-Мамед вскочил со скамьи. – Какого разбоя? Ты знаешь, капитан, сколько в этот раз у нас каджары взяли? Не знаешь? Десять тысяч детей и женщин взяли! Пятьсот тысяч баранов взяли! Двадцать тысяч верблюдов взяли! Все кибитки сожгли. Ни одного аула целого нет! Теперь скажи – кто разбойники: мы или они?

– О, боже мой! Раскричался-то, раскричался-то! – пристыдил его Кутузов. – Вот ты сейчас ведёшь себя не лучше разбойника. Тоже мне – хан! Сядь, коли хочешь жить в мире.

– Не будет мира, капитан! – не унимался Якши-Мамед. – До тех пор не будет, пока шах не вернёт нам всё, что отнял. Если по доброму не вернёт – сами возьмём. И твои корабли не помогут.

– Однако, Кият-ага, мне непонятно, как могли такому строптивцу выдать столько муки? – ухмыльнулся Кутузов.

– Господин капитан, – сдерживая волнение, сказал Кият. – Мука нужна народу, не ему.

– Да, но ведь по его письму! Я не выдам муку до тех пор, пока ваш сын не подпишет бумагу о том, что не станет нападать на персидские берега и с благодарностью примет решение о границе.

– Ничего не подпишу! – отозвался Якши-Мамед и выразительно посмотрел на сердара Махтумкули. Тот важно встал из-за стола и поклонился.

– Спасибо за чай, хозяин, – сказал он по-туркменски и вдруг резко повернулся и уничтожающим взглядом окинул Кият-хана. – За всё ответишь ты, старшина, кузнец неотёсанный!

Кият-хан посмотрел в спину сердара, затем в спину старшего сына: они удалились, забыв прикрыть за собой дверь.

– Ну и характер, – миролюбиво проговорил Кутузов, боясь как бы не вспылил старый хан.

– Весь в мать, – пренебрежительно уточнил Кият. – Моего в нём ничего нет. Вот мой сын, – указал он на Кадыр-Мамеда. – Разве ты слышал, капитан, чтобы он хоть раз повысил голос? Рассудком и мудростью не обошёл его аллах. Он и подпишется под документом. Именем нашим, и божьим именем… Вот ишан наш знает об этом – закрепляем мы за Кадыр-Мамедом власть над туркменами побережья.

Кутузов взглянул на ишана, и тот поспешно закивал головой.

– Ну что ж, – удовлетворённо сказал капитан-лейтенант и подал Кадыру бумагу и гусиное перо. – Вот тут поставьте подпись.

Кадыр-Мамед улыбнулся и с трудом вывел на бумаге своё имя, потёр ладони и спросил:

– Отец, сколько хлеба дадим атрекцам? Я думаю, половины им хватит.

– Не знаю, – недовольно отозвался Кият. – Может половину, может и больше. Помни одно: с народом надо всегда быть честным. Лучше сам не съешь, а людям отдай…

Кутузов спешил на Ашир-Ада и потому начал поторапливать туркмен с разгрузкой. Кият со своими людьми сел в катер и отправился на «Астрахань», где давно ждали распоряжения русского капитана купец Михайла и Кеймир. Возле шкоута уже теснились киржимы. Атрекцы, приплывшие за мукой, весело переговаривались с прибывшим из Астрахани Кеймиром и высказывали благодарение аллаху: всё-таки дошло до всевышнего – услышал мольбы разорённых и голодных. Вскоре началась выдача. Десятка два дюжих атрекцев спустились в трюм и поволокли на плечах тяжёлые мешки к борту. Кадыр-Мамед собственноручно составлял список – кому выдаётся мука и сколько, чтобы по истечении двух лет взыскать долг. В каждый киржим умещалось по 800 пудов: их надо поделить семей на сто, но это сделают на берегу. Муку принимали и расписывались за неё старейшины родов. Ни Кият, ни его сын не беспокоились о возврате долга. Спрашивать есть с кого…

К ночи военные суда отправились в Астрабадский залив, а купеческий шкоут – на Огурджинский.