Текст книги "Государи и кочевники"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Ладно, Мяти, не злословь и не показывай белые зубы, – ответил Махтумкули-сердар. – Понятное дело, что персы съели бы наших верблюдов. Но ты ведь мой друг. Неужели ты не вернёшь нам верблюдов?

Тедженец вздрогнул, веселье его улетучилось, глаза подёрнулись суровой пеленой:

– Сердар, – сказал он строго. – Мы только поговорили о государстве туркмен, а ты уже считаешь, что оно создано. С какой стати я должен тебе отдать верблюдов, которых захватил у каджаров в кровопролитном бою? Разве они мало побили моих воинов? Разве мало разного скота у нас захватили в прошлые годы? Я тебе так скажу, сердар: если ты хочешь получить назад верблюдов, то поднимай своих джигитов и веди на Джейхун. Там поможете Хива-хану в войне против эмира Насруллы. Всё, что захватите у него, будзт вашим. Ни хан, ни я не скажем тебе: «Это наши овцы, это наши верблюды, захваченные эмиром».

– Спасибо за отповедь, – тихо сказал Махтумкули-хан. – Считай, что это был пустой разговор. Пошутили – и хватит. Теперь открой нам – зачем позвал и что от нас хочешь? Надеюсь, ты не попросишь назад коня, который прибежал к нам в аул, к старому хозяину?

Тедженец конечно знал о гибели своего воина и потере скакуна, но сделал вид, что слышит о таком впервые.

– Не о коне у меня к тебе разговор, сердар, – деловито заявил он. – Хочу тебе сказать, что этих верблюдов и овец мы меняем на чугунную и медную посуду. Если тебе нужно мясо и чал, то давай мне все свои казаны, все чаши и всё железо.

Атрекцы засмеялись: не «заразился» ли Тедженец этой болезнью от персиян. Все знали, что жители южного берега Каспия, мазандеранцы и гилянцы скупают у русских моряков медные деньги, потом переплавляют их и делают посуду. А Тедженец превзошёл их: он, наверное, делает из посуды деньги! Тедженец, выслушав шутников, важно ответил:

– Ай, что вы понимаете! Дайте мне десять больших казанов – и я превращу их в пушку.

– В пушку? – переспросил Якши-Мамед.

– Зачем тебе пушка, – спросил сердар, – если ты не веришь в государство туркмен?

– Не мне нужна пушка, а Хива-хану, – уточнил Тедженец. – И не одна пушка, а много. Его величество решил усилить ряды артиллеристов-топчи.

– Воевать, что ли, с кем-нибудь собирается? – спросил Якши-Мамед.

– Да, друг Якши, воевать. Со стороны Бухары уже пахнет порохом. Этот ишак Насрулла подружился с шахом Персии и теперь заигрывает с урусами. А наш Аллакули, по просьбе инглизов, хочет проучить этих ослов!

– Сколько дашь овец за один большой казан? – спросил один из аксакалов.

– Сколько весит казан, столько мяса и дадим, – ответил Тедженец.

– Ох-хо! – засмеялся Якши-Мамед. – Неужели казан стоит только двух овец? Меньше десяти овец или одного верблюда за казан не возьму.

– Ладно, друзья, договоримся, – не стал спорить Тедженец. – Давайте завтра поедем в ваше селение и там сторгуемся.

– Сторговаться-то может и сторгуемся, – опять подал голос аксакал, – но казанов-то и чашек у нас в Гасан-Кули мало. Разве что у русского купца взять. У того, говорят, все трюмы казанами, железом да железными нитками заполнены.

– С урусом есть войско? – спросил Тедженец.

– Зачем ему войско? – усмехнулся Якши-Мамед. – Один со слугами всюду ходит, никого не боится. Знает, что за его спиной столько урусов, сколько муравьёв во всех муравьиных кучах Хивы!

– Не потому он один ходит, – возразил аксакал. – Он нас не боится оттого, что верит нам.

– Верит, – сердито усмехнулся Махтумкули-сердар. – Все мы друг другу верим, все улыбаемся и хорошие слова говорим, а когда дойдёт до настоящего дела – друзья бегут в разные стороны: кто в Хиву, кто в Россию.

– Да, сердар, такова жизнь, – согласился Тедженец и напомнил: – Если не передумал, то мы завтра к тебе пожалуем.

– Приезжайте…

Выйдя из кибитки, атрекцы скупо попрощались и отправились в Гасан-Кули.

И сердар, и Якши-Мамед испытывали странное чувство неловкости и раздражения от того, что завтра свои же туркмены, но подданные Хивы, как ни в чём не бывало будут продавать атрекцам их же скот.

– Я сосчитал, сколько их, – тихонько проговорил Якши. – Их не больше трёхсот человек. Может, нападём да отобьём своё добро? Какая разница – хивинцы или персы, из Теджена или Тегерана – всё равно враги, и общего языка нам с ними не найти.

– Не горячись, Якши, – успокаивал молодого хана сердар. – Ты думаешь, у меня не горит печень от того, что моими верблюдами эти собаки распоряжаются? Но надо собрать всю волю и не показать им нашу обиду. Если кинемся на них, может быть, и победим. Но через месяц-другой примчится сам Аллакули и тогда трудно будет искать спасения. На Челекен что ли опять поедешь прятаться… К брату своему? – Сердар засмеялся, и Якши-Мамед выругался:

– Собачья отрава! Придёт время, я его заставлю в ногах у себя валяться.

– Ладно, друг, давай остудим свои головы и встретим хивинцев, как подобает умным мусульманам.

На другой день Тедженец приехал с сотней всадников, пригнал отару и десятка два верблюдиц. Началась торговля. Атрекцы все нуждались в овцах, а о верблюдах и говорить нечего: верблюдица всегда может заменить и коня, и корову, и овцу. Повезли на арбах и покатили между кибиток казаны, потащили липшие чугунные кундюки. Мальчишки давно знали, что у Чагылской косы, на мелководье лежит громадный русский якорь: его выбросили лет сто назад моряки, когда приплывали к берегам. Словно муравьи, облепили они его, погрузили на арбу и привезли Теджен-цу. Юзбаши был доволен. Обменивая овец и верблюдов на чугун и железо, он всё время смотрел на русские парусники, которые стояли в море поодаль, и ждал самого купца Михайлу. За ним давно послали: вот-вот должен был приехать. Однако купца то ли не было на корабле, то ли не торопился увидеть гостей из Хивы: прождали его до самого вечера. Уже на закате солнца, когда Мяти-Тедженец расположился на тахте у кибитки Якши-Мамеда и старая ханша Кейик сама взялась подавать ему угощение, показался с тремя музурами Михайла. Он шёл в рубахе, подпоясанной плетёным шнуром, в парусиновых брюках и брезентовых сапогах. На голове купца красовалась широкополая соломенная шляпа. Музуры были в грязной замусоленной робе, но у каждого за поясом торчал пистолет. Вооружён был и сам Михайла.

– Доброго здоровьица, бабка! – громко поприветствовал он Кейик-ханым. – Как живёшь-можешь? Не болят косточки? Не кличет Чёрный ангел? А то месяц назад был у Кията. Он всё жалуется: Чёрный ангел ему открыл ворота и ждёт его не дождётся!

Старуха немного понимала по-русски, но сейчас она даже не придала значения тому, что сказал Михайла.

– Вот гость у нас именитый, – буркнула она, указывая на Тедженца. – Торговать с тобой приехал.

Увидев купца, к тахте поспешили сердар, Якши-Мамед и ещё несколько человек, кому не возбранялось присутствовать при деловых разговорах. Усаживаясь, Михайла поздоровался с Тедженцем, приглядываясь к его мрачному, с приплюснутым носом лицу.

– Наш друг, родом из Теджена, туркмен по национальности, но служит верой и правдой хану Хивы, Аллакули хочет с тобой торговать, – пояснил Якши-Мамед. – Нужны ему казаны… Меняет на овец, на верблюдов.

– Куда мне его овец-то девать! – засмеялся Михайла. – Разве их до Астрахани довезёшь? Да и до Баку не дотянешь. Чем их кормить в трюмах? А с верблюдами и того труднее. Такой товар мне не нужен.

Якши-Мамед перевёл слова купца, и Тедженец спросил:

– А в каких товарах нуждается урус?

– Вот кабы ты мне три ковра текинских привёз – тут бы мы с тобой сговорились! – сказал, азартно поблёскивая зрачками, Михайла.

– Есть ковры, только персидской работы, – ответил Тедженец. – У шахского вели захватили.

– Персидские у меня есть: все комнаты в Астрахани устланы! – похвастал Михайла. – А мне надо текинские ковры. Моя фрейлейн со вкусом, друг ты мой. Это тебе ни какая-нибудь там пери! Габи у меня разбирается – что к чему. Говорит: самые наилучшие ковры – это текинские!

– Жене подарок хочешь сделать? – спросил Як-ши-Мамед.

– Жене, хан-ага, кому же ещё! – весело отозвался Михайла. – Недавно женился. Купил себе небольшое поместье в Баку, а обставить комнаты пока что не успел. Вот и хочу – со вкусом, стало быть… – Умолкнув на мгновение, Михайла спросил: – А зачем ему котлы да казаны понадобились? Нечто в Хиве мало казанов?

Тедженцу сказали, о чём спрашивает купец, и тот, не моргнув глазом, соврал:

– Сыновей своих женю. Невест всем купил. Гостей на той придёт много. Вся Хива, весь Ахал и Тёке. Много казанов надо!

«Ловок Тедженец, – подумал про себя сердар. – О пушках ни слова».

– Хорошее это дело – женитьба, – одобрил Михайла. – Ну что ж, коли так, то я поступлюсь. Гоните своих овец к берегу, режьте, делайте солонину, а ещё лучше кавурму. Всё равно команду кормить чем-то надо. А за казанами и другой утварью прошу-с, дорогой гость, на корабль. Садитесь в катер…

Тедженец остался доволен купцом. Махтумкули-хану сказал тихонько, по-своему:

– В Хиве у нас тысяч пять, не мензе, урусов, и все туда попали из-за своей доверчивости. Было бы другое время, утащил бы и этого.

Сердар засмеялся, но деланно, без веселья, и подумал про себя: «В другое время и мы бы тебя ограбили до нитки, да ещё за самого выкуп взяли!»

Человек сорок отправились к купцу на шкоут, остальные хивинцы поехали к своим кибиткам. Тедженец удалился тоже, напомнив, что мир хоть и велик, но тесен: придёт время – встретятся они ещё и попируют как следует.

Тяжёлым взглядом проводил его сердар. Смотрел вслед и сжимал эфес сабли. И Якши-Мамед с упрёком покачивал головой.

– Да, дорогой Якши, – сказал сердар. – Нет нам спасения нигде. Выход один – надо отобрать у каджаров потерянное. Гурген должен быть нашим!

На другой день хивинцы уехали, оставив за собой облачко пыли. Подростки на конях провожали их, размахивая папахами и улюлюкая. Затем, вернувшись в селение, все спешились у юрты сердара:

– Отец, – с вызовом спросил Мамед, – почему ты не отобрал у них наших верблюдов?

– Такова жизнь, сынок, – хмуро ответил тот. – Хозяин вещи гот, у кого в руках вещь.

– Отец, – опять обратился Мамед. – Но я же убил хивинца, значит, его конь должен принадлежать мне!

– Конечно. А кто это оспаривает?..

Мамед развернулся и побежал к чатме, где жила бедная одинокая старуха, мать погибшего Сазака. Подбежав, он, не поздоровавшись и вообще не сказав ни слова, бросился к скакуну, отвязал его и вывел на дорогу.

– Ой, люди, караул! Мошенник, ты что делаешь! – завопила женщина, хватаясь за уздечку. Но Мамед оттолкнул её, затем пнул сапогом и выругался. Старуха упала в пыль, вопли её разнеслись на всё селение:

– Кровопийцы вы! Ненасытные! Проклятье вам!

Овезли видел всё, но ничего не мог сделать. Он знал, что шутки с сердаром плохи. Задыхаясь от гнева и презрения, плюнул вслед отпрыску сердара и поднял старую женщину на ноги.

– Успокойтесь, эдже, – сказал он тихо. – Придёт время, и мы расплатимся с ними! Сазак на том свете давно ждёт своих обидчиков. Как только они спустятся к нему, он превратит их в прах!

– Спасибо тебе, сынок. Спасибо…

Он отвёл её в чатму и пообещал старушке овцу.

СМЯТЕНИЕ

С финского залива дули холодные осенние ветры. Низкие тяжёлые тучи нависали над чёрными оголёнными лесами. Дороги от частых дождей и мокрого снега превратились в месиво. Император Николай I пребывал в эти ненастные дни в Царском Селе, хандрил и не спешил в Санкт-Петербург. Царь, однако, был обременён делами. Каждый день у царскосельского дворца останавливались кареты. Выходили из них придворные и министры, штатские и военные: почтительно шествовали к порталу дворца, в то время как царь подходил к окну и, отодвинув штору, смотрел, кто к нему приехал. Ожидал он английского посла.

Год 1838 изобиловал осложнениями с англичанами. Попытки государя потушить «пожар из-за Герата» и примириться с Сент-Джемским кабинетом долго не приносили миру спокойствия. Англичане продолжали «выкидывать фокусы» один другого лучше. Мало того, что ввели эскадру в Персидский залив и высадились на острове Карек, – они же спровоцировали турок, и те захватили у персов пограничные селения. Затем стало известно, что это не просто инцидент: англичане руками турок решили сместить царствующего Мухаммед-шаха и посадить на престол его брата Зелле-солтана, вот уже несколько лет скрывавшегося в Турции. Тогда же британский посол в Тегеране сэр Макнил демонстративно покинул шахский лагерь и проследовал к туманным берегам Альбиона через равнины России: демарш вышел более чем внушительный. Обо всём этом английская пресса вещала на весь мир, толковала так и сяк о военном вмешательстве русских в восточные дела и прямой угрозе захвата Индии…

Ещё в начале мая Кланрикард вручил министру иностранных дел России Нессельроде ноту по поводу враждебных действий Симонича. Нессельроде тогда изумился столь незаслуженному обвинению и категорически отверг все доводы британского посла. Одкако сам Симонич и не пытался скрывать, даже перед англичанами, что возглавляет тегерано-кабульско-кандагарский союз. Несогласованность в действиях русских дипломатов поставила министра иностранных дел в более чем неловкое положение, а на полномочного министра при тегеранском дворе обрушился весь неистовый гнев Николая I. «Вот уж, поистине, гренадер этот граф Симонич, а никакой не дипломат». И государь распорядился о немедленной отставке Симонича и всего посольства. На пост полномочного министра в Персии был назначен бывший русский посол в Египте Дюгамель. О своём решении царь сообщил в Сент-Джемский кабинет, ловко укоряя своего недальновидного тегеранского посланника, который, якобы, по простоте вояки взял да и наломал дров и чуть было не поссорил с её величеством королевой Викторией. На самом деле инициаторами гератского похода были царь и Нессельроде. Однако интересы России требовали того, чтобы виновником конфликта оказалось лицо третьестепенное, каким выставлялся теперь Симонич. Пусть британские дипломаты «секут розгами» незадачливого графа, а русский император добавит ещё от себя.

Это произошло весной. Но и в течение всего лета англичане не прекращали возню вокруг Герата. Начисто запугав Мухаммед-шаха, они фактически заставили его изменить ориентацию, отвернуться от России, а затем, когда «персидский лев» стал ласковее котёнка, опять взялись за русских. И в самом деле – почему бы не взяться! Симонич смещён ещё весной, но до сих пор пребывает в Тегеране. И не только он. Его доверенный офицер и, как теперь стало известно англичанам, адъютант военного губернатора Оренбургского края генерала Перовского, поручик Виткевич торчит где-то: то ли в Кабуле, то ли в Герате, рассчитывая на успех русской авантюры.

Государь и его министры нервничали, с нетерпением ожидая, когда же наконец посол Дюгамель прибудет из Каира в Санкт-Петербург, возьмёт верительные грамоты и отправится в Тегеран на смену Симоничу. Но вот и эта проблема решена. Недавно Николай I принял Дюгамеля, пожурил его за медлительность и, выпроваживая в Персию, приказал:

– Англия с помощью интриг пытается открыть в портах Каспийского моря свои консульства. Вот, пожалуй, тот камень преткновения, на котором англичане должны споткнуться. Вы никогда им не сделаете уступок в этом вопросе. А во всём ином желаю, чтобы жили вы с англичанами в добром согласии…

Проводив Дюгамеля, государь успокоился. «Теперь, кажется, Сент-Джему сердиться не на что – все требования англичан выполнены». И вдруг ему доложили, что его высокопревосходительство посол Англии Кланрикард просит аудиенции. Что ещё опять? Император назначил день, когда он примет англичанина…

Жёлтые венские коляски, запряжённые шестёрками лошадей, въехали во двор после полудня. Государь смотрел в окно, как Нессельроде, Кланрикард и целая «туча» сопровождающих вельмож, предупредительно уступая дорогу англичанину, удалились в отведённый им покой. И, сказав камердинеру, что он выйдет в аудиенц-залу к вечеру, приказал его не тревожить.

Вечером, по обыкновению, в военной форме, – голубой мундир с лентой, при эполетах, – Николай I в сопровождении свиты прошествовал в зал. Кланрикард учтиво встретил его, раскланиваясь и улыбаясь. Сели за стол.

– Как вы переносите нашу осень, сэр? – любезно спросил император.

– Ну что вы, ваше величество! Погода вполне сносная. Мы ехали превосходно. – Кланрикард чуть заметно улыбнулся Нессельроде. – Его сиятельство Карл Васильевич выражал беспокойство по поводу продвижения в Персию посольской миссии Дюгамеля. Путь, говорит, дальний, а осеннее ненастье нескончаемо…

– По нашим расчётам, Дюгамель прибудет в Тегеран до наступления холодов, – отвечал император.

– Пожалуй, да, – согласился Кланрикард. – Но русская медлительность! Увы, она заставляет опасаться заморозков.

– Что вы имеете в виду, господин посол? – спросил Николай.

– Ваше величество, прошло полгода с того дня, как посольство получило отставку, но граф Симонич пребывает в Тегеране и поныне. Я могу понять истинную причину вашей медлительности, но, увы, этого не могут понять ни королева Виктория, ни премьер Мельбурн, ни лорд Пальмерстон. У них, боюсь, создастся впечатление, что русские умышленно затягивают смену посольства, чтобы выиграть время для каких-то действий в Кабуле.

– Ну, это абсурд, господин Кланрикард, – развёл руками Нессельроде. – Полнейший абсурд.

– Лорд Пальмерстон обеспокоен пребыванием в тех местах поручика Виткевича, – уточнил англичанин. – Если у него нет никаких дел к Дост-Мухаммеду и гератским ханам, то почему он находится там? К тому же, по сообщениям служащих Ост-Индской компании, Виткевич имеет при себе бумаги, обеспечивающие ему неограниченные полномочия.

– Господину Дюгамелю дано указание немедленно отозвать поручика Виткевича и направить в Россию, – заверил Нессельроде и посмотрел на императора. Тот чуть заметно кивнул и заговорил сам:

– Да, господин посол, поручик Виткевич отозван. Но во избежание кривотолков, я должен сообщить вам, что направлен он был в Кабул для собирания сведений, относящихся исключительно к торговле. Поездка Виткевича в Кабул была вызвана тем, что в прошлом году Санкт-Петербург посетил посланник Дост-Мухаммеда с целью завязать торговые сношения. Вот мы и послали к афганскому правителю своего человека. Подозрения и тем более жалобы генерал-губернатора Индии Окленда совершенно безосновательны.

Кланрикард внимательно слушал, вытянув шею и приподняв бровь. Разъяснения из уст самого российского императора убеждали. И государь, видя, что Кланрикард заинтересован в деле, внушительно продолжал:

– Россия не имеет никаких намерений нарушить спокойствие британских владений в Индии. И уж если есть держава, которая могла бы питать некоторые опасения или предъявлять некоторые жалобы, то это Россия. Нам хорошо известно, с какой неутомимой деятельностью английские путешественники возбуждают волнения среди народов Центральной Азии и распространяют тревогу даже внутри тех стран, которые соприкасаются с нашими границами.

Кланрикард удивлённо повёл плечами и мягко возразил:

– Ваше величество, ваше мнение ошибочно.

– Англия, – продолжал император, не слушая возражений посла, – старается вытеснить нашу продукцию со всех среднеазиатских рынков. И доказательством этому служат высказанные вашим агентом соображения… Кажется… Бёрнсом.

– Ваше величество, мне непонятно ваше раздражение.

– Раздражение? – усмехнулся император. – Никакого раздражения. Мы стремимся разрядить создавшуюся угрозу в Персии и привести дипломатические сношения России и Англии в рамки 1834 года, когда воссел на трон царствующий ныне Мухаммед-шах.

– К этому же стремится и Сент-Джем, ваше величество.

– В таком случае, господин посол, морская демонстрация в Персидском заливе и занятие острова Карек, а также распространение слухов о возможном занятии шахского трона Зелле-солтаном противоречат нашим обоюдным стремлениям. Ныне для нас нет более благородной миссии, как соглашение между представителями России и Великобритании и их совокупное старание упрочить власть нынешнего персидского монарха, возведению которого на престол содействовали оба двора.

– Я понял, ваше величество, – кивнул Кланрикард. – Вы настаиваете на выводе английской эскадры из Персидского залива…

– Да, господин посол. И как только мы узнаем, что наша просьба выполнена, российскому посольству в Тегеране будет дано указание впредь действовать сообща с английским посольством.

В ходе беседы Кланрикард понял, что одержал ещё одну дипломатическую победу, но ничем не выдал своего торжества.

– Ваше величество, – с подчёркнутым равнодушием продолжал Кланрикард, – я согласен со всеми вашими доводами и заверениями. Но разговор сугубо конфиденциальный принял бы более действенный характер, если б был доведён в письменном виде до Сент-Джема.

– Разумеется, господин посол, – согласился Николай I и распорядился: – Карл Васильевич, соблаговолите изложить суть нынешней беседы и отправить в Лондон нашему послу.

Этого только и ждал Кланрикард, ибо только он один из сидящих здесь знал, что, получив письменное заверение русского двора в дружбе к англичанам, Великобритания выведет эскадру из Персидского залива, но введёт войска в афганские города. Русский государь поймёт тогда, как ловко обманут, но на разрыв с Англией не решится. А пока, довольные исходом беседы, высокие господа направились на царственный ужин, устроенный в честь английского посла.

На другой день Кланрикард и Нессельроде отправились в Санкт-Петербург, а через несколько дней Министерство иностранных дел России отправило в Лондон своему послу Поццо-ди-Борго депешу относительно дальнейших отношений с Сент-Джемом. Наступило некое затишье, и продолжалось оно ровно столько, сколько потребовалось времени, чтобы добраться фельдъегерю до Лондона, Поццо-ди-Борго встретиться с лордом Пальмерстоном, английскому курьеру из Лондона добраться до Индии и передать секретное распоряжение лорду Окленду. В конце 1838 года тридцать тысяч английских и наёмных индийских солдат вторглись в Афганистан.

Вторжение англичан в Афганистан было оговорено в особой декларации, написанной Сент-Джемским кабинетом. Кланрикард пожаловал в Зимний дворец к Николаю и самолично зачитал её.

Царь стоял у окна, в профиль к английскому послу, смотрел на площадь, но слушал внймательно. Кланрикард членораздельно зачитывал о тайных сношениях Дост-Мухаммеда с Персией, направленных против Англии, о неудачной торговой миссии Бёрнса, сорванной, опять же, Дост-Мухаммедом. В декларации указывалось: как только в Афганистане будет заменён правитель и установится спокойствие, англичане выведут свои войска.

Русский государь сделал вид, что удовлетворён разъяснениями Сент-Джема. И едва проводил посла – созвал срочное заседание.

Вопрос стал более чем конкретно: что может сделать Россия, чтобы предотвратить угрозу захвата англичанами среднеазиатских ханств?

Соображения были разные. Господа министры – военных и иностранных дел, а также высшие чиновники сначала предлагали занять позиции под Астрабадом, затем были толки о походе из Красноводской бухты в Хиву. В конце концов свелось всё к тому, что самое удобное – выслать экспедицию из Оренбурга.

Вскоре с проектом похода прибыл в Зимний генерал-губернатор Оренбургского края Перовский. Выслушав соображения губернатора, царь предложил послать в Бухару русских агентов под видом горных инженеров, чтобы окончательно склонить эмира Насруллу на свою сторону и поссорить его с хивинским ханом. Но предупредил:

– Пока Англия не выведет своих солдат из Афганистана, похода мы не начнём. В противном случае вновь возникнет конфликт. Как только премьер Мельбурн узнает, что русские вышли к Хиве, он тотчас бросит свои войска к Амударье и опередит нас!

– Позвольте слово, государь? – попросил Перовский.

Царь согласно кивнул, и Перовский сказал:

– Ваше величество, мне кажется, нетрудно отвести подозрение в том, что мы намерены захватить Хиву. Всему свету известно, что в Хиве томятся тысячи русских. Я думаю, этот поход надо начать под девизом освобождения русских невольников.

– Ваше величество, Василий Алексеевич совершенно прав, – поддержал Нессельроде. – По утверждениям генерал-лейтенанта Муравьёва, бывшего в Хиве двадцать лет назад, там насчитывалось более трёх тысяч русских невольников.

– И всё-таки, господа, лучше подождать, пока лорд Окленд выведет свои силы.

– Ваше величество, смею утверждать, что англичане ни в нынешнем, ни в будущем году из Афганистана не уйдут, – возразил Перовский. – Если верить последним сообщениям, они оккупировали почти всю территорию и вышли к границам Мерва. Смена эмиров – это лишь предлог для ввода войск в Кабул и другие поселения афганцев.

– А если они всё-таки выведут войска из Афганистана? – усомнился император. – В каком положении окажусь я перед королевой Англии?

Нессельроде чуть заметно поморщился:

– Ваше величество, мы же войдём в Хиву под знаком освобождения русских пленных. А всего лучше, если будем до поры до времени держать свои намерения в секрете.

– Именно в секрете, – согласился царь.

На следующий день в Генеральном штабе у военного министра был обсуждён предварительный проект Хивинского похода. Перовский охарактеризовал состояние военных и политических дел на Востоке, отметил, что Россия проиграла не только на гератском направлении, но и на персидских границах, уступив свободную территорию иомудских туркмен шаху. Ныне астрабадская провинция становится объектом происков англичан, – подчеркнул генерал, – потому необходимо укрепить морские базы на юге Каспия и вновь приблизить к себе туркмен побережья, коими верховодит хан Кият и его сыновья. При необходимости джигиты Кият-хана могли бы оказать существенную помощь Хивинскому походу. Перовский также предложил создать в Астрахани комитет по обеспечению военной экспедиции запасным продовольствием, фуражом, колёсным транспортом и верблюдами. По его расчётам, в Астрахани надо было снарядить не менее десяти крупных судов со всеми припасами, привести их в форт Ново-Александровский и ждать: как только военная экспедиция, пройдя Эмбу и Усть-Урт, выйдет к Аралу, двинуться со всеми припасами от Ново-Александровска к войскам и соединиться при устье Амударьи. Руководство организацией похода, подготовку военной экспедиции, её выход и взятие Хивы Перовский возлагал на себя.

Вскоре состав и функции вновь созданного комитета были утверждены государем. И ещё раз Николай I предупредил о строжайшей тайне, дабы не навлечь подозрения англичан на организацию экспедиции. Кабинеты Генерального штаба и Азиатского департамента наполнились деловитой целеустремлённостью. Карты, схемы, чертежи, прейскуранты заполнили столы военных и чиновников. Сотни писем за подписью Чернышева, Нессельроде, Родофиникина, Канкрина рассылались в разные концы Российской империи. Иногда подписывал документы и сам государь. Встречаясь с министром иностранных дел, он всякий раз спрашивал о настроении Англии и, получая удовлетворительные ответы, посмеивался, словно школяр, надувший собственного учителя.

В один из майских дней при дворе распространился слух о прибытии из Персии поручика Виткевича, о том, что он якобы добивается встречи с государем и имеет при себе важные бумаги. Слух этот породил у государя неловкость и даже боязнь:

– Как это некстати, – сказал он Нессельроде. – Мы давно забыли о распре с Сент-Джемом, и вдруг опять напоминание о Герате. Избавьте меня, голубчик, от этого…

Восьмого мая 1839 года в номере петербургской гостиницы «Париж» Виткевича нашли мёртвым. Судебный эксперт засвидетельствовал самоубийство. Бумаги и инструкции, которыми когда-то был снабжён Виткевич, бесследно исчезли. Видимо, он сжёг их перед тем как застрелиться.