Текст книги "Наталья Гончарова"

Автор книги: Вадим Старк

Первого октября 1834 года Наталья Николаевна с детьми и сестрами прибывает из Москвы в Петербург и поселяется в доме Баташева. Эта квартира была снята Пушкиным в августе, но о намерении ее снять он сообщал жене в Полотняный Завод еще в конце июня: «Наташа, мой ангел, знаешь ли что? я беру этаж, занимаемый теперь Вяземским. Княгиня едет в чужие края, дочь ее больна не на шутку: боятся чахотки. Сегодня видел во сне, что она умерла, и проснулся в ужасе» [58]58
  Пушкин верил в приметы и считал, что сны сбываются, оттого его и охватил ужас. Сон оказался вещим – дочь Вяземского, княжна Прасковья, скончалась через девять месяцев, 11 марта 1835 года, в возрасте восемнадцати лет.


[Закрыть]. «С князем Вяземским я уже условился, – писал Пушкин, – беру его квартиру. К 10 августа припасу ему 2500 р. и велю перетаскивать пожитки». 11 августа Вяземские отправились за границу.

Владельцем дома являлся отставной полковник лейб-гвардии Гусарского полка Сила Андреевич Баташев, сын коллежского асессора из купцов, владельца крупных металлических заводов; его предок, как и Гончаров, начинал при Петре I. Баташевы имели несколько домов в Петербурге, но тот, в котором поселился Пушкин, был самый известный и пользовался спросом за свое расположение на парадной набережной Невы. Пушкин снял просторную квартиру с балконом на втором этаже и маленькую на первом. Контракт на наем этой квартиры не сохранился, но представление о ней дает объявление в «Санкт-Петербургских ведомостях» от 30 сентября 1832 года, по которому ее снял до него Вяземский: «В доме коллежской ассессорши Баташевой на Невской набережной, между Гагаринскою пристанью и Летним садом, отдается в наймы бель-этаж вместе с отделением, находящимся в 1-м этаже и состоящее всего из 30 чистых комнат с кухнею, сверх того людскими покоями, кладовыми и прочими службами. К сей квартире принадлежит комната для швейцара».

Итак, помещения первого и второго этажа (бельэтажа) сдавались только вместе. Вполне вероятно, что Пушкин, желая иметь «особый кабинет», устроил его себе в первом этаже; оттого у тех, кто посещал именно Пушкина, особенно тогда, когда он один приезжал с дачи, создалось впечатление, что он живет в первом этаже. Парадные комнаты, где собирались гости, комнаты сестер, Натальи Николаевны, детей с кормилицами и няньками располагались в бельэтаже. «30 чистых комнат» – это самое большое жилье, какое Пушкины снимали в Петербурге. Пушкин рассчитывал на доходы, которые, как показало время, не сложились. Позднее семье пришлось переехать в квартиру поменьше в том же доме. В пушкинское время это был трехэтажный дом на подвале, с одиннадцатью окнами по фасаду и мезонином с полуциркульным окном, который в конце 1880-х годов был обращен в четвертый этаж. В доме Баташева Пушкины жили дольше, чем на других квартирах.

Еще 14 августа 1834 года, пока Наталья Николаевна была в Полотняном Заводе, Пушкин переехал на новую квартиру, заплатив за перевоз мебели 35 рублей. Помимо возврата денег князю П. А. Вяземскому, снимавшему эту квартиру с 1 мая 1834 года, Пушкин, видимо, возместил еще тысячу рублей К. Л. Курдюмову, успевшему ее снять до него. На год квартира стоила шесть тысяч рублей. Оба уплатили деньги вперед, а жить стали Пушкины. Платить за эту большую квартиру он будет в складчину со свояченицами, на приезд которых и был рассчитан ее размер. 7 ноября Надежда Осиповна из Михайловского сообщает дочери: «Наконец у нас есть вести от Александра. Натали опять брюхата, сестры ее с нею и снимают очень красивый дом пополам с ними, он говорит, что это ему удобно в отношении расходов, но несколько стесняет, ибо он не любит менять своих привычек главы дома».

Новый, 1835 год Пушкины встречали у В. Ф. Одоевского, который запечатлел их на рисунке вместе с другими гостями. На нем представлены сидящие за праздничным столом Жуковский, Кривцов, Пушкин, Соболевский, Иван Киреевский, Глинка и Любимов. По другую сторону стола весьма схематично изображены спиной к зрителю семь дам. Наталья Николаевна, судя по прическе, описанной некогда Пушкиным, сидит наискосок от мужа, напротив Соболевского.

В первый день нового года Пушкин с женой зашли в гостиницу Демута к его родителям накануне их переезда в квартиру, присмотренную для них сыном на Моховой улице. Уже в доме Кельберга они дважды, 3 и 4 января, посетили родителей Александра Сергеевича. Надежда Осиповна, сообщая дочери о новом жилье, пишет и о светских успехах невестки и ее сестер: «Здесь все по горло в праздниках. Натали много выезжает со своими сестрами, однажды она привела ко мне Машу, которая так привыкла видеть одних щеголих, что, взглянув на меня, подняла крик и, воротившись домой, когда у нее спросили, почему она не хотела поцеловать бабушку, сказала, что у меня плохой чепец и плохое платье. Саши я еще не видала».

Наталья Николаевна наносила уже только семейные визиты. 5 марта Сергей Львович известил дочь: «Натали уже не может подниматься на лестницы, по крайней мере, врач ей это запретил. Позавчера она к нам заезжала, она хотела видеть мама, но та просила ее остаться в коляске. Мы живем в третьем этаже». Через несколько дней, 11 марта, Надежда Осиповна, расспрашивая Ольгу Сергеевну, гуляет ли ее сын, пишет: «Его кузина Маша,которая его старше, тоже всегда это делает, едучи ко мне, хоть путь и не долог. Сашуя не видаю, у него идут зубы. Натали более не отваживается подыматься на лестницы, я не видала ее с именин Леона, она родит в мае месяце». Именины Льва Сергеевича приходились на 18 февраля, так что с того дня Надежда Осиповна, по болезни не выходившая из дома, и Наталья Николаевна, из-за беременности не имевшая возможности подняться к ней, не виделись. Пушкин же, оставляя жену или дома, или в коляске, заходил к матери чаще, чем когда-либо, обеспокоенный ее состоянием. 21 марта Надежда Осиповна пишет дочери: «Александр здоров, навещает меня по утрам, у Натали большой флюс. Маша прелестна, она тоже меня навещает, но Сашу, у которого идут зубы, я не видаю. Он так часто хворает, что его боятся выводить».

В очередном письме от 22 апреля 1835 года Надежда Осиповна отвечает на расспросы дочери о брате и невестке: «Я редко ее видаю, она здорова, почти всякий день на спектакле, гуляет; она родит в конце мая месяца. Они занимают очень красивый дом на большой набережной за шесть тысяч семьсот рублей. Это должно быть прекрасно, судить же не могу: с тех пор как я в Петербурге, я вижу лишь дом Кельберга».

Первого мая Пушкин заключил новый контракт с хозяином дома Баташевым о найме той же квартиры за шесть тысяч рублей в год до 1 мая 1836 года, уплатив сразу треть суммы. Остальную сумму он обязался заплатить в два приема:

1 сентября 1835 года и 1 января 1836-го. Надежда Осиповна сообщила об этом дочери 8 июня и добавила: «Натали поручила мне тебя поцеловать, на этот раз она слаба; она лишь недавно оставила спальню и не решается ни читать, ни работать, у нее большие проекты по части развлечений, она готовится к Петергофскому празднику, который будет 1-го июля, она собирается также кататься со своими сестрами на Островах, она хочет взять дачу на Черной речке,ехать же подалее, как желал бы ее муж, она не хочет, – словом, чего хочет женщина, того хочет Бог». По поводу же планов самого Пушкина Сергей Львович пишет: «Александр не решил, что будет делать этим летом, по крайней мере, мы о том не знаем». Родители, да и никто из близких, не знали, что Пушкин ждал решения своей судьбы, отправив 1 июня 1835 года письмо графу Бенкендорфу с просьбой разрешить ему выпуск газеты.

Около середины июня 1835 года Пушкины переезжают на лето в Новую Деревню за Черную речку, сняв, как и в 1833 году, дачу на участке Миллера. На обложке неоконченной статьи «О Байроне и о предметах важных…» Пушкин сделал помету: «1835 г. Черн. Речк. да<ча> Мил<лера> 25 jюля». Александра Николаевна Гончарова пишет брату Дмитрию: «Мы переезжаем на Черную речку, следственно лошади необходимы… Еще два мужских седла, одно для Пушкина, а другое похуже для Трофима». Торопя брата с присылкой лошадей, она передает и просьбу Пушкина: « Пушкин ради Христа просит, нет ли для него какой-нибудь клячи,он не претендует на что-либо хорошее, лишь бы пристойная была;как приятель он надеется на вас».

Вскоре после переезда на дачу, в субботу 22 июня, в Иоанно-Предтеченской церкви на Каменном острове крестили новорожденного сына Пушкиных Григория. Восприемниками были В. А. Жуковский и Е. И. Загряжская.

Перед отъездом Пушкин написал значительную часть «Сцен из рыцарских времен», в которых, начиная с первой сцены, где Бертольд просит денег у Мартына, а Франц скорбит о бедственном своем состоянии, невольно отразились заботы, владевшие автором. Под текстом была сделана помета: «15 августа», не только датирующая рукопись, но и соотносящая текст сцен, в которые вставляется переработанное стихотворение «Легенда» о рыцаре, поклоняющемся исключительно Пресвятой Деве, с Днем Успения Богородицы. И вновь, как в Болдине, хотя и в шутливом варианте второй песни Франца, развивается тема женской неверности:

 
Воротился ночью мельник…
Женка! что за сапоги?
Ах, ты пьяница, бездельник!
Где ты видишь сапоги?
Иль мутит тебя лукавый?
Это ведра. – Ведра? право? —
Вот уж сорок лет живу,
Ни во сне, ни на яву
Не видал до этих пор
Я на ведрах медных шпор.
 

Так в «Сценах» соседствуют темы идеальной любви и обыденной супружеской неверности.

В день рождения Натальи Николаевны, 27 августа, Пушкин расписался в получении свидетельства об отпуске до 23 декабря. Перед отъездом Пушкина в Михайловское он с Натальей Николаевной посетил в Павловске родителей, сестру Ольгу с ее сыном Львом, о чем та на другой день написала мужу: «Вчера приезжал Александр с женой, чтобы повидаться со мною. Они больше не собираются в Нижегородскую деревню, как предполагал Monsieur, так как мадам и слышать об этом не хочет. Он удовольствуется поездкой в Тригорское, а она не тронется из Петербурга». Наталья Николаевна действительно никогда не хотела уехать в деревню, но в данном случае не ее желание, а воля императора изменила планы Пушкина.

В конце августа 1835 года Пушкины вернулись с дачи на прежнюю свою квартиру в доме Баташева на Французской набережной. 3 и 4 сентября Ольга Сергеевна Павлищева, приехавшая на три дня в Петербург, посещает брата на его городской квартире. Три года она не видела Наталью Николаевну и нашла ее еще более похорошевшей. Познакомившись со свояченицами, она отозвалась, что они хороши, «но ни в какое сравнение не идут с Натали». К своим племянникам Маше и Саше она привела познакомить их кузена, своего сына Леву, или Лоло, как она звала его по-домашнему.

Пятого сентября Е. Н. Вревская пишет брату А. Н. Вульфу: «…поэт еще не приехал, да мне и не верится, чтоб он расстался с женой на такое долгое время». Она оказалась права: Пушкин выехал в Михайловское только 7 сентября и, не пробыв и полутора месяцев, 20 октября отправился к жене в Петербург.

Последний год жизни Пушкина с Натальей Николаевной начался с их участия в торжественной церемонии в Зимнем дворце по случаю Нового года. С утра была отслужена литургия в дворцовой церкви, а в час пополудни в Золотой гостиной приносились новогодние поздравления императрице Александре Федоровне. Вечером Пушкин с женой вновь прибыл во дворец на публичный маскарад, устроенный в честь десятилетия царствования Николая I. Приглашенных было множество. Барон Павел Александрович Вревский написал брату Борису в Голубово 8 января 1836 года: «Мадам Пушкину я замечаю всегда среди достойных быть замеченными. Я был впервые 1-го января на большом маскараде во дворце. Это праздник самый популярный из всех в этом роде существующих».

В дневнике супругов Паниных, который они вели вместе весь 1836 год, день 1 января отмечен рукой графини Натальи Павловны: «Мы отправляемся к выходу двора. Я опаздываю и проношусь галопом по всем залам, чтобы быстрее попасть на свое место». О происходившем в Золотой гостиной она записала: «Императрица желает мне красивого младенца в качестве новогоднего подарка». Ее тезке Наталье Николаевне, находившейся в том же положении, Александра Федоровна, скорее всего, также пожелала рождения красивого ребенка. Наталья Николаевна ожидала родов в конце мая, Наталья Павловна – в середине июля.

Любитель костюмированных балов граф Виктор Павлович, отправившийся уже один, без жены, на маскарад во дворец, вернулся, как она замечает, «в хорошем настроении». Дневник Паниных тем более интересен, что они жили в ближайшем соседстве с Геккереном, а некоторое время даже в его пустующей квартире, освободив ее к 18 мая 1836 года – дню возвращения посла из Гааги. Эта квартира Дантеса и Геккерена располагалась в двухэтажном вытянутом доме по Невскому проспекту [59]59
  Дом стоял на месте нынешнего универмага «Пассаж» и вошел при перестройке в его массив.


[Закрыть], принадлежавшем семейству графов Влодеков. Хозяйкой его числилась «жена генерал-лейтенанта Влодека», не жившая в Петербурге, а фактически им владели ее зять, граф Василий Петрович Завадовский, и дочь Елена Павловна.

В наступившем году долги накладывались на долги, зависимость на зависимость; душевное состояние Пушкина оставляло желать лучшего, что замечали в первую очередь самые близкие ему люди. 18 января Прасковья Александровна Осипова отвечает на письмо Пушкина от 26 декабря: «Оттенок меланхолии, которая царит в вашем письме, перешел и в мое сердце, и каждый раз, что я его перечитываю, чувство это возникает вновь, а между тем одному Богу известно, как я желаю, чтобы вы были счастливы и довольны». Сразу же после этих слов по вполне понятной ассоциации она пишет о Наталье Николаевне, припомнив только что полученное ею письмо от барона Вревского: «Один знакомый пишет мне из Петербурга, что Наталья Николаевна продолжает быть первой красавицей среди красавиц на всех балах. Поздравляю ее с этим и желаю, чтобы можно было сказать о ней, что она самая счастливая среди счастливых. Прощайте, искренно мною любимый Александр Сергеевич, моя нежная дружба к вам тоже выдержала испытание временем».

В середине января 1836 года Пушкин написал Нащокину, единственному корреспонденту, которому без оглядки доверял свои домашние обстоятельства: «Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, молодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на молодость, его окружающую. Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились».

В этих строках своего письма, перекликающегося со стихотворением «Вновь я посетил», Пушкин написал было: «…и смерти нечего бояться», а потом зачеркнул слово «смерти», заменив его на «старости».

В том же письме Пушкин заметил по поводу своей жены: «А у ней пречуткое сердце».

Последнее лето совместной жизни Пушкины вновь провели на Островах. Еще в первой половине апреля 1836 года Пушкин, вернувшись из Михайловского после похорон матери, договаривается о снятии на лето дачи Доливо-Добровольского на набережной Большой Невки на Каменном острове. Давняя его тригорская приятельница Анна Николаевна Вульф, сообщая матери из Петербурга о том, что пушкинский «Современник» «не пользуется большим успехом», не без ехидства заметила: «А жена его уж на будущие барыши наняла дачу на Каменном острове еще вдвое дороже прошлогоднего». Дачу, конечно, снимал Пушкин, он учитывал свои доходы и просчитывался, а виноватой оказывалась Наталья Николаевна. Выпад Анны Вульф против жены Пушкина конечно же объясняется ее давними чувствами к нему. Однако именно такого рода неблагожелательные отзывы некоторых современников Пушкина, в том числе и лиц из его ближайшего окружения, создали тот фон, который в конечном итоге и определил отношение к Наталье Николаевне, и влияет на него даже в наше время.

Переезда на дачу Пушкин не дождался. Наталья Николаевна без него, с сестрами и детьми, около 10 мая перебирается на новую дачу, располагавшуюся неподалеку от Каменноостровского театра. Владельцем дачи был Флор Иосифович Доливо-Добровольский, член совета при Главноначальствующем над Почтовым департаментом. На участке значилось два дома, оба были сняты Пушкиными: в одном жили Александр Сергеевич с Натальей Николаевной, в другом – дети и свояченицы. От дачи открывался красивый вид на Старую Деревню. Посол Франции де Барант писал: «Острова составляют одну из красот Петербурга. Вообразите себе по ту сторону реки, за мостом, целый лабиринт, около двух квадратных верст дерна, лесов, садов, перерезанных тысячами потоков, то маленькими ручейками, то речками или озерами; все это граничит с большими сосновыми лесами, прилегающими к морю».

Пушкин же отправляется в Москву. Каретный мастер И. Эргарт едва успел поправить пушкинскую карету, что обошлось в 344 рубля 80 копеек. Перед отъездом Пушкин успел подписать 1 мая 1836 года новый, дошедший до нас контракт с отставным гвардии полковником и кавалером Силой Андреевичем Баташевым на наем другой квартиры в его доме под двадцатым номером в Литейной части. Квартира занимала в нем «верхний этаж, состоящий из двадцати жилых комнат, с находящеюся в ней мебелью, значащуюся в приложенной при сем описи». По поводу срока найма и цены в контракте значилось: «На один год с платежем, т. е. по первое июля будущаго тысяча восемь сот тридцать седьмаго года ценою за четыре тысячи рублей ассигнац.». При заключении контракта Пушкин заплатил в соответствии с его условием 1333 рубля 33 копейки, обязавшись уплатить в следующий раз такую же сумму 1 октября 1836 года и остаток 1 февраля 1837-го. Но за месяц до истечения второго срока оплаты, 1 сентября 1836 года, Пушкин уже заключил новый контракт на наем в доме княгини С. Г. Волконской жилья, которому суждено было стать его последней семейной квартирой.

Еще женихом Пушкин не мог не размышлять о том, как вывезет Наталью Николаевну в большой свет, что нашло отражение в восьмой главе «Евгения Онегина»:

 
И ныне музу я впервые
На светский раут привожу;
На прелести ее степные
С ревнивой робостью гляжу.
 

«Большой свет» – так в наброске общего плана будущего издания Пушкин условно назвал девятую главу романа, завершив 26 сентября 1830 года в Болдине работу над ним. Жизнь внесла в этот план перемены: восьмая глава, подвергшись существенной редакции, была выделена и превращена в «Путешествие Онегина», а ее место заняла девятая, перенумерованная в восьмую. Очевидная симметрия замысла, когда восьмая глава по закону контрапункта перекликается с четвертой, уже в Царском Селе была дополнена письмом Онегина к Татьяне.

Собственно большим светом называли в пушкинские времена только петербургский высший свет, близкий к двору, составлявший его обрамление, в которое теперь Пушкину предстояло ввести Наталью Николаевну. Став его женой, она обратила на себя внимание самой высокой сферы тогдашней русской жизни, и интеллектуальной и придворной. Если первое могло доставить ее супругу только удовольствие, то второе вызывало опасения. Он понимал неизбежность сближения с двором и императорской четой, но хотел по возможности оттянуть его. Холера уже не в первый раз расстроила планы Пушкина, который не хотел сразу вводить Наталью Николаевну в водоворот светской жизни, теперь же это происходило почти помимо его воли. Еще в августе сестра поэта Ольга Сергеевна, вовсе далекая от двора, отвечает мужу в Варшаву на его расспросы относительно Натали: «Моя невестка прелестна; я вам писала… ею восхищается Царское,а императрица хочет, чтобы она была при дворе; ее это огорчает, потому что она неглупа; или не совсем так: хотя она вовсе не глупа, но пока еще немного робка, но это пройдет, и она поладит и с двором, и с императрицей, как женщина красивая, молодая и любезная. Но думаю, что Александр, напротив, на седьмом небе; я сердита, что я далеко от Царскогои не вижу их хозяйства. Физически они совершенная противоположность: Вулкан и Венера, Кирик и Улитаи проч. и проч.».

Вспомним, что еще К. Я. Булгаков сравнил чету Пушкиных с Вулканом и Венерой, имея в виду контраст их внешности. Сопоставление же Ольгой Сергеевной своего брата и его жены со святыми Кириком и Иулитой, трехлетним мальчиком и его матерью, казненными во времена гонения на христианство, исходит разве что из их разницы в росте и представляется, мягко говоря, весьма ироничным.

На знаменитом полотне «Парад на Марсовом поле 6 октября 1831 года», исполненном художником Г. Г. Чернецовым, среди публики, наблюдающей парад, представлен и Пушкин рядом с Жуковским, Крыловым и Гнедичем. 15 апреля Пушкин в доме графа Кутайсова позирует художнику. Под карандашным наброском тот подписал: «1. Александр Сергеевич Пушкин, рисовано с натуры 1832 года, апреля 15-го, ростом 2 аршина 5 вершк. с половиной стоя». Это единственное документальное свидетельство о росте Пушкина – 166,7 сантиметра, правда, с учетом каблуков.

Наталья Николаевна была ростом выше Пушкина, а при каблуках разница в их росте становилась и вовсе заметной. Вспоминали, что, как только представлялась возможность, Пушкин старался не стоять рядом с женой. Этим как раз можно объяснить курьезную ситуацию, свидетельницей которой были П. А. Осипова и А. П. Керн, ее описавшая: «С нею я его видела два раза. В первый раз это было в другой год, кажется, после женитьбы. Прасковья Александровна была в Петербурге и у меня остановилась: они вместе приезжали к ней с визитом в открытой колясочке, без человека. Пушкин казался очень весел, вошел быстро и подвел жену ко мне прежде (Прасковья Александровна была уже с нею знакома, я же ее видела только раз у Ольги одну). Уходя, он побежал вперед и сел прежде ее в экипаж; она заметила шутя, что это он сделал от того, что он муж». Сделал он это, конечно, оттого, чтобы не казаться и вовсе маленьким рядом с женой, когда подсаживаешь ее в коляску.

Наступило воскресенье 25 октября 1831 года – торжественный день первого выхода Натальи Николаевны в большой свет. Он произошел на званом вечере в роскошном особняке, снимаемом австрийским посланником, литератором и публицистом графом Шарлем Луи Фикельмоном и его женой Дарьей Федоровной (Долли, как называли ее близкие люди), урожденной графиней Тизенгаузен, внучкой фельдмаршала Кутузова, на Дворцовой набережной в соседстве с Летним садом и Марсовым полем. В их доме сосуществовали два салона: самих супругов Фикельмон и матери Дарьи Федоровны, давней приятельницы Пушкина Елизаветы Михайловны Хитрово. Они сообща сумели так поставить свой дом, что, как отзывался Вяземский, «вся животрепещущая жизнь, европейская и русская, литературная и общественная, имела верные отголоски в этих двух салонах». Елизавета Михайловна и ее дочь давно обещали Пушкину ввести его жену в большой свет и сдержали слово. На другой день графиня Д. Ф. Фикельмон записала в дневнике: «Госпожа Пушкина, жена поэта, здесь впервые явилась в свете; она очень красива, и во всем ее облике есть что-то поэтическое – ее стан великолепен, черты лица правильны, рот изящен и взгляд, хотя и неопределенный, красив; в ее лице есть что-то кроткое и утонченное; я еще не знаю, как она разговаривает, – ведь среди 150 человек вовсе не разговаривают, – но муж говорит, что она умна. Что до него, то он перестает быть поэтом в ее присутствии; мне показалось, что он вчера испытывал все мелкие ощущения, все возбуждение и волнение, какие чувствует муж, желающий, чтобы его жена имела успех в свете».

Рассказы о красоте жены Пушкина расходились по белу свету, так что люди, даже никогда ее не видевшие, очень верно ее описали, как Ф. Г. Толь: «Наталья Николаевна была очень хороша, высока ростом, стройна, черты лица удивительно правильны, глаза одни небольшие, одним она иногда немного косила: quelque chose de vague dans le regard [60]60
  Какая-то неопределенность во взгляде (фр.).


[Закрыть]». Сам Пушкин иногда звал жену «моя косая Мадонна».

Первый бал, на который Пушкин впервые выезжает в Петербурге с Натальей Николаевной, был устроен графом В. П. Кочубеем в его особняке 11 ноября 1831 года. Здесь она должна была встретиться со своей тезкой графиней Натальей Викторовной Строгановой, урожденной Кочубей, дочерью хозяина дома, «первым предметом любви Пушкина». Даже если это и так, то теперь поэт мог сказать первыми строками своего лицейского стихотворения:

 
Всё миновалось!
Мимо промчалось
Время любви
Страсти мученья!
В мраке забвенья
Скрылися вы.
 

В октябре 1831 года граф Александр Григорьевич Строганов, троюродный брат Натальи Николаевны, был произведен в чин генерал-майора с назначением в свиту Его Величества. На этом балу, таким образом, Наталья Викторовна впервые явилась свету в сопровождении мужа-генерала.

В это время, как раз в первой половине ноября, Пушкин готовит к изданию очередную, восьмую главу «Евгения Онегина». По мнению Плетнева, в восьмой главе «Евгения Онегина» поэт описал именно графиню Строганову:

 
К хозяйке дама приближалась,
За нею важный генерал.
 

Но в целом образ Татьяны в петербургском свете сливается с образом Натальи Николаевны:

 
Она была нетороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей…
Все тихо, просто было в ней,
Она казалась верный снимок
Du сотте il faut…Шишков, прости:
Не знаю, как перевести.
 
 
Беспечной прелестью мила,
Она сидела у стола
С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы:
И верно б согласились вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла,
Хоть ослепительна была.
 

После бала у Кочубеев графиня Фикельмон запишет свое впечатление о Наталье Николаевне: «Поэтическая красота госпожи Пушкиной проникает до самого моего сердца. Есть что-то воздушное и трогательное во всем ее облике – эта женщина не будет счастлива, я в том уверена! Она носит на челе печать страдания. Сейчас ей всё улыбается, она совершенно счастлива, и жизнь открывается перед ней блестящая и радостная, а между тем голова ее склоняется, и весь ее облик как будто говорит: „Я страдаю“. Но и какую же трудную предстоит ей нести судьбу – быть женою поэта, и такого поэта, как Пушкин!»

Появление в свете Натальи Николаевны тотчас стало темой переписки, затронувшей даже провинцию. Так, побочный сын знаменитого вельможи князя А. Б. Куракина барон М. Н. Сердобин сообщает в ноябре своему сводному брату барону Б. А. Вревскому, мужу тригорской приятельницы Пушкина Е. Н. Вульф, что Натали была «отменно хорошо принята, она понравилась всем и своим обращением, и своей наружностью, в которой находят что-то трогательное». Так и в «губернии Псковской» прознали про светские успехи Натальи Николаевны.

Не прошло и недели после бала у графа Кочубея, как даже далекая от света сестра поэта Ольга Сергеевна пишет мужу, делая тем самым слухи о Наталье Николаевне достоянием Варшавы: «Что касается моей невестки, то эта женщина здесь в большой моде. Она принята в аристократическом кругу, и общее мнение, что она красивее всех; ее прозвали „Психеей“ [61]61
  Психея– в античной мифологии супруга Эрота (Амура). (Прим. ред.).


[Закрыть]». «Психе» по-гречески «душа» и одновременно «бабочка». «Душа моя» – будет звать Пушкин Наталью Николаевну в своих письмах. В греческой мифологии Психея представлялась олицетворением души, дыхания. Обычно она изображалась в виде бабочки, то вылетающей из погребального костра, то отлетающей в Аид, или в виде птицы, порхающей тенью и сновидением. Объединив различные предания, Апулей создал поэтическую легенду о странствиях человеческой души, жаждущей слиться с любовью.

В канун бала у Кочубеев министр иностранных дел граф К. В. Нессельроде запрашивает Николая I, каким чином определить «известного нашего поэта, коллежского секретаря Пушкина» в Коллегию иностранных дел. Супруга же министра однажды без ведома Пушкина привезла его жену на небольшой придворный вечер в Аничков дворец. Сделать она могла это только с позволения или пожелания императрицы, которая с царскосельской поры хотела видеть Наталью Николаевну при дворе. Пушкин был взбешен, наговорил графине грубостей и, между прочим, сказал: «Я не хочу, чтоб жена моя ездила туда, где я сам не бываю». Посещать балы и вечера в Аничковом, как правило, могли только придворные, а Пушкин таковым не являлся. Через два года он получил это право в качестве камер-юнкера.

Двенадцатого февраля 1834 года Надежда Осиповна писала дочери: «Александр на отъезде, а в первых днях первой недели поста сбирается и Натали, она навестит в деревне своих родителей и останется там до августа. Александра сделали камер-юнкером, не спросив на то его согласия. Это была нечаянность, от которой он не может опомниться. Никогда он того не желал. – Его жена теперь на всех балах. Она была в Аничковом.Она много танцует, к счастью для себя не будучи брюхатой».

Надежда Осиповна тогда не знала, что Наталья Николаевна все-таки была беременна и сезон закончился для нее выкидышем. Письма матери Пушкина стали на это время хроникой жизни Натальи Николаевны. 3 марта она передает дочери распорядок дня невестки: «Масленая очень шумная, всякий день утром и вечером бал, спектакль – с понедельника до воскресенья; Натали на всех балах, всегда хороша, элегантна, везде принята с лаской; она всякий день возвращается в 4 или 5 часов утра, обедает в 8, встает из-за стола, чтобы взяться за туалет и мчаться на бал; но она распрощается с этими удовольствиями, чрез две недели она едет в деревню к матери, где думает остаться шесть месяцев». Это писалось за три дня до последнего дня Масленицы, когда и случился выкидыш, на время нарушивший строившиеся планы. Пушкин записал в дневнике: «6 марта. Слава богу! Масленица кончилась. А с нею и балы. Описание последнего дня масленицы ( 4-го мар.)даст понятие и о прочих. Избранные званы были во дворец на бал утренний к половине первого. Другие на вечерний, к половине девятого. Я приехал в 9. Танцовали мазурку, коей окончился утренний бал. Дамы съехались, а те, которые были с утра во дворце, переменяли свой наряд. – Было пропасть недовольных: те, которые званы были на вечер, завидывали утренним счастливцам. Приглашения были разосланы кое-как и по списку балов князя Кочубея; таким образом ни Кочубей, ни его семейство, ни его приближенные не были приглашены, потому что их имена в списке не стояли. – Всё это кончилось тем, что жена моя выкинула. Вот до чего доплясались».

Надежда Осиповна, узнав о случившемся от сына, писала дочери 9 марта 1834 года: «В воскресенье вечером на последнем балу при дворе Натали сделалось дурно после двух туров мазурки; едва поспела она удалиться в уборную императрицы, как почувствовала боли такие сильные, что, воротившись домой, выкинула. И вот она пластом лежит в постели после того, как прыгала всю зиму и, наконец, всю масленую, будучи два месяца брюхата. Тетка ее утверждала противное, и племянница продолжала танцевать. Теперь они удивлены, что я была права».

Две недели ушло на поправку, Наталья Николаевна исхудала, к тому же, едва оправившись, она простудилась на прогулке, схватила «горловую жабу» и вновь несколько дней провела в постели.