355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вадим Старк » Наталья Гончарова » Текст книги (страница 1)
Наталья Гончарова
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 04:48

Текст книги "Наталья Гончарова"


Автор книги: Вадим Старк



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 42 страниц)

В. П. Старк. Наталья Гончарова

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Наталья Николаевна» – это сочетание имени и отчества по ассоциации вызывает только одну фамилию – Пушкина. В ту эпоху, которую мы называем пушкинской, говорили, что первый романтический поэт женился на первой романтической красавице. На самом деле Пушкин в 1831 году уже не был поэтом-романтиком, хотя массовый читатель все еще воспринимал его как автора «Руслана и Людмилы», «Кавказского пленника» и «Бахчисарайского фонтана». Пушкин-романтик и помыслить не мог ограничить свою свободу браком, как не представлял себя «отцом семейства» его герой Онегин из «деревенских» глав романа. Другой Пушкин – «умнейший человек России», автор «Евгения Онегина», «Бориса Годунова» и «Арапа Петра Великого» – мог искать счастья «на проторенных дорогах», оставаясь, как следовало гению, поклонником «юности и красоты». «Я женат и счастлив, – скажет „огончарованный“ поэт, – лучшего не дождусь». И Пушкин никогда не сожалел о сделанном выборе.

Короткая совместная жизнь поэта с Натальей Гончаровой отозвалась в главном – в сочинениях поэта: его стихах, прозе и письмах. Одного короткого письма Натальи Гончаровой из Москвы в Болдино, которое дает Пушкину надежду на соединение с нею, оказывается достаточно, чтобы, вопреки логике жизни, все «Повести Белкина» обрели счастливый конец. И роман «Евгений Онегин» был закончен вскоре после свадьбы вставным письмом Онегина Татьяне, полным тех чувств, которые тогда владели автором. Пушкин и Наталья Николаевна соединились в московском храме Большого Вознесения и расстались в петербургской церкви Спаса Нерукотворного Образа. Им суждено было прожить вместе всего пять лет, 11 месяцев и восемь дней. Ей было 24 года, а ему 37 лет, когда прозвучал роковой выстрел на Черной речке, отнявший у Натальи Николаевны мужа, а у России национального поэта. Незадолго до смерти Пушкин сказал о жене: «Она, бедная, безвинно терпит и может еще потерпеть во мнении людском». И он оказался прав не столько в отношении современников, сколько потомков. «Потерпела» она от суждений многих пушкинистов и даже от его собратьев по перу. Ее роль в истории дуэли, виновность или невиновность – вот что занимало и занимает всех до сих пор.

Первый биограф Пушкина П. В. Анненков не только тактично обошел молчанием всю историю отношений жены поэта с Дантесом, но и вообще ограничился констатацией фактов. Особое внимание отношениям Натальи Николаевны и Дантеса было уделено впервые в книге Павла Елисеевича Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина», вышедшей в 1916 году: «Ее соблазняли, и она была жертвой двух Геккеренов». Щеголев детально проследил дуэльную историю от 4 ноября 1836 года, когда Пушкин получил анонимный пасквиль, причислявший его к ордену российских рогоносцев, до смерти поэта 29 января 1837-го. Как пишет Щеголев, «после всего происходившего в ноябре Пушкин не считал искренним и сколько-нибудь серьезным увлечение Дантеса Натальей Николаевной».

В 1929 году свое видение Натальи Николаевны выразила Марина Цветаева в очерке «Наталья Гончарова». В нем представлены две Натальи Гончаровы – жена поэта и художница, красавица и труженица, двоюродная бабушка и внучатная племянница. В таком сопоставлении, как пишет Цветаева, «…с Натальи Гончаровой с самого начала снята вина». И продолжает: «Нет в Наталье Гончаровой ничего дурного, ничего порочного, ничего, чего не было в тысячах таких, как она, – которые не насчитываются тысячами. Было в ней одно: красавица. Только – красавица, просто – красавица, без коррективы ума, души и сердца, дара. Голая красота, разящая, как меч. И сразила». Но не вяжется этот портрет с женою Пушкина, в которой душу он любил более лица ее. В пристрастных суждениях-осуждениях Цветаевой (ибо Пушкина любит она страстно, а в его любви к жене видит одно – чары) есть бьющее в самую точку сравнение: «Как Елена Троянская повод,а не причина Троянской войны (которая сама не что иное, как повод к смерти Ахиллеса), так и Гончарова не причина, а повод смерти Пушкина, с колыбели предначертанной». При всей разнице в стиле и жанре они оказываются близки друг другу – Цветаева и Щеголев.

Говоря о семейной жизни Пушкина, Щеголев приводит цитату из письма Пушкина-жениха П. А. Плетневу от 29 сентября 1830 года: «Все, что ты говоришь о свете, справедливо; тем справедливее опасения мои, чтоб тетушки да бабушки, да сестрицы не стали кружить голову молодой жене моей пустяками. Она меня любит, – но посмотри, Алеко Плетнев, как гуляет вольная лунаetc».

Другая позиция, близкая к той, которой придерживались друзья Пушкина, и к тому, что хотелось самому поэту, нашла выражение в 1935 году в первой книге, посвященной Наталье Николаевне, – «Невеста и жена Пушкина». Ее автор – известный пушкинист Модест Людвигович Гофман, выехавший в 1922 году в заграничную командировку и оставшийся в Париже, где он по праву стал признанным главой пушкиноведения в русском зарубежье.

Книга открывается цитатой из пушкинской поэмы «Цыганы»:

 
К чему? вольнее птицы младость.
Кто в силах удержать любовь?
Чредою всем дается радость;
Что было, то не будет вновь.
 

По поводу этих строк Гофман пишет: «Всем своим „донжуанским“ опытом Пушкин знал радость и муки (чаще муки!), которые дает крылатый бог любви, и знал прежде всего, что любовь крылата: найдет, налетит, властно покорит не умеющее ей сопротивляться бедное человеческое сердце».

Гофман замечает: «Пушкин не мог теперь, в этот период, не увидеть, что Наталья Николаевна его любит, а не со спокойным безразличием дает свою руку», но тут же напоминает, как «гуляет вольная луна».

Через два года после Гофмана В. В. Вересаев к столетию гибели поэта выпустил свою популярную книгу «Спутники Пушкина». Очерком, посвященным Наталье Николаевне, он обобщил все то, что в воспоминаниях, рассказах и письмах современников было высказано о ней. Он выразился более чем определенно в отношении написанного о Наталье Николаевне ее старшей дочерью от второго брака, А. П. Араповой, назвав ее сообщения «лживыми» и «тенденциозными», «в которых нельзя верить ни одному слову». Однако один из лживых рассказов Араповой о связи Пушкина со свояченицей Вересаев непоследовательно принимает и закрепляет одной фразой без всяких оговорок: «За время одной из беременностей жены он интимно сошелся с девушкой-сестрой ее Александриной Гончаровой».

To же самое можно заметить и в связи с тем, что пишет Вересаев по поводу ревности, испытываемой Натальей Николаевной к объектам пушкинского интереса. При этом привлекается суждение Софьи Николаевны Карамзиной, писавшей в 1834 году: «Жена Пушкина часто и преискренно страдает мучениями ревности, потому что посредственная красота и посредственный ум других женщин не перестают кружить поэтическую голову ее мужа». Карамзина пишет о поэтических увлечениях, Вересаев же переводит это высказывание на более прозаическую почву: «Ревность и подозрения Натальи Николаевны были очень не лишены оснований. У Пушкина за время его женатой жизни был целый ряд увлечений: графиня Н. Соллогуб, А. О. Россет-Смирнова, графиня Д. Ф. Фикельмон». Дальше речь идет о якобы имевшей место связи Пушкина с Александриной Гончаровой, а в целом создается ложное впечатление, что у Пушкина была связь со всеми названными дамами.

По поводу ревности Пушкина Вересаев также пишет, привлекая для поддержки своих суждений вовсе не равнодушного свидетеля из прошлого – Анну Николаевну Вульф, с которой Пушкин имел роман в период михайловской ссылки: «Я здесь меньше о Пушкине слышу, чем в Тригорском даже; об жене его гораздо больше говорят, чем о нем; от времени до времени я постоянно слышу, как кто-нибудь кричит об ее красоте». К чести Вересаева, следует заметить, что, приведя свидетельства современников Пушкина о нравах, царивших при дворе, о романах Николая I, он по поводу жены Пушкина написал вполне определенно: «Наталья Николаевна держала императора в должных границах, так что ему ничего больше не оставалось, как изображать добродетельно-попечительного отца и давать Наталье Николаевне благожелательные советы держаться в свете поосторожнее, беречь свою репутацию и не давать повода к сплетням».

Однако если в этом вопросе Вересаев был сдержан в отношении Натальи Николаевны, жены поэта, то в отношении вдовы Пушкина, а тем более генеральши Ланской он пересказывает ту же Арапову, в сообщениях которой, по его собственному выражению, «нельзя верить ни одному слову», и заключает: «Все эти данные с большой вероятностью говорят за то, что у Николая завязались с Натальей Николаевной очень нежные отношения, результаты которых пришлось покрыть браком с покладистым Ланским». То, что Вересаев определил как «большую вероятность», под пером некоторых наших современников приобрело несомненность факта, хотя для того не было никаких оснований.

Важным этапом в освещении преддуэльной истории, отношений Натальи Николаевны и Дантеса стала публикация в 1946 году французским писателем российского происхождения Анри Труайя двух писем Дантеса Геккерену начала 1836 года. С тех пор ни одно исследование о последнем годе жизни Пушкина и Натальи Николаевны не обходилось без обращения к этим письмам. Как позднее оказалось, Труайя ввел в обиход лишь фрагменты двух писем, но и их оказалось достаточно для самых разных умозаключений. Содержащиеся в них, хотя и со слов Дантеса, признание Натальи Николаевны в любви к нему и выражение собственных его чувств к ней вызвали различную реакцию. Кто-то высказал мысль, что поскольку имя Натальи Николаевны в письмах прямо не названо, то и речь в них может идти о какой-то другой замужней даме, в которую был влюблен Дантес. Особенно далеко по этому пути пошел С. Б. Ласкин, который даже назвал имя – Идалия Григорьевна Полетика. Кто-то, как И. М. Ободовская и М. А. Дементьев, подверг сомнению время написания писем, полагая, что они были сочинены Дантесом спустя годы «для оправдания потомством». Авторами книг «Вокруг Пушкина» и «После смерти Пушкина» явно руководило желание оправдать Наталью Николаевну, в чем она не нуждалась.

Зато Анна Андреевна Ахматова, чьи работы о Пушкине стали, несомненно, значительным вкладом в изучение всего, что связано с последним этапом жизни Пушкина, отдала дань этим письмам, нисколько не сомневаясь в их подлинности. На основании всего двух посланий Дантеса к Геккерену Ахматова опровергла мнение П. Е. Щеголева, полагавшего, что историю увлечения Дантеса Натальей Николаевной следует вести с осени 1834 года. Проведенный поэтессой, если так можно выразиться, «сердечный анализ» писем Дантеса оказался наиболее проницательным в сравнении со всем, что написано о них. А своим очерком «Александрина» Ахматова расставила «все точки над i» в хитро сплетенной истории связи, якобы существовавшей между сестрой Натальи Николаевны и Пушкиным, написав: «От всего этого за версту пахнет клеветой».

Полная публикация писем Дантеса к Геккерену, осуществленная уже в конце 1990-х годов Сереной Витале, убедила всех, что письма эти подлинные и речь в них идет именно о Наталье Николаевне. К сожалению, самые значительные работы последних десяти – пятнадцати лет не могли охватить корпус этих писем.

В 60-е годы XX века так называемая «тагильская находка» писем семейства Карамзиных 1836–1837 годов привнесла в историю дуэли Пушкина до того неизвестные подробности. Изданные Н. В. Измайловым, эти письма, как никакие другие свидетельства эпохи, позволили по-новому взглянуть на трагедию Пушкина и на место в ней Натальи Николаевны. Но, как оказалось, и эти послания, исходящие из круга самого близкого к Пушкину, и эпистолы его противника, как и все другие свидетельства современников, можно интерпретировать в зависимости от изначальной установки их исследователя.

В поисках истины следует помнить прежде всего слова самого Пушкина, обращенные к Наталье Николаевне перед смертью: «Ты ни в чем не виновата». Жена Пушкина не нуждается в оправдании, ее честь защищена им самим. Она – его «ангел», «Мадонна», «Муза», «царица», «женка», «душка», «бой-баба», мать его детей. Этим все сказано. Но в очередной раз приходится обращаться к тому, что, казалось бы, и без того известно, чтобы представить жизнь Натальи Николаевны. Начинать надо издалека, пройдя путь от альфы до омеги.

И следует вспомнить слова А. А. Ахматовой, предварившие ее статью «Гибель Пушкина», явно не случайно помеченные днем именин Натальи Николаевны:

«Как ни странно, я принадлежу к тем пушкинистам, которые считают, что тема семейной трагедии Пушкина не должна обсуждаться. Сделав ее запретной, мы, несомненно, исполнили бы волю поэта.

И если после всего сказанного я все-таки обратилась к этой теме, то только потому, что по этому поводу написано столько грубой и злой неправды, читатели так охотно верят чему попало и с благодарностью приемлют и змеиное шипение Полетики, и маразматический бред Трубецкого, и сюсюканье Араповой. И раз теперь, благодаря длинному ряду вновь появившихся документов, можно уничтожить эту неправду, мы должны это сделать».

Глава первая. СЕМЕЙНЫЙ ПОРТРЕТ
 
Портреты предков на стенах
И печи в пестрых изразцах.
 
А. С. Пушкин

Фамилия Гончаровых

«1812-го Года 27-го Августа в Тамбовской Губернии Селе Кареяне Родилась 5 мДочь Натальяв 3 часа утра Крестины 8 госентября восприемники Загряжскойи Матушка Ка<терина> Ан<дреевна>:– Имянины ее 26 гоАвгуста» [1]1
  Орфография и пунктуация оригиналов сохранены, за исключением случаев общепринятой адаптации текстов. (Прим. ред.)


[Закрыть]
(подчеркнуто в оригинале. – В. С.).

Так детально отметил в записной книжке появление на свет Натальи Николаевны ее дед Афанасий Николаевич Гончаров. Отметил всё: и дату, и место, и время рождения, и то, что внучка была пятым ребенком, и когда ее крестили, и кто крестил: один из хозяев Кариана Александр Иванович Загряжский и Екатерина Андреевна Гончарова, во втором браке Новосильцева, мать Афанасия Николаевича, то есть дядя и прабабка младенца. Подчеркнуты ее имя и имена восприемников. Особой строчкой отмечен и день именин Натальи, пришедшийся на канун ее рождения. Запись сделана конечно же позднее, ибо Афанасий Николаевич находился в момент появления на свет внучки за тысячи верст от помянутого места – путешествовал по Европе. Лишь в сентябре 1812 года он вернулся в Россию, охваченную войной с Францией. В знаменательный для отечества год родилась Наталья…

Семейство Гончаровых, к которому она принадлежала, берет свое начало от калужского посадского человека, горшечника-гончара, о чем говорит и сама их фамилия. Гончар в мифах многих народов – герой или бог, творящий из глины, как египетское божество плодородия Хнум, людей и даже мироздание. Согласно индийской мифологии сам Брахма в одном из своих воплощений был гончаром. В шумерском же антропологическом мифе бог вод Энки призывает на помощь гончаров-формовщиков, добрых и благородных творцов, в помощь богине-прародительнице Намму, для того чтобы из глины, взятой над бездной, слепить человека и его судьбу. Во всех этих и других типологически сходных мифах народов Старого и Нового Света с их «бродячими сюжетами» о сотворении человека из глины отражаются стадии приготовления и формовки глины в гончарном деле. В Западной Африке и части Средней Азии, где гончарное дело было сугубо женским, горшечница, обладающая сверхъестественными способностями, может выйти замуж только за кузнеца, кующего при помощи огня культовые орудия и предметы. Вместе они выступают в роли жрецов, обеспечивающих плодородие земли. Отличие священных занятий гончара от божественных во всех религиях состоит в том, что гончар не может вдохнуть в свое творение душу. Эти представления древних народов были осмыслены и христианством, закреплены духовной литературой. Так, иеромонах Клементий Зиновьев в виршах петровской поры прописал:

 
Преть можно гончарство святым делом назвать:
Поневаж Бог Адама зволил з глины создать.
 

В свете сказанного символичным представляется брак Гончаровой с Пушкиным.

Основателя династии Гончаровых звали Иван Дементьевич. Он, а потом и его сын Абрам Иванович держали гончарную лавку в Калуге, старинном купеческом городе на Оке.

В Калуге, прародине Натальи Николаевны, у Гончаровых издавна был свой дом. Получение в екатерининские времена дворянского достоинства позволило им построить в конце XVIII века в городе двухэтажный каменный барский дом, который сохранился до наших времен, хотя и подвергался разного рода перестройкам. Калужские дворяне Гончаровы, живя в имении, имели возможность при поездках в губернский город по делам или для участия в дворянских выборах останавливаться в собственном доме. И последующие поколения Гончаровых пользовались городским домом. Несомненно, бывала в нем и Наталья Николаевна: в детстве, с братьями и сестрами, и позднее, уже будучи замужем. Пушкин еще не однажды будет поминать провинциальную Калугу в письмах к жене, гостившей у деда в Полотняном Заводе, предостерегая от выездов туда с сестрами.

Гончаровский дом расположен напротив пятиглавой церкви Святого Георгия «за верхом», выстроенной в петровские времена, в 1700–1701 годах, в старых московских традициях – с грандиозной шатровой колокольней, с летним верхним и зимним нижним храмами. Уже к екатерининским временам относится пятиярусный иконостас верхнего храма с пышной позолоченной деревянной резьбой. Для нескольких поколений Гончаровых эта приходская церковь была почти домашней: они были ее вкладчиками, в ней поминали их всех поименно.

Семейное предание, закрепленное историческими трудами, гласило, что внук родоначальника Афанасий Абрамович Гончаров основал неподалеку от Калуги на реке Суходрев полотняную и бумажную мануфактуры, которые позволили ему составить огромное состояние. Петр I, создавая русский флот, поощрял производства, потребные для его нужд, и Гончаров первым в России сумел наладить изготовление парусного полотна, которое до него ввозилось из Голландии. Царь поддерживал талантливого предпринимателя, переписывался с ним по поводу его предприятий, присылал ему мастеров полотняного дела из Голландии. Это предание было даже закреплено толкованием известного портрета А. А. Гончарова, на котором он представлен якобы с письмом государя в руке.

Пушкин, пользуясь трудами известного историка И. И. Голикова, не преминул отметить этот факт в «Истории Петра Великого» под 1718 годом: «В 1717 из Амстердама подрядил Петр между прочим плотинного мастера и послал его к калужскому купцу Гончарову, заведшему по его воле полотенную и бумажную фабрики. Петр писал Гончарову: VI – 255». Как видим, Пушкин осторожно делает ссылку на труд Голикова с указанием тома и страницы, оставляя на его совести правдивость приведенного сообщения. Это свидетельство того, что у него были основания сомневаться в правильности данного показания. У Голикова в указанном месте читаем: «Во всем деле руководящая роль принадлежит Гончарову; ему пишет Петр Великий из Голландии, что „поелику он не имеет у себя хорошего плотинного мастера, то он для него наняв искуснаго, посылает при сем, прописав за какую плату он его нанял и заключает, а буде ему тягостно производить такое жалованье, то он Государь будет ему платить свое“».

Поэт видел и сам портрет прапрадеда жены. До нашего времени дошло несколько его старых вариантов, не говоря уже о поздних копиях. Оригинал хранится ныне в семье Гончаровых, прямых потомков изображенного по мужской линии. В Калужском краеведческом музее экспонируется старинная копия, а в музее Полотняного Завода представлена современная копия. Этот портрет запечатлен и на старых фотографиях интерьеров большого усадебного дома. Художник представил Афанасия Абрамовича в весьма почтенном возрасте, судя по всему, уже в конце жизни, в царствование Екатерины II. Только недавно было установлено, что он родился в 1705 году, а значит, в 1718-м ему было всего 13 лет. Это обстоятельство окончательно убедило в том, что ни в какой переписке с Петром в это время он состоять не мог. На портрете он представлен, по всей вероятности, с грамотой на чин коллежского асессора, дававший ему права потомственного дворянства.

Бывая в Полотняном Заводе, Пушкин видел и соседнюю с гончаровской, слиянную с ней, усадьбу Щепочкиных, которая напоминала о еще одной калужской фамилии, связанной с основанием заводов на Суходреве. Всё, что касается истории Полотняного Завода, в действительности обстояло иначе, чем гласило семейное предание, закрепленное Голиковым.

Шла Северная война со Швецией за выход к Балтийскому морю, Петром I создавался русский флот, во главе Адмиралтейств-коллегии стоял прапрадед Пушкина адмирал Иван Михайлович Головин, выдавший свою дочь Евдокию за прадеда поэта по отцовской линии Александра Петровича Пушкина. Спуская на воду очередной корабль, царь, по преданию, сказал Головину, своему главному корабельному мастеру: «Смотри, Иван Михайлович, твои детки!» Для создания флота требовалось парусное полотно, которое приходилось ввозить из-за границы, и потому стоило оно дорого. Петр мечтал о производстве отечественной парусины. Сметливым человеком, взявшимся наладить ее выпуск в России, оказался калужский купец Тимофей Филатович Карамышев. 7 марта 1718 года был издан подписанный царем указ, гласивший: «Для делания парусных полотен построить заводы в том месте, где приищет, с платежа с того места мельницы оброку; и тот завод умножить; и к тому заводу, сколько понадобится нанимать работных людей и покупать нужные для того припасы».

Место было «приискано» в 30 верстах от Калуги на реке Суходрев у села Сгомань, где еще с 1688 года стояла «мельница о трех жерновах». Два года ушло на строительство парусно-полотняной мануфактуры. К ней особым указом были приписаны бобыли села Товаркова, наняты «тати» (воры) и «винные» (виноватые) люди, поставлено было обучение, и дело пошло. К 1722. году действовало уже 60 ткацких станов и трудились на них 140 рабочих. Именно Карамышеву прислал царь иностранного мастера по производству полотна, которого самолично для того нанял в Голландии. Чтобы отходы от производства полотна не пропадали, Карамышев решает устроить тут же и бумажное производство. 30 января 1720 года определением Берг– и Мануфактур-коллегии Карамышеву было разрешено «при той парусной фабрике построить своим коштом бумажную мельницу и делать бумагу, какая может в действо произойти: картузную, оберточную, писчую. Принимать работных людей вольных с уговором достойной платы… и чтобы ученики обучались в художестве своем совершенно против иностранцев действовать». В год смерти Петра I, 1725-й, бумажная мануфактура дала первую отечественную бумагу. К этому времени сам Карамышев уже не мог один управляться с обширным делом и привлек для того своих приказчиков – племянника Григория Ивановича Щепочкина и калужского посадского человека Афанасия Абрамовича Гончарова.

В 1732 году Гончаров и Щепочкин вошли с Карамышевым в долю, а после его смерти в 1735 году «полюбовно» поделили производство, чтобы не грызться между собой. Гончаров продолжил дело на старом месте, а Щепочкин перенес доставшиеся ему строения на новое место, так называемый Новый двор, и открыл в придачу еще одну полотняную мануфактуру. Так в селе Сгомань, или Взгомонье, образовались два полотняных и одно бумажное предприятия, а село с 40-х годов XVIII века стало именоваться Полотняные Заводы (в пушкинское время название чаще употребляли в единственном числе).

Гончаров на своих предприятиях добился такого качества производимого полотна, что оно оказалось конкурентоспособным на европейском рынке и при дешевизне, прежде всего труда мастеровых, стоило значительно меньше голландского, а потому пользовалось спросом. Весь английский королевский флот, как говорили, ходил под гончаровскими парусами. По признанию самого Афанасия Абрамовича, на него трижды «шел золотой дождь»: в период войны Англии и Франции за Канаду 1756–1763 годов, во время отложения Америки от Англии и конечно же в Русско-турецкую войну. Так что для Гончаровых войны становились источником благосостояния.

Елизавета Петровна также покровительствовала Гончарову, пожаловав его чином коллежского асессора. Этот чин восьмого класса по Табели о рангах давал потомственное дворянство. Не случайно представитель старинного рода Пушкин, не нуждавшийся в таком пожаловании, писал:

 
Не рвусь я грудью в капитаны
И не ползу в асессора…
 

Для промышленника Гончарова дворянское звание, что всего важнее, давало право приобретения крепостных, столь необходимых для работы его предприятий.

Ко времени царствования Екатерины II относится расцвет заводов, поставлявших полотно российскому флоту, сыгравшему особую роль в победах Русско-турецкой войны за выход к южным морям. Благоволившая к Афанасию Абрамовичу Гончарову Екатерина во время знаменитого путешествия на юг «в полуденные страны» почтила в 1775 году Полотняный Завод своим присутствием. Отведенную императрице в усадебном доме опочивальню с той поры не переделывали и стали называть екатерининской, а памятник в честь ее посещения, заказанный в Германии, вошел в историю жизни Пушкина под именем «Медная бабушка». В 1789 году императрица подтвердила права Гончаровых на дворянство особым указом, с выдачей грамоты Афанасию Николаевичу, внуку Афанасия Абрамовича. Эта грамота дала основание и для утверждения за родом Гончаровых герба, описание которого гласит:

«Щит разделен горизонтально на две части, из коих в верхней в голубом поле изображена серебряная Звезда шестиугольная; в нижней части в красном поле серебряная же Шпага, перпендикулярно остроконечием обращенная вниз. Щит увенчан обыкновенным Дворянским Шлемом с страусовыми перьями. Намет на щите голубой, подложенный серебром.

Афанасий Гончаров за размножение и заведение парусных и бумажных фабрик в 1744-м году пожалован Коллежским Асессором. Сын его Николай Гончаров в 1777-м из воинской службы отставлен Майором; а внук Афанасий Николаев сын Гончаров в службу вступил в 1770-м году, в 1786-м произведен Надворным Советником, и, находясь в сем чине, 1789-го года Октября во 2-ой день пожалован на дворянское достоинство Дипломом».

Итак, по чину еще Афанасий Абрамович с 1744 года пользовался дворянскими правами, но формально только с 1789-го его потомки стали принадлежать к дворянскому сословию.

Нам до сих пор неизвестно имя жены Афанасия Абрамовича, видимо, рано скончавшейся и оставившей ему троих сыновей и двух дочерей: Николая, Афанасия, Ивана, Александру и Варвару. Можно сделать предположение, что ее имя было Татьяна. В Калужском областном художественном музее хранится происходящая из Полотняного Завода небольшая иконка середины XVIII века с изображением святого Афанасия Великого и мученицы Татианы, благословляемых Христом. Ориентированный на традиционные образцы, отличающийся изысканностью письма и некоторой манерностью, этот семейный образ по-своему характеризует семью его заказчиков Гончаровых. Выходцы из купеческой среды, стремившиеся в дворянство, они вместе с тем не могли еще принять расцерковленной культуры, проникавшей в эпоху Просвещения в православные храмы. Афанасий, епископ Александрийский, самый чтимый из святых, носивших это имя, которого церковь почтила наименованием Великого и столпа православия, родился около 296 года в Александрии и скончался 2 мая 373 года. К этому дню приурочено и его церковное поминовение. Татиана же поминается лишь однажды в году, 12 января. Дочь знатного римлянина, тайного христианина, дьяконица Римской церкви, пострадавшая за веру, она была убита мечом около 225 года. Таким образом, пути этих святых в земном их бытии никак не пересекались. Изображение их на иконе вместе свидетельствует о том, что она выполнена на заказ, а святые являются ангелами-хранителями членов семьи, скорее всего, мужа и жены. Такая традиция была достаточно распространена и встречается даже на храмовых иконах. При этом святые изображались с явным портретным сходством с заказчиками или их предками, чаще всего строителями родовых церквей.

Первенцем в семье Афанасия Абрамовича был Николай Афанасьевич Гончаров, пошедший, следуя дворянской традиции, в военную службу и дослужившийся до чина секунд-майора, данного ему при выходе в отставку в 1777 году. Женился он на представительнице старинного дворянского рода Екатерине Андреевне Сенявиной, родившейся в 1744 году. Происходила она, как и Гончаров, из калужских дворян. Это было первое в роду Натальи Николаевны соединение богатства со знатностью. Род Сенявиных прославился знаменитыми мореплавателями, один из которых, Д. Н. Сенявин, родился в 1763 году на Калужской земле под Боровском в селе Комлеве. Род был польского происхождения, восходивший в России к Алехне Сенявину, герба Сенява (Szeniasva), выехавшего из Польши на Русь в начале XVI века. Уже его сын Иван Алехович в 1514 году получил в смоленском наместничестве вотчину с селами, принадлежавшими его предкам. Позднее, уже в 1525 году, ему же были пожалованы деревни в Боровском уезде – существующие и поныне Юрово, Фатово, Агтоново и Борисо-Мохово. Его праправнук Матвей Федорович в том же Боровском уезде получил вотчину от царя Михаила Федоровича. Наконец, в 1688 году Аким Иванович Сенявин получил, опять же в Боровском уезде, поместье за вотчину, то есть с правом полного распоряжения. Именно его сыновья положили начало морской династии Сенявиных [2]2
  Иван Акимович Сенявин был контр-адмиралом, а Наум Акимович – вице-адмиралом и кавалером ордена Святого Александра Невского. В следующем поколении Иван Иванович Сенявин дослужился до капитан-командора, его брат Николай Иванович – до чина вице-адмирала и должности главного командира кронштадтского порта. Особенно прославил род их двоюродный брат Алексей Наумович Сенявин, адмирал, кавалер орденов Святого Андрея Первозванного и Святого Владимира I степени. (Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примечания автора.)


[Закрыть]
. Одна из представительниц рода, Феодосия Наумовна, была замужем за флотским капитаном Матвеем Васильевичем Ржевским, и этот брак породнил семью Сенявиных с тем самым кланом, кровь которого текла и в жилах Пушкина (к роду Ржевских принадлежала прабабушка поэта Сарра Юрьевна, приходившаяся троюродной сестрой Матвею Васильевичу). Таким образом, семья прабабушки Натальи Николаевны и одновременно ее крестной матери была Пушкину хорошо знакома.

После смерти супруга Екатерина Андреевна во второй раз вышла замуж 13 августа 1784 года за майора Ивана Васильевича Новосильцева, пережила и его и умерла 25 апреля 1816 года. Похоронена она в знаменитом Боровском Пафнутьеве монастыре неподалеку от Калуги. Памятник на ее могиле был поставлен сыном, Афанасием Николаевичем. Наталья Николаевна в тот год, когда скончалась ее прабабушка и крестная мать, жила как раз в Полотняном Заводе, но вряд ли ее, по малости лет, взяли на похороны. Однако конечно же она неоднократно бывала на этой могиле. На памятнике выбито: «Сей памятник воздвигнут в знак сыновней любви надворной советник и кавалер Афанасий Николаевич Гончаров 1816 года».

Молодой дворянский род Гончаровых был продолжен только по линии Афанасия Николаевича Гончарова, и его внучка Наталья родилась потомственной дворянкой в третьем поколении [3]3
  Два младших брата Николая Афанасьевича скончались одновременно в 1784 году – Афанасий умер холостым, а Иван оставил после себя вдову Акулину Павловну, в первом браке Комиссарову. Старшая из сестер, Александра, была замужем за Александром Матвеевичем Нестеровым и умерла в 1828 году, так что Наталья Николаевна должна была хорошо знать ее с детства. Похоронена она в московском Спасо-Андрониковом монастыре. Младшая сестра, Варвара, вышла замуж за Илью Богдановича Бибикова – генерал-поручика, сенатора и кавалера ордена Святого Владимира II степени, тайного советника, двоюродного брата знаменитого «усмирителя» Пугачева, генерал-аншефа Александра Ильича Бибикова и генерал-майора Гаврилы Ильича. За внука последнего, Сергея Ильича Бибикова, впоследствии вышла замуж Елизавета Ланская (в первом браке Арапова), третья дочь Натальи Николаевны.


[Закрыть]
.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю