Текст книги "Кореец (СИ)"

Автор книги: Вадим Ледов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Глава 7

Итак, Юрке Ефремову я напел с три короба, развесив лапши про скорое техническое перевооружение его скромного ВИА. Классика жанра: сначала стулья – потом деньги. Только вот со стульями, то бишь с аппаратурой, была загвоздка. А с деньгами – полный швах.

Что я имел в активе после отъезда моей феи-спасительницы Марины? Наполеоновские планы по переустройству советской эстрады, богатый опыт поражений из прошлой жизни и… пятьдесят рублей мятыми трешками и пятерками – общинные деньги, которые она не успела потратить на мое питание. Негусто. Особенно для старта проекта, требующего серьезных капиталовложений.

Теория – дама приятная, но эфемерная. А практика требовала конкретики: гитар, к примеру «Фендер», усилителей, типа «Маршалл», ударную установку и органолу.

В моем родном 2023-м любой прыщавый юнец мог оформить кредит на минимальный джентльменский набор и расплатиться с банком за полгода работы. Здесь же, в благословенном шестьдесят девятом, достать фирмУ было проблемой из разряда квадратуры круга. На всю Москву, думаю, и двух десятков приличных электрогитар не наскребется. Если что и всплывало в комиссионках на Сретенке или Арбате, то улетало за немыслимые тыщи – годовая зарплата инженера с премиальными.

Даже при наличии денег квест по поиску аппарата превращался в многоходовую комбинацию с привлечением родственников за границей, фарцовщиков, работников торговли и просто нужных людей. А уж без денег…

Стоп! Какое «без денег»? Мы в СССР или где? Деньги здесь есть, просто они текут по другим руслам, не всегда совпадающим с официальным фарватером трудовых доходов. Моя задача – прорыть небольшой арык от полноводной реки теневой экономики к моему скромному огороду шоу-бизнеса. Ручеек. Тысяч на десять для начала. Конечно, можно было бы выдать Юрке пару-тройку шлягеров из будущего – что-нибудь слезливо-патриотическое для закрытых банкетов или залихватское для танцплощадок. Потихоньку бы наскребли. Но штука в том, что в этом случае заработок будет, как бы, общий. И здесь есть нюанс, усвоенный в прошлой жизни: как только музыканты почувствуют вкус денег, заработанных вместе, они тут же начинают мнить себя гениями, а продюсера – кровопийцей и барыгой. И тогда прощай контроль. Нет уж, спасибо. Вся аппаратура – только моя. Собственность – лучший поводок для творческой интеллигенции. Аксиома. Чуть хвост задрали – щелк карабином, и снова шелковые.

Где взять стартовый капитал в Стране Советов честному человеку с нечестными намерениями? Цеховики? Вагоны неучтенки, левая бухгалтерия… Не мой профиль. Слишком долго, муторно, да и чутье подсказывало – не влезай, убьет. Таланту нужен размах, а не подпольное шитье трусов.

Фарцовка? Джинсы, пластинки, жвачка… Мелко, Хоботов! Навар – чисто на кабак, шмотки, да на девчонок с филфака. Мне же требовался трамплин, а не ступенька.

Оставалось одно. Стезя не самая праведная, но самая короткая. Валютные операции. Риск? Безусловно. Статья 88 УК РСФСР шутить не любила, вплоть до высшей меры. Но, во-первых, риск – дело благородное, особенно когда цель оправдывает средства. А во-вторых… опыт имелся. В прошлой жизни, еще по молодости, в семидесятые, баловался подобным – пронесло. Да и нужно-то продержаться год-полтора, пока музыкальный проект не выйдет на самоокупаемость и не превратится в стабильный источник дохода, уже вполне легального. Ну, почти легального.

Пришлось напрячь память – вернее, память Михаила Кима. Спортсмены – публика специфическая. Часто мотаются за границу, привозят всякий дефицит. Некоторые идут дальше – скупают у коллег чеки «Внешпосылторга», те самые заветные бумажки, которыми Родина расплачивалась за инвалюту, заработанную потом и кровью на чужбине. Дальше начиналась сложная алхимия: обмен «неполноценных» чеков с синей или желтой полосой (за соцстраны и «развивающиеся») на элитные, бесполосные (за капстраны). Только по последним можно было отовариться в «Березке» импортной радиотехникой. Схема простая, как мычание: покупаешь в «Березке» японский магнитофон условный «Шарп» за чеки, эквивалентные пятистам рублям. На выходе тебя уже ждут барыги, предлагают живыми деньгами тысячу. А если не спешишь и сдаешь в комиссионку – все тысяча двести, а то и больше. Чистый гешефт, если не попадешься.

Перебирая в уме Мишкиных знакомых из спортивного мира, я зацепился за одну фамилию: Стасик Князев. Футболист. Играл в команде мастеров «Динамо». Из тех самых «героев спорта», про которых сочиняли песенки Пахмутова с Добронравовым: «Нам победа, как воздух, нужна…». Он тоже был родом с Дальнего востока, кажется с Хабаровска – на этой почве они с Мишей и сошлись. Не то, чтобы дружили, но периодически пересекались в общих компаниях. Стасик побеждал не только на зеленом газоне, но и на ниве теневой экономики. Мишка знал, что этот кумир болельщиков проворачивает серьезные дела. Не просто спекулирует чеками, а работает по-крупному. Вот он-то мне и нужен.

Телефон отыскался в старой записной книжке Миши. Стасик моему звонку откровенно удивился. Еще бы – звонит парень, который полгода назад чуть коньки не отбросил. Но от встречи не отказался. Любопытство или предчувствие выгодной сделки? Скоро узнаем.

* * *

Стасик Князев, футбольный кумир и подпольный коммерсант, обитал на Кутузовском. Не в цековских домах, конечно, – рангом не вышел, – но и не в хрущевских голубятнях. Крепкий сталинский дом для номенклатуры второго эшелона, генералитета средней руки и заслуженных мастеров спорта – витрина советского благополучия для тех, кто умел правильно бить по мячу или вовремя поднять руку на собрании. Серый, скучный фасад, но внутри – высокие потолки, просторные комнаты, паркет «елочкой». Почти Европа, если не выглядывать в окно.

…Я застрял у светофора. На той стороне, у дверей булочной, из-за куска хлеба ругались местные собаки – вечная метафора борьбы за место под солнцем. Из гастронома, как язык, высовывался хвост очереди – значит, «выбросили» что-то дефицитное, венгерских кур или майонез в стеклянных банках. А зеленый свет все не загорался. От нечего делать, я разглядывал текущий мимо транспорт: полуторки с деревянными бортами, груженные гравием самосвалы, пузатые «Победы» и волнующие сердца обывателей «Волги» ГАЗ-21 с зеленым огоньком такси. Ползли, отчаянно звеня и искря штангами, сине-желтые троллейбусы ЗиУ-5, похожие на гигантских улиток. Пронесся, обдав презрением, лаково-черный начальственный «ЗИМ» с плотно задернутыми розовыми шторками – небожители спешили по своим делам.

Положение мое в этом времени было, мягко говоря, пикантным. В кармане – удостоверение инвалида первой группы, пункт «А» – полная нетрудоспособность. Пенсия – шестьдесят целковых, спасибо Родине. Блок в общаге на птичьих правах. И девять месяцев до переосвидетельствования во ВТЭК, где суровые тетки в белых халатах сдерут с меня эту липовую инвалидность как миленькую. И прощай пенсия, прощай общага. Какие девять месяцев! Раньше! Обязательно найдется какой-нибудь бдительный сосед или бывший спортивный товарищ, который шепнет куда следует: «А Ким-то наш, калека, по коридору рысью бегает!» Доброта душевная – страшная сила. Так что времени на раскрутку – максимум полгода. Крутись, Миша Ким, бывший инвалид и будущий миллионер.

Транспорт, пользуясь параличом светофора, пер сплошным потоком, нагло сигналя и отравляя воздух выхлопами. Наконец, из будки выскочил злой, как цепной пес, ОРУДовец в серой форме с сержантскими «тэшками» на погонах. Пронзительный свист, взмах полосатой палочкой – поток замер. Короткий жест жезлом в нашу сторону: «Шевелите копытами, граждане!»

И тут в небе громыхнуло. Не по-весеннему, а всерьез, по-летнему. Резкий порыв ветра швырнул в лицо пыль. Небо полыхнуло фиолетовым. Запахло озоном, и тяжелые раскаты грома покатились над Москвой, заставляя дребезжать стекла. На нос упала первая, тяжелая капля. Я рванул через проспект к дому Князева. Едва успел влететь под спасительный козырек подъезда, как небеса разверзлись. Ливень стеной, такой, что напротив не видно домов. По тротуарам понеслись мутные, бурлящие потоки. Москва умывалась.

Лифт – тоже роскошь по тем временам – донес меня до седьмого этажа. Звонок.

Стас встретил меня, как и положено человеку его круга, в спортивном костюме «Адидас» с тремя полосками. Не просто одежда – знак отличия, пропуск в касту избранных. Сам – крепкий, квадратный, скуластый. Подбородок выбрит до глянцевой синевы. Готовый к труду, обороне и валютным операциям.

– Кореец! – Рука у него была как лопата. Хватка – футбольная. – Явился, не запылился! Под дождь не попал?

Забавно, но по имени меня в этой спортивной тусовке почти никто не звал. Ким да Кореец. Хотя корейской крови во мне – кот наплакал, четвертинка. Прилипло – не отдерешь.

– Я тут краем уха слышал… говорили, всё, отборолся ты. Овощем заделался, – Стас с нескрываемым любопытством разглядывал меня. – А ты глянь-ка, живой и бодрый, как крыса на колбасном складе. Как так-то?

– Восстановился, – я улыбнулся, решив не обижаться на «крысу». – Но в большой спорт не вернусь.

– Правильно, – кивнул он с пониманием человека, знающего цену победам и травмам. – Здоровье дороже рекордов. Проходи, чего на пороге торчать.

Квартира Князева была обставлена с той нарочитой, слегка безвкусной роскошью, которая отличала советских «выездных». Югославская «стенка» полированного дерева – предел мечтаний инженера. Чешский хрусталь в серванте – для коньяка «Арарат». Гэдээровский гарнитур в спальне. Финский унитаз в туалете – невиданное чудо сантехники. Персидский ковер на полу – чтобы гости разувались. На видном месте – японский катушечник «Акай» и стопка импортных пластинок. На журнальном столике – массивные хрустальные пепельницы и глянцевые заграничные журналы типа «Штерна». Все кричало: «Я живу не так, как вы!»

– Будешь? – Стас махнул рукой в сторону бара, заставленного пестрыми бутылками – «Наполеон», «Джонни Уокер», «Камю». Трофеи с зарубежных полей.

– Погоди. Дело есть, Стас. Серьезное.

– О как! – он насмешливо поднял бровь. – Борец Ким стал деловым человеком? Ну, не томи, выкладывай свою бизнес-идею.

– Ансамбль хочу сделать. Музыкальный.

Стас присвистнул.

– Оба-на, с ковра – на сцену! Оригинально. А я тут при чем? На барабанах постучать?

– Аппаратура нужна. Фирмовая. Не самопал.

– И ты пришел ко мне? – он рассмеялся искренне. – Думаешь, я в ЦУМе гитарами торгую?

Но глаза уже смотрели внимательно, оценивающе. Он все понял. Просто ломался, как целка на комсомольском собрании. Старый трюк.

– Я подумал, ты можешь знать… людей, – я выдержал паузу. – Которые помогут… ну, скажем так, заработать средства.

Стасик помолчал, буравя меня взглядом. Взвешивал. Подстава? Провокация? Или парень действительно созрел? Потом молча встал, подошел к двери, повернул ключ в замке. Вернулся. Сел напротив.

– Не ожидал, Кореец. Честно. Тихоня был, правильный весь… Комсомолец, спортсмен… И на тебе.

– Обстоятельства изменились, – пожал я плечами. – Жить как-то надо. А на пенсию инвалидную особо не разгуляешься.

– Это точно, – хмыкнул он. – Ладно. Слушай сюда. Варианты есть. Но учти: если влетишь – я тебя не знаю, ты меня первый раз видишь. Моя хата с краю. Усек?

– Усек.

Он кивнул. Открыл бар, достал пузатую бутылку «Арарата» пять звездочек, два тяжелых хрустальных бокала. Плеснул щедро.

– Ну, за твой новый старт, – сказал он без тени иронии. – Чтоб фартило.

Выпили. Коньяк обжег нутро приятным теплом.

– Тряпки? – спросил Стас, закуривая «Мальборо». – Джинса, кримплен, мохер? Могу подогнать партию. Скинешь в два конца.

– Мелочь, – покачал я головой. – Не мой масштаб. Да и толкать шмотки… не умею и не хочу.

– Ишь ты! Масштаб ему подавай! – Стас искренне удивился. – Ты думаешь, тут на каждом углу миллионы валяются?

– Деньги нужны на дело. Серьезные. Тысяч десять, как минимум.

Стас потер подбородок, задумался. Видно было, что мой отказ от «тряпок» произвел на него впечатление.

– Если бы я тебя Кореец давно не знал и разговора бы не было. Ладно. Есть одна тема… Если не ссышь. Черная икра. Фирмачи берут – аж пищат.

– Икра? – удивился я. – В «Елисеевском» ее полно.

– Ха! В «Елисеевском»! – Стас фыркнул. – То, что там лежит, – это для советских трудящихся. А я говорю про элитную. Зернистую. Белужью. Высший сорт. Экспортный вариант. Крупная, серая, икринка к икринке. Жемчужная. Её производство не больше десяти процентов от всей икры осетровых. Такую даже в «Березке» редко встретишь, всю за бугор гонят. Вот за неё буржуи валюту не жмут.

Он подошел к холодильнику «ЗиЛ», открыл. Достал стеклянную баночку с синей этикеткой и надписью латиницей «Beluga Caviar».

– Вот такая. Сто двенадцать грамм. У немцев – сто марок. Или полтинник вечнозеленых президентов. Считай по черному курсу – это рублей двести пятьдесят. Понятное дело – больше половины посредники себе заберут, но всё равно – берешь у чурок банку по червонцу, отдаешь дойчам по сто… Или прямо у них и закажешь, что тебе нужно подогнать из аппаратуры… Чистая схема, почти без палева с валютой. Улавливаешь выгоду?

Я мысленно просчитал риски. Икра – не валюта, статья помягче. Это даже под спекуляцию трудно подвести. Натуральный обмен – икра–аппаратура. Главная опасность, как я понял, в самой командировке – икорка-то явно браконьерская.

– Браконьерская икорка-то?

– Какая тебе разница? У чучмеков частное от государственного почти не отличается, это тебе не Россия. Там Советская власть, как мираж в пустыне. Зато в этих ебенях цена ниже, чем в той же Астрахани. И риска почти нет… если, конечно, с местными басмачами поладишь. А так, товар с рыбзавода, упакован, фирменная банка, всё честь по чести.

– Куда ехать-то? – спросил я, чувствуя, как внутри начинает разгораться азарт.

– В Красноводск, – сказал Стас. – Туркмения. Там у меня есть выход на… местных. Отгрузят тебе «мазута» (так они икру на своем жаргоне звали) на все деньги. Привезешь сюда. Сдашь моим покупателям. И гуляй Ваня–пряник!

– А откуда купцы? – уточнил я.

– Дойчи. Канал проверенный, как жена генерала, – заверил Стасик.

– Сумма? Стартовый капитал на закупку? – спросил я как можно деловитее.

– Пять кусков, – буркнул Стасик. – Меньше там и говорить не станут. У тебя как с финансами? – оценил выражение моего лица. – По нулям? Я так и думал.

Он выдержал паузу, давая мне прочувствовать всю глубину моего нищебродства.

– Слушай, Стас… – я решился на унизительную просьбу. – Может, одолжишь? До первого гонорара?

– У меня? – Стасик изобразил на лице вселенскую скорбь. – Дружище, ты не поверишь – сам на мели! Все в обороте, все в деле! Копейка рубль бережет, а я – копейку.

Он с явным удовольствием наблюдал, как скисает моя физиономия. Артист, бля.

– Хотя… – он сделал вид, что размышляет. – Есть тут один… деловой. Солидный, с капиталом. Дает в рост. Но условия… драконовские. Срок короткий, процент – аж глаза на лоб лезут. И кидать его – себе дороже. За ним люди очень серьезные. Не дай бог их огорчить.

– Беру, – сказал я, не раздумывая.

– Вот это по-нашему! – Стасик хлопнул меня по плечу с такой силой, что меня повело. – Сразу видно – наш человек! Не спортсмен задрипанный, а конкретный пацан! Детали утрясем. А пока… – он снова наполнил бокалы, – за успех нашего безнадежного дела! Чтоб ты стал богатым и знаменитым, а твои музыканты играли громче «Битлов»!

Мы выпили. Коньяк отдавал горечью полыни. Я отчетливо понимал: я не просто вступаю на скользкую дорожку – я лечу в пропасть на санках. Но на дне этой пропасти, возможно, лежали ключи от моего будущего. И ради них стоило рискнуть.

Я щелкнул ногтем по своему опустевшему бокалу венецианского стекла. Бокал ответил мелодично и тонко.

Я усмехнулся:

– Упаковался ты, Стасик, под завязку. Прямо секретарь ЦК.

Князев заржал, типа, намек понял и плеснул в бокал коньяку.

* * *

На следующий день, ровно в семь вечера, как условились, я с телефона–автомата набрал номер Стасика. Он сразу взял трубку.

– В девять, в «Баку». Знаешь, где? – голос Стасика был напряженным.

– Найду, – буркнул я, чувствуя, как холодеет под ложечкой.

– Галстук надень. И ботинки почисти, – добавил он и повесил трубку. Коротко и ясно. Инструктаж перед выходом на ковер к начальству.

Ресторан «Баку» на улице Горького – это была не просто точка общепита. Это был символ. Витрина советской дружбы народов и одновременно – биржа теневой экономики. Здесь обедали академики и ужинали министры. Здесь гуляли грузинские цеховики и азербайджанские «авторитеты». Здесь шелестели купюры и вершились судьбы. Явиться сюда в затрапезном виде – все равно что прийти на партсобрание в трусах.

Пришлось извлечь из шкафа единственный приличный костюм Михаила – темно-синий, югославский, купленный перед какой-то заграничной поездкой. Белоснежная рубашка, галстук – не кричащий, бордовый. Почищенные до блеска туфли. Вроде, тяну на скромного научного сотрудника или начинающего дипломата.

«Баку» встретил меня полумраком, густым запахом плова, шашлыка и дорогих духов, звоном бокалов и приглушенным гулом респектабельной публики. Важный швейцар в ливрее смерил меня взглядом рентгенолога, оценивая «прикид» – соответствует ли уровню заведения.

– Молодой человек, вам заказано?

– Заказано, отец, заказано! – крикнул от гардероба Стасик. Вид у него был такой, будто он не на встречу шел, а на сдачу экзамена по политэкономии.

– Пошли, – буркнул он. – Ждет.

Мы миновали главный зал, где за накрахмаленными скатертями чинно вкушали деликатесы представители советской элиты. Метрдотель, пожилой азербайджанец с лицом мудреца и повадками кардинала, провел нас не к столику, а вглубь, через святая святых – кухню, где шипело, булькало и пахло так, что голова шла кругом. Потом – по узкому коридору к неприметной двери. Классика жанра. Мафиозные боссы всегда сидят в отдельных кабинетах с черным ходом.

Кабинет оказался небольшим, но упакованным по полной программе. Тяжелые бордовые портьеры глушили звуки улицы. Лепнина на потолке. Персидский ковер на полу. В центре – массивный стол, заставленный кавказскими яствами и батареей бутылок. А во главе стола – Он. Борис Нуждин. Он же Брюс. Хозяин московского ипподрома, как шепнул мне накануне Стасик, пояснив, что «хозяин» – это не должность, а статус. Контролирует тотализатор, ворочает большими деньгами. При этом, по словам Стасика, жаден до неприличия.

Высокий, плотный, с мощной бычьей шеей. Лицо – крупное, тяжелое, но не рыхлое. Седина на висках. И глаза. Серые, холодные, неподвижные. Взгляд хищника, который смотрит на тебя и решает – съесть сейчас или поиграть немного.

Рядом с Брюсом – двое статистов. Один – лет сорока, в очках, с блокнотом, похож на бухгалтера или юрисконсульта. Второй – молодой бычок с низким лбом и тяжелой челюстью. Охрана. Без слов, но все понятно.

– Борис Алексеич, вот… привел, – Стасик слегка подтолкнул меня вперед. – Ким Михаил. Спортсмен. Борец. Надежда наша олимпийская… была.

– Видел я его на ковре, – голос у Нуждина был хриплый, прокуренный. Он не встал, руки не протянул. – Неплохо боролся. Пока шею не свернул. Садись, Кореец. Коньячку?

Я сел напротив. Странно, откуда он знает про мою борьбу? Неужто и на спорт тотализатор имеется? Или просто интересуется всем, где пахнет азартом и деньгами?

– Не откажусь, Борис Алексеевич, – я старался, чтобы голос не дрожал.

Нуждин кивнул своему бухгалтеру. Тот бесшумно наполнил мой бокал из графина без этикетки. Аромат ударил в нос – тонкий, цветочный. Явно не «Арарат». Француз.

– Будем знакомы, – сказал Брюс, чуть приподнимая свой бокал. – Хотя… вроде как уже и знакомы. Заочно.

Выпили. Коньяк был великолепным. Но во рту остался тревожный привкус.

– Стасик ввел в курс, – Нуждин положил на тарелку кусок осетрины. – Музыкой решил заняться? Ансамбль? Это что-то новенькое.

– Ищу себя, Борис Алексеич, – уклончиво ответил я. – Ребятам талантливым помочь хочу. А для этого аппаратура нужна.

– И почем нынче талант? – Нуждин усмехнулся, но глаза остались холодными.

– Пять тысяч для старта, – сказал я твердо.

– Продюсер… – протянул он задумчиво. – А со спортом – всё? Совсем?

– Травма не позволяет, – я потер шею. – Врачи запретили нагрузки.

Он кивнул. Пожевал осетрину.

– Десять, – сказал он вдруг.

– Простите? – я не понял.

– Вернешь десять. Через месяц. Ровно.

Я, что-то такое и предполагал, поэтому быстро прокрутил в голове калькуляцию. Икра. Продажа. Сорок пять тысяч… ну, минус доля Стасика, минус накладные… допустим, сорок. Десять отдать Брюсу – тридцать в остатке. На аппаратуру хватит, и еще останется на жизнь и первые шаги группы. Рискованно, но… игра стоила свеч. Особенно когда других свеч нет.

– Идет, – сказал я.

– Не торопись, – Нуждин отпил коньяку. – Деньги – это просто деньги. Мне от тебя еще кое-что нужно будет. Услуга за услугу.

Вот оно. Я знал, что дело не ограничится процентами. Чего ему эти проценты? При его оборотах – копейки.

– Какая услуга, Борис Алексеевич? – спросил я, готовясь к худшему.

– Племянница у меня есть. Анечка. Восемнадцать лет. Голос – ангельский. Поет – душа плачет.

Ну, конечно. Талантливая племянница у криминального авторитета – классика жанра. Сейчас он попросит сделать из нее вторую Пугачеву (вернее первую, Алла в это время еще за еду работала).

– И?

– Поможешь девочке. Ты ж теперь у нас продюсер. Ансамбль у тебя будет. Ну, пристроишь ее как-нибудь. Песенку напишете, на сцену выведешь. Чтоб талант не пропал.

Внутренне я застонал. Пристроить бездарную девицу… Это было хуже, чем везти контрабандную икру.

– Я не против помочь, Борис Алексеич, – осторожно начал я. – Но надо бы послушать сначала. Талант – вещь тонкая…

– Талант там – во! – Брюс стукнул кулаком по столу так, что бокалы звякнули. – Музыкальную школу закончила! Скрипка, фортепиано! Романсы как запоет – все бабы ревут! Так что слушай сюда: поможешь Анечке. Это условие.

– Хорошо, – кивнул я, чувствуя себя идиотом. – Но, Борис Алексеич, тут такое дело… Раскрутка таланта – это ж вложения! Стихи, музыка, аранжировка… На студии записать… Может, процентик по займу скинем? В счет будущих инвестиций в Анечку?

Брюс посмотрел на меня с новым интересом. Даже усмехнулся.

– А ты, Кореец, шустрый! Коммерческая жилка прорезалась? Хвалю! Может, и правда из тебя толк выйдет. Но… – он назидательно поднял палец. – Это два разных вопроса. Процент приучает к дисциплине и порядку. Маленький процент плохо приучает, большой – хорошо. Вот когда будешь готов отдать, тогда и покумекаем на эту тему.

– Договорились, – я постарался изобразить радость. – Когда с Анечкой можно познакомиться?

– После Красноводска, – отрезал Нуждин. – Как денежки вернешь.

Он все знал. Стасик слил ему весь расклад про икру. Плохо. Значит, я на крючке не только по деньгам.

– Лева! Отслюнявь товарищу, – кивнул Брюс бухгалтеру.

Тот достал из портфеля пухлую пачку сотенных в банковской упаковке. Отдал мне.

– Пересчитай, – приказал Нуждин.

Пятьдесят бумажек с Лениным. Солидно. В 69-м на эти деньги можно было «Москвич 408» купить. Если повезет.

– Верно, – сказал я, убирая деньги во внутренний карман пиджака.

– Расписочку набросай, – Нуждин пододвинул блокнот и ручку «Паркер».

Я написал: «Я, Ким Михаил… обязуюсь вернуть Нуждину Б. А. десять тысяч рублей… срок… подпись».

– Вот и ладушки, – Брюс удовлетворенно кивнул, пряча мою расписку. – Ну, давай за сделку! Чтоб все у тебя срослось! И у Анечки моей – тоже!

Мы выпили еще. Коньяк уже не казался таким вкусным. Во рту был привкус металла. Я только что продал душу дьяволу. Или, по крайней мере, взял у него в долг под залог будущего.

– Свободен, Кореец, – сказал Нуждин, давая понять, что аудиенция окончена. – Возникнут терки – Стасик знает, как связаться.

Я поднялся.

– Благодарю, Борис Алексеевич.

– Рано благодаришь, – отрезал он.

Мы со Стасиком вышли из кабинета, снова через кухню, и только на улице я смог нормально вздохнуть. Ночной воздух после дождя был свежим и чистым.

– Ну вот, видишь, – Стасик закурил, выпуская дым. – Все путем. Брюс сегодня в духе. Могло быть хуже.

– А что бывает, когда он не в духе? – спросил я без особого интереса.

– Тогда… лучше не знать, – серьезно ответил Стасик. – Но ты не парься. Дело верняк. Привезешь икру – отобьешь бабки с тройным наваром.

Я молчал. Пачка денег приятно оттягивала карман. Но чувство тревоги не проходило. Красноводск, икра, басмачи, Нуждин, Анечка… Слишком много неизвестных в этом уравнении.

– Кстати, – Стасик понизил голос. – Анечка эта… она Брюсу не племянница ни разу.

– А кто? – спросил я устало.

– Любовница, – усмехнулся Стасик. – Малолетка почти, а крутит им, как хочет. Он ей и шмотки, и цацки, и загранку… А теперь вот – звездой сделать решил.

– А поет-то она как? На самом деле? – спросил я без всякой надежды.

– Громко, – хохотнул Стасик. – Как сирена, если сирену за хвост дернуть. Шучу! Я в этом не разбираюсь. Поёт, да и поёт – главное, что Брюсу нравится. Но ты не дрейфь. Никто от тебя чуда не ждет. Сунешь ее пару раз на сцену в каком-нибудь клубе самодеятельности, запишешь на магнитофон пару песен – и папик будет счастлив. Отмажешься. На самом деле, может это и к лучшему – если Брюс тебе поддержку кинет, всё сразу упростится в жизни.

От сердца отлегло. Мелкая интрижка, а не судьбоносная миссия. Уже легче.

– Раньше сказать не мог? – проворчал я.

– А смысл? – пожал плечами Стасик. – Да может Брюс только из-за этого и согласился тебе денег дать. Бабки-то нужны? Вот то-то же.

* * *

Итак, куш был обещан, мосты сожжены, рубикон нелегальной коммерции почти перейден. Оставалось самое простое – смотаться в туркменскую глухомань и привезти оттуда полцентнера буржуйского деликатеса. Плевое дело.

Стасик оперативно связался со своими контрагентами в Туркмении. Сигнал прошел: 450 банок отборной белужьей икры, фасовка экспортная, по сто двенадцать грамм чистого продукта в каждой, будут ждать московского гостя в Красноводске. Стеклянная тара, синяя крышечка, латинские буквы – все как положено для услады взора и желудка загнивающего капиталиста. Я прикинул вес брутто: сто шестьдесят грамм на банку, итого – семьдесят два килограмма живого жемчуга. Нехилый груз получается – как два чемодана кирпичей.

«Почему четыреста пятьдесят банок, а не пятьсот?» – спросит дотошный читатель, привыкший к круглому счету. Отвечу: потому что даже в рамках такой высокорентабельной операции никто не отменял накладные расходы. Командировочные и суточные мне, подпольному коммерсанту, не полагались. А дорога дальняя, питание трехразовое (хотя бы чай с сахаром), ну и всякие «непредвиденные обстоятельства», которые в нашей стране самые что ни на есть предвиденные – от вымогательства транспортной милиции до банальной необходимости дать на лапу проводнику. Поэтому пятисотку пришлось отложить на всю эту прозу жизни.

Как-то сразу мне стало ясно, что в одиночку эту операцию я не потяну.

Туда с нехилыми бабками, оттуда с икрой – ограбят, убьют, закопают где-нибудь в Кара-Кумах или утопят в Каспийском море, и никто никогда не узнает, где сгинул продюсер из будущего. Даже если в газетах напечатают «пропал без вести», кто будет искать? Сдох Трофим, да и хер с ним.

И я принял решение – пошел на почту и отправил телеграмму в Уссурийск. Длинную, как очередь из Калашникова: «КОЛЯ СРОЧНО НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ ТЧК ЕСТЬ ДЕЛО ТЧК ДЕНЬГИ БУДУТ ТЧК МИХАИЛ»

Через день получил ответ, такой же лаконичный: «ВЫЛЕТАЮ РЕЙС 4269 ДОМОДЕДОВО ТЧК ВСТРЕЧАЙ ТЧК КОЛЯ»

Наши с Колькой дороги разошлись, когда меня призвали в армию. На его долю выпала другая судьба – корейцев в армию не брали, у них и паспортов советских не было. Но мы изредка переписывались. Из коротких Колькиных писем, полных недомолвок и иносказаний, я понял, что друг мой пошел по скользкой дорожке. Занимался браконьерством в приграничных районах и контрабандой в Китай – меха, золото, женьшень. Целая система, отлаженная десятилетиями.

Однако в свете нынешнего обострения отношений между КНР и СССР и жесткого перекрытия границы, свой преступный промысел он потерял. Сидел на мели в Уссурийске, прожигая последние накопления и явно нуждаясь в деньгах, чем я и решил воспользоваться. Кто еще, как не Колька Ли, знает все тонкости теневых сделок с восточным колоритом? Кто еще сможет прикрыть спину, когда вокруг одни чужие?