Текст книги "Кореец (СИ)"

Автор книги: Вадим Ледов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Держи его! Лови! – кричали преследователи.

– Ату его, супостата! – вторил им Тучков, и мы, подхваченные общим азартом погони, тоже рванули следом. Зачем? Куда? Неважно! Главное – движуха!

Мы мчались, спотыкаясь в темноте, пытаясь не отстать от основной группы преследователей. Но тут Тучков внезапно остановился как вкопанный, хлопнул себя по лбу.

– Ёшкин кот! Катер же! Последний! В Астрахань! – прохрипел он, глядя на часы. – Мне ж надо… Хлопушин же… Завтра ж на «Полюс»! После обеда! Жду вас! На пристани! Прямо на «Полюсе»! Все, мне бежать!

И не дожидаясь ответа, Тучков, прервав объяснение на полуслове, рванул в противоположную сторону, к речному причалу.

Тем временем погоня захлебнулась. «Преступник» скрылся в прибрежных зарослях, а не догнавшие его мстители, пыхтя и отдуваясь, побрели обратно на танцплощадку. И что вы думаете? Едва они вернулись, как из динамика снова полилась та самая песня, на горло которой так бесцеремонно наступили крики погони: «Ох, сердце, успокойся, он придёт. Ох, соловей над розой всё поёт, поёт…» Неистребимая сила искусства!

Мне стало жарко и душно. В поисках прохлады и тишины я спустился по откосу к темной, пахнущей тиной Волге. И тут, в густых кустах, буквально нос к носу столкнулся с тем самым беглецом!

Парень сидел на корточках, тяжело дыша и прижимая руку к боку. Молодой, лет двадцати, с крепкими мускулами, бугрящимися на обнаженном торсе. На плече красовалась незамысловатая наколка – якорь и под ним имя «Миша». Классика жанра.

– Ты чего тут? – спросил я шепотом, опасаясь, что погоня может вернуться.

Парень вздрогнул, поднял на меня испуганные глаза.

– Да я… это… прячусь, – прохрипел он.

– Вижу, что не загораешь, – усмехнулся я. – Что натворил-то? Кого ограбил? Или… изнасиловал?

Парень посмотрел на меня с обидой.

– Да никого я не насиловал! И не грабил! Это они… они на меня напали!

Слово за слово, парень немного успокоился, отдышался и поведал мне поистине трагикомическую историю своего злоключения.

– Понимаешь, мужик, я ж после Астраханского торгового техникума… работаю товароведом в системе облпотребсоюза. Человек, можно сказать, культурный. А брат у меня – моряк, в загранку ходит. Ну, привозит иногда мелкие подарки… А тут привез майку, и кепку американскую! ФирмА! – Миша даже причмокнул от восхищения. – На майке ковбой нарисован, скачет, и надпись по-ихнему – «Майкл». На кепке тоже что-то написано, какое-то «Центральное интелегенское агенство». Ну, я ж и надел это на танцы. Думаю, девчонки оценят. Только пришел, оглядываюсь, значит, присматриваю себе партнершу… подходит старичок один. Божий одуванчик, пенсионер. И спрашивает так вежливо: «Сынок, а что это у тебя на майке написано?» Я говорю: «Майкл». Он очки протер, пригляделся: «И так ясно, – говорит, – что майка. Зачем же об этом писать? Неграмотный, что ли?» Я ему объясняю: «Дед, это не „майка“ написано, а „Майкл“! Имя такое американское». Он так бровями повел: «А тебя, – говорит, – как зовут? И какой ты, мил человек, национальности будешь?» Я отвечаю: «По национальности – русский, а зовут меня Миша». Русское имя Миша соответствует американскому имени Майкл'. И тут этот старичок как взвизгнет на всю площадку: «Ах ты ж, контра! Значит, по-твоему, американский империализм – соответствует нам русским людям⁈ Тут, вся танцплощадка сбежалась, смотрит на майку. Держатся враждебно. Тут одна девушка говорит: 'Да что майка, вы посмотрите, что у него на шапке написано: ЦРУ! Ах ты гад, граждане, держите провокатора!» Ну и понеслось… Кто-то мне в ухо дал, кто-то майку рванул… кепку сорвали. Я еле вырвался – и сюда, в кусты. Очнулся – майки нет, кепки нет, по пояс голый, и нога хромает… Какое ЦРУ? Причем тут ЦРУ?

Я слушал этот бредовый рассказ и не знал, смеяться или плакать. Бдительный пенсионер, еще более бдительная девушка-активистка, не разбирающийся в американских агентствах братец и бедный товаровед Миша, ставший жертвой идеологической борьбы на танцплощадке астраханского профилактория…

Вернувшись на опустевшую танцплощадку, я, поискав, обнаружил в углу злосчастный затоптанный в пыль головной убор, оказавшийся сплющенной как блин бейсболкой. Расправив её, я прочел: Central Intelligence Agency. Да уж подкузьмил Мише братан. От бедного ковбоя «Майкла» и вовсе ничего не осталось.

Глава 13

Итак, на следующий день, аккурат после полудня, мы ступили на палубу бывшего буксира «Полюс». Который, как я внезапно осознал из слов Тучкова, был не просто судном рыбоохраны, а еще и числился «прогулочным судном облпотребсоюза»! Гениальная схема прикрытия – два в одном! Не удивлюсь, если по документам он еще и как передвижной клуб юных техников проходит.

«Полюс» дал прощальный, сиплый гудок, словно старый кашляющий дед, и мы отчалили от астраханской пристани. Нас тут же окружили чайки – вертлявые «мартышки» и солидные, как профессора на пенсии, «мартыны». Их пронзительные крики смешивались с гудками других судов и далеким городским шумом. Капитан Хлопушин, мужчина неопределенного возраста с лицом, обветренным всеми волжскими ветрами, и капитанской фуражкой, съехавшей на затылок, лично встретил нас у трапа. Рукопожатие у него было крепкое, как у борца (не то, что у Тучкова!), и он тепло, почти по-отечески, поздравил нас «с прибытием на борт его скромного ковчега».

Мы двинулись вниз по Волге. Картина вокруг была далека от идиллических пейзажей с картин Левитана. Волга здесь была суровой труженицей: индустриально-пролетарская, пахнущая мазутом, вечно спешащая по своим деловым надобностям. Навстречу густо шли баржи, натужно пыхтящие сухогрузы, вальяжные нефтеналивные танкеры. Проносились и белые красавцы – трехпалубные пассажирские теплоходы, идущие вверх по реке, в Россию, к Москве и Рыбинску, унося курортников от астраханской жары.

По берегам – сплошной индустриальный пейзаж: какие-то портовые краны, ржавые конструкции, заводские трубы, извергающие черный дым. Гул, грохот, лязг металла – симфония трудового Поволжья. А жара стояла такая, что казалось, воздух можно резать ножом. Вода в Волге была мутной, серо-коричневой, и вид у нее был не то что кипящего, а скорее, медленно закипающего супа с нефтяными разводами. Бодрыми выглядели только чайки-«мартышки» – носились над водой, ныряли, выхватывая что-то из мутной воды. Мы с Колькой, от нечего делать, бросали им крошки булки, захваченной из квартиры Тучкова. Они ловили на лету с ловкостью цирковых акробатов.

Постепенно это занятие нам наскучило. Да и жара на палубе допекала.

– Пойдем вниз, в каюту, пересидим эту пролетарскую Волгу, – предложил я Кольке.

– А когда она кончится? – спросил он с надеждой.

– Тучков говорит, у острова Бирючья Коса, – ответил я. – Около часа ходу при нашей черепашьей скорости.

Мы спустились по крутым металлическим ступенькам в каюту. Небольшая, две койки, застеленные грубыми солдатскими одеялами поверх тощих матрасов. На удивление, койки оказались мягкими – видимо, пружины давно просели. Колька тут же растянулся на одной, я приземлился на другую. Духота стояла неимоверная. Круглый иллюминатор был плотно задраен. Я попытался его открыть, начал давить на какие-то непонятные запоры, крючки, вертушки… В результате – щелчок, скрежет, и острая боль в пальце. Разбил в кровь! Вот так начало морского путешествия! Я выругался так, что Колька подскочил на своей койке.

Пришлось подниматься наверх, искать аптечку. Нашел Тучкова, который мирно беседовал с капитаном на мостике. Показал ему свой боевой шрам.

– Эх, карась! – усмехнулся Тучков. – Пойдем, покажу, как иллюминаторы открывать. Это тебе не форточка в общаге!

Он спустился со мной, открыл аптечку, которая, оказывается, висела прямо у меня перед носом, но я ее в упор не видел. Продезинфицировал мою царапину йодом, а потом легким, неуловимым движением повернул какой-то рычажок на иллюминаторе, и тот со скрипом отворился. В каюту ворвался слабый, но все же освежающий ветерок, пахнущий рекой и рыбой.

Не успел я насладиться прохладой, как раздался резко-мерзкий звук. Капитан Хлопушин свистал всех наверх.

– Бирючья Коса! – объявил Тучков. – Обед! Подкрепиться желаете?

Желать-то мы желали! Выбрались на палубу. Волга здесь действительно изменилась. Берега стали ниже, зеленее, исчезли заводы и краны. Вода посветлела. Движение судов поубавилось. Дышалось легче. Под парусиновым тентом на корме стоял привинченный к палубе стол. Обслуживал нас сам капитан! Покинул свой мостик ради такого дела.

Сначала он принес огромную металлическую миску астраханского салата: крупные куски помидоров, щедро посыпанные кольцами белого салатного лука (сладкого, не злого) и залитые пахучим подсолнечным маслом. Потом появился пластиковый поднос в легкомысленных цветочках, какие обычно бывают в столовых самообслуживания. Прямо на поднос, без всяких тарелок, были густо уложены огромные куски вареного осетра – белое, нежное, сочное мясо. Мы набросились на еду с голодным энтузиазмом. Хлеб почти не ели. Тучков был прав – местная «чернушка» была невкусной, горло драла. А белого, нормального, тут, видимо, не пекли. Запивали холодной водочкой, которую капитан достал из своих запасов – но пили в меру, помня о деле. Отрыжка была знатная – рыбой и помидорами. Вкуснотища!

После осетра капитан притащил гигантский астраханский арбуз, полосатый, как тельняшка. Острым рыбацким ножом он с хрустом разрезал его на огромные алые ломти. Сахарный, сочный, холодный – идеальное завершение обеда.

Капитан с Тучковым ели гораздо меньше нас, как-то вяло, без аппетита. Ну да, для них это была повседневная еда. Завтрак, обед и ужин. Иногда, как пояснил Тучков, вместо осетра бывает севрюга или белуга, в крайнем случае скумбрия, вместо арбуза – дыня «Торпеда». И никакого мяса, никакой колбасы, никакого сала. Рыба, рыба и еще раз рыба. Рай для диетолога, тоска для нормального мужика.

– Ну что, орлы, подкрепились? – спросил капитан Хлопушин, вытирая руки о штаны. – Теперь курс на Каспий! Держитесь крепче, скоро качать начнет! Море – оно шутить не любит!

* * *

Капитан Хлопушин явно поспешил с прогнозом насчет качки. «Полюс», словно старый, умудренный опытом пес, неспешно шлепал по все еще речной, хотя уже и широкой, глади. Волга расплескалась здесь во всю ширь, готовясь к финальному аккорду – встрече с морем. Берега стали совсем низкими, почти невидимыми в наступающих сумерках.

Темнело быстро, по-южному. Небо на западе еще догорало остатками заката, а на востоке уже высыпали крупные, яркие звезды, каких не увидишь в засвеченной Москве. Стало прохладнее, потянул влажный ветерок с едва уловимым запахом соли – предвестник моря.

На берегу слева, как пояснил вышедший покурить Тучков, показались редкие огоньки села Житное.

– Рыбацкое село, – буркнул он. – Народ тут живет по солнцу. С петухами встают, с ними же и спать ложатся. Сейчас уже все по избам сидят, сети латают да байки травят.

Безлюдно. Тихо. Только плеск воды за бортом да редкое мигание огоньков на берегу. В их неверном свете я пытался разглядеть это самое Житное – село, сельсовет которого, по словам Тучкова (сказанным с изрядной долей иронии), «непосредственно руководит великим географическим событием европейского масштаба – впадением Волги в Каспийское море». Ну, или как минимум, ставит печать на соответствующих картах. Зрелище было, прямо скажем, не впечатляющее: какие-то темные силуэты то ли заборов, то ли сараев у воды, мокрые от росы деревья, улица, теряющаяся в ночной тьме, уходящая в глубину совершенно незнакомой мне жизни. Где-то там, в глубине, смутно угадывался транспарант. Я прищурился и с трудом разобрал первые два слова: «Да здравствует…» А вот кто или что там здравствует – осталось загадкой. То ли «партия», то ли «народ», то ли «дружба народов» или очередной съезд КПСС. Впрочем, неважно. Главное, чтобы мы сами были здравы и невредимы. Скоро Каспий. Море. А значит – новые риски и новые возможности.

Стало совсем прохладно. Мы с Колькой решили укрыться в каюте. На этот раз, уже наученные горьким опытом (и моим разбитым пальцем), мы совместными усилиями, после короткой, но яростной борьбы с неподатливым механизмом, довольно удачно «задраили иллюминатор». Правда, откуда-то все равно поддувало сквознячком, пахнущим сыростью и гриппом, но это было лучше, чем ночная прохлада. Разделись до трусов и маек и рухнули на свои койки. Впереди – около двадцати часов ходу до Красноводска. Можно было выспаться перед решающим броском.

Дорога прошла на удивление спокойно. То ли капитан Хлопушин действительно мастерски вел свое судно, то ли Каспий смилостивился над старым буксиром и двумя контрабандистами-неофитами. Нас почти не качало, только мерный гул дизеля да плеск воды за бортом убаюкивали.

* * *

Проснулись мы резко, одновременно, как по команде. Причина была банальна – солнце. Оно било прямо в иллюминатор, превращая нашу маленькую каюту в раскаленную душегубку. Стены дрожали от вибрации, под койкой что-то мерно стучало и плескалось. Ощущение было, будто мы находимся внутри гигантского кипящего чайника.

– Подъем, морские волки! Прибываем! – раздался бодрый голос Тучкова из-за двери.

Мы с Колькой подскочили, как ошпаренные. Торопливо натянули штаны, кое-как умылись теплой водой из бачка над раковиной и выскочили на палубу.

Красноводск встретил нас… Да никак он нас не встретил. Унылый, пыльный порт на берегу мутного Каспия. Лес портовых кранов. Ни тебе чаек с криками, ни приветственных гудков. Просто серая пристань, запах рыбы и нефти, да равнодушные лица редких портовых рабочих. По качающимся, скрипучим сходням мы сошли с «Полюса» на твердую (относительно) туркменскую землю. Тепло распрощались с нашим экипажем – капитаном Хлопушиным и гением-механиком Тучковым. Расплатились еще вчера вечером, под покровом темноты, отсчитав оговоренную сумму – сто рублей за нелегальный трансфер под флагом рыбоохраны. Тучков деньги сгреб с видом человека, получившего Нобелевскую премию, а капитан только крякнул и сунул купюры в карман своей видавшей виды формы. «Удачной рыбалки!» – крикнул нам на прощание Тучков. Ага, спасибо, кэп.

Мы с Колькой, стараясь не привлекать внимания (хотя кто тут на нас смотрел?), направились к зданию Морвокзала – серому, приземистому строению с облупившейся штукатуркой и гордой надписью «Красноводск» над входом.

Внутри, в гулком и пустынном зале ожидания, пахло хлоркой и тоской. И тут я увидел их – телефоны-автоматы междугородной связи. Но какие! На стенах висели огромные белые пластиковые яйца, похожие на коконы каких-то инопланетных насекомых. Внутри каждого яйца был вмонтирован обычный телефонный аппарат. А над яйцами красовались таблички с названиями городов: «Баку», «Ашхабад», «Москва»…

Люди, звонившие по этим чудо-аппаратам, выглядели комично. Они втискивались под овальное пластиковое прикрытие, словно пытаясь спрятаться от враждебного мира, и кричали в трубку «Алле! Алле!», будто пытались докричаться до самого Господа Бога или, на худой конец, до московского коммутатора. Зрелище напоминало кадры из фантастического фильма про динозавров, которые выползают из гигантских яиц, оглядывают неуютный мир и с ужасом лезут обратно.

Я терпеливо дождался своей очереди к яйцу с надписью «Москва». Опустил пятнадцатикопеечную монету (которая тут же со звоном провалилась куда-то в недра аппарата), набрал междугородный код и номер Стасика. И, о чудо советской техники, почти сразу соединился! Стасик взял трубку моментально, словно сидел у телефона в ожидании.

– Мы на месте, – коротко сообщил я, стараясь говорить негромко, чтобы не привлекать внимания обитателей других «яиц».

– Понял, – так же лаконично ответил Стас. Голос его звучал напряженно, как в шпионском фильме. – Идите там же в ресторан при вокзале. К вам подойдут. Ждите.

Ресторан оказался под стать вокзалу – полупустой, с липкими столами и запахом вчерашнего перегара. За парой столиков сидели какие-то местные мужики, уже с утра поддатые, громко обсуждавшие что-то на своем языке. Из старого катушечного магнитофона, стоявшего на барной стойке, вполголоса хрипела какая-то восточная мелодия, навевая тоску.

Мы с Колькой выбрали столик у окна, с видом на пыльную площадь и одинокого верблюда, привязанного к столбу. Сели друг напротив друга. Некоторое время молчали, переваривая впечатления.

– Ну, с прибытием! – сказал я наконец, чтобы нарушить тишину.

– Я бы за отъезд лучше выпил, – мрачно отозвался Колька, оглядывая убогую обстановку.

Я не успел съязвить в ответ, потому что к нашему столику подплыл официант – опухший, необъятных размеров мужчина в засаленном белом кителе, который, казалось, вот-вот лопнет на его необъятном брюхе.

– Что будете есть? – спросил он басом, лениво обмахиваясь грязной салфеткой.

– А вы нам меню для начала дайте, уважаемый, – попросил я как можно вежливее.

Официант посмотрел на меня как на идиота.

– А зачем? У нас все равно есть только шашлык «Дружба». Больше ничего нет.

– Очень увлекательно, – не удержался я от сарказма. – Тогда позвольте полюбопытствовать, зачем же вы спрашиваете, что мы будем есть?

– Так полагается, – пожал он своими покатыми плечами с невозмутимостью буддийского монаха. – Инструкция. Шашлык «Дружбу» будете?

– А у нас есть выбор? Будем, – обреченно согласился я. – Дайте нам два шашлыка. Кстати, позвольте уточнить этимологию названия? Почему именно «Дружба»?

Официант снисходительно развел короткопалые, как сардельки, ручки и загнул пальцы:

– Два кусочка свинины (для русских), два кусочка баранины (для местных), два кусочка говядины (для всех остальных). Дружба народов! Понял?

Логика была убийственной.

– Гениально! – восхитился я. – Тогда к этой дружбе народов нам, пожалуйста, двести грамм коньяка местного разлива и минеральной воды! – крикнул я ему вслед. – И хлеба не забудьте!

Это в России можно про хлеб не упоминать – принесут по умолчанию. А здесь, в кондовой Азии, надо уточнять. Традиции, однако.

Я выложил на стол пачку «Беломора». Мы синхронно вытянули по папиросе. В спичечном коробке сиротливо оставалась последняя спичка. Я чиркнул ею о коробок – вялое пламя нехотя лизнуло сперва мою папиросу, потом Колькину. Затянулся глубоко, до спазма в легких, выпустил дым и, посмотрев на Кольку, произнес сакраментальную фразу, пришедшую невесть откуда (видимо, из подсознания Марка Северина, насмотревшегося шпионских фильмов):

– Да уж, Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу… Какая-то, блин, шпиономания кругом. Телефоны в яйцах, шашлык «Дружба»…

– Чего ты хочешь? – флегматично ответил Колька, стряхивая пепел прямо на пол с видом человека, познавшего тщетность бытия. – У своих тут все схвачено, жизнь налажена. А приезжих, вроде нас, все ж таки опасаются. Мало ли кто ты такой? Может, ревизор из Москвы? Вот и держат ухо востро. Расслабься. Ждем. К нам подойдут.

Он сказал «подойдут», и я инстинктивно ожидал увидеть пару хмурых типов в кепках или тюбетейках, с цепкими взглядами и нехорошими намерениями. Но действительность, как всегда, оказалась изобретательнее моих штампов. К нашему столику подошла… женщина. Не спеша, с какой-то удивительной плавной грацией, покачивая плетеной сумкой на длинном ремне. Высокая, стройная, с гордой осанкой. И одета она была не по-европейски – в длинное, до пят, платье из яркой узорчатой ткани. «Куйнек», кажется, это называется. Настоящее среднеазиатское «макси», которое на ней смотрелось не как экзотический наряд, а как нечто совершенно естественное. Темные волосы были собраны в тугой узел на затылке, открывая точеный профиль и смуглую кожу. Глаза – темные, миндалевидные, с приподнятыми внешними краями, смотрели спокойно и чуть насмешливо.

Колька аж папиросой поперхнулся. Я тоже опешил. Вот тебе и контакты Стасика! Не братья Оруджевы, а восточная красавица.

– Здравствуйте! Вы из Москвы? – голос у нее оказался низким, с легкой хрипотцой и едва заметным акцентом, который я не мог определить.

Мы поздоровались, все еще пытаясь сообразить, что происходит.

– Алла, – представилась она, не протягивая руки, но слегка кивнув головой.

Имя «Алла» прозвучало диссонансом с ее обликом. Не Гульнара, не Айгуль, а Алла… Странно. Может, русская, полюбившая местный колорит? Или?..

Тут к столику снова подплыл наш необъятный официант, гремя посудой. Он поставил перед нами тарелки с дымящимся шашлыком «Дружба». Украшением блюда служили два вялых кружочка соленого огурца. Вид у шашлыка был брутальный – куски мяса разного калибра, нанизанные на шампур без всякого изыска.

– Как же так? – не удержался я, обращаясь к официанту с риторическим вопросом. – У вас тут почти субтропики, юг, а на тарелке ни помидорки, ни зелени? Где овощи?

– Откуда они тут возьмутся? – раздраженно буркнул тот, вытирая пот со лба грязной салфеткой. – Порог пустыни! Каракумы рядом! Тут только верблюжья колючка растет!

Алла усмехнулась, и в ее темных глазах блеснули искорки.

– Официант скромничает, – сказала она своим низким голосом. – Ежегодно область рапортует наверх о бескрайних садах, разбитых на поливных землях, о нескончаемых бахчевых полях, о тысячах высаженных фруктовых деревьев… Если бы хоть десятая часть этой отчетности была правдой, мы бы давно жили в джунглях. А так – да, все еще порог пустыни! Показуха – наше все.

Официант насупился, явно недовольный ее словами.

– Я за отчетность не отвечаю! Мое дело – шашлык подать! – проворчал он и, круто развернувшись своей необъятной кормой, направился к бару.

– Спичек принесите! У нас кончились! – крикнул я ему вслед.

– Спички тоже дефицит, – негромко заметила Алла, присаживаясь на свободный стул за наш столик без приглашения. – Как и многое другое в нашем солнечном краю. Ну что, москвичи, будете знакомиться или так и продолжите удивляться местным реалиям?

Мы с Колькой переглянулись. Ситуация была нештатная. Но отступать некуда.

– Михаил, – представился я. – А это Николай. – кивнул в сторону моего непочтительного друга, который продолжал с подозрением пялиться на неожиданную гостью.

– Очень приятно, Алла, – она снова кивнула. – Да вы кушайте, выпивайте.

Мы разлили коньяк. Чокнулись. Выпили. Коньяк был местный, обжигал горло и отдавал чем-то терпким, то ли дубовой корой, то ли той самой верблюжьей колючкой. Мы с Колькой с удовольствием вонзили зубы в шашлык «Дружба». Оказался на удивление съедобным, хоть и жестковатым. Острый, переперченный, действительно похожий на неразделенную любовь – обжигает, но хочется еще. Алла пить не стала, только чуть пригубила минералку и снисходительно наблюдала, как мы расправляемся с едой.

Вернулся официант, молча бросил на стол коробок спичек и удалился.

– Спасибо, – буркнул я ему вслед.

Алла достала тонкую импортную сигарету из цветастой пачки – откуда такие в Красноводске? Известно откуда – контрабанда из соседнего Ирана. Там сейчас властвует многовекторный Шахиншах Пехлеви умудрившийся дружить одновременно с англичанами и американцами (и страшно сказать, Израилем) с одной стороны и Советским Союзом с другой. Сей прогрессивный правитель умудрился создать в Иране светское государство, а под влиянием его жены, красавицы Фарах, персиянки стали самыми освобожденными женщинами востока, получили человеческие права и даже, прости господи, носили мини-юбки. Всё это благолепие закончится через десять лет с приходом к власти мусульманских радикалов.

Алла прикурила от красивой зажигалки и выпустила струйку дыма.

– Ну, рассказывайте, деловые люди из столицы. Что привело вас в наши скромные палестины? Стасик сказал, у вас какое-то… интересное предложение? Касательно деликатесов?

Значит, все-таки она! Тот самый контакт. Почему Стасик не предупредил, что это будет женщина? Или он сам не знал? Или это такая местная конспирация? Вопросы роились в голове, но задавать их было неуместно.

– Да, есть разговор, – подтвердил я, стараясь выглядеть солидно и по-деловому. – Нас интересует определенный товар. В некотором количестве.

– Конкретнее, Михаил, – Алла чуть улыбнулась. – Время – деньги. Особенно здесь.

Она явно была в курсе дела. Но в этих краях женщин никогда не допустят к руководству, чем бы то ни было серьезным. Особенно в полукриминальных схемах. Значит просто посыльная, как Аня в «Место встречи изменить нельзя».

– Да, – согласился я. – Время – деньги. Видишь деньги – не теряй времени. Куй железо, не отходя от кассы.

Она усмехнулась.

– А ты шутник, как я посмотрю.

Я пожал плечами – похоже вышедшая в конце апреля «Бриллиантовая рука» до этих краев еще не добралась.

– Стасик не говорил, что вас будет двое.

– Дело серьезное, – тут же нашелся я. – Сумма немаленькая, товар специфический. Одному мотаться с такими вещами через полстраны – удовольствие для камикадзе. Поэтому привлек друга, почти брата. Человек – кремень! Прошел огонь, воду и уссурийскую тайгу. Надежнее не бывает.