Текст книги "Приступ (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

   Брат, следующий Болеслав (IV, Кудрявый) сделал правильный выбор: Изя Блескучий в очередной раз выбил Долгорукого из Киева и стал Князем Великим. С точки зрения интересов Пястов – верно. С точки зрения двенадцатилетней, к этому времени, девочки... а у неё есть точка зрения? – Нет. И быть не может. Брат-сюзерен сказал – встала-пошла. В замуж.

   В конце пути трепещущая в радостном ожидании неведомого мужа, семейного счастья, своего дома... девочка обнаружила, что избранник её уже женат.

  – А... а как же...?

  – Погодь. Сща исправим.

   Я уже упоминал странность святорусского «Устава церковного»: церковь берёт 12 гривен за развод венчанных супругов. И 6 – за развод супругов невенчанных.

   Здесь – дешёвый вариант.

   Процедура развода исполнена, вчерашняя не-вполне-жена из терема съехала. Венчальный обряд идёт без проблем. Но уехала-то «бывшая» недалеко, через улицу перейти. И увезла с собой сына. Отцом и дедом признанного Святослава. Старший сын – законный наследник.

   Повтор судьбы её матери: девочка-мачеха.

   На это накладывается разница в возрасте: ей – 12, Жиздору – 24. О чём ему с ней трахаться? Ей бы ещё в куклы играть, а он уже воин, полки в битвы водит. Взрослый мужчина. Достаточно резких обычаев, нравов и габаритов.

   «Молодой» исполнил супружеский долг. Так, что «молодая» утратила лёгкость прежней девической походки. Окинул по утру эту мелочь сопливую в платочке и... сбежал к «бывшей».

   Тут война, события разные. Муж то в Венгрии войско набирает, то половцев режет. Жена подрастает, но детишек нет. Поскольку муж не попадает. Нет, не туда, куда вы подумали – в «график».

   Время идёт, Изя доказал, что «если стол не идёт к князю, то князь идёт к столу». Сидит в Киеве, Долгорукий угомонился, поддержка Пястов уже не критична. Не критична стала и «малолетняя печать сургучная».

   Жиздору она тоже не нужна – у него другая есть. Люди вокруг начинают намекать на её бесплодие.

   И правда: три года замужем, 15 лет, восьмиклассница. И – без пуза. Почему? Кара господня? – Фактор объективный, можно отправить взад в Краков. А мы запустим новую полит-игру. С поиском новой невесты в качестве печати на новом договоре. С кем-нибудь другим, кто нам интересен как перспективный союзник. Например с... Грузией.

   Этот вариант в РИ Изя Блескучий разыграл сам. «Тётушка Русудан», тётушка будущей царицы Тамары, двенадцати лет от роду, была привезена в Киев. Где за пару месяцев ухитрилась ухайдокать пятидесятипятилетнего Изю насмерть. Я про это уже...

   Агнешка – не южанка Русудан, у неё отношения с мужем вовсе не жаркие. Они-то и видят друг друга редко, нимало от этого не печалясь. Однако, бывают обязательные торжественные мероприятия.

   Муж с свёкром возвращаются с победой над галичанами на реке Сан, большой пир. Свёкор, чуть подпив, громко удивляется:

  – Здоровая девка выросла. А не брюхата. Уж не порча ли на ней? Ты, сынок, как?

  – Пашу и засеваю. Да только не будет плода от сухой смоковницы.

   За большим столом пересмешки да перегляды. Агнешка рывком встаёт с места, собираясь уйти. Окрик свёкра:

  – Куда?! Из-за стола без спросу? Сын, да ты, верно, жену и вежеству не учишь?!

   Ей становится дурно. От жары, от волнения, от обидных слов. Она едва не падает, её тошнит, голова кружится, бледность. Сквозь туман голос свёкра:

  – А мы, пожалуй, напраслину на княгиню возводим. Ты в тягости?

   Она пытается встать на ноги, пытается вырваться из поддерживающих рук служанок, худо соображая трясёт головой.

  – Вот сынок, точная примета: как баба без памяти падать начала, значит под сердцем дитё завелось.

   Это относительно справедливо: здешние дамы просто так в обмороки не падают. «Падающие» – уже выпали, по кладбищам лежат.

   Отлежавшись пару дней, молодая княгиня обнаруживает, что свёкор и муж куда-то ускакали, а все в замке уже в курсе, уже высчитали день, когда ей рожать. И спорят лишь о поле ребёнка. Все уверены, что по приметам будет мальчик, но допускают возможность божьего неудовольствия в форме девочки.

   Феодалы – им нужны наследники.

   Объяснять, что всё это ошибка – некому. Перспектива гнева мужа и свёкра – пугает до икоты. Икоту засчитывают в приметы.

   Она молчит, надеется, что всё это как-то... само рассосётся. А окружающие стараются её опекать, услужить. Оберечь. Лоно и чрево, будущего князя носящее. Любопытствуют, расспрашивают, оглядывают фигуру, заглядывают в глаза, в спальню и мыльню.

   В истории известны случаи, когда страстное желание родить наследника приводило королев к ложным беременностям. У Агнешки такой силы самовнушения нет. Она просто умирает от страха. С ужасом ждёт конца, истечения срока.

   «Всё открылось. Уезжайте».

   Банкиру, получившему такую телеграмму от Конан-Дойля, хорошо: пароход, загранпаспорт. А ей куда?

   ***

  – В то лето муж снова на войну пошёл. Половцев на Псёле бить. Жарко. В замке хоть шаром покати: господа из города – слуги в шинок. Я уж из покоев не выхожу, ноги не держат. Страшно. Хоть вешайся. Тут Крыся, кормилица моя... Ты её видел – на дороге Боброка от казни спасла. Говорит: родить ты не можешь, раскрыть обман не можешь. Остаётся один обман другим закрыть. Другая баба родит, мы у неё ребёночка выкупим, твоим покажем. Мальчика. Как им жаждется. Мне опять дурно. Ночь проплакала. Утром говорю: делай. Через день, заполночь, приносит. Младенчика в тряпке. Грязненький, страшненький. Мы и изобразили. Будто это я... Да я-то, честно, без чувств почти все те дни. Крысю расспрашивали, она всё молодостью моей отговаривалась. Первый раз, де, скромность-неискушённость...

   Младенец, объявленный сыном Мстислава и Агнешки, был крещён Романом. Его сразу забрала прислуга, матери показывали лишь изредка.

   Нервное потрясение не прошло для Агнешки бесследно – она долго болела. И добрых чувств к «сыну» не испытывала.

  – Я надеялась. Что это как-то... само собой... Я ж показала, что могу родить, что не с чего меня выгонять, нет на мне порчи. А этот... мало ли что, маленькие дети часто мрут.

   «Этот» оказался не из «частых». Сперва у Агнешки была надежда, что «сын» не доживёт до возвращения супруга. Но что-то сделать самой, как-то «приспать» желанное-нежеланное дитя... Да и не просто это: ребёнком занимались слуги.

   Через год умер свёкор, через два Долгорукий выбил Жиздора с Волыни. Тот, вместе с семейством, бежал в Польшу. Ещё через год Жиздор вернулся на Русь. Воевал с галичанами, поддерживая Ивана Берладника, бился с черниговцами, помогая дяде Ростику. Я про это уже...

   Агнешка, войдя в возраст, родила, через пару лет, ещё в Польше, мальчика, Всеволодом назвали. Года через три – второго, Володеньку. Старший нынче остался во Владимире Волынском, с братом Святославом, младший поехал вместе с ней и отцом. Сегодня утром все трое вместе отправились из Киева. И повстречали «Зверя Лютого» на дороге.

  – А откуда прозвание «Подкидыш»? Кому-то говорили?

  – Нет-нет! Как можно?! Это ж... смерть!

  – Так откуда?

  – Не... не знаю я. Говорят, от ляхов. Что я его, вроде, подкинула братьям в Краков. Он же там долго жил.

  – Ты вернулась на Волынь вместе с мужем?

  – Нет. Я ж говорю: у братьев жила. Там и Всеволода родила. Ещё через год приехала во Владимир. Ещё через два – Володеньку. А Роман у братьев моих оставался. Да и... не мил он мне, противен. Может, думаю, он без меня, в чужих людях...

  – Муж знал?

  – Н-нет. Сперва. Потом... измучил он меня! Дрался, обижал по всякому. А тут... у Володеньки – зубки режутся, у Всеволода – жар вдруг... А этот... пьяный да наглый... Говорит: один квёлый, другой – приблуда ляшская. Ну, что я его у братьев в дому родила. Ничего, говорит, сдохнут щенки – у меня орлы останутся, им и землю отдам. Тут я и высказала. Что старший – ублюдок от сожительницы невенчанной, второй – вовсе подкидыш от незнамо кого, третьего он ляшёнком назвал. Так что, молись, муженёк, чтобы Володенька жив был – единственный тебе точный наследник.

  – А муж?

  – Пьяный он был. Побуянил малость, спать завалился. По утру и вспомнить не мог. Только... как-то посматривать начал. Про Романа слуг расспрашивал. В Краков людей посылал. А звать в отцов дом... не велел.

   Она бездумно смотрела в стену опочивальни, вспоминала дела давние, водила гребнем по уже расчёсанным волосам.

  – Вскоре младший мой брат, Казимеж, из заложников от Барбароссы вернулся. Два бездомных, безудельных, нелюбимых. Я, когда малая была, за братом ходила, присматривала. Вот и он взялся присмотреть за... за сыном моим. Как-то сошлись они, дядя с племянником. Отец во Владимир не зовёт – Роману и хорошо. Да и мне... нет его на глазах – будто и вовсе греха на мне нету.

   Она тяжело вздохнула.

  – Двенадцать лет Роман там прожил. Уж и веру католическую принять собирался. Тут братья в поход на язычников пошли. Генрих погиб, удел его, Сандомир, к Казимежу должен перейти. Болек, старший, не отдаёт. Казик с Мешко на брата войной пошли... У Казика дел много, на Романа времени нет. Здесь Ростик умер, муж в Киеве сел. Роман и приехал к отцу. Тот на него... злобится. Не понять с чего. У него и так-то норов... Жиздором не спроста прозвали. Послы новогородские пришли, дебрями лесными пробрались: «Дай нам, Великий князь, сына во князи. Как по старине – старшего». Муж фыркнул: старший, де, мне наследник, отцов удел держит. Берите второго, «Подкидыша». Типа пошутил. Роман и понял, что в отцовом дому ему доли не видать. Пошёл в Новгород да стал господе Новгородской угождать. Коль ворогов резать-жечь, так особенно. Жестоко как-нибудь.

  – Так он знает?

  – Откуда? Нет. Но... молву-то и он слышит. И видит, что и я, и... отец – к нему неласковы.

   Не меняя выражения лица и тона, вдруг спросила:

  – А ты – знаешь. Не – догадываешься, не – слышал. Знаешь. Откуда?

  – Эх, Агнешка, рабыня моя свеже-похолопленная, я ж – «Зверь Лютый». Мне многие тайны, от обычных людей сокрытые, известны.

   Глава 554

   ***

   «Берестечковая война». В русских летописях не упомянута. Польские хроники... недостоверны и политизированы.

   Сам эпизод содержит элемент... редкостный.

   Через тринадцать лет (в РИ) Роман будет князем в Бресте (Берестье). И вот эта Агнешка публично объявит, что он ей не сын, что он не сын её мужа, что вообще – подкидыш. Объяснит, что пошла на такой обман из-за задержки с беременностью и страхом развода.

   Услышав про «нечестие» князя, жители Бреста восстанут и выгонят Подкидыша из города. А его дядя, к тому моменту король Польский Казимир II Справедливый, придёт племяннику на помощь и восстановит власть того над городом.

   В средневековье полно эпизодов с внезапным обнаружением незаконнорожденности наследников. История восшествия на престол Ричарда Глостера – один из примеров.

   Инициаторами объявления наследника незаконным являются, обычно, другие родственники, претендующие на наследство. Иногда так поступает родитель, отстраняя нежелательного наследника в пользу более приглянувшегося.

   Подобные истории рассказывают своим детям особо честолюбивые матушки:

  – В тебе течёт кровь великих Гоген-Фоген-Штауфенов! Про Иисуса слышал? Мой муж тоже был «плотником». Ты не сын покойного супруга, барона фон дер Швальден, а плод тайной любви самого императора!

   Но подобного – объявления своего старшего сына безродным подкидышем – я не нахожу в этой эпохе. Какие-то внешние причины, давление, которое бы могло принудить Агнешку к такому заявлению – не видны.

   Что мог сделать Роман, чем так досадить Агнешке, чтобы она пошла на такое?

   Это последнее упоминание её в летописях. Где, как, когда она умерла, где похоронена – неизвестно.

   Русские летописи, в части касающейся Волынского княжества в эту эпоху, весьма отрывочны, а польские...

   «...деятельный Казимир, полагая беспричинную бездеятельность противной природе, обратился к соседним землям, не терпя замкнутости в пределах родины. Вторгшись на Русь, он нападает прежде всего на город Берестье... решив вернуть его первородному сыну своей сестры (Роману Подкидышу – авт.), неоправданно изгнанному братьями из-за того, что мать, по причине скрытой ненависти, наклеветала, будто он [ей] не сын, а был подложен, когда не было надежды на потомство. Это обстоятельство, хотя и не предрешавшее вопроса, как то было на самом деле, в глазах многих показалось порочащим его имя. Поэтому граждане, считая недостойным, чтобы какой-то незаконнорожденный княжил над князьями, решительно бунтуют; но даже и предводители войска весьма смущены этим».

   Нестыковки режут глаз и травмируют логику.

   Кто инициатор «Берестечковой войны»? Казимир, который от «беспричинной бездеятельности» «обратился к соседним землям», «не терпя замкнутость в пределах»? Который «нападает», «вторгается на Русь»? Или Роман, выгнанный «волей народа» и просящий помощи дяди?

   «...обстоятельство, хотя и не предрешавшее вопроса...» – незаконность наследника не предрешает вопроса незаконности наследования в феодальной системе? – Расскажите такое в любой европейской королевской семье и вам отрубят голову.

   Бресту приходит на выручку "белзский князь Всеволод с князьями владимирскими, с галицкими боярами, с отборными отрядами чужеземцев, с тысячами парфян. С горсткой воинов Казимир смело вступает в бой...

   Когда решительное сражение гремело уже долго, тогда только друг за другом спешат люди Казимира, оплакивая звезду своей славы как уже угасшую. Но завидев знамя победоносного орла, пробиваются сквозь горы трупов с поздравлениями; они тем более празднуют победу, чем явственнее обнаруживается триумф Казимира, так что из стольких тысяч неприятелей один их князь едва спасся благодаря стремительности коня. Всех или истребил пресытившийся кровью меч, или обратившихся в бегство поглотили вздымавшиеся волны потока, или сдавшихся предал оковам победитель....

   ...Казимир поставил того князя, какого собирался. Но спустя совсем немного времени поставленный князь умирает от яда, поднесенного своими же. Область умершего Казимир предоставляет владимирскому князю Роману, рассчитывая на [ответную] уступчивость... Его же щедрый Казимир за отличия в заслугах отличил также Галицким королевством...

   После этого такой ужас охватил королевства востока, что все они содрогались от [одного] мановения Казимира более, чем дрожащие листья...".

   «Королевства востока» здесь – русские княжества.

   Хорошо видно, что «ещё Польска не сгинела», но уже «пованивает». В форме неудержимого самовосхваления.

   «Наградить» можно тем, что тебе принадлежит. Однако Галич – не владения Казимира. Эдак и Путин может «отличить» Польшу тем же Галичем.

   Какого князя «Казимир поставил..., какого собирался»? Казимир Справедливый не восстановил «справедливость» – не вернул сыну сестры его удел?

   Польский ставленник «умирает от яда, поднесенного своими же». Поляками?

   Про поздравления на горах трупов... оставим.

   Чем дальше от события, тем «запах мозговой гнили» сильнее. Ян Длугош (15 в.) ещё более патетичен:

   "Известие об отпадении города Бреста и области, расположенной по реке Бугу, побудило князя и монарха Казимира немедленно взяться за оружие. Собрав воедино конные и пешие войска, он стремительным маршем подходит к Бресту, осаждает его и в течение двенадцати дней побеждает и захватывает. После того как под топором пали головы зачинщиков измены, он строит там укрепление, господствующее над городом, и, снабдив [его] крепким гарнизоном, чтобы держать народ в повиновении, ведёт войско на город Галич и [его] землю, чтобы восстановить своего родственника..., которого братья под лживым предлогом, будто он – не законный [сын], а рождён от тайного и незаконного брака, изгнали из королевства.

   Большинству польской знати этот поход казался тягостным, они с трудом выступили в него, втайне и негласно упрекая князя Казимира за то, что не ограничиваясь собственными войнами, он берётся за войны внешние, не обещающие ни удачи, ни выгоды; кроме того, недостойно, чтобы они в несправедливой войне вдалеке от дома безвозмездно сражались за человека сомнительного и тёмного происхождения...

   Уже дошли почти до Галича, и на следующий день готовилась осада галичан, как вдруг разведчики сообщают, что приближаются князья Всеволод Белзский и Владимир Галицкий... со всеми русскими князьями и боярами и вражеским войском.... поляки осыпают упрёками своего князя Казимира... жалуясь, что их подвергают очевидной опасности и чуть ли не предают русским. Ведь они видели, что русское войско несчётно, словно все русские земли, как сговорившись, соединились на погибель полякам. Кроме врождённой ненависти к полякам, русских толкали на бой замеченная ими малочисленность поляков и собственная многочисленность, а также гадатели, которые на вопрос об исходе войны, предсказывали им всяческую удачу, а полякам – бедствия.

   Казимир... ободряет воинов, указывая, что русское множество составлено, за редкими исключениями, из ничтожных рабов и если не давать им волю, то они легко уступят победу... Подбодрив такими [словами] воинов и воодушевив их надеждой на победу, он... велит трубить сигнал к началу битвы... Тут на правом крыле польская фаланга, прорвав и смяв строй русских, простерла мечи на остальные русские полки, тогда как на левом крыле русские разбегаются...

   Князья Всеволод Белзский и Владимир Галицкий, чтобы не попасть живыми в руки Казимира, меняя лошадей, ускользают от преследователей. Большое число русских в том сражении было или убито, или пленено, русский лагерь, полный всякого добра, разграблен по приказу Казимира, да и галицкая крепость и город немедленно сданы победителю Казимиру, который препоручает его... своему родственнику, взяв с него прежде клятву, что тот никогда не оставит ни его, ни польский народ ни в счастье, ни в несчастье...".

   Это – текст 15 века. Ещё нет объединения с Литвой, полонизации западно-русских земель, Ливонской войны, Смутного времени, разделов Польши. У Польши и Русского Государства вообще нет общих границ – между ними Великое Княжество Литовское. Но король Польский рассуждает об «отпадении» (от Польши?) Бреста. Творит там суд и расправу, рубит головы за измену (кому?), строит укрепление и ставит гарнизон. Т.е. – «на чужой земле». Агрессор, захватчик. Герой польского хрониста. Причём ляхи понимают, что «недостойно, чтобы они в несправедливой войне вдалеке от дома безвозмездно сражались за человека сомнительного и тёмного происхождения».

   Характерно сочетание: «безвозмездно» и «в несправедливой войне». А если «возмездно», то война – «справедливая»?

   «Кроме врождённой ненависти к полякам, русских толкали...».

   Откуда такое? Длугош составил описание «Грюнвальдской битвы», где смоленские («русские») полки бились бок о бок с польскими хоругвями, он не мог не знать, что в 12 в. Пясты – главный брачный партнёр Рюриковичей.

   Длугош приписывает противной стороне собственные чувства? Свою «врождённую ненависть»?

   «Противной» – почему? Русские и поляки в его эпоху не воюют друг с другом, языки и обычаи весьма сходны. Разница? – В католицизме.

   «...русское множество составлено... из ничтожных рабов» – вот так должен говорить настоящий, восхваляемый, «Справедливый» польский король! Объект для подражания всех «правильных» правителей Польши.

   Забавно: и 12, и 15 веках Русь отстаёт от Польши по уровню рабства. На Руси крепостное право становится общепринятым к исходу 15 в. после законов Ивана Третьего. В Польше уже давно все крестьяне – холопы. Но «русское множество... из ничтожных рабов». А польское? – Нет!

   И тут включается вторая идея: войско – не народ, а шляхетство. А шляхта – не поляки! «Мы – сарматы!».

   «Сарматизм» и католицизм (Длугош – успешный дипломат в католическом мире) закономерно дают русофобию. Реал прорывается лишь надеждой, что русский князь «никогда не оставит ни его, ни польский народ ни в счастье, ни в несчастье».

   Какие-то... брачные клятвы.

   Длугош пересказывает, в этой части, более древнюю хронику Винцента Кадлубека, современника событий, советника королей, краковского епископа, в 1764 году причислен католической церковью к числу блаженных. «Хроника и происхождение королей и правителей Польских» Винцента в своей последней части является свободным изложением его видения событий.

   Главным отрицательным героем Кадлубека является русский князь Роман Мстиславич (Подкидыш – авт.), которому, среди прочего, Винцент приписывает террор в отношении галицкой знати (с описанием зверских казней, изобретавшихся Романом).

   «Повествование в пределах „русских сюжетов“ подчинено идеологической сверхзадаче воспитания будущих поколений польских интеллектуалов в духе презрения и ненависти к православной Руси, которая настойчиво изображается как естественный объект для польского завоевания».

   Это – о сочинении конца 12 в.

   «Хроника» Кадлубека представляет собой образец средневековой польско-католической пропаганды. Временами довольно красочной:

   "[Болеслав] подверг Володаревича (Остомысла – авт.) немедленному наказанию, и не хитростью, не обманом, а справедливым молниеносным ударом: яростнее вепря вторгся он на Русь, прямо к самому врагу. Однако тот, зная за собой злодеяние, в какой-то внезапной метаморфозе обращается в лань, бросается в лесную чащу, прячется со зверями в ущельях и дебрях. Не найдя его, Болеславичи еще более ожесточаются, неистовствуют среди брошенного стада свирепее, чем львы, чем тигрицы, лишенные детеныша. Нет милости ни к самим вождям стада, ни к носящим плод, ни к приплоду; упиваются не столько кровью, сколько истреблением всего стада. Не щадят ни городов, ни предградий, ни крепостей, ни сел, не спасают ни возраст, ни слабость пола, никого ни высокая должность, ни благородство крови не избавляют от кровавой чаши. Униженно склоняется блеск надменного золота, тщетно множит мольбы окаймленная пурпуром тога и ковер...

   Вот так одних укротил взмах мстительного меча, других в прах испепелил пожар. Ибо напрасно бросать пух, чтобы остановить бег ревущего потока, и где неистовствует меч, напрасны мольбы о пощаде. Так стократным мщением Болеслав воздал Володаревичу... вполне заслуженное наказание за коварство и вероломство".

   Это должно внушать уважение? Взбесившийся псих окровавленный – образец для подражания?

   Как и во всякой нац.пропаганде, Кадлубек «лепит лажу»: увлекаемый пафосом своей проповеди польского превосходства, не замечает внутренних противоречий собственного изложения. Упрекает Подкидыша в жестокости, «врождённо» свойственной свирепым русским дикарям-схизматам. Но восхваляет деяния Болеславичей: «Не щадят ни городов, ни предградий, ни крепостей, ни сел, не спасают ни возраст, ни слабость пола, никого ни высокая должность, ни благородство крови не избавляют...».

   Пясты – людоеды на свободе? Маньяки с железяками?

   Не задумывается о том, что детство и юность Романа – время формирования личности – прошла в королевской семье. Что такой-сякой, жестокий и вероломный русский князь является, по сути, воспитанником восхваляемого Казимира Справедливого. Его выдвиженцем, ставленником.

   «Сукин сын. Но – наш сукин сын».

   Точнее: сын сестры короля.

   Такие «идеологические фильтры» тем более забавны, что Кадлубек был лично хорошо знаком с Казимиром и Романом.

   Винцент, скромный монашек из цистерианского ордена (про «неукротимого Бернарда», связанного с этим орденом – я уже...) является также «отцом-основателем» одного из самых долгоиграющих маразмов в истории европейских идеологий – «сарматизма».

   Основа идеологии польской знати. Социальный расизм: аристократия – потомки сарматов, простонародье – славян и балтов.

  – Славяне – быдло, рабы. Поляки – славяне. Значит – мы (шляхетство) – не поляки, а... сарматы. Поэтому мы – прирождённые господа в этом море балто-славянского холопства.

   Откуда взялось у Винцента название давно исчезнувшего, оставшегося только в сочинениях древних авторов, народа?

   Аврелий Виктор, в произведении «О цезарях», пишет, что во время провозглашения цезарем Константа (320-350гг.), были разгромлены полчища готов и сарматов. Сократ Схоластик сообщает, что в год смерти Валентиниана (321-375гг.), сарматы напали на Римскую империю, перейдя Дунай в области Реция. Это последние упоминания. Потом приходит Аттила, готы бегут на запад, сарматы исчезают.

   Кажется, общность «полчищ готов и сарматов» и привела Винцента к мысли о «сарматности» польской элиты. Он знает, что пруссы – готы (геты):

   «Казимир... отважно вооружается против жестоковыйной свирепости полешан, до тех пор никем не поверявшейся военной доблестью... Полешане – это род гетов, или пруссов (Prussi), народ жесточайший, ужаснее любого свирепого зверя, недоступный из-за неприступности обширнейших пущ, из-за дремучих лесных чащ, из-за смоляных болот».

   Если пруссы – готы, то где же их спутники – сарматы? Вот они мы! Но не дикие, а облагороженные верой Христовой.

   В истории многократно бывало так, что один народ, покорив другой, создавал государство, в котором покорённые были нижним сословием, а победители – высшим. Гумилёв называл такие, этнически-сословно разделённые государства, «химерами».

   Так в Англию пришли нормандцы и стали господами-баронами. Или парфяне в Персию и стали династией Аршакидов.

   Этносы со временем сливались. «Химера срастается».

   В Польше удалось запустить и веками поддерживать обратный процесс: сделать из одного народа два. Из социальной дифференциации вывести дифференциацию этническую.

   Многие аристократы возводили свою родословную к тем или иным древним иноземцам. Монархи 16 в. постоянно доказывали, что они от Цезаря или Августа. Но не меняли свою этническую идентификацию. Иван Грозный, хоть и был «потомком Юлия по прямой», не считал себя латинянином.

   Для соц-дискриминации ввести этно-дискриминацию. Для чего придумать этнос. О котором мало что известно, но у древних авторов – упомянут. И, вроде бы, в недалёких местностях когда-то обретался.

   Чем им так глянулись сарматы? На кривых ногах... пахнут по-конски... Можно ж было придумать какой-нибудь «пропавший римский легион» или «случайно отставших спутников Одиссея»...

   Лажа – запущена, лапша – развешана, химеризация Польши началась. В 12 веке. Только победа Красной Армии, приход к власти коммунистов с их анти-этническим, классовым сознанием несколько сбили многовековой польский само-расизм.

   Последствия «этнизации» элиты очевидны: этнократия.

   Если человек храбро бился на поле боя, то его можно произвести в рыцари, в дворянское сословие. Но «произвести в сарматы» невозможно – с этим надо родиться. Можно уравнять законом в правах литовскую или запорожскую верхушку. Но, все равно – «второй сорт». Поскольку – не сарматы.

   Множество людей, энергичных, талантливых... прежде всего из самих поляков, отсекались от государства, от активного участия в общественной жизни.

   Это ж поляки! Пшеки, пан! Славянское быдло! Им оружия давать нельзя! Война – наше, исключительно сарматское, занятие!

   Франция набирает солдат по найму. Своих, французов. Россия устраивает рекрутские наборы. Из своих, русских. Шведы вводят «индельту» – милиционно-территориальную систему комплектования. Из шведов.

   У поляков – или шляхта в хоругвях, или иностранные – венгерские, немецкие – наёмники. Шляхта, конечно, размножается как кролики, куда быстрее самого народа. Но едва приходит эпоха «больших батальонов», как всё сыпется. «Сарматов» не хватает, а брать в армию поляков... «множество... из ничтожных рабов... легко уступят победу».

   Расширение государства сталкивается не только с обычным противодействием присоединяемых, но и с отвращением. Никто не хочет идти в «ниже пояса» сарматской химеры. Северские князья и часть литовцев – бежали в Москву. Верхушка местных на Подолии или Волыни восставала. И отвечала на презрение людей, в которых веками вбивалась идея нац.превосходства, «сарматизма» – массовыми кровавыми расправами.

   А те не могли понять: за что?! Вы же – быдло, славяне. Мы – господа, сарматы. Такова воля божья. От сотворения мира.

   «Бремя белого человека».

   Не «человека» – сармата.

   В средине 18 в. Ломоносов приобщает к своим успехам в части естественных наук и технологий труды по истории. Три актуальных противника Российской империи в этот период: Швеция, Пруссия, Польша. В части шведов «убивает» норманскую версию, выводит Рюрика из Пруссов. Соответственно, шведы «нам никто и звать их никак». Попутно Пруссия становится исторической прародиной, что и обосновывает создание Кенигсбергской губернии.

   С Польшей чуть замысловатее. Ломоносов объявляет сарматов предками славян. Всех. Что пан, что хлоп – одного корня.

"Вставай, сарматством заклеймённый,

Весь мир холопов и рабов...".

   Сталин как-то говорил, что Россия не воюет с немецким народом, что немцы – первая жертва Гитлера, немецкого нацизма. Первая жертва «сарматизма», нацизма польского – сам польский народ. Многовековая жертва.

   Буду в Польше – пришибу этого Кадлубека. Или – нет. Не идеи движут миром, наоборот: мир схавывает то, чего он жадно алкает. Разные словеса висят в воздухе постоянно, но становятся силой, «овладевают массами», только тогда, когда именно эти идеи стали желаемы, потребны.

   Пришибу одного – будет другой. Возможно, не столь литературно изысканный. Тот же «сарматизм», только более вульгарный.

   «Тут не Винцента менять надо, тут вся система прогнила».

   Но что же так «вонько сдохло» нынче в Польше, что запустило процесс, который будет отравлять «духовную среду» и 20 веке?

   Кадлубек? Ты ж его знаешь, девочка: Винцентий Богуславовович Магистр. Прозвище «Кадлубек» пристало в РИ к нему позже, посмертно.

   Через пару лет судьба свела меня с князем Казимежем. В свите был молодой, чуть за двадцать, монах-цистерианец. Он только что вернулся из Болоньи, отчего и получил прозвище «Магистр». По диплому: «магистр свободных наук».

   Меня, в юности первой жизни, частенько называли «Профессор» или «Доцент». Человек со сходным по смыслу прозвищем, не мог не обратить на себя моего внимания. Он, и в правду, был неглуп и хорошо образован. Сыпал латынью, цитировал отцов церкви, понимал греческий, владел немецким... белое одеяние с чёрным скапулярием, чёрным капюшоном и чёрным шерстяным поясом. «Брат» Бернарда Клервосского.

   Я посчитал, что идеи Неистового Бернарда, выраженные в булле римского папы как Tod oder Taufe (уничтожить или обратить), направленные против европейских язычников, полезно знать. Пригласил Винцентия прочитать курс лекций в Муроме.