Текст книги "Приступ (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

   А когда братья кончатся? – Тогда «старший сын старшего брата», следующее «колено рюриково». Общность, «рюриковизна» в престолонаследовании, прорывается в ряду Великих Князей черниговскими Ольговичами в нескольких поколениях.

   Традиция постепенно разрушается. Полоцкие князья не входят в круг наследников со времён Всеслава Чародея, выпали галицкие, туровские, рязанские. «Выпали» – в рамках «лествицы».

   Жиздор – не наследник. Ни по лествице, ни по майорату.

   «Закон – есть. Но это – закон».

   В смысле: работает, пока у кого-то есть силы поддерживать его исполнение. «Силы», в частности, определяется понятием «правильно» во властных мозгах.

   «Правильно» – по лествице. А кто тут у нас, конкретно на март 1167 г., по «ступенькам» сидит?

   После смерти Ростика остаётся последний сын Мстислава Великого – Владимир (Мачечич).

   Последыш, сводный брат остальным, тридцать семь лет, моложе племянников. Четверо сыновей, зять недавно умершего «Великого жупана Рашки» Белуша Вукановича. Жаден, честолюбив, лжив, циничен, озлоблен. Неоднократно гадил братьям и остальным русским князьям, был бит, не угомонился: хочет «на стол». Там и умрёт: свергнуть его в последний «залез» за три месяца просто не успеют.

   Я об этом – уже...

   Мачечич – законный наследник, ищущий своей «задницы».

   Он не мог (и, как показали последующие события, не хотел) «звать на престол Мстислава Волынского».

   А вот смоленские княжичи вполне могли сыграть такое. Их интерес в таком преступлении есть.

   «Лёгкий привкус» возможного «майората»: Ромочка Благочестник на «стол» не лезет, прав на «отцову задницу» не предъявляет. Он – «за мир и в человецах благорастворение». Но если вдруг – вон он я.

   Его «подпирают» братья. Уйдёт старший в Киев, второй – Святослав Ропак – в Новгороде. Тогда третий – Рюрик Стололаз – Смоленским князем станет. Следом и младшеньким – Давиду Попрыгунчику и Мстиславу Храброму – что-нибудь «вкусненькое» обломится.

   Это не озвучивается, но «витает в воздухе».

   В последующие десятилетия все Ростиславичи, в разных ситуациях, побывают киевскими князьями.

   А пока Ростиславичи умненько играют свою игру.

  – А зачем нам закон? А давайте «за свободу»! По «воле народной»!

   Присоединившись к общему призыву («как все – так и мы») они «прижимают» Боголюбского. Внуки Мстислава Великого, оказавшись князьями в Смоленске, Новгороде, Волыни и Киеве составят столь мощную коалицию, что могут не только не опасаться Боголюбского, но и, при удачном стечении обстоятельств, вломить Суздальским. Например, отобрать у Перепёлки (Глеба, брата Андрея) Переяславль или/и переподчинить Рязань. Попытки того и другого уже случались в последние десятилетия.

   «...народ Киевский и Черные Клобуки...» – звали.

   «Народ Киевский» – киевские бояре. Которым уже давно снятся новгородские вольности. Повторить «боярскую революцию».

  – Ежели мы его сами, как новогородцы, призовём, то и сами «указать порог» сможем. Посадник, тысяцкий, «сместный суд»... наши. Имений в Киевской земле ни князю, ни жене, ни боярам его – не иметь. Подати – сами соберём. Дадим – сколь решим.

   Ростик, предвидя такие повороты, десять лет назад идти «в Киев по призыву» отказался. Только – «на всей моей воле».

   Жиздор очень хотел Киев. Ну очень! Несколько раз вдрызг ругался с дядей Ростиком, так хлопал дверьми, что косяки вылетали. Всё надеялся, что Ростик отдаст ему власть в Киеве. Как поколением раньше Вячко своему племяннику, отцу Жиздора, Изе Блескучему.

   Однако, когда посланцы из Киева пришли к нему... призадумался. Уж больно явной была ловушка. И «поехал не едучи».

   «Сей Князь, задержанный какими-то особенными распоряжениями в своём частном Уделе, поручил Киев племяннику, Васильку Ярополковичу, прислал нового Тиуна в Киев и скоро узнал от них...».

   «И хочется, и колется, и мама не велит» – русское народное.

  – Слышь, племяш, сбегай проверь. Сильно там колко или как?

   Жиздору не хватало твёрдости, занудства Ростика, «а пошли вы все...!». Тщеславие, властолюбие жгли его, пересиливая очевидные, обоснованные опасения. Неглупый, опытный, он не мог совладать со своими эмоциями, с детскими ещё желаниями:

  – Хочу! Хочу как папан: на коне белом, в корзне красном, золотые купола, колокольный звон, шапка Мономахова, народ ликует... А в шапке – я.

   Благостная картинка «единения народного для призывания государя», нарисованная Карамзиным, неверна. Все понимают: узурпатор. «Царь – ненастоящий!». И пытаются, в «мутной воде» временного безвластия, порешать свои частные вопросы:

   «...узнал от них, что дядя его (Мачечич – авт.), брат Ярослав, Ростиславичи и Князь Дорогобужский Владимир Андреевич (Добренький – авт.), заключив тесный союз, думают самовольно располагать областями: хотят присвоить себе Брест, Торческ и другие города».

   Если государь – «узурпатор по призыву», то чем мы хуже? Почему мы должны следовать закону, если высшая власть в стране – «вор»?

   Напомню: в эту эпоху «вор» – не уголовный, а государственный преступник.

   Александр II Освободитель, готовя отмену крепостного права, отругивался от упрёков в медлительности, проводя ряд принятых в его время законодательных процедур, а не сделав всё личным указом. Объяснял: при огромной протяжённости Российского Государства лишь единообразное повсеместное исполнение законов обеспечивает его целостность. И Государь должен быть первым примером для поданных своих в законности деяний.

   Пойдя на нарушение закона, Жиздор открыл этот путь и другим. Даже родной брат его Ярослав – в заговорщиках, стремящихся оторвать себе кусок русской земли.

  – А чё? Коли тать на столе, так и мне цапнуть можно.

   В цитате упомянут ещё один претендент: Князь Дорогобужский Владимир Андреевич.

   Правнук Тугарина Змея. Сын самого младшего сына Мономаха Андрея с редким для Руси прозвищем «Добрый», князя Переяславльского. Рано осиротел, судьба смолота в «топтании мамонтов по русской лужайке».

   Брат Долгорукий обещал брату Доброму, перед смертью того, присмотреть за сынишкой, достать ему в удел Волынь. Но... не сложилось. Вся жизнь прошла в надеждах, походах, обещаниях. Успехов особых не было, хотя воевал он нетрусливо, злобствованием тоже не отличался. Получил по отцу прозвание Добренький.

   Отношения между Добреньким и Мачечичем, хотя оба в «заговоре» – крайне неприязненные. Вплоть до того, что Добренький разбирает речные мосты, чтобы Мачечич к нему не приехал.

   Итого: шесть персонажей-претендентов «по закону» («лествице»).

   Мачечич – первый, четыре живых сына Долгорукого – в порядке рождения, Добренький – последний. Все – внуки Мономаха, девятое колено Рюриковичей. Жиздор им – «детка», «молодший», следующее, десятое колено.

   «Сыновья Ростислава исполняя волю отца...» звали Жиздора «на стол» и тут же, он ещё в Киев не приехал, «думают самовольно располагать...» – для того и звали? Марионетка? Ширма? Как был два десятилетия назад Вячко у Изи Блескучего.

   Увы, «ошибочка вышла»: похож, да не тот.

   «Мстислав оскорбился; призвал Галичан, Ляхов и выступил к Днепру с сильною ратию. Усердно любив отца, Киевляне любили и сына, знаменитого делами воинскими; народ ожидал Мстислава с нетерпением, встретил с радостию, и Князья смирились».

   Первый, ещё до вокняжения, заговор, первые доносы. Наказания, примирение, награждения. Так пойдёт и дальше. И не то плохо, что такое случилось: при начале правления подобные интриги часты. А то, что такой фон стал постоянным. Попытки Жиздора прервать эту цепочку, деяния героические, слова патетические, немедленно разрушались его же поступками низменными, хищническими.

  – Так он же вор! А мы чем хуже?

   Пара мелочей: «призвал Ляхов».

   Волынские Рюриковичи в плотном родстве с Пястами. Сестра Жиздора Евдокия замужем за братом польского короля Болеслава IV Кудрявого – Мешко. Как Изя Блескучий в последний момент переменил жениха своей дочери, сколько всякого хлебанула Евдокия скитаясь со свои мужем – отдельная история. Может, расскажу когда.

   Связь с Пястами проявлялась в конкретных боевых действиях. В 1155 г. выбитый из Луцка Долгоруким, где случился один из упомянутых мною эпизодов проявления храбрости Боголюбского, с одиночной атакой, пробитым вражеским копьём седлом и пр., Жиздор бежал в Польшу. И тут же привёл оттуда войско. Ляшское, естественно.

   В другую сторону: жена Жиздора – Агнешка Болеславовна. Как, тоже «на лету», меняли ей жениха из одной ветви Рюриковичей на жениха из другой... Её мнение? А кому это интересно? Важны приобретаемые браком выгоды правящего дома.

   Дочь предыдущего и сестра нынешнего Польских королей. Будучи предпоследним ребёнком матери своей Саломеи фон Берг-Шельклинген, королевы Польши, супруги Болеслава III Кривоустого и матери нынешнего Болеслава, она, как часто бывает у девочек, имеющих младших братьев, была очень дружна с последним ребёнком матери – Казимижем. Тому было два года, когда умер отец. Девочка была ему и нянькой, и защитницей. В 12 лет её выдали на Русь. Но дружеские детские отношения между Агнешкой и будущим Казимиром II Справедливым сохранились на всю жизнь. Так, что и сын её Роман (Подкидыш) пользовался благосклонностью этого польского короля. И платил ему службой. Например, в «битве четырёх королей» между Казимиром и Мешко (между братьями матери) добрался до галицкого Остомысла и ранил его.

   После убийства Жиздора Агнешка стала моей рабыней. Её связи, знания позволили мне решить несколько острых проблем ближайших лет. Со скандалами, изменами, походами и прочими мерзостями. К вятшей славе Святой Руси, конечно.

   Другое: «Киевляне любили и сына, знаменитого делами воинскими».

   У Жиздора были не только победы. Осада Луцка, например, закончилась для него поражением. Из Курска местные его просто выгнали: «Нам милы мономашичи, но всех милее юрьевичи». Хоть и поставил в Курск Жиздора «сам» – родной папан, Великий Князь Киевский, а пришлось из города убираться быстренько.

   Киевлянам воинские дела... «Народ киевский» – полторы сотни боярских семейств. Им войны не надо – им надо «вольности новгородские по-киевски». Право призывать и выгонять князей.

   «Мечта рабов: рынок, где можно было бы покупать себе хозяев».

   И ещё они очень боятся повтора «призыва» Мономаха. Тот тоже сел в Киеве против «лествицы». Но его призывал реально народ. Измученные боярским произволом и ростовщичеством «меньшие люди» взяли свою судьбу в свои руки и разносили город.

   «Черные Клобуки».

   Профессиональные историки об этом знают, «популяризаторы» – знают, но знать не хотят. Мысль о срастании в эту эпоху Руси и Степи, несмотря на постоянные грабительские набеги и разорения, вызывает у ревнителей великороссов, или великоукров, или великотатар или иных этно-велико-ревнителей, панику и отторжение. В школьных учебниках остаётся пара разъяснений мелким шрифтом.

   «Чёрные Клобуки» действительно чувствительны к «воинским делам»: им в тех делах и кровь свою лить, и прибыль иметь. Они-то и видели реальную успешность волынских отца и сына.

   Деталь: «чёрные клобуки» боятся «белых клобуков», половцев. С которыми традиционно, по заключённому Мономахом браку сына его Юрия Долгорукого, дружны юрьевичи.

   Жиздор приехал в Киев, послушал доносы. Князья тут же повинились. Двое смоленских получили то, что они хотели по «заговору». Рюрик Стололаз – Овруч, младшенький Мстислав Храбрый – Вышгород. Не сразу.

   "Только Владимир Мстиславич (Мачечич), малодушный и вероломный, дерзнул обороняться в Вышегороде: Великий Князь мог бы наказать мятежника; но, желая тишины, уступил ему Котелницу и чрез несколько дней сведал о новых злых умыслах сего дяди. Владимир хотел оправдаться. Свидание их было в Обители Печерской. «Еще не обсохли уста твои, которыми ты целовал крест в знак искреннего дружества!» – говорил Мстислав, и требовал вторичной присяги от Владимира. Дав оную, бессовестный дядя за тайну объявил Боярам своим, что Берендеи готовы служить ему и свергнуть Мстислава с престола. Вельможи устыдились повиноваться клятвопреступнику. «И так отроки будут моими Боярами!» – сказал он и приехал к Берендеям, подобно ему вероломным: ибо сии варвары, быв действительно с ним в согласии, но видя его оставленного и Князьями и Боярами, пустили в грудь ему две стрелы. Владимир едва мог спастися бегством. Гнушаясь сам собою, отверженный двоюродным братом, Князем Дорогобужским, и боясь справедливой мести племянника, сей несчастный обратился к Андрею Суздальскому, который принял его, но не хотел видеть; обещал ему Удел и велел жить в области Глеба Рязанского. Мать Владимирова оставалась в Киеве: Мстислав сказал ей: «Ты свободна: иди куда хочешь! но могу ли быть с тобою в одном месте, когда сын твой ищет головы моей и смеется над святостию крестных обетов?».

   Другая формулировка обращения Жиздора к мачехе, инокине женского монастыря в Вышгороде: «Или ты уйдёшь с Вышгорода, или я уйду с Киева».

   Об этой женщине, Любаве Дмитриевне, второй жене Мстислава Великого, дочери одного из новгородских посадников, я уже... В Киеве мне пришлось с ней столкнуться. Она немало поспособствовала некоторым моим... экзерцисам. И процветанию «Святой Руси» – само собой. В РИ она с Вышгорода не ушла – пришлось Жиздору бежать из Киева.

   «... приехал к Берендеям, подобно ему вероломным...» – такое кубло заваривалось в Киеве давно. Но с «призывом» Жиздора – прямо-таки закипело.

   Клятвопреступление новгородцев, страстное желание киевлян получить аналогичные вольности, демонстративное «всенародное» преступление закона «призывом», явная непригодность, по свойствам подленькой личности, Мачечича к унаследованию престола, привели к «вокняжению воровскому».

   Забавно. «Локальная оптимизация»: каждый участник событий «стремится к добру». В его понимании. Делает «что должно». По его мнению. И «небо славян» пятнает «дым деревень» – дым горящих русских деревень. Как было при походе новогородцев на Полоцк, как горели Луки, Торжок, Торопец, как будет через пару дней здесь, у Киева.

   Сам по себе Волынский князь удержаться в Киеве не мог. Его недавние призыватели тянули одеяло на себя и в разные стороны. Жиздор же то «желал тишины», то устраивал походы.

   И то, и другое хорошо. Если уместно и последовательно. Он же, не отличаясь «долбодятельством» Ростика, вздорничал. Жиздор.

   Между тем на Северо-Востоке Боголюбский играл свою игру. Ему не нужен Киев. Насмотревшись на опыт Долгорукого, он не хочет «шапку Мономаха». Неприязнь сына к отцу распространяется и на стремления того.

   «Я – не тот! Я – другой! У меня всё будет иначе!».

   У Жиздора и у Боголюбского – разные «крокодилы». Изначально, чуть ли не с «бесштанного детства». Издалека это незаметно: князь и князь. Но стоит только взять три-четыре летописных эпизода с их участием, и разница бьёт по глазам. Эта разница даёт отдачу и в их персональных «обезьянах».

   У Андрея, третьего сына, детское стремление выделиться, переросло сперва в бешеную храбрость кавалериста, потом – в суверенитет, «отдельность».

   Подобно мне, которому «кроме солнца и Исаака» ничего не надо, Боголюбскому ничего не надо от «Святой Руси». Это не только его личная позиция: в Залесье в эту эпоху частенько звучит противопоставление «а вот у нас... а вот у них, на Руси».

   Северо-Восточная Русь, «родовое гнездо великорусского народа» себя Русью не считает. Позже, уже в 19-20 в. русские крестьяне в северных губерниях, работая в поле, говорили:

  – Пойдём на Русь.

   Имея ввиду деревню, жилое место.

   Андрею от «Святой Руси» нужно одно – мир. Ведите себя прилично, исполняйте клятвы, следуйте законам.

   Он же – боголюбивый!

   Принял прибежавшего Мачечича: нищих и убогих надо привечать. Велел дать ему кров и корм в Рязани. Обещал удел. Но не дал: он и своим братьям и сыновьям уделов не даёт. К себе не пускал – а зачем? Этот с Великим Князем во вражде? А мы высшую власть поддерживаем, «желаем тишины».

   Андрей старательно формировал ощущение нейтральности, справедливости. Это не было маской: он в самом деле пытался «встать над схваткой». Кроме дел новогородских. Где клятва в верности Ропаку была и клятвой Ростику, была клятвой и ему, Боголюбскому. Ибо Ропака в Новгород они с Ростиком ставили общим согласием.

   Снова Карамзин:

   «Андрей тогда же принял к себе и другого изгнанника, Святослава Ростиславича (Ропака). Новогородцы – думая, что смерть отца Святославова разрешила их клятву – в тайных ночных собраниях умыслили изгнать своего Князя. Сведав заговор, Святослав уехал в Великие Луки и велел объявить Новогородцам, что не хочет княжить у них».

   Тут – позиция Новгородской летописи. Другие же утверждают, что Ропак от княжения не отказывался, а потребовал выдачи ему на суд злоумышленников.

   «А мы не хотим иметь тебя князем», – ответствовали граждане, клялися в том иконою Богоматери и выгнали его из Лук. Святослав бежал в Суздальскую область и, с помощию Андрея обратив в пепел Торжок, грабил окрестности. С другой стороны Князь Смоленский (Благочестник), отмщая за брата, выжег Луки. Бедные жители стремились толпами в Новгород, требуя защиты. Могущественный Андрей, действуя согласно с Романом Смоленским и Всеславом Полоцким, хотел, чтобы Новогородцы смирились пред Святославом. «Вам не будет иного Князя», – говорил он с угрозами. Но упрямый народ презирал оные; убил Посадника и двух иных друзей Святославовых; готовился к обороне и просил сына у Великого Князя Мстислава, обещаясь умереть за него и за вольность. Едва Послы Новогородские могли проехать в Киев: ибо на всех дорогах стерегли их и ловили как злодеев. Между тем в Новогороде начальствовал умный Посадник Якун и заставил Святослава удалиться от Русы: сей Князь, имев сильное войско союзное, не дерзнул вступить в битву, довольный разорением многих селений, и чрез два года умер, хвалимый в летописях за его добродетель, бескорыстие и любовь к дружине".

   Карамзин не упоминает других качеств этого человека, видных в летописях: самоотверженности, храбрости, воинской удачи и книжности. Не касается он и постановки Ропака Андреем в Киев. Странная, вскоре после свадьбы, смерть его, открыла младшим Ростиславичам путь к устранению самого Боголюбского.

   "В сие время Мстислав (Жиздор) был занят воинским предприятием. В торжественном собрании всех Князей союзных он сказал им:

   «Земля Русская, наше отечество, стенает от половцев, которые не пременили доныне их древнего обычая: всегда клянутся быть нам друзьями, берут дары, но пленяют Христиан и множество невольников отводят в свои вежи. Нет безопасности для купеческих судов наших, ходящих по Днепру с богатым грузом. Варвары думают совершенно овладеть торговым путем Греческим. Время прибегнуть к средствам действительным и сильным. Друзья и братья! Оставим междоусобие; воззрим на Небо, обнажим меч и, призвав имя Божие, ударим на врагов. Славно, братья, искать чести в поле и следов, проложенных там нашими отцами и дедами!».

   Все единодушно изъявили согласие умереть за Русскую землю, и каждый привел свою дружину: Святослав Черниговский (Гамзила – авт.), Олег Северский (Матас), Ростиславичи, Глеб Переяславский (Перепёлка), Михаил (Михалко), брат его, Князья Туровский и Волынские. Бояре радовались согласию Государей, и народ благословлял их ревность быть защитниками отечества.

   Девять дней шло войско степями: Половцы услышали, и бежали от Днепра, бросая жен и детей. Князья, оставив назади обоз, гнались за ними, разбили их, взяли многие вежи на берегах Орели, освободили Российских невольников и возвратились с добычею, с табунами и пленниками, потеряв не более трех человек. Сию добычу, следуя древнему обыкновению, разделили между собою Князья, Бояре и воины. Народ веселился и торжествовал победу в день Пасхи. Скоро, к общему удовольствию, прибыл благополучно и богатый купеческий флот из Греции: Князья ходили с войском на встречу к оному, чтобы защитить купцов от нападения Половцев, еще не совсем усмиренных".

   «Друзья и братья!». Какой яркий призыв к единению, к защите Отечества, сохранённый для нас летописцем! Видимо, и в те времена с этим было... не очень.

   Увы, «Что не делает дурак – всё он делает не так».

   Карамзин, приводя красивые слова, не указывает, что «государь» – «вор». «Ворами» на престол посаженный.

   «Воровская сходка», даже и после удачного «скока» – место раздора.

   «Ни Мстислав, пируя тогда с союзниками под Каневом, ни Киевляне, радуясь победе и товарам Греческим, не предвидели близкого несчастия. Одна из причин оного была весьма маловажна: Князья жаловались на Мстислава, что он, будучи с ними на берегах Орели, тайно посылал ночью дружину свою вслед за бегущими врагами, чтобы не делиться ни с кем добычею».

   «Дружба дружбой, а табачок врозь». В смысле «добычи, табунов и пленников».

   «Крысятничество» Государя вызывает аналогичные реакции:

   «Два Боярина, удаленные Великим Князем от двора за гнусное воровство, старались также поссорить братьев, уверяя Давида и Рюрика, что Мстислав намерен заключить их в темницу. Легковерие свойственно нравам грубым. Бояре Киевские, знавшие чистосердечие Государя своего, и собственная его присяга, по тогдашнему обычаю, доказали неосновательность злословия; но Ростиславичи остались в подозрении и не согласились выдать клеветников брату, говоря: „кто ж захочет впредь остерегать нас?“ В то же время дядя Мстислава, Владимир Андреевич, несправедливо требуя от него новых городов, сделался ему врагом и с негодованием уехал в Дорогобуж. Таким образом Великий Князь лишился друзей и сподвижников, столь нужных в опасности».

   Кубло – кублит и кублевает. Ссоры, доносы, заговоры...

   «Легковерие свойственно нравам грубым». С чего сыновьям Ростика, выросшим в сытости, благополучии и княжеском воспитании, отличаться «грубостью нравов» или «легковерием»?

   У Жиздора друзей нет – есть подельники.

   «Единожды солгавший – кто тебе поверит?».

   Присягал Ростику, вере православной, «Закону Русскому»? – Но и дела дядины похерил, и закон преступил.

   Давид Попрыгунчик и Рюрик Стололаз вполне это понимают и Жиздору не доверяют.

   «Владимир Андреевич, несправедливо требуя от него новых городов...» – Добренький, не только годами, но и «коленом», старше Жиздора. Всё, что он требует – справедливо уже по праву старшинства. Что он уступил племяннику Киев – чисто от миролюбия, доброго отношения и слабого здоровья. А так-то... Пока Мачечич и Юрьевичи своих прав не предъявляют, можно и «шапку» потребовать. Ну ладно уж, дай пару городков и забудем.

   «Но главною виною падения его было то, что он исполнил желание Новогородцев и, долго медлив, послал наконец сына, именем Романа (Подкидыш), управлять ими».

   Жадность и глупость. Желание новгородцев исполнил, а желанием сподвижников своих – Ростиславичей – пренебрёг. Плюнул в воинское братство, в тех, кто «единодушно изъявили согласие умереть за Русскую землю».

   Поумирали? А я, тем временем, у вас кусок урву. Да не табун ночью тайком, а среди бела дня, открыто, вторую столицу Руси. Вы, конечно, «защитники отечества». Но «плотники новгородские» мне милее. И прибыльнее.

   Была и ещё одна причина. Личная. По которой Жиздор отправил в Новгород своего второго сына, а не старшего, как делали это прежде многие Великие Князья Киевские. Почему и Роман был столь жесток с полоцкими и смоленскими, так стремился услужить верхушке вечевой. И почему его так легко и скоро выгнали. Но об этом позже.

   «Сей юный Князь взялся быть их мстителем; разорил часть Полоцкой области, сжег Смоленский городок Торопец, пленил многих людей».

   Подкидыш выжег Полоцкие земли не дойдя до Полоцка 30 вёрст. Хотя полочане на Новгород не ходили. Жестокость Романа, переходящая временами в прямой садизм, отмечена, по другим эпизодам, и польскими хрониками.

   Глава 549

   «Андрей Суздальский вступился за союзников и не мог простить Мстиславу, что он, как бы в досаду ему, объявил себя покровителем Новогородцев».

   Не надо «покровительствовать»! Надо просто исполнять договор. Ты же принял дядюшкину «задницу»!

   Наследство – имущество и его отягощения. Имущество – «шапка», княжество Киевское, отягощение – заключённые договора. Но Жиздор стремиться и «рыбку съесть и...». Сам «вор», он не находит в законности пользы. Новгородское посольство в Киеве льстит, просит, дарит подарки... Это приятнее, чем часть дядюшкиной «задницы» – унаследованное соглашение.

   Андрей не «покровительствовал» Новгороду: там княжил, «на всей своей воле» сын Ростика. Андрей с Новгородом «партнёрствовал»: позволял своим и их купцам торговать. Отношения определялись «тройственным согласием»: Великий Князь, Новгород, Боголюбский. Соглашение можно изменить. С общего согласия сторон. Но что делать, если одна сторона – клятвопреступники и убийцы, а другая – Великий Князь – вор?

   «... не мог простить Мстиславу...» – точно, не мог. Для боевого офицера, полковника-кавалериста, коим Андрей был большую часть своей жизни, измена слову – смерть. Для государя, требующего постоянного и точного исполнения закона, каким он стал в последнее десятилетие – суд и казнь. А как иначе?

   «Может быть, Андрей с тайным удовольствием видел случай уничтожить первенство Киева и сделаться главою Князей Российских: по крайней мере, оставив на время в покое Новгород, он думал только о средствах низвергнуть Мстислава, издавна им нелюбимого».

   Главой? Вот этого кубла? Он мог стать «главой» просто терпя дольше своего отца, мог требовать «шапку» сразу после смерти Ростика. Ему это противно. Только очевидная перспектива объединения всех русских земель против Залесья, в случае разгрома Смоленских, его сдвинула.

   Деваться некуда: придурки дом мой сожгут.

   Выбор очерёдности (сперва – Киев, потом – Новгород) банален: Андрей видит «откуда ноги растут».

   Там, где статский Карамзин находит тайную «цель»: «сделаться главой» – военный Боголюбский видит источник угрозы: «командный пункт противника».

   «... тайно согласился с Ростиславичами, с Владимиром Дорогобужским, Олегом Северским, Глебом Переяславскими с Полоцким Князем...».

   Тайно? На Руси?! «В России всё секрет и ничего не тайна».

   Один – родной брат, другой – дважды бывший зять. Во Владимир съезжаются представители полусотни городов. Какие секреты в такой толпе?

   Другое дело, что полтора года правления Жиздора привело к параличу власти. К отключению гос.мозга. Даже видя, он отмахивается, он не хочет знать.

  – Меня же все любят! Это же все знают!

   Андрей «собрал многочисленную рать; поручил ее сыну Мстиславу и воеводе Борису Жидиславичу; велел им идти к Вышегороду, где княжил тогда Давид Ростиславич (Попрыгунчик) и где надлежало соединиться всем союзникам. Сие грозное ополчение одиннадцати Князей... шло с разных сторон к Днепру; а неосторожный Мстислав ничего не ведал и в то же время послал верного ему Михаила Георгиевича, Андреева брата, с отрядом Черных Клобуков к Новугороду...».

   Государь, который «ничего не ведает» – занимает не своё место. Не видеть движение «грозного ополчения» – двух, смоленского и суздальского – можно только заткнув себе глаза и уши. Это не десяток гридней, которые тихонько леском проскочили – тысячные толпы идут «по путям». По немногочисленным натоптанным магистралям в густонаселённых областях. Одни – по Днепру, другие по Десне.

   Не увидеть этого – не «неосторожность», а идиотизм.

   Жиздор сделал всё сам: сам рассорился со своими подельниками, сам «проспал» начало войны. Старательно привёл ход событий к жестокому братоубийственному кровопролитию, избиению русских людей русскими же людьми.

   «Земля Русская, наше отечество, стенает от половцев...».

   Прежде всего «отечество стенает» не от половцев, но от «государя». Его прекрасные слова – слова «вора». Узурпатора, преступника. Даже победоносно защищая родину, он остаётся «нечестным».

   Поразительно: прямо на глазах две группы князей – Ростиславичи и Юрьевичи – становятся враждебными Жиздору. Обе группы участвовали в походе «на защиту отечества», все были рады и дружественны. За полтора года Жидор превратил и тех, и других во врагов. Но сам этого не понял.

   Один из Ростиславичей – Давид Попрыгунчик – княжит в Вышгороде. По воле Жиздора. «Северные ворота» Киева в руках члена клана, на который сам Жиздор нападает.

   Один из главных ударных ресурсов Великого Князя – «чёрные клобуки». Командует ими князь Торческа, Михалко, брат Боголюбского. Тоже поставлен Жиздором. Андрей и Михаил резко враждебны друг другу. Но Михаила посылают против Ростиславичей, а не против Боголюбского. Михалко остался верен Жиздору. Увы, гниль измены слишком глубоко проникла.

   Михаил Георгиевич (Юрьевич, Михалко), брат Андрея, «гречник» – старший, к этому моменту, сын второй жены Долгорукого. Лет семь назад, ещё ребёнком, выслан Боголюбским, вместе с матерью, братьями и племянниками, с Руси. «Завещание Долгорукого». Я про это уже...

   Тогда-то, проходя по Угре, он попал в Пердуновку, где я с ними и познакомился. С княжичами – визуально, зажигалку им подарил. С их матушкой... «вздыбленно» – на дыбе. Уж очень... «искательна» была дама. В смысле приключений.

   После смерти Ростика Михалко вернулся в Киев вместе с младшим братом Всеволодом (будущим – Большое Гнездо).

   Всего «гречников» – рождённых на «Святой Руси» племянников императора Мануила Комнина – было пятеро. Один умер ещё при Долгоруком, другой остался с Боголюбским, участвовал в Бряхимовском походе, похоронен у Покрова-на-Нерли. Третий прижился в Византии, получил от басилевса земли в Болгарии. Двое младших после смерти Ростика вернулись на Русь.

   Почему в этот момент? Был ли запрет им являться на Русь элементом соглашения между Ростиком и Боголюбским? – Неизвестно.

   Михалко участвовал в походе Жиздора на половцев, проявил себя, был обласкан, поставлен князем на Рось в Торческ. Один из всего пяти-шести русских князей поимённо упоминаемых народными былинами за проявленный героизм и воинское искусство.

   Жиздор велел – Михалко пошёл. Собрал отряд тыщи в две кочевников: меньшим числом на Руси они не воюют.

   Дальше Карамзин лихо трактует источник, получая несуразицу:

   «Ростиславичи схватили сего Князя на пути вместе с купцами Новогородскими».

   А отряд «клобуков» где? Они так воняют, что командующий бросил своих воинов и забился в сани к проходящим купцам?

   Смоленск и Новгород воюют уже второй год – какие «купцы Новгородские»? Все дороги перекрыты, послы Новгородские пробивались в Киев просить себе князя аж через Гродно. За прошедшее время кое-что выжгли. Но ни власти, ни география не изменились. Купеческий караван пойдёт через пепелище, по вражеской территории, в зоне активных боевых действий?