Текст книги "Приступ (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

   «Нет» – так «нет». И я принялся посылать подарки Глебушке, который, добрая душа, был открыт миру и замыкался только от нелюбимого отца, сменившего «по неукротимой похоти своей старческой добрую матушку на иноземную курву».

   Подарки были не сколько дорогими, не «кило золотом», сколько редкостные. К примеру: лисичка на охоте. Маленькая глиняная раскрашенная фигурка. Выразительно изображающая напряжённое прислушивание зверька к движениям своей будущей добычи.

   Одновременно шли и вещицы, которые могли заинтересовать старшего. Например: коллекция статуэток воинов с вооружением разных типов: кыпчаков, булгар, падаванов, рыцарей. Модели осадных орудий. Не только требушетов и онагров, но и осадных башен.

   Пару лет назад, наслушавшись сплетен, Мстислав величественно, в смысле: нагло, повелел Лазарю:

  – А скажи-ка своему Воеводе, чтобы он прислал мне меч булатный. Говорят люди – хороши мечи у вас там.

   Лазарь с перепугу накивался. Пришлось мне моему послу мозги вправлять, давать развёрнутый ответ:

  – По обычаю русскому – ножи не дарят. И продать не могу: оружием не торгую. Ибо начав такой торг с Суздалем я немедля получу пожелание Эмира Булгарского на тако же.

   Парень обиделся. Но когда я прислал Глебушке пару пар звёздчатых шпор – немедленно забрал себе те, что побольше.

   Я – системщик. Строю систему. Система срабатывает. Не только по главным целям, которые были изначально заявлены, но и «по площади», формируя «букет возможностей». Если вы посадили «вишнёвую косточку», то, при успехе, вы посадили и все ветки, листики и вишенки, которые из этой косточки вырастут.

   Например: Афоня, фактор мой, попав в Саксин, имел довольно обширный список чего бы мне хотелось. Кони, овцы, козы...

   Хочу ангорскую козу. Нет, я не римский легионер, коза мне не для того. О чём вы сразу подумали.

   Она – мохеровая. Первые ангорки привезены в Европу императором Священной Римской империи Карлом V около 1554 года. Опыт оказался неудачным. Может, у меня лучше получиться?

   Среди прочих разностей – книги. Понятно, что мне интересны сочинения типа Бируни или Хайяма. Но Афоня набрел на разрозненного Плутарха. «Сравнительные жизнеописания» Македонского и Цезаря попали в мои руки и были выданы Трифене:

  – Сделай перевод.

  – Многовато тут...

  – У тебя выпускная группа по греческому – десяток лбов. Раздай каждому часть. Потом проверишь.

   Эксплуатация детского труда. В смысле: практические занятия в ходе учебного процесса.

   Экземпляр перевода про Александра Македонского был послан в Боголюбово, Глебушке в подарок. С цитатой из Ежи Леца:

   «Великих мужей рождают не матери, а Плутархи».

   Через неделю пришёл вопль Мстислава:

  – Ещё!

  – Всегда пожалуйста! Вот тебе про Цезаря.

   С этого момента между нами установились ровные дружеские отношения. Не скажу, чтобы тёплые, но он понял, что со мной дружить – хорошо, а наезжать – плохо.

   Его вдруг прорезавшаяся манера по любому поводу цитировать высказывания Македонского дала повод для прозвища – Искандер. Не по семейству оперативно-тактических комплексов РФ 21 в., а по прозвищу, утвердившемуся за Македонским на Востоке – Искандер Двурогий.

   Сперва мы с Лазарем называли его так между собой. Потом Лазарь как-то обмолвился в княжьем тереме. Парень почувствовал себя польщенным. Кажется, ныне и в семейном кругу его так называют. Глебушка – точно.

   А мне удобно так отличать Мстислава Андреевича среди других разных «мстиславов», коих ныне на «Святой Руси» великое множество.

   Но вернёмся в Киев. Точнее: в Вышгород. Где Искандер пытается командовать толпой своих очень родственников.

   ***

   Ипатьевская летопись даёт список «кандидатов в тараканьих хороводников»:

   «Тои же зим? посла Андр?и сн?а своего. Мьстислава с полкы своими исъ Суждал? на Киевьского кн?з? на Мьстислава. на Из?славич? с Ростовци и с Володимирци и съ Суждалци и ин?хъ кн?зии и Бориса Жидиславича. Гл?бъ ис Пере?славл?. Романъ Смоленьска. Володимиръ Андр?евнчь из Дорогоб?жа. Рюрикъ изъ Вроучего. Дв?дъ из Въ?шегорода. брат? его Мьстиславъ. ?легъ Ст?ославичь Игорь брат? его. и Всеволодъ Гюргевнчь. Мьстиславъ внукъ Гюргевъ».

   Т.е.: сын Андрея – Мстислав (Искандер), Глеб (Перепёлка), Роман (Благочестник), Владимир (Добренький), Рюрик (Стололоз), Давид (Попрыгучик), Мстислав (Храбрый), Олег (Матас), Игорь (Полковник), Всеволод (Большое Гнездо), Мстислав (старший племянник Андрея, Торцанутый).

   Отметим странности: нет никого из «князей-просителей» – Ропак, Мачечич. И самое интересное: где сам Боголюбский? Государь-заочник?

   Коронация, венчание на царство, «обрамление» (возложение барм) – ритуал, который «по переписке» выполнен быть не может. Включает в себя вассальную присягу. Которая может быть исполнена только лично. Это не брачное церковное венчание, которое может быть «по доверенности».

   Английские короли, принося присягу королям французским, склоняют колени и вкладывают руки в руки сюзерена, проводят вместе с ними ночь в одной постели.

   Германские императоры своё правление проводят в седле. Сперва заявляются к вассалом, чтобы принять присягу, потом – чтобы наказать за её нарушение.

   Попробуйте получить общегражданский паспорт без личной явки. Тут – хуже. Тут не только подтверждение ваших личных прав, но и всех ваших родственников. С раздачей слоников и разделом семейного имущества.

   Дальше летописец утверждает, что Мстислав Андреевич (Искандер) «поставил стрыя своего Глеба князем в Киеве».

   Как может племянник «поставить» своего дядю? Свергнуть – да. Но младший старшему не начальник, А уж в части поставления в князья...

   «Деточка, ты кто? Найди себе удел и там уделывайся».

   Позже, после смерти Глеба Перепёлки (в РИ), возмущаясь обвинениями в свой адрес, смоленские княжичи пишут Боголюбскому: «мы тебя почитали в отца места, а ты...». «Почитать в отца место» – формула средневековой русской феодальной присяги. Где и когда она была принесена?

   Летопись указывает, что в Вышгороде княжит Давид Попрыгунчик. Но годом раньше Жиздор ставил туда Мстислава Храброго. «Произведена замена». Подобные «замены», «переход князей со стола на стол» – явление постоянное, в момент смены «верховного» – ожидаемое, естественное. Кто будет это решать, кто будет разбирать неизбежные конфликты? Юный Искандер по переписке с папой?

   Собственно командование. Да, князья приняли верховенство Андрея, да, он назначил сына командующим. И это – не имеет значения. В перечне князей трое – дядья Искандеру. Они могут соглашаться с его решением. Если захотят. Звёзд на погонах, как и самих погон, в «Святой Руси» нет, есть родовое старшинство.

   Это жёстко проявилось в РИ.

   Победили? – Всё. Все разошлись. Искандер приказать союзникам не может, а Ярослав, «братец» Жиздора, засел в Луцке. Суздальские полки идут туда, но сил недостаточно, поход закончился ничем.

   Я уже отмечал склонность Боголюбского к «инновациям». В его собственном, «княжеском», поле деятельности. Вот целый букет. Тут и заочничество, и нарушение старшинства.

   Не всякая «инновушка» хороша. И фильтровать, временами, надобно.

   В Киеве на «обрамлении» обязательно должен быть Мачечич. Чтобы публично заявить об отказе от своих прав на «шапку» в пользу Боголюбского. Это в интересах Андрея – обеспечение легитимности. Андрей не идёт в Киев – остаётся в Залесье, на некоторое время, и Мачечич.

   Для точности: Лавреньевская летопись говорит о 12 князьях, Никоновская – о 15. Русских. Дальше:

   «и иных множество князей, и Половецкие князи с Половцы, и Угры, и Чахи (Чехи? – авт.), и Ляхи и Литва и многое множество воинское совокупився идоша к Киеву; сам же князь Ондрей Юрьевич боголюбский не иде, но в свой место посла сына».

   «Литва» – наверное, жмудь. Полоцкие князья постоянно их нанимают. Я про это уже...

   Откуда «Ляхи и Чахи» – не знаю. Ещё не знаю, каких «Угров» вспоминает летопись. Может – Дунайских, а может и из «Югры Великой». Ходили же меря и весь с первыми русскими князьями на Царьград.

   Все летописи выделяют: «в свой место посла сына» – инновация взволновала летописцев.

   ***

   Коли уж лезу в это дело, влепил свою лепту: «Андрюшку – на царство!».

   Переписка с Боголюбским с советом идти ему в Киев, была... острой. Он, даже и согласившись стать Великим Князем, идти в Киев отказывался, посылал матерно. Посылал-то он в разговорной форме, но ко мне это приходило телеграммами.

   «Может быть, Андрей с тайным удовольствием видел случай уничтожить первенство Киева и сделаться главою Князей Российских...».

   Как бы было просто, если бы подозрения Карамзина были верны... Увы, «тайных удовольствий» не было. Было отвращение. «Москвитянин», вып.5 (издание 1849 г.) следуя Карамзину, добавляет:

   «Сам Андрей не пошёл, уверенный, что дело обойдётся и без него».

   Таково понимание историком 19 века целей русского князя века 12. Типичного князя. Да вот беда: Боголюбским «типичным» с детства не был.

   Какое «дело обойдётся»? Выгнать Жиздора из Киева? Или – «сделаться главою Князей Российских»?

   Разница? – т.Жуков может по приказу т.Сталина взять Берлин. Провести помесь Потсдамской конференции с внеочередным съездом ВКП(б), где "В" означает «всемирная», с заочным избранием нового генсека – нет.

   Я по характеру не разрушитель-завоеватель, а строитель-делатель. Мне интересно сделать. Для этого нужна стабильность. В этом, побулькивающем изменами, заговорами, крамолами и усобицами болоте под названием «Святая Русь».

   Планы у меня возникали... разные. Реально сформировался первый пункт. Как в «Уставе» РСДРП: кто может быть членом? – «Членом», в смысле: Великим Князем, может быть Боголюбский. Других, подходящих по «членству», в смысле: по направленности и качественности деятельности, а также по влиянию, родовитости и последовательности – не наблюдается.

   Значит – переменить власть.

   Что означает: убить Жиздора. Не свергнуть-выгнать, а истребить. Угомониться он не может, а тратить время и силы на его выковыривание – неэффективно.

   «Гарантия мира: закопать топор войны вместе с врагом» – мудрость от Ежи Леца вполне применима к русской усобице.

   Одновременно: «правильно вокняжить» Боголюбского.

   Мой здешний опыт и размышления показали, что «белоизбанутость Всея Руси» невозможна без революции.

   «Коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве. Без уяснения этого вопроса не может быть и речи ни о каком сознательном участии в революции, не говоря уже о руководстве ею» – О! Здгаствуйте, Владимир Ильич! Ваш опыт – ценен и бесценен! Подегживает и напгавляет! Спасибо, товагищ!

   «Вся власть советам!». В смысле: моим советам Боголюбскому.

   А кому ещё советовать? Живчику? – Так он коленом не вышел. В смысле: коленом от древа.

   Любое нарушение общепринятых законов, традиций, ритуалов обернётся сомнениями в легитимности в чьих-то мозгах. Что превратится в сотни воинов, которых придётся убивать. В города русские, которые надо будет выжигать. Подчистую. Как Мономах Минск.

   А Боголюбский не хочет идти в Киев! Я тут... факеншит!.. как цурипопик на цырлах... А он там: «Не желаю!». Вот же ж... Князь... Итить его, барманосить! Ядрёна вошь! Вбыв бы...

   Выбирая между «экстенсивным и интенсивным путями», Боголюбский выбрал «интенсивный»:

  – Мне в Залесье хорошо. Режьтесь у себя как хотите, только ко мне не лезьте. Выбить «киевского хищника» помогу. Он и мне опасен. Титул приму. Но порядок у вас наводить... Я Владимир свой строю – это «да». А там... сами-сами.

   «Рим, Рим... Видели бы вы мою капусту!».

   Меня это не устраивало совершенно. Я морально готов тащить воз «русского прогресса», давая, внедряя, впихивая и всовывая... Но кто-то должен бежать впереди и сшибать с дороги разных мешающих мне придурков. Боголюбский удачно подходил для функции «передового мусороуборочного комбайна». Я стал настаивать на его участии в походе. Не для битв, а для «после похода»: проведения необходимых ритуалов и изменений.

   Лазарь в Боголюбово сумел донести мои мысли до князя Андрея.

  – Тебе, княже, надлежит идти в Киев. Войском пусть сын командует, но тебе надобно там быть. Принять «шапку» и бармы, обласкать героев, поставить князей. Наградить непричастных и наказать невиновных.

  – Чего?!

  – Ничего. С собой брать Ропака. Он – жертва «киевского хищника» и «воровства новогородского». Нужно показать. Дело-то с Новгородом всё равно делать придётся. Брать Мачечича – для подтверждения его отказа от «шапки» и твоей законности. Возьми с собой Живчика. Муромские и рязанские на глазах князя своего крепче биться будут. Да и просто человек надёжный. Таких... сам знаешь: Киев – кубло.

  – Тревожно. Всё Залесье без князей оставить... Глеб-то мой мал ещё, у Живчика тоже несмышлёныши.

  – Ты Залесье без войска оставляешь – на что здесь князья? Глебушку, кстати, возьми с собой, показать надо отроку святыни, Софию, Печеры. Пусть смолоду разные места посмотрит. Ты-то вон, до Иерусалима хаживал. А насчёт тревоги... Откуда? Новогородцы до весны кору едят, у булгар смута от безденежья, кыпчаки мимо Боняка не пройдут. Остальное – в воле божьей. С этим войском или князем не совладать. У иконы своей поспрашивай, а я свою «Исполнение желаний» потревожу.

   Возникновение Всеволжска, моя политика «железного занавеса», хорошо прикрывало восточные границы Залесья. Лесных немирных племён можно было не опасаться. «Гаремное зеркало» оказалось эффективной диверсией: Волжская Булгария влетела в кризис. Мой бывший пленник и воспитанник Алу обеспечивал мирные отношения с главной силой в близкой части Степи – со старым Боняком.

   Но главное условие для такого расширения состава участников похода: отсутствие в живых Калауза. Пока тот сидел в Рязани, Боголюбский в любой момент ожидал удара из-за Оки.

   Андрей отказывался, я настаивал. Он приводил аргументы – я их опровергал. Постепенно до меня дошло: причины вообще не в логике, не в реале. Причина в нём самом, в его личном виртуале.

   Заниматься психотерапевтизмом по телеграфу... Мне в первой жизни доводилось изображать из себя разного рода «службу поддержки» или «телефон доверия». Но по телеграфу...

  – Андрей, ты боишься.

  – Нет! Просто не хочу.

  – Не хочешь, потому что боишься. Страшишься увидеть места, которые напомнят тебе былое. Твои ошибки, неудачи прошедших лет. Это – твой страх. Победить его можно только придя на те же места. Придя победителем. Посмотреть новыми глазами. Не сделаешь – так и будешь мучиться. Всю жизнь.

   Он молчал три дня. И три ночи. Днями строил бояр, ночами молился перед чудотворной. Неудивительно, что его вторая жена постоянно чувствовала себя брошенной.

   На четвёртый день принесли короткую, в одно слово, телеграмму: «Иду». Тогда сдвинулся и я.

   Был у нас разговор. Уже в Киеве. О его страхах. Слово... неточное. Правильнее: чувство вины, неотомщенные оскорбления... Муки совести. Боль гордости. Стыд от себя самого.

   Закономерно: меня мой «испанский стыд» погнал в экстенсивный путь, его личный – в закукливание.

Конец сто девятой части

Часть 110. «Солдатушки, бравы ребятушки. А где ж ваши матки?...»

   Глава 551

   И вот сижу я в загородной резиденции митрополита Константина, за «митрополичью неправду» которого Киев будет три дня разоряем и ограбляем. Обоснование для убийств и грабежа исчерпывающее: «запретил он Поликарпа игумена Печерского за Господские праздники, не веля ему есть ни масла, ни молока в среды и в пятницы в Господские праздники».

   Хорошая усадьба – теплая. И масло, и молоко есть. И мясо: вон мои уже тёлку свежуют. Мы ж на походе, «идущие по путям поста не держат».

   Боголюбский с прочими где-то недалеко северо-восточнее, в погребе – голова Жиздора, тело – в сараюшке, на холоде. И чего делать дальше?

  – Разведка не вернулась?

  – Никак нет, господин Воевода!

   Ну вот, приятно слышать. Чёткий уставной ответ. А не «это... ну... не...» сопливого проводника.

  – Тогда... позови ко мне Ноготка. И пригласи Боброка из полонян.

  – Эта... ну... пригласить?

   Мда...

  – Пригласить. Руки не выкручивать, по голове не бить. Просто сказать, что Воевода желает побеседовать.

   Приведённый Боброк выглядел... плохо. Понятно, что Салман не рамка в аэропорту: личный досмотр проводит более разрушительно. Но бледен предок героя не от этого, а от вида Ноготка. Хорошо мой кнутобоец работает, выразительно. Я сказал «на показ» – исполнено. Попа-управителя так и забили. Демонстрационно.

  – Садись, Дмитрий Михайлович.

  – Ишь ты. И с чего мне честь такая великая? По отчеству величаешь.

  – Разговор будет. Серьёзный. Ты ж при княжиче в кормильцах? Княжича на советы звали, и ты там бывал. Расскажи мне: что там говорили, кто в городе командует, сколько и каких воинов.

  – Хочешь меня к измене склонить? Я клятв своих не нарушу. Хоть режь.

   Упорный мужик. Говорит искренне. Похоже, будет терпеть пытки, пока не окочурится.

   Ноготок тяжко вздохнул. Отвечая на мой вопросительный взгляд, смущённо объяснил:

  – Дыбы-то нет. Как без рук. И ещё много чего нет. Эх, кабы его ко мне во Всеволжск. А тут...

   Оценивающе окинул взглядом потенциального пациента:

  – Разве что калёным железом попробовать...

   Боброк стремительно покрылся крупным потом под нашими изучающими взглядами.

  – Клятв, говоришь? А кому ты их давал? Жиздору? Так я тебя уже от них освободил: князь твой мёртвый лежит.

  – Я... я крест целовал. Что княжича паче живота свово беречь буду.

  – Так и я об этом. Ты не говоришь – он (я кивнул в сторону Ноготка) мальца в оборот берёт. Ты ж видел, как здешнего управителя на лоскуты распустили? Хочешь подвести княжича под беду? Клятвопреступником станешь: клятва о княжиче на тебе. А клятвы князю на тебе более нет.

   Мужик потел, вздыхал, теребил в пальцах кайму шубейки своей. Наконец решился. Гордо вскинул голову:

  – Расскажу. Всё что знаю. Как на духу. Только ты поклянися, что никакого худа княжичу не сделаешь.

  – О-ох. Что ж вы все такие... несообразительные. Клятва господина рабу его – значения не имеет. Так, воздуха сотрясение, слова обманные. Ты ж холоп мой, Боброк. Ты в воле моей. Хочу – дал тебе клятву, хочу – назад взял. Ты ж ныне не муж добрый, а кощей, скотинка двуногая. И живот твой, да и мальчонки, зависят от поведения. Твоего и его. Ведёте себя хорошо, покорно, послушно, хозяина вашего, меня то есть, радуете – и сами целы и сыты. А нет... Попец этого не понял – вон, уже и кровь с него капать перестала. Не буди во мне зверя, Боброк.

   Ноготок ушёл, позвал писаря и Чарджи. Инал тёр со сна глаза: все кто не в караулах, после эйфории боя, победы, нового места – попадали. Мощный откат. Душевный и телесный.

   Людям можно, мне – нет. Предводитель должен сохранять работоспособность до завершения потребности. То есть – всегда. Чарджи это знает и умеет. Но сегодня даже ему много. Терпи инал – ябгой станешь. Или правильнее – ябгуем?

   Заодно послушаешь «из первых рук». Может, спросишь чего умного. Моя голова – хорошо, а с твоей – лучше. Тебе надо «всё знать» по теме, я ж у тебя совета спрашивать буду.

   Боброк сперва пытался как-то умалчивать, но, получив предложение осмотреть поближе запоротого попа, бросил это глупое занятие.

   Картинка такая.

   Полвека назад Киев выставлял семь тысяч бойцов ополчения или семь сотен гридней. Время идёт, Русь меняется, «путь» сдыхает, поганые наезжают, князья режутся... народ мрёт и разбегается.

   Ещё: расслоение общества. Боярство, церковная и купеческая верхушки тянут под себя. Опасаются «вооружённого народа», тормозят обучение, обновление оружия. А люди и рады: своих забот выше крыши.

   Жиздор третьего дня, после проигранной полевой битвы, велел собрать горожан. Посмотрел. «Умылся слезами». Точнее: слюнями. От ярости. А чего он ждал? – Первый смотр как бы не за двадцать лет.

   Горожане. Тысяч пять лбов, самый многочисленный отряд обороняющихся. И самый мало-боеспособный. Топор да нож. У кого копьё или шапка железная – уже крутой. Драться «на кулачках» умеют все: на Масленницу кулачные бои ежегодно. А вот биться оружно...

   Толпа, «смазка для клинков», «бегающий бруствер». В нём можно завязнуть, измотать своих, потерять время.

   Бояре. В городе полтораста боярских семей. Одни из города в последние дни сбежали. Другие – наоборот. Кто умнее? – Станет ясно если город возьмём. Здешняя манера: при приближении врага бежать внутрь. Была бы длительная осада – всё вокруг на три дня пути съели бы, украли, сожгли, трахнули, убили или угнали. Кто за стенами не отсиделся – наплакался.

   Полтораста бояр – две тысячи боярских дружинников. Тут разброс... от деда-воротника с дубьём, до главы дома, в полном доспехе, с доброй саблей, на аргамаке.

   Таких, доброконных – пятая часть. Ещё столько же – доброоружных пешцев. Остальные... копья и щиты есть у всех, шапки железные... чаще, чем у горожан.

   Городовой полк. Дружина киевская. По оружию не уступают самим боярам. Подешевле, не изукрашено так, мелочи разные: бармицы, козырьки, наносники... редко. Ламиляров нет, мечей новомодных, цельно-оцельных, мало, больше сабли. По качеству, комплектности и обученности – вполне. Пять сотен.

   Четвёртое: две дружины, великокняжеская и «братца» Ярослава. Первых – две сотни, вторых – сотня.

   У Жиздора гридней было больше. Но некоторых он потерял в недавней полевой битве, других оставил на Волыни для защиты тамошних городов и старшего сына, часть разогнал по делам здесь. Десяток мы под Вишенками положили. Остальные побитые в той стычке – ближники, слуги да отроки.

   Обе дружины преимущественно волынцы. Но положение их нынче разное. Первые присягали Жиздору. Князь убит – они свободны. Будут они драться, как крепко? – Непонятно.

   Вторая часть – люди Ярослава. Эти биться будут упрямо. И за князя, и за себя: его победа – им честь, слава и плюшки.

   В городе нет обычных, по предыдущим конфликтам в этом месте, «чёрных клобуков». Но есть ляхи и мадьяры. Два отряда по сотне, примерно, бойцов. Профессионалы-наёмники, не худо вооружены, наняты Жиздором. Как они в бою? – Неизвестно.

   Есть митрополичья и монастырская стража. Эти на стены не пойдут: у них своя зона ответственности. Им не сколько город от нападающих защищать, сколько себя от горожан. Сходно купеческие отряды: оборона своих лабазов, кварталов.

   Итого: пять тысяч – третий сорт, две – второй, одна – первый.

   Если «первосортная тысяча» соберётся и сюда, в «Митрополичью дачу», ударит, то... мне кранты.

   Надеюсь, что «братец» Ярослав – не вояка, что общее управление сразу не восстановить, что присутствие недалеко «11 князей» их испугает... Правильно я сделал, что под Киев пришёл в последний момент.

   С численностью и вооружением более-менее понял. Непонятно как у их с «боевым духом».

   Всё держалось на государе, Жиздоре. Он погиб, присяга ему кончилась, наследник объявлен не был. «Братец» не Государь, а «комендант крепости». Назначенец. Нет «назначальника» – полномочия под сомнением. Чего головы-то свои класть? Волынцы, наверное, потребуют, чтобы из города выпустили, наёмники – денег и отпустить. А остальным... так ли велика разница чтобы убиваться?

   Ещё одна моя ошибка. Стереотип: «феодальная пирамида», «всё держится на государе», «короля убили – армия бежит» – застил глаза. «Вижу, но не разумею»: киевляне полтора года выступали как относительно единая сила. Они осознавали свои интересы: «новгородские вольности». И были готовы биться за них под любыми княжескими стягами или без них.

   К счастью, «энтузиазм свободолюбов» не обеспечивался «вертикалью управления»: слабость организации, свойственная вообще феодальным ополчениям, резко возросла при отсутствии устоявшегося лидера. Как муравьи: каждый тянет добычу на себя, но каждый – в сторону муравейника.

   Ещё: я убедил Андрея идти в Киев. Его присутствие здесь не было тайной и вызывало у киевлян ужас: маячил сыск по всем прошлым делам. Принцип Боголюбского: непрестанный труд, суд, казни – был известен. Убийство отца его, Долгорукого, избиение суздальцев в «Раю» за Днепром... крамольный недавний призыв Жиздора... всё это могло стать поводом для следствия. Которое здесь без пыток не бывает.

   «Загнанная в угол крыса» – они, как новогородцы, целовали икону и клялись умереть, но не сдавать город, не пустить врага. Вслед боярам, которых и прельщали более всего «вольности», которым и страшен был Боголюбский своим правосудием, валом валили к «поцелуйному» обряду и «подлые» люди. В кои-то веки можно с вятшими на одном майдане потолкаться, в одно место приложиться.

   «За город наш! За волю! За свободу! Вместе! Умрём, но не уступим!».

   Боброк несколько отошёл от напряжённого состояния, разговорился. Выпили чайку, попробовали красненького из митрополичьего винного погреба. Малость посплетничали о «братце» Ярославе, перешли к местному тысяцкому. Боброк охарактеризовал конюшенных обеих князей, поругал иноземцев-наёмников.

   Тут с переменой блюд заскочила Гапа.

  – Гапа, ты себе место нашла? Ты бы выспалась.

  – Сейчас пойду. Там парни баню протопили, помоюсь и спать.

   Боброк смотрел на неё, открыв рот.

  – Что загляделся на мою хозяюшку? Аль хороша, глаз не отвесть?

   Гапа улыбнулась Боброку, отчего нижняя челюсть его упала ещё ниже. Объяснила:

  – Виделись разок. Было дело – княжич приболел. Так я Катеньке горшочек варенья клюквенного передавала и с ним столкнулась. Клюквы-то здесь не найти, а у меня с собой было.

   Гапа выскочила из светлицы, Боброк проводил её задумчивым взглядом. Потом, набравшись смелости, прямо спросил:

  – Так это они тебя на нас навели?

   Я, весело улыбаясь, рассматривал его, молчал. Поняв, что ответа не будет, он высказался:

  – Змея. Змеюки подколодные. В княжьем тереме жили, княжий хлеб ели, а сами...

  – Не-а. Княжий хлеб ел ты. Теперь – мой ешь. Они князю – гостьи прохожие. Ты мне – холоп. Надумаешь их дела повторить – выпотрошу. И не тебя одного.

   Он зло посматривал на меня исподлобья. Я вновь ухмыльнулся ему в глаза:

  – Не думай: «не поймаешь, Воевода. Обману, перехитрю, обойду». Ты о сегодняшнем деле подумай. Разве победа моя в том, что у меня воев более или клинки лучше? Да, это так. Только откуда это всё взялось? Я наперёд продумал, предвидел. И с местом – я узнал, что вы побежите, когда, куда. Наперёд узнал, наперёд подумал, что надо узнать. А твой Жиздор – нет. Два войска здоровенных к Вышгороду сошлись. А он? Сделал вид, что нету их. Не схотел думать даже про то, что перед глазами. А я – думаю. Его голова у меня в мешке не потому, что у меня меч длиннее, а потому что у меня мысль острее.

   Его потомок пойдёт именно этим путём – перемыслит Мамая. Найдёт способ получить сведения о замысле татарского похода, подберёт построение войска, заставит себя, Серпуховского князя, Засадный полк терпеть, ждать наперёд продуманного момента. И будет победа. При численном превосходстве противника.

   «Потомок» – поймёт. Поймёт ли «предок»? Точнее: примет ли, что перемыслить меня он не сможет, и пытаться не надо. Что попытка, если и будет, то одна. Последняя в жизни. И не только в жизни его самого.

   Я сочувственно разглядывал сидевшего передо мной пожилого мужчину.

  – Тяжко. Стыдно. Признать, что иной человек тебя мыслею острее. Что родовитее, богаче, сильнее – запросто. Книжностью превосходит, иных земель более видал – легко. А вот умом острее – стыдно. Хоть все понимают, что люди разные. И в этом деле – тоже. Но принять умственную немощь свою, перед живым человеком, за одним столом... тяжко.

   Он смотрел на меня потрясенно.

   Умный человек. Дурак чужого ума не улавливает – сравнивать не с чем.

   Добавил веско, глядя ему в глаза:

  – Не шути со мной. Не играйся. Поймаю. Прихлопну. Будет больно. И – стыдно. Своей глупости. Иди, устраивайся.

   Я махнул рукой, Боброк заторможено поднялся, вышел во двор. Так и шёл к амбару, куда полон загнали, держа шапку в руках.

   Я чего-то новое сказал? Что мозги имеют значение? Что дураком быть плохо? Может ему, как Фангу в Рябиновском порубе, надо про слабую, но умную обезьяну, скачущую по миру на злобном когтистом крокодиле?

   Нет: христианин, набор образов другой. В христианстве умных нет. Победа над противником достигается молитвой, постом, терпением и смирением, милостью божьей – не умом. Из мирских мудрецов – один. Да и тот – Соломон.

   Боброк уловил моё интеллектуальное превосходство. Не в каких-то хитрых мастеровых изысках – ему это не интересно. Не в количестве и качестве воинов. Как с этим бороться известно: надо – больше. Больше своих. Воинов, мечей, коней, кольчуг... Он ощутил моё превосходство в «кознях и ковах». И растерялся: как победить противника, который предвидит твои действия, меняет твои планы так, что ты уверен, что они твои, а они его.

   Забавно: я убедил его в своём уме на примере эпизода, в котором сам постоянно чувствовал себя дураком.

   Он сумел донести это ощущение – «не играйся» – до своего прежнего воспитанника, до Подкидыша. Это сэкономило время и ресурсы. Сохранило жизни тысячам людей русских. Уменьшило нужду демонстрировать реальность «третьего исхода» в «Каловой комбинаторике» – принять, убежать, умереть. И послужило одним из ключевых элементов в создании «Русской Хазарии».

   Есть вопрос, девочка, который и по сю пору меня гнетёт. В те три дня в Киеве схватили и запытали Катеньку, Катерину Вержавскую. Кто навёл? Могли сами волынские или киевские догадаться, зная о близости её к Великой Княгине. Могли «сдать» смоленские потьмушники, зная о связи её со мной. А могло и через Боброка дойти. Он опознал Гапу. Он мог сказать об этом кому-то, кто в этот или следующий день ушёл в Киев.

   Я спрашивал – нет. Гапа говорит: не врёт. Но он ушёл от меня потрясённым, мог и забыть, мог болтануть, просто не заметив. Хоть и вряд ли, но... могло быть. В Киеве все, кто решал судьбу Катерины, погибли при штурме. Прислужники ответить не могли. Так и висит. Груз этот на душе моей.

   Первый день весны. Во дворе, как после настоящего Нового Года, «тихий час». Намаялись ребятишки. «Ворогов напоили и сами полегли». Хорошо, что просто спать. Редкие слуги, выпущенные из-под стражи для дела, таскают воду, дрова. На дворе запах печного дымка. Печной – не костровой. Жильём пахнет, не походом. Баньку протопили: бойцы, потурменно, топают на помывку. От самого Курска в бане не были. Полтыщи вёрст на конях... Запашок у нас нынче... Я-то не чувствую – сам такой. Помыться бы! Аж спина зачесалась. От одной мысли.