Текст книги "Косьбище"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Вой и скулёж здорового, молодого, весёлого обычно, парня, ползание на коленях и попытки поцеловать то руку, то сапоги – меня несколько испугали. Может, всё-таки, здешнее сумасшествие заразно? Или его так отделали, что парень сам сдвинулся? Это же профессиональный воин. Он же должен быть готов и к смерти, и к смерти мучительной, весьма болезненной. Однако, когда удалось прервать его попытки "поцелуйного обряда господских сапог", стало ясно – парня не пытали. И тут, наконец и до меня дошло.

Будучи атеистом я воспринимаю смерть как неизбежное зло. А иногда даже как и не зло. "Или кто-то собирается жить вечно?" Пережить своих – очень скучно. Тоскливо. Я был как-то на столетнем юбилее одной родственницы. Она, вполне в разуме и памяти, смотрела на огромный, собравшийся вокруг неё клан. И явно скучала: дети...

Так что, умереть вовремя – большая удача. А сама смерть... Как сказал один древний грек: "Пока я есть – смерти нет, а когда смерть придёт – меня уже не будет".

Но Охрим – христианин. Для христианина – жизнь земная только прелюдия перед жизнью вечной. Смерти нет, а есть только переход в следующее состояние. Которое и есть жизнь настоящая, вечная. И какая она? А вот это зависит от первой части, от "квалификационного забега". И в этой зависимости весьма весомыми являются обстоятельства смерти. Смерть без покаяния, исповеди, причастия однозначно закрывает дорогу в райские кущи для среднего человека. Смерть под ножом ведьмы, дьяволицы, в ходе сатанинских плясок и обрядов – аналогично.

Перед Охримом маячила не собственная телесная, пусть и мучительная смерть, а смерть души. Бесконечная, неотвратимая, муки адские "отсюда и до скончания веков". Вот что так потрясло молодого стрелка. И что так взбесило Акима. Охрим может ползать на коленях перед спасшим его бояричем, а Аким... Ползать перед собственным ублюдком? Который вообще... даже и не собственный. Испытывать благодарность? К кому?! Благодарность – отношение к равному или вышестоящему. Ничтожному достаточно кинуть подачку. Хотя – зачем? Он и так должен радоваться просто возможности сделать что-то для вятшего.

Как там Чарджи сегодня выразился: "Разве я могу быть благодарен барану, из кожи которого пошиты мои сапоги"?

"Святая Русь" – страна долга. Не исполнить, пренебречь исполнением, отдачей долга – бесчестие. Это не чьи-то внутренние чувства и муки совести – это весьма многогранная и ощутимая реакция окружающего общества. Часто – смертельная. Часто и для индивидуума, и для его детей, и вообще – домашних и всего рода.

Сын обязан спасать своего отца. Как и всякого господина своего. Но принять этот долг спасения – оскорбление. Принять помощь слабого, подчинённого... То есть открыто объявить о своей собственной слабости. Столь сильной, что и сопляк оказался лучше. И ещё – долг отца предусматривает поучение, воспитание, кормление. И снова – я свой долг исполнил. А как быть Акиму, который меня из дома выгнал?

"И прости нам долги наши, как и мы прощаем должников своих" – из главных христианских молитв. "Отче наш". Там, правда, есть два варианта. У Луки, в одном из старых списков, эта фраза звучит чуть иначе: "И прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику". Получается, что все грехи человеческие от бога. Взяты человеком у бога взаймы, в долг. А теперь, попробовав грех на вкус, человек возвращать не хочет и молиться: "давай спишем".

Молитва повторяется ежевечерне за семейным столом. Вдалбливается. И очень многое здесь крутиться именно вокруг понятия "долг".

Из тройки английских глаголов: "I want, I can, I must" ("я хочу, я могу, я должен") в "Святой Руси" постоянно вылезает, пропагандируется, используется третий. Вытесняя два первых. Не свойственно россиянам чего-то хотеть, чего-то мочь. Свойственно быть должным. Кому-то. "И лично Леониду Ильичу". Такая у нас грамматика. Не везде так: в финском, например, нет "я должен". Есть "minun taytty" – мне нужно. А что, разве нет ситуаций, "когда оно мне нафиг не нужно, но я должен"? Финны этого не различают, а для нашего брата-россиянина – постоянно.

Охрим от радости спасения своей бессмертной души только что объявил, что принимает на себя пожизненный долг службы. Службы мне. Он ещё радуется. А Аким уже понял. Не может владелец щенка служить этому щеночку. Но – должен.

В этот момент вся моя философия вылетела полностью. Из-за озвучки.

Дело вот какое: Звяга пропустил процесс перерезания горла третьему пострадавшему, которому один из своих же "птицев" воткнул нож в спину. Кстати, мой ножик с двуглавым орлом. Раненого притащили со склона у месту общего складирования, стащили с него большую часть амуниции и пришли к выводу – "не жилец". Пробиты оба лёгких, на губах кровавые пузыри при каждом выдохе. Наш знакомый "пернатый гомосексуалист" успел всадить нож раз пять или шесть. Так что раненного перевернули на живот, оттянули за волосы голову. и Ивашко, с несколько брезгливой гримасой – как бы не запачкаться – перерезал "птицу" горло.

Стандартная процедура добивания раненых в бою. "Чтоб не мучились". Применяется повсеместно как к чужим, так, часто, и к своим.

Мизекордия – "кинжал милосердия". Как и его японский аналог "ёпои доси" введён в оборот именно в этом 12 веке. Оставить рыцаря в полной броне на поле боя без помощи – это уже не победа, это уже садизм. Но мизекордия – инструмент. А сам технический приём – "раненых добить", вообще из глубокой древности. Пробивали головы и кости дубинами, обезглавливали каменными топорами, протыкали копьями с кремнёвыми наконечниками. При раскопках одного из крупных древнеримских цирков в Малой Азии найдена обширная коллекция человеческих черепов с квадратным отверстием на маковке – специальным молотом добивали раненных гладиаторов.

Убить человека быстро – очень не просто. А вот нанести ранения, "несовместимые с жизнью" – куда легче. Можно его так оставить. Всё равно умрёт. Но помучается. А то и нагадить успеет. Так что – дорезать. Наше это, даже не исконно-посконное – обще-хомосапиенское.

Второго "ассистента", который так удачно сбил "цаплю" на взлёте, и которого я оглушил ударом по черепу, дорезали именно по критерию "нагадит". Ивашко поставил ещё не пришедшего в себя мужика на колени, бросил в мою сторону вопросительный взгляд, получил мой кивок и... долго ругался – "ассистент" в последний момент дёрнулся и струя крови из его горла окатила рукав кафтана.

А вот Звяге как-то возможность не попадала. Вот он и кинулся к последнему "сладкому кусочку" – к самой ведьме. Разрезал завязки маски, сдёрнул её за клюв. И тут она ударила. Не маска – сама женщина. Перекувырнулась через голову и оказалась сидящей верхом у Звяги на плечах. Она выла по-звериному и пыталась вцепиться Звяги в глаза. Осёдланный, зажатый между её ляжками мужик, успел закрыть ладонями лицо и тоже непрерывно вопил. Наконец, он опрокинулся на спину. Ноготок возился с остальными пленниками и был в стороне. Чарджи и Ивашко мгновенно выдернули сабли из ножен, но рубить не спешили.

Три "но": во-первых, неудобно; во-вторых, баба; в-третьих, ведьма. Поганить добрый клинок... А он потом от ведьминой крови в бою треснет... Пришлось скомандовать Сухану. Новый удар чуть ниже чёрной косы, в височную кость, и ведьма затихла.

– Ну и что с ней делать?

– Чего-чего! В куски порубить! Она мне чуть зенницы не выдрала! (Это Звяга эмоции выражает)

– Дурень ты, Звяга. Ведьму положено в реку бросить. Если выплывет – значит ведьма. Тогда забить и снова бросить. (Это Ивашко делится познаниями в юриспруденции)

– В какую реку? В Угру, что ли? Так там мест-то глубоких нет. Ну утонет она, а дальше? Её ж до осени, до дождей вниз не снесёт. Так и будет в каком омуте стоять, да гнить. Кому-то охота из-под дохлой ведьмы водички похлебать? (Это я насаждаю азы санитарии)

– Бестолочь говорит, бестолковки отвечают. Ведьма должна по суду быть объявлена. Только княжий или церковный суд может ведьму судить и в реку метать. Точно, неучи дремучие. (Аким восстанавливает своё реноме местного вятшего)

– Как оно по закону – мы не знаем. Но жить ей нельзя. Бешеная она. И сила в ней сатанинская. Нынче не убьём – она малость оживёт и всем худо будет. (А это мнение эксперта – "муж горниста" поделился собственным видением краткосрочной перспективы).

Вот лежит психически нездоровая женщина. И что делать? В моё время таких лечат. Укольчики, таблеточки, процедурочки. Вплоть до электрошоковых. Здесь сумасшедших не лечат.

На Руси нет ни шизофрении, ни паранойи. Как в Союзе не было секса.

Здесь очень простая классификация из трёх категорий.

Дурачок. Обычно местный, деревенский. Часто – следствие или инбридинга, или родовых травм. Так что и причины ненормальности известны в общине. Его подкармливают. И стыдятся – "наш грех".

Блаженненький. Этого слушают. Пытаются найти смысл в словах больного ума. Полагают приближённым к богу. Вокруг престола небесного – явно психбольница на выезде. Почти всегда – пришлый, не местный. "Нет пророка в своём отечестве". Два самых известных имени: блаженный Августин в Европе. Доказал существование бога. И Василий Блаженный – московский юродивый, похоронен в фундаменте церкви на Красной Площади. Большевики были не первыми, кто устроил там кладбище.

Третья категория – бесноватые. Их боятся. "И имя мне – легион". Из бесноватого изгонял бесов Иисус. Ещё один прикол христианства.

Бесы были не просто изгнаны, но "выселены" в стадо свиней, пасшихся неподалёку. Свиньи взбесились от такого "наполнителя", кинулись в озеро и все погибли. В легионе пять-шесть тысяч бойцов. Такими бывают промышленные свинофермы, но не свободно пасущиеся стада. И откуда такое количество этих животных в глубине иудейской страны, где население вообще свинину не ест? А нанесённый ущерб имуществу? Ведь рыночная цена такого стада... У Иисуса даже и вместе с апостолами не было никогда таких денег, чтобы компенсировать владельцу потерю. Просто разорили человека ни за что, ни про что. И, конечно, вопрос экологии. Пять-шесть тысяч дохлых свиней в основном источнике воды для всей страны... Потом эти вздувшиеся разлагающиеся туши застревают на отмелях, и вся долина Иордана... Там и так речка-то... А тут зараза сплошняком до самого Мёртвого моря.

Цена чуда... Ну, если отсюда, из Руси смотреть, то "благодать божья" и "спасение души человеческой". Если с берега Иордана, хороня одного за другим детей своих, умирающих от холеры или дизентерии – Казнь Египетская. Ни за что. "Гнев господень" и "истребление народа".

Одно слово: "Сын божий". Чудеса – творит "на раз", о последствиях – даже и мысли нет.

А я – человек. Мне именно последствия и надо предвидеть. Здесь есть случаи успешного экзорцизма, есть иные способы врачевания душ. Я этим не владею. Оставить её живой? Она оклемается и с такой харизмой, при всеобщем распространении суеверий... Оседлает какого-нибудь мужика, только не телесно, как только что Звягу – психически. Душу замороченную, как телка на верёвочке, поведёт. И убивать придётся уже не одну, а нескольких. Засунуть в поруб, полностью изолировать? Полная изоляция здесь невозможна. И ещё её надо будет кормить. Почему я должен отбирать хлеб у детишек в округе для прокормления этой "цапли"?

Казнить? Нет прав. Незаконно. Аким верно сказал – дело суда.

Я на все суды... Но в разумных пределах. Однако казнить ведьму... Как? Здесь нет ещё сожжения живьём. Будет. Лет через сто. В принципе понятно: огненное погребение "вятших" из славян или варягов – основная форма похоронного ритуала в ещё недавнем язычестве. Христианству нужно ещё сто лет, что бы "высокая честь" посмертного сожжения забылась в народе, и была заменена "огненным очищением" всякой разной мерзости. Но казуистическая формула святейшей инквизиции: "без пролития крови" уже действует. Ведьм традиционно топят. Если утонула – хороший человек был. Если выплыла – ведьма натуральная. Дальше вариации: забивают дубьём и потом топят. Или живьём в землю закапывают.

Утопить эту дуру в Угре нельзя – мелко. Живьём в каком нибудь здешнем болоте? Надо тащить её на север, к волхвам – там болота большие. А здесь... здесь её уже княжии люди в местные болотца бросали. Ну и чем дело кончилось?

Мои мрачные и безысходные размышления были прерваны "мужем горниста". Посовещавщись о чём-то со своей "женой", он спросил:

– Эта... Ну... Вот... А?

– Не понял.

– Господи, пресвятая Богородица! Да чего ж тут не понятного! Дозволь нам с ней побаловаться маленько. А? Удовольствие получить. А? За все 12 лет, что она нас без баб держала. С-сука!

– А не побоишься? Ты ей всунешь, а она цап... И не высунешь. Отрезать придётся. (Это "обоерукий топорник" вносит лепту – указывает на возможные технологические проблемы).

Теоретически – возможно. Склещивание, оно же – спазм влагалища, у городских собак довольно частое явление. У хомосапиенсов – значительно реже. Примерно в одном из тысячи половых актов. Но бывает. Только явления-то эти разные. У собак в половом члене есть продольно расположенная косточка, которая перед эякуляцией сокращением мышц переводится в поперечное положение, не давая кобелю возможности извлечь член из влагалища, пока семя полностью не излилось. Это рефлекторный, безболезненный, нормальный для животных процесс. У людей же склещивание – неправильная, патологическая реакция женского организма, в основе которой лежит страх полового акта. По-другому это называется "сексуальный невроз", или "вагинизм".

"Вагинизм божественной цапли"... При её истории и по известным её действиям... И никаких успокаивающих и расслабляющих... Даже тёплую ванну не устроишь. Там кровь в член продолжает поступать, а оттока нет. Предельный срок – 20 минут. Потом лучше просто отрезать, пока не помер.

Как поведёт себя организм, управляемый больным мозгом – неизвестно никому. Если управляемый. А если нет?

– Ноготок, развяжи мужиков. Они же все ко мне в службу хотят. Правильно я понимаю? А для начала устроим маленькое угощение. Для тех кто ко мне пойдёт. Как ты сказал? "За 12 лет"? Будет тебе... удовольствие.

По моему приказу ещё не пришедшей в себя женщине вывернули к голове и связали сзади руки. Восстанавливалась она удивительно быстро. Как-то даже ненормально быстро. Во всяком случае, Звяга, сунувшийся связать ей щиколотки, получил мощный удар ногой в грудь. Но когда "горнист" со своим "мужем" навалились – три здоровых мужика – щиколотки ей всё-таки спутали. Кричать она не могла – кляп во рту. Но выла и рычала выразительно.

– Зря ты так её, боярич. Со связанными ногами – нам же самим неудобно будет.

Поток последующих комментариев иссяк быстро. Когда я приказал Ноготку перевернуть даму на живот, встать ей коленом на спину и тянуть пятки к голове изо всех сил. До народа дошло, что здесь происходит нечто новое, ранее не виданное. Это точно – вот ещё одна инновация вам, предки мои. С барского плеча, вашего, далеко продвинутого, потомка. Из даже современности вашей, но не отсюда, не из "Святой Руси". Другая страна, другой народ. Скоро познакомитесь. А пока – глобализация по-попадански.

Всё-таки, она ненормальная: Ноготок, при всей своей немалой силе не мог дотянуть связанные щиколотки женщины к её затылку. Подол её одеяния задрался и крепкие, белые, напряжённые до каменного состояния, ноги просматривались аж до поясницы. То, что психически больные люди проявляют временами совершенно нечеловеческую физическую силу – известно. Типовое превышение нормы – три-пять раз. Просто – не очень слабое женское тело. Со сдвинутыми мозгами. И вот – даже вполне могучий Ноготок ничего не может сделать. Простой силой с психом не справиться. А какие-либо технологические изыски из своего мастерства он применить не может. Поскольку суть происходящего не понимает.

Я обошёл дрожащую от напряжения мышц скульптурную группу. Приподнял свой легковесный берёзовый дрючок. И легонько щёлкнул по её "пылающему горну". Сведённые в крайнем усилии мышцы женщины попытались рефлекторно сжаться ещё сильнее. Но – некуда. Рывок-откат. На мгновение они ослабли. Ноготок не упустил момент. Под его коленом раздался хруст. Белые ляжки дёрнулись и обмякли. Непрерывный вой, звучавший в моих ушах – кончился.

– Всё. Бабу – раздеть. Воды чистой принести. Ей и себе всё подмыть. Валяйте.

Только тычок в бок остановил "мужа горниста" от немедленного "валяния". Но насчёт гигиены я буду строг – у них тут вши. И, похоже, всё барахло их придётся проваривать. Вот только заразы мне не хватает.

Ноготок поднял и опустил руку "цапли" – упала как неживая.

– Да. Однако.

И голос Ивашки с явно слышимой гордостью:

– Так он же – "зверь лютый". Это те не просто так, это те не про каждого скажут. Ну чего, боярич? Тебе первому.

Я обошёл лежащую женщину и откинул подол с её лица. "Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки" – русская народная мудрость. Многократно и многовеково проверенная. Но здесь-то и водки нет. А и была бы – я столько не осилю. Растрепавшаяся чёрная коса закрывала половину лица. Давно не мытые, жирные блестящие волосы прилипли к коже и пропитались кровью. Половина лба представляла собой, после удара Сухановкой еловины, один большой синяк с содранной в нескольких местах кожей. Я чуть сдвинул причёску и обнаружил чёрную дырку слухового отверстия. Вот этим она туземцев и пугала. А вот и дырки на месте носа. Обычно "безносой" на Руси смерть называют. И – безгубые зубы. Когда-то белые, теперь залитые кровью. Из её глаз текли слёзы.

Вот так же, со слезами на глазах, умирал, или точнее – будет умирать, Джучи. Старший сын Чингисхана. Казнённый нукерами своего отца. Отъехал на охоте чуть в сторону и был найден с вот так, прижатием пяток к затылку, сломанной спиной. Посреди цветущего, весёлого, радостного высокогорного джайляу-пастбища. Под ярким синим, полным солнца и простора, небом. Со слезами на глазах. И никого вокруг. Никаких следов. "Без пролития крови".

А тело у неё – белое. Вполне ничего. Сейчас вот мужики водички из ручейка принесут, подмоют красавицу. Надо же кому-то быть первым, убедиться, что "а она – цап" – не случиться. Мой взгляд скользнул по склону. Наверху стояли наши приведённые лошади. И Любава. С плотно прижатыми к груди кулачками и с глазами в размер этих же кулачков. Мда... Не дорос ты ещё, Ванюша, не акклиматизировался и не адаптировался. Как-то тебе под взглядом малолетней рабыни... Стыдно, что ли? Кого? "Лопушка придорожного"? "Орудия говорящего"? Ты ещё собачонки домашней устыдись. Или вон – дрючка своего берёзового. Это же не человек, это же так, принадлежность из кухонной утвари.

Ну, эта... деликатность – пройдёт. И – скоро. Чем быстрее – тем лучше. А то народ – не поймёт. Твой народ, Ванюша. Русский. Исконно-посконный. Пальцем у виска крутить начнёт. "А боярич-то у нас того. И у него, того, не встаёт. Гы-гы-гы". Тогда придётся это "гы-гы-гы" выбивать. Кровью. Смертью. Предков моих.

– Вы, мужики сами. Мне с Акимом переговорить надо. Звягу вон вперёд пропустите – ему ехать пора.

Я поднялся на холм, слыша за спиной радостные, азартные возгласы участников мероприятия. Пожалуй, "пророчица" до конца очереди желающих – не доживёт. "Залюбят" её до смерти. "Птицы" на "цапле" отыграются. Как плясали на голове статуи Ленина радостные львовяне в 91, как пьянели от счастья "демократические силы" в Ливии, забивая пленённого, безоружного, старого Каддафи. Счастье победы хмелит и заставляет делать гадости, мерзости, глупости. Победы над чем? Над куском камня? Над старым, избитым, безоружным человеком? Победы над своим страхом. Чем сильнее был страх, тем сильнее радость победы над ним. Если страх был вбит сильно, глубоко, до самых печёнок... Животный страх. То и радость выражается также... "животно".

Московский Патриарх Кирилл в начале третьего тысячелетия как-то сказал: "мы празднуем свою победу, а не их поражение". Какая простая мысль, а как тяжело доходит.

Внизу Звяга ритмично качался между ног бывшей пророчицы и одновременно препирался и отталкивал двух мужиков, которые пытались тут же открутить ей груди. Третий, стоя на коленях со стороны головы, равномерно бил её по лицу открытой ладонью. При таком энтузиазме участников, последнего, как солдатика из похоронной команды полковника Буданова, придётся снимать уже с трупа.

– Коней возьмите. До усадьбы доедете. Потом ко мне в Пердуновку приведёте. Мы напрямки через луг пойдём.

У нас четыре коня. И рябиновских четверо. Куда кони Акима и Охрима ушли – ещё искать надо. Моя щедрость вызвала радостное выражение на лице Охрима. И кривую гримасу у батюшки родненького. Сутулясь, он повернулся к коню, попытался влезть в седло. Ноги, после долгого висения висения на камне, слушались его плохо.

– Подсади.

Команда, не просьба. Брошена через плечо. Неизвестно кому. Ага, сейчас набегут помогальщики. "А в ответ – тишина". Аким, уже вставивший ногу в стремя, застыл в этой неудобной позе. Потом оглянулся через плечо. Я тебе, дурень старый, помогать не буду. Ивашко и Сухан – мои люди. Без моей команды – аналогично. Чарджи – принц. Он в стременные не нанимался. Охрим сам стоять не может. Звяга на ведьме трудиться – отсюда слышно. Жди, владетель Рябиновский, пока смерд твой свою похоть удовлетворит. Вот тогда и на коня влезешь.

Затянувшуюся паузу прервала Любава – кинулась к Акиму, подставила плечико, начала подпихивать и подталкивать. Дура. Малявке взрослого мужика в седло не всадить. А для Акима это и вовсе – очередная насмешка. Он рявкнул невнятно, ухватил девчушку за плечо. Хотел оттолкнуть... Но передумал.

– Слышь, Ванька, я смотрю, тебе эта сопливка по сердцу. Забирай. Дарю.

Любава ахнула и рванулась ко мне. Но Аким крепко держал её за плечо. Столько радостного ожидания в глазах ребёнка. Достаточно просто кивнуть. Но... сегодня уже было – примерно так же смотрел Чарджи, когда привёз её. Отдаривался ею. И Аким того же хочет.

– Благодарствую, батюшка. Только подарочек такой мне не ко времени – места у меня жилого нет.

– Да ладно тебе. Забирай и пользуй. Пока я добрый. А места нет – так пусть пока у меня твоя холопка поживёт. Я за прокорм много не возьму.

Любава растерянно переводила взгляд с меня на Акима и обратно. Смотреть больно. Я шагнул вперёд и похлопал дрючком по руке, которой Аким держал девчонку.

– Отпусти-ка её. Поговорить надо. А ты беги покуда, погуляй. И вы, люди добрые. Сёдла бы, что ли подправили.

Народ понял. Семейные разборки лучше наблюдать издалека. А в господском семействе – ещё дальше. Когда присутствующие переключили внимание на другие цели... Или хотя бы сделали вид, что переключили, я перекинул дрючок в правую, левой ухватил и вытянул на всю длину конскую узду. Эх, хорошего коня я украл. Ещё с "людоловского хутора". Добрый конёк, работящий, спокойный. Жалко скотинку. Но надо. И со всего маха хлестнул коня по крупу. Конь отскочил, запрыгал. Но узду я удержал. А Аким – стремя. Удержал ногу в стремени. А вторая оставалась на земле. Естественно, он уцепился руками за седло, запрыгал на одной ноге вслед за отскочившим коньком, и – свалился. Прямо под копыта коню. Умница. Это я про коня. Не наступил. Быстро успокоился. Снова стоит спокойно. А рядом, навзничь, с задранной, застрявшей в стремени ногой, лежит Аким. Можно ударить коня ещё раз и он затопчет лежащего – места тут мало. Можно погнать коня вскачь. Тогда Акима разобьёт о землю, о деревья. И я стану владетелем Рябиновским. И никто мне слова не скажет. Сзади, за спиной, когда конёк отскочил и Аким упал, был какой-то "ах". И всё. Кажется, они и не глядят в нашу сторону. Старательно. У всех есть чем заняться. Я упёр Акиму в шею свой дрючок. Подцепил бороду, чуть приподнял и упёр. Как же он мне надоел, старый дурак.

– Твой долг – всё. Всё что у тебя есть. Я спас тебе жизнь земную и душу вечную. Всё, что есть ты. Теперь твой долг – служба. Мне. Вечно. Телом и душой, волей и разумом. Всем.

Крепок Аким. Даже в таком положении он сумел дёрнуть головой, сглотнуть и начать высказываться:

– Ты! Ты сопля недоношенная! Титьку тока-тока а уже...

Я отшвырнул повод, прыгнул деду на грудь и, прижав дрючок ладонями поперёк его шеи, зашипел ему в лицо.

– Остолоп! Дубина! Орясина! Ло седых лет дожил а ума-разума не набрался! Лучник смоленский, а смотреть не научился! Ты не сюда смотри. Ни на это, ни на это. Ты сюда, вот сюда глянь!

Сначала я дёргал себя за рубаху на груди, потом оттягивал щипком кожу на своей ключице в разрезе ворота рубахи. А в конце ткнул растопыренными пальцами себе в глаза.

– Ты! Сотник хренов! Ты что, не видишь, с кем спорить тщишься! Что я старше тебя. Много старше и много умнее. Ты, Аким Рябина против меня как комар-однодневка к вечеру против молодого волчонка. Да, ты свой срок уже прожил, а я свой только начал. До только и моего "только начал" против твоего – в сотни. "Встречают – по одёжке, провожают – по уму". Ты долго ещё "встречать" будешь? До самых "проводов"? До твоих? До поминок? Я тебя вытаскиваю, второй раз смерть отвожу. А ты мне тут... Третьего раза не будет.

– К-какого?

– Не знаю. Только я с тебя защиту свою снимаю. Как Богородица – Покров свой.

Я ещё мгновение бешено смотрел в ему глаза. Потом толчком отжался и поднялся на ноги.

– Чарджи, Ивашка помогите владетелю на коня сесть. И Охриму помогите. Чарджи. Любаву возьмёшь с собой в седло. Насчёт "почти" не забыл?

Снизу, подтягивая штаны и весело отругиваясь от оставшихся возле ведьмы и на ведьме, мужичков поднимался Звяга. Рябиновская команда в сборе – пора отправлять. Да, чуть не забыл:

– Слышь, Аким, сделаю я тебе ещё одно благое дело – вирника заберу. А то болящий объест тебя. Упакуйте там его аккуратненько и, с нашими конями и его барахлом гони ко мне на заимку. Хоть Звяга, хоть Чарджи дорогу знают.

– Господине! А на что нам Макуха? Он-то и живой... А ныне только дерьма мешок.

– Ты, Ивашко, по сторонам посмотри внимательно.

– Ну... лес...

– Ещё раз "нукнешь" – домой в хомуте пойдёшь. Ведьмы – не грибы. Просто так по лесу не растут. Им место особое надо. Для дел их богомерзких подходящее. Ты про источники с "живой и мёртвой водой" слышал? Вот. У Макухи – хребет перебит. Как "мёртвая вода" на раненых да увечных действует – знаешь. Осталось только родничок найти.

– Эта... Господине... А – "живая"?

– "Живую" я и сам делать умею.

Всеобщее охренительное молчание, прерываемое лишь скрипом тяжко проворачивающихся мозгов и глубоко изумлённых вздохов сквозь зубы, подтвердило правильность построения моего бреда. И что характерно – ни одного заведомо ложного утверждения. Для обеспечения полной "ванька-правдивости" придётся спрогрессировать самогоноварение. Или сразу ректификационную колонну для производства спирта делать? Отношения между спиртогонами и самогонщиками всегда были... сложными. Как между дистилляцией и ректификацией. С одной стороны – водка лучше. С другой стороны, мой любимый "Хенеси" – самогон. Как и все коньяки, кавальдосы, виски и бренди. Но что-то делать надо. Потому как "не бывает некрасивых женщин...".

Рябиновкая команда погрузилась, наконец-то на лошадей и уехала. Ивашко с Ноготком и "мужем горниста" отправились перетряхивать барахло местных, что в землянках завалялось. Мы с Суханом спустились к подножью холма. "Обоерукий топорник" как раз встал и, подтягивая штаны, вопросительно посмотрел на меня. Я отрицательно покачал головой, и последний из выживших "птицев", мелкий, непрерывно шмыгающий носом мужичишка, устремился "соприкоснутся" и "оторваться". За 12 лет.

Ещё утром она была "пророчицей" и "святыней", а после обеда стала "местом общего пользования". Как известно, глория, того, мунди. И очень быстро.

Я откинул тряпку с головы женщины. Глаза её были открыты, но слёзы уже не текли. Пульс на шее не прощупывался.

Лицо последнего "толкальщика", старательно исполнявшего свой ритмический процесс, приняло встревоженное выражение. Темп несколько ускорился. "А ну как отберут?". Ладно, фиг с тобой. "Пока тёпленькая" – тоже из фольклора. Не буду мешать.

Мужики вытаскивали барахло из разных мест стойбища. Кое-что совсем рвань, кое-что – оставим на вторую ходку. А вот личный сундучок "пророчицы" – Сухану на плечи. Потом колонна построилась и двинулась в обратный путь. Через версту, примерно в двухстах шагов от тех камней, где на меня кинулась гадюка, нашлось подходящее место: небольшой, но глубокий бочажок. Вокруг камыши стеной, внутри круглое водное пространство. Метра три в диаметре. А глубина... сколько не проверяли – не достали. Кажется, майя называли такие водоёмы сенотами. И почитали их "вратами в царство мёртвых". Тут Угра, а не Чичен-Ица, но нам подойдёт. Для вполне "майской" цели.

Ведьме на шею привязали крупный булыжник из "гадючьих камней" и скинули в воду. Её белое тело пошло головой вниз на дно. Достигло. Ей навстречу поднялась придонная муть. Потом, смутно видимые через толщу воды, туда же, на дно, в слой взбаламученного ила, медленно покачиваясь, опустились и чёрная коса, и несвязанные руки. Наконец и белые ноги её, так и не сойдясь вместе, вытянулись горизонтально в приданном слое.

"Господи! Иже еси на на небеси. Прими в царствие своё душу грешную. Душу заблудшую. И прости нам грехи наши. Вольные и невольные. Аминь"

Мужики, несколько неуверенно перекрестились – забыли как это делается. Натянули на головы шапки, подхватили майно. Ходу, ребята, ходу. Я ещё на вечерний покос успею. Ох, и помашу я своей литовкой! Как же там Толкунова поёт:

"Поговори со мной, литовка.

О росных травах говори.

До звёздной полночи, до самой

Мне радость дела подари".

В то лето цапли с этих лугов улетели на юг раньше других перелётных птиц. И три года, пока я в здешних местах обретался, на болотах этих не гнездились. Вернулись они только когда я с Угры ушёл. А бочажок, в котором мы «пророчицу» на «мёртвый якорь» поставили, люди так и назвали: «Ведьмино болото». Хоть и недолго ей там в одиночестве плавать довелось – соседей я ей добавлял

Ходят по Руси сказки разные о моей косьбе. Говорят иные, будто я от самой смерти косец, из геенны огненный призванный да на Святую Русь насланный. Дыбы по-выкосить народ православный. Коли вы – трава да будильё, силос стоячий, скоту разному жвачка да подстилка, то и косить вас – Руси на пользу. Чтоб луг сей божеский болотом не стал.

А иные примету выдумали: коли воевода Всеволжский травы вдоволь не нарезал, так пойдёт людей резать. Похоже. Дела государевы, войны ли, мятежи ли, и поныне времени на иное не дают. Бывало, что и покос бросать доводилось, дабы иное, кровавое дело на Руси сделать.

А иные славословят: вот-де, высоко воевода взлетел, а дела малых да и сирых не забывает. Кто ещё на Руси красное корзно под лавку кинет да на косу станет? И сиё правда: не будет толку, коли людьми править, а нужды их не разуметь, пота ихнего не пробовать. Да не разок из окошка теремного, а за разом раз да своим горбом.