Текст книги "Косьбище"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– А у неё – есть.

– И чего? (Это опять неуёмный "активист-истребитель". Пошёл на второй заход. А мы тебе прямо в сопло)

– А того. Они не муж с женой. Перун убил не жёнку свою, а вольную бабу. А это дело княжьего суда. Вира – половинная, 20 гривен.

Ребята, не надо смотреть на меня так открыв рот. Это для вас ситуация непривычная. А в моей России всякая перепись населения даёт превышение числа замужних женщин над числом женатых мужчин. Иногда – до процентов. Сотни тысяч особей. Она думает, что она замужем, а он полагает себя холостым. Ситуация для моего времени – штатная. Хоть под перепись, хоть без. Я к этому морально готов, я это предполагаю, допускаю и могу разглядеть. А вы? Брак здесь – только церковный. Гражданский и всё остальное – разврат и блудодействие. Для вас, ребятки, кольца обручальные бывают у женщин только двух типов: либо у венчанной жены, либо у законной вдовы. Иные варианты – грех и обман, самозванство и святотатство. Но, как сказано в "1001 ночи": "если женщина чего-то захочет...". И если она хочет в "замуж"... Вы ещё про ложные беременности не слышали.

– Не! Постой! Баба голая – где тряпьё её? Почему руки за спину вывернуты? Откуда ножик такой приметный на покосе взялся? А ты сам-то где был? А люди твои? Вы ж Рябиновские – чего в Пердуновке делаете? Из Рябиновки вчера пятеро уходили – где ещё двое?

А "активист"-то – не дурак. Нет, всё-таки дурак – такие вопросы да так публично... Дурак особо опасный – инициативный. Вопросы заданы списком, отвечаем по выбору:

– Ножик и вправду приметный. Чего Перун с собой на покос брал – не знаю, я его торбу не проверял. Ножик обычно висел у Перуна в избе на стене. И это тебе всякий подтвердит. Так ли, люди добрые?

Ответ невнятный, утвердительный. Исполняется хором пейзан. Спирька наконец решился:

– Ты иди к воротам да посмотри, чтоб никто с веси не ушёл пока не закончим. (Это – "активисту") Доставай писало – довидки писать будешь (Это – своему отроку). Коней не рассёдлывать, подпруги ослабить, удила вынуть, дать овса. (Кони тоже служивые – едят не когда надо, а когда есть чего)

Отрок попытался устроить раздельный допрос свидетелей. Но я аккуратненько напомнил, что "солнце высоко, до Елно далеко, дело решённое, береста казённая...". Спирька аккуратно, не разжимая губ, чтоб никто потом не мог переврать: "А вот мятельник сказал..." – кивнул. И вспыхнувший румянцем от непонятной, но явно – неловкости, будущий "ярыг" начал скрести бересту. Как я говорил уже: на бересте не пишут – её процарапывают. Звук – соответственный. Но не долго – я был краток.

– Вчера днём сговорились с Перуном о косьбе и встали на заимке у Мертвякова луга. По утру пошли на покос с мужиками и с этой бабой к деду для разговора. Поговорили, уже уходить собрались. Тут он на неё и кинулся. И зарезал перед всем честным народом. Автографы "мужей честных" в форме крестиков возле прозвищ свидетельствующих персонажей – прилагаются.

Пока туземцы ковыряли крестиками бересту, Спиридон отошёл в сторону и поманил меня.

– Ну вот, я тебе службу уже сослужил. А ты Макуху в Рябиновке без присмотра бросил. Нечестно это.

Чудеса пошли: вирник про честь заговорил!

– Нет, это ты себе службу сослужил: убийцу на горячем взял. Вирник Спиридон – прозорлив и своевременен. Только-только Макуху заменил, а уже тут же и сразу... Душегубов на лету сшибает. А с Макухой... я же тебе говорил: абгемах будет. Вот и случилось – Пердуновка теперь моя, есть куда болящего положить. А на заимке его и вообще без моего слова никто даже и не увидит.

– Ловок ты, боярыч... Ладно, давай въездную гривну, съездное и пойду из Перунова майна виру собирать.

– Ну Спирька, ну ты лих. Будто и вправду вирником сел. Какое такое въездное? Ты же на Рябиновской земле стоишь – ты уже всё получил. На прогиб проверяешь? На вшивость? И виру тебе собирать не надо – я заплачу. За всё. Не глядя, не торгуясь. 20 гривен. Не сейчас – здесь нет у меня. Следом человека своего погоню – привезёт. А откупаю я у тебя всё. И, поскольку майна на покрытие виры у Перуна нет, то ты его самого похолопил и мне продал. Так?

Спирька загрузился.

"Махнём не глядя.

Так на фронте говорят".

Мда... Такую идею здесь ещё не прогрессировали. "Купить кота в мешке" – это здесь есть. А вот продать...

Приятно иметь дело с умным человеком. "Вот вам ваши вопросы, вот нам наши ответы. И – обменяемся". По "Правде", если имущества явно хватит на покрытие виры или его кто-нибудь выкупит за достаточную сумму, то Перуна надо отпустить. Возникающие из этого проблемы... К завтрашнему утру здесь вполне можно будет ещё пару-тройку вир брать. За новых покойников.

Я понимаю задумчивость Спиридона: если вытрясти весь да отвезти всё в Елно – можно неплохой навар сделать. Но тогда надо и Перуна с собой тащить, а это противопоказано. Мне – так уж точно.

– Я лучше майно и душегуба с собой возьму – в Елно народ по-богаче, лучше цену дадут.

"Не думай о ярыжках свысока,

Наступит время – сам поймёшь, наверное,

Свистят они как...".

А приходится думать. Поскольку – "свистит". Или он глуповат, или что? Что-что – опять проверка. Точнее, попытка поднять себе цену путём демонстрирования "свободы воли" в рамках отдельно взятого уголовно-процессуального события.

– Что ж это ты, Спирька, мне мешаешь? Я тебя поднять хочу, помочь повыше забраться. Чтоб ты мне службу подороже отслужил. А ты чурбаном берёзовым прикидываешься. Или не знаешь, что посадник ваш под Перуном службу начинал? А ну как бывший гридень своего бывшего десятника защищать кинется? По старой памяти? То господин Спиридон душегубов на тёпленьком берёт, а то, может статься... вовсе нет.

Всё-таки – умный. Вопрос: "а что там было на самом деле?" – не прозвучал. Потому как есть вопросы, ответы на которые лучше не знать. Особенно, пребывая в службе. И второй вопрос: "а ты откуда знаешь?" – не озвучился. Что очень правильно – отвечать на такие глупости я не буду. Иначе нужно рассказывать про Кудряшка, от которого я это ночью услышал. Про его "игры с посадницей", про разбитый княжий обоз... А отдавать такое дело княжьему вирнику... Мне и самому-то в этом деле многое непонятно. Главное: куда добро-то дели? Многое пропили, прожили, продуванили... Но анализ показаний подозреваемого Кудряшка позволяет сформировать версию... Нет, рано вирнику в это играть.

– Глава 80

"Прогиб" не получился – переходим к насущному и наболевшему.

– Серебро – сегодня? Не обманешь?

– Обижаешь, начальник. Зуб даю.

– Чего?!

Спиридон отшатнулся, дрожащей рукой вытащил у себя из-за пазухи крестик, не отрывая от меня глаз, приложился к нему губами.

– С нами крестная сила! Господи Иисусе! Спаси и сохрани! Защити от лукавого и ...

– Успокойся! Пошутил я.

Ну тебя, Ванька, с твоими глупыми шутками и "народными" оборотами. Из конкретного народа, где "половина сидит – половина сторожит". Из времён, когда "срока огромные брели в этапы длинные".

"Широка страна родная

Стережёт её конвой.

Я над нею пролетаю

Как фанера над Москвой".

Фильтруй базар, Ванюша. Вместе со сленгом, арго и феней. У этих людей идеи– "Вся Дания – тюрьма" – ещё нет. И не надо её сюда преждевременно прогрессировать: придёт время – сами дорастут.

Опасливо косясь и не выпуская из руки крестик, Спиридон объяснил, что ему, православному христианину, служителю закона, выразителю воли светлого князя... зуб – медвежий клык "от Велеса" не нужен, не уместен и вообще...

– Давай лучше расписочку сделаем. От Ивашки. Поскольку ты ещё сопляк. Ой, я не то сказать хотел. Ну, что ещё годами не вышел.

И понеслось. Куча суеты имущественного происхождения. Где бы мне найти "крепкого хозяйственника"? Понятно, что не настолько "хозяйственного", что б он нахапал и на Карибы укатил. Хотя здесь Карибов нет – пусть хапает. Потом всё равно: хоть кого – достану. И – "с конфискацией".

А пока моя собственная "хозяйственность" ну просто требует проверить содержимое конских торб вирниковой стражи... Факеншит! Без вскрытия, а то обидятся! Без рентгена, металлоискателя и ультразвука... Ничего-то у меня нету, бедненький я и глупенький, и всяк сироту обидеть норовит... О! Если сирота мозгами шевелить не начнёт!

– Сухан! Иди сюда. Ты же вирниковых людей в Рябиновке видел. Что у них надето-обуто, как их торбы да вьюки торчали – помнишь. Найди мне 10 отличий.

"Грабь – награбленное" – наше исконно-посконное. А применительно к властям – да с превеликим удовольствием. "Активист" мявкнул в начале, когда у него из-за пазухи плоскую медную тарелку достали. Но тут подошли Ивашка с саблей и Спирька с отроком. Спиридон ограничился коротким:

– Дурак.

А вот аз грешный не замедлил... просветить попавшегося беднягу насчёт того, где у него зубы, если тарелка на брюхе. И где его мозги относительно зубов. Спиридон морщился, как от зубной боли, слушая проявление моего остроумия. Наконец не выдержал и приказал:

– Всё взятое – отдать. Хоть отсюда, хоть с Рябиновки, хоть с Паучьей веси.

Ропот служивых был прерван одним встречным вопросом:

– Кому-то охота снова с князь-волком повстречаться?

Интересный эффект дала "жанровая сценка". Сколько Ивашко про моё кормление князь-волка не рассказывает, а вот... Русская народная так и формулирует: "лучше один раз увидеть". И прикинуть – кому теперь придётся с коня слезать и на эту зверюгу в бой идти.

Народишко "развьючивался" покорно, негромко напоминая друг другу что, где, когда... А главное: кто и в какое место. Никогда не слышал, чтобы попаданец шмонал оперативную группу местных правоохранительных на предмет "присвоение без санкции". Но ребята и вправду очень "хозяйственные" попались – распороть потник, набить его распущенными мотками ниток и снова на живую нитку прихватить... Я, кажется, говорил, что здесь мужчины иголку в руки не берут? Виноват, был не прав. Если нужно украсть и спрятать – шьют как миленькие. Правда, шов получается неровный. Это я и сам, без Сухана, заметил.

Среди "добрых молодцев" попался на глаза раненый в ходе неудачного "доношения благой вести до погрязших в мерзости" молодой парень. Просто подросток, почти мне ровесник.

"Голова завязана, кровь на рукаве.

След кровавый стелиться по сырой траве".

Отрок. Бледно-зелёный. Куда его Спиридон тащит? Пареньку бы отлежаться. До Елно он не доедет. На мой вопросительный взгляд Спирька ответил демонстративно-горестно:

– Вот ведь какие дела пошли, татьба по всей волости идёт, пришлось всех своих с собой забрать. Даже и возле Макухи никого не осталось. (И громко, чтобы все слышали) Ты уж, боярыч, озаботься, присмотри за раненым вирником.

Хреново. Парнишка этот мне ничего плохого не сделал. Так и я ему ничего плохого. Не я его дуриком в полосу препятствий послал, не я его копьём тыкал да топором рубил. Не я его раненого на коня всадил да в дорогу умирать потащил. Только помрёт он от моих дел, от моего согласия "обеспечить режим информационной безопасности".

Наконец, убрались. Ну, Иван, свет, как тебя там нынче, изволь принять материальные ценности и приступить к руководству своим, извините за выражение, поместьем. Со всем народом. Народ штатно безмолвствует. Со штатно отрытыми ртами. Селение, извините за выражение, с, снова извините за образность, населением.

Вот и остался я с народом. С глазу на глаз. В раскорячку. Двое людей моих, кони, барахло, серебро, косы, пленные – на заимке. Отсюда уйти... тут деда Перуна барахло, ещё – что вирниковыми оставлено. Упокойница и сам дед Перун. С которым непонятно что делать, но отпускать нельзя. И надо срочно взять у Николая серебро и послать Ивашку вдогонку – виру отдать. И надо как-то мужичков здешних организовать. А я в организации сельского хозяйства... Ну, понятно.

"Проблемы надо решать по мере их возникновения". Идиотский принцип дял поиска решения. В основе каждой проблемы есть человек. "Нет человека – нет проблемы". Что и отражается в русской народной мудрости: "Тут мы его и порешили". Логически продолжаем и приходим к тому, что младенцев надо давить в колыбели: "решать в момент возникновения".

Человеков надо "решать" дважды: в момент возникновения и в момент упокоения:

– Ивашко! Упокойницу обмыть, домовину сколотить. Объясни местным насчёт запаса. И про гробы, и про могилы. Барахло – в избу. Кто тронет... "пойдёт в запас". Остаёшься за старшего. Мы Суханом – на заимку.

Сухан рывком поднял Перуна на ноги. Дед немедленно плюнул ему на сапоги густой смесью слюны и крови. Выразился непечатно, попытался боднуть, завалился. Грузить такого буйного на лошадь – животину жалко. Пешки пойдём – я верхом не умею, Сухана лошади просто боятся. Странно: вроде бы из мужика просто "душу вынули". Всего-то. А в вот лошади и собаки реагируют как на нечто с непривычным и опасным запахом. Я этого не чувствую, но зверью домашнему верю. Никогда не слышал, чтобы от глубокого гипноза у человека менялся запах. Или что живой зомби пахнет не по-человечески. Но это, вроде бы, логично. Похоже, никто этот параметр просто не пытался контролировать. Учёные, факеншит. При всём моём к ним уважении.

Кстати. Об учёных. Два воздухоплавателя сели как-то на воздушный шар и поплыли. По воздуху, естественно, а не покурив то, что вы подумали. Утром, в густом тумане воздушный шар опустился на землю. Где – непонятно. Тут один воздухоплаватель другому такому же и говорит:

– Глянь, там человек по дороге идёт. Сбегай, спроси – куда это мы попали.

Посланный сбегал, спросил, вернулся:

– На математика нарвался.

– Как определил?

– Он сказал: Вы находитесь на земле. Ответ абсолютно правильный и абсолютно бесполезный. Чистая математика.

...

Ладно, вставили деду жердь под связанные руки, пошли.

Несломленный, непокорённый... упрямый и безмозглый – с какой стороны смотреть. Тащить его было неудобно – жердь надо держать с двух концов. А я ростом маловат да и весом легковат – как он рванётся – меня сносит. Мои надежды как-то договориться, образумить отставника таяли с каждым шагом. Дед рвался, плевался, матерился... Относительная тишина по маршруту следования установилась только после того, как у меня кончилось терпение: после очередного пассажа и "само-опрокидывания вместе со всеми", я исполнил наш исконно-посконный обряд: "ешь землю, сволочь". Пара горстей "родимой земли" в форме Угрянских суглинков ограничили децибелы по ушам, а попавшаяся на глаза "оглобля ушастая", которую мы упёрли деду чуть ниже затылка, в сочетании с ременной петлёй на шее, позволила ограничиться одним ведущим.

Сухан, выставивший рогатую оглоблю с дедом на конце, как винтовку на изготовку, выступал мерным, чуть ли не строевым шагом, подобно советскому солдатику-конвоиру при сопровождении марширующей колонны немецких пленных по Москве. А я шёл сзади и размышлял. О несправедливости мироустроения.

Вот – боевой офицер, положил всю жизнь свою на служение воинское, исполнения принятой присяги и возложенного долга. Получил местный эквивалент достойной пенсии – нормальное землевладение. И тут, "вдруг, откуда ни возьмись", явился какой-то сопляк, шпендрик плешивый с каким-то "бродячим театром". Типичное "дерьмо жидкое". И теперь "муж ярый", не запятнавший честь свою, отслуживший долгую и беспорочную, бредёт подобно дурному жеребчику в жёстких удилах, с вывернутыми за спину руками, задранной головой и подпёртой рогаткой шеей. Положение безусловно болезненное, безусловно – унизительное. За что?

"Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом.

За Россию и свободу до конца.

Офицеры, россияне, пусть свобода воссияет,

Заставляя в унисон звучать сердца".

Таки-да. Но у нас тут... Не тот случай. Две мелочи мелкие: "За Россию и свободу...". Нет тут ни России, ни свободы. Ни по факту, ни даже на уровне идей. И "господин офицер" превращается в цепного пса: "рвать всех, на кого хозяин указал". В "боевого холопа" с главной и единственной целью: "исполнить волю господина своего". Велика ли разница между "воином храбрым" и "холопом верным"? Суть повседневной жизни обоих – исполнение приказа. Даже – ценой жизни, почти всегда – ценой чрезвычайного напряжения, мучений, просто неустроенности и неопределённости.

Классическая формула воинской присяги: "За веру, царя и отечество". Что именно – "за"? Умирать? Убивать?

"За веру" – этот "воин славный" должен меня немедленно убить. Мой атеизм здесь – достаточное основание для смертной казни. Католическая инквизиция никогда не сжигала людей – она просто лишала "упорствующих еретиков" своей заботы. И передавала в руки светских властей. Выход из доминирующей в данном месте и в данное время разновидности христианства, равно как и безбожие, являлись "изменой родине" по светским, не по церковным законам. Ибо у церкви – родины нет. Вот за особо тяжкое светское преступление неверующий или "неправильно" верующий человек и попадал на костёр.

"За царя" – царей здесь нет. Слово "царь" применительно к русскому князю есть скорее оскорбление. Но у всех здешних "боевых офицеров", у каждого – есть свой предводитель. Хозяин, сюзерен, господин. Как у холопа. Один из полусотни, примерно, рюриковичей. Которому данный "боевой офицер" предан. Не вообще, а конкретно вот этому потомку Киевского "робича". Основой службы в средневековье является "культ личности".

"Служили делу,

А не лицам"

Это, господин Грибоедов – ересь, подрыв устоев и вражеская пропаганда. "Делу" служат только церковники. Все остальные служат только конкретному хозяину. "И лично товарищу князю". Даже в Московское время присяга не содержит обещания служить "царю" вообще. Или династии. Только данному поименованному. Максимум – "и сыну моему". Точная цитата:

"Я, нижеименованный, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, пред Святым Его Евангелием, в том, что хочу и должен ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ [Имя и отчество], Самодержцу Всероссийскому, и ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Всероссийского Престола НАСЛЕДНИКУ, верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови, и все к Высокому ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности, исполнять. ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА государства и земель Его врагов, телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путём, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление, и во всем стараться споспешествовать, что к ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может..."

Это уже присяга в Российская империя. Ни слова о России, народе, православии. Или хотя бы о правящей семье, доме... Только НАСЛЕДНИК. Хорошо сказано: "права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые". Отберёт его ВЕЛИЧЕСТВО у кого-нибудь "права и преимущества", узаконит своим указом, а мы и рады: "одобрям-с". Всегда, "не щадя живота своего". Согласно присяге.

Государь наш, Павел Петрович, был человек многих удивительных свойств и соображений. Раз узаконил он право своё, а прочим – обязанность, что всяк едучий в карете должен при виде персоны государя остановиться и из кареты выйти. Говорят, что гуляя как-то в свою последнюю осень встретил он экипаж, в коем ехать изволила молодая супружеская пара. Бывшие при нём солдаты карету остановили, и ехавших в ней извлекли. Как по этикету придворному и установлено есть, поставили молодых супругов на колени перед государем. Государь-император изволил им своё отеческое внушение сделать. Да и отпустить с миром. Однако же погоды в те поры были холодные, вставать на колени пришлось возле кареты да и прямо в ноябрьскую лужу. Молодая была в тягости, от холода да от сырости занемогла и в три дня померла горячкой. Безутешный же молодой вдовец вскорости навестил Михайловский замок, где и приложил руку свою, как говорят иные, к затягиванию шарфа офицерского на шее Его Императорскаго Величества и Самодержавца. Вот и пошла с той поры русская ненародная мудрость: "В России неограниченное самодержавие. Ограниченное удавкой".

Люди же в тайных делах сведущие по сему случаю имеют обыкновение добавлять: "Точно – удавкой. Англицким мылом намыленной".

Озаботимся же вопросом душеспасительного свойства: было ли сие деяние "добром" или "злом"? Не для молодого гвардейского офицера – он-то свой выбор сделал. Для нас, грешных: как оценить деяние сиё? Можно назвать оного гвардейца борцом противу самодержавия, можно – мечом карающим в руце божьей, сокрушившим гордыню непомерную. Можно – мстителем за невинно убиенную супругу и младенца неродившегося. Или же сказать: изменник, подкупленный иноземным золотом, предатель, преступник, преступивший присягу и поднявший руку свою премерзкую на самое святое – на богопомазанника. Или просто – циничный карьерист, заработавший таким образом повышение в чине. Не всем же везёт как Скалозубу:

"Довольно счастлив я в товарищах своих,

Вакансии как раз открыты:

То старших выключат иных.

Другие, смотришь, перебиты"

На Западе этот феодальный "культ личности" несколько смягчается иерархией земельных отношений: "мой феод в этом домене. Кто в домене главный, тот и мне начальник". Но здесь, на "Святой Руси" "княжии" – безземельные. Чисто "служивые". Причём служат не на "договоре подряда", а на "подарках": сколько князь соизволит дружине отстегнуть – то и счастье. С учётом благорасположения начальствующего, который из "отстёгнутого" тебе твою личную дольку выделил. Хватит на новые подштанники или нет – как господин скажет. Совершено зависимое положение. Как у холопа.

На Западе это требование личной преданности, "не щадя живота своего лизать только вот эту задницу" несколько ограничивается понятием "дом". Преданность предполагается ко всем членам правящего дома. И мерзавца, герцога Алансонского не могут тронуть, поскольку он – брат короля. Но других-то можно резать.

На "Святой Руси" только один "дом" – Рюриковичи. Все – родственники. И резать их нельзя. А вот людей их – можно.

Последнее, что хорошенького успел сделать Владимир Святой своему сыночку Ярославу Мудрому – пошёл на сына войной. Конкретно повёл своих матёрых русичей-гридней на их же воспитанников, учеников, частью – просто сыновей – на гридней сына своего. Собрался положить несколько сот лично знакомых, многократно помогавших и защищавших его "мужей добрых", друзей-приятелей, за расхождение с сыночком по теме: "а где моя долька с тех 400 кг серебра, на которые ты пермяков опустил?".

Самая большая сумма штрафа, упоминаемого в "Русской Правде" – тысяча гривен. Счёт, который князь Изя Волынский выставил Гоше Долгорукому за своих убитых "старост, огнищан, тиунов". Славные русские воины, дружинники княжии вырезали кучу других русских людей, мирных, безоружных гражданских чиновников, тоже – "княжих". Гоша "чистосердечно" признал, дал слово заплатить виру. Чем хорошо княжье слово: "сам дал – сам взял". Ни виры за убиенных, ни угнанные в результате этого избиения стада скота – возвращены не были. У Гоши ручонки не только длинные, но и цепкие: что попало – то пропало.

Не имеющие гарантированного дохода, лишённые права владеть недвижимостью, живущие на подачки господина своего, вынужденные убивать недавних сотоварищей, своих же воспитанников или учителей, лишённые нормальной семейной жизни, ненавидимые и ненавидящие, презирающие окружающих... Янычары "Святой Руси"... "Господа офицеры"...

Мономах использовал этих людей, чтобы собрать Русь под свою шапку. Он тщательно растил смену, учил молодёжь для сыновей своих. Но старший сын, Мстислав Великий, пережил отца только на восемь лет. А потом сыновья и внуки "собирателя земли Русской" сцепились между собой. И вот эти вооружённые и обученные "птенцы гнезда Мономахова" целую четверть века очень старательно, умело и кроваво резали друг друга. Каждый – во имя своего микро-царя. Многие – выросшие вместе, на Мономаховом подворье, почти все – знающие друг друга лично, многие годы.

...

Как-то мне это напоминает...

Осень 1991. Беловежская пуща уже прошла, "Союз нерушимый" уже рухнул. Вертолётное училище в Луганске. Из только что образовавшегося Министерства обороны Украины приезжает первый инспектор уже "самостийных" вооружённых сил:

– Паны охфицеры! Хто не буде воевать з Московщиной – геть со службы вильной, незалежной и самостийной Украины.

Такая проверка лояльности. Ну, вообщем-то они правы: если русский офицер готов воевать против России, то он и любой другой приказ выполнит. Хоть мирных людей в газовые камеры загонять. Или накрыть крупнокалиберными артиллерийскими снарядами спящий городок вроде Цхинвали.

Нужно решиться. Тут – служба, товарищи, семья, хозяйство. А там... И с обеих сторон на "господских" местах, в "хозяевах" всякое... "дерьмо жидкое". Только с одной стороны – Россия, а с другой... уже нет. Потом была Чечня, вот прошла Южная Осетия...

"Офицеры, офицеры, ваше сердце под прицелом"... Наше сердце. Под прицелом "наших". Только сменивших хозяина.

...

"За отечество". У деда Пердуна отечество – почти как у Пушкина:

"Нам целый мир чужбина

Отечество нам – княжее село"

Ни "Святая Русь", ни конкретное княжество Смоленское – отечеством не являются. "Родина" – это служба, это то, что осталось от нескольких сотен человек с которыми он рос, с которыми служил. Всё остальное – "чужбина". Земство, быдло, стадо.

И тут служба кончилась. С "родины" – турнули.

Эдуард Лимонов перечисляет довольно много своих претензий к Советской власти. Включая и необходимость эмиграции. Но среди всего этого множества есть одна фраза, крик души: "Из-за них мы с дочкой видим сны на разных языках". "Развести" с единственной родной душой... Чтобы возненавидеть "их" – вполне достаточное основание.

Но здесь и этого нет. Вообще – нет ни одной родной души в целом мире.

Отставка – и "пёс цепной" уже не имеет "ценных указаний", не имеет "ошейника хозяйского". Но стиль жизни, способ мышления сохраняется. Ракета класса "земля-воздух", потерявшая связь с центром управления и с неработающим устройством самоликвидации. Как та "украинка", которая, после пуска на полигоне в Крыму, при ясном небе завалила нормальный, полный пассажиров, лайнер российской авиакомпании у Новороссийска.

"За Россию и свободу ..."

Русь – это только княжии. Свобода... – да нет тут такого. Есть – воля. Светлого князя, господина, хозяина, начальника. У остальных могут быть только своеволие, глупость и дерзость. Которые надо давить.

Он же не виноват в том, что вокруг ещё не доросли, что некому было его научить: "Это сладкое слово – свобода" и "лишь бы была Россия". Не виноват. Но невиновность не является основанием для освобождения от наказания. Наказание – вот оно, в моём лице. А за что? А ни за что – сложилось так.

Как-то жизнь свела меня с одним зекой. Расклад был такой, что просто "пальцы гнуть" нам быстро стало не интересно. После выкушанной первой литровки пошёл нормальный разговор. За жизнь. Мне было интересно послушать, ему интересно вспомнить. Вспоминал он как "вскрывались" подследственные в 80-х годах в Крестах. "Вскрывались" – это когда вены вскрывают.

Как режут себе бритвочкой вены на руках... неуравновешенные девушки – приходилось видеть. С тех пор вид "Невы" или "Спутника" в женских руках всегда... напрягает.

Но в Крестах вскрывали вены по-мужски – в паху. Если просвет кровеносного канала прорезан полностью, то через 10-20 минут на полу пол-ведра крови и смерть. Зека вспоминал своих сокамерников. Все попали примерно за одинаковое, делали и на воле, и в следственном изоляторе всё примерно одинаково. Одни выжили, другие умерли. За что?

Нормальный человек, мой современник из начала третьего тысячелетия, живёт в довольно устойчивых, относительно мало и предсказуемо изменяемых условиях. Чумы нет, разбойнички, которые – княжья дружина, не режут на дороге просто чтобы уменьшить налогооблагаемую базу недружественного владетеля. Землетрясения, цунами... "Не знаю где, но не у нас...". Пожары... да, это да, наше исконно-посконное. Но есть МЧС, есть страховые компании, есть помощь из федрезерва. И человеку кажется, что у него "всё под контролем".

"Всё схвачено,

За всё заплачено".

Это – иллюзия. Шаг в сторону. Даже не твой – кого-то рядом, или вообще на другой стороне планеты, и ты вылетаешь в новую ситуацию, в новую жизнь. Где "ты – никто и звать тебя – никак". И приходиться снова становится "кем-то". Потом снова врастаешь, укореняешься, с тобой снова начинают здороваться на улице, уже понимаешь "как здесь ходят, как сдают" и кто именно это делает. Снова начинает казаться: "Всё схвачено".

Я не знаю что лучше: жить в иллюзии на одном месте, или раз за разом создавать, строить себе эти иллюзии заново. Уже понимая их иллюзорность.

Русская народная мудрость в этой части очень неоднозначна. "На одном месте и камень мхом обрастает". Только что-то не нравиться мне перспектива стать булыжником обомшелым. "Под лежачий камень и вода не течёт". А под "не-лежачий" – течёт? Кому-то нравиться сидеть задницей в проточной воде? Я понимаю – лучше, чем в стоячей, но, может быть, попробуем сеть на стул?

Понимание того, что человек не может управлять обстоятельствами своей жизни, что к каждому слову о собственных планах, хоть бы: "Сегодня я лягу спать рано", нужно добавлять: "Если на то будет соизволение аллаха" приходит к моим современникам с возрастом и опытом. А вот здесь оно закладывается изначально, "с молоком матери".

Понимание, точнее – ничем не обоснованная убеждённость в том, что человек может управлять своей жизнью, у моих современников – с детства. Триста лет гуманизма, протестантизма, большевизма. "Человек – это звучит гордо", "Человек проходит как хозяин"... А здесь – этого нет. Мономах в своём "Поучении" постоянно плачется: "и вот я. ничтожный раб божий, единственно уповая на милость его...". И это постоянно и повсеместно.

И ни тут, ни там – нет третьего: человек может и должен управлять своей жизнью. Может и должен. Насколько ему хватает его собственных сил и умения. Неся ответственность за эффективность применения и текущее состояние того и другого. Не более и не менее, без иллюзий. Но... это уже мудрость.

Дед Перун мудрецов всегда полагал "дерьмом жидким": "если вы такие умные, то почему строем не ходите?".

Вроде бы "не-мудрость" – не преступление. Но стремление построить свою сельскую жизнь по образу и подобию строевой... Гридни бы кинулись защищать своего командира. Грудью, ценой жизни. Присяга, воинское братство, сохранение единоначалия и боеспособности.

А смерды владетеля – нет. "Хозяин – барин". Хочет бабу свою зарезать, хочет драться – его дело. Боярич со слугами на владетеля напал – а мы причём? "Паны дерутся – у холопов чубы трещат". А оно нам надо? От этого чего, сенца прибавится? Нет? Ну, на "нет" и суда нет. У вас там дела боярские, нам невнятные. А шишки-то у нас будут.