Текст книги "Косьбище"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Та-ак... Мужики! Ну хоть вы оцените: здесь нет нормальных дверных петель! Нет таких простеньких, по четыре шурупа в каждый, парных навесов. Да плевать – "по четыре"! Приходилось по жизни и на двух вешать. И вообще без шурупов – на винтах, болтах, шпильках... Даже на гвоздях. Да хоть как – но должен же быть шток, стержень, на котором всё это крутится! Не-ту-ти...

Даже конструкции, которая попадалась в глухих скитах сибирских староверов, в форме деревянной чашки, которая крепится к косяку и в которой крутится кривой сучок, прибитый к двери – и того нет. А есть ремень, прибитый одним концом к стене, другим – к двери. Причём ремень прибит деревянными клинышками. Ремни – сгнили, клинышки – по-выпали.

Интересно: двери все внутрь открываются. Я слышал, что это "наследие сталинизма": чтобы при аресте очередного "врага народа" легче было двери вышибать. "Кухонные легенды" – двери открываются внутрь, потому что у нас снег идёт. И зимой – его много. Если входную дверь завалит – её потом изнутри не откроешь. И ворота – также. Чтобы улицу не перегораживать. Здесь улицы нет – лес кругом. Но всё равно. По обычаю.

"Русские мастера построили ЭТО без единого гвоздя". "Это" – хоть церковь на Соловках, хоть "Волшебный корабль" из киносказки. "Свидетельство великого мастерства русского народа". Таки – да. Великое мастерство – было. Как результат великой нищеты. Бедности из поколения в поколение. Не "безземелия" – земли на Руси много. Не "бескормицы" – бывали голодные годы, бывали и сытые. Но всегда, вплоть до Великой Отечественной, на Руси было постоянное "безжелезие". Нормальный русский крестьянин всегда наклонялся и поднимал на дороге любой кусок железа. И нёс его домой. Пока две огромные многомиллионные армии – германская и советская – не завалили эти места и половину России битым, рваным, ржавым, смертоносным железом.

"Ах, оно такое некрасивое! Ах, оно такое ржавое! Ах, оно такое... железное. Давайте как-нибудь без него". Без железа – можно. Будете дерево грызть зубами. Как бобры.

На заимке всё что висело – упало. Единственный успех в этой части – внешние ворота во двор удалось... нет, не закрыть. Просто свести створки до полуметра. А то нараспашку стояли. Дальше нужно снова вкапываться, срезать пласт земли под воротинами.

Мужички мои, после ужина из вчерашнего недоеденного и сегодня ещё не испортившегося, начали дружно зевать. Это мне, генномодифицированному, всё куда-то бежать хочется. А нормальным людям двух бессонных ночей вполне хватает. На ходу задрёмывают.

Сыграл общий отбой. Послушались. Молодец, Ванюша, тебя скоро и в прапорщики примут.

Народ мой попадал, а я никак угомонится не могу. Опять день впустую провёл – так косу в руки и не взял. От душегубов отбился, сам человека жизни лишил, целое селение под себя загрёб. А всё равно – день в пустую. "День – год кормит" – русская народная мудрость. И про покос – тоже. А я, вместо того чтобы "укакашивать" – укокошиваю. Попросту говоря – хренью мучаюсь.

Ноготок устроился в поварне. Я отвёл туда Сухана, указал где спать лечь. Здоровый мужик, с изъятой колдунами душой и соображалкой, а сворачивается как невинный ребёнок – калачиком. И сопит во сне – ну точно, как дитя малое. "Носики-курносики сопят". Зомбяка чумазая. А вместо Толкуновой тут я – попадун-наседка...

Заглянул в сарай, куда мы Кудряшка с женой кинули. Ну, не просто так кинули – привязали. Не сколько с тюремными целями, сколько с медицинскими. Человек в таком... после-операционном состоянии постоянно ковыряет свои раны. Даже не осознавая этого. Поэтому в клиниках всего мира после общего наркоза ручки пациента привязывают к койкам. А особенно – беглым и бойким:

"Тех, кто был особо боек,

Прикрутили к спинкам коек"

Лежит эта "сладкая парочка" и бредит. По-разному. Бабёнка больше стонет да охает. А вот сам Кудряшок гонит кусками довольно связный текст. В стиле вопросов ВВП при встречах с "капитанами российской индустрии": адреса, пароли, явки...

"Знание – сила". Хочу быть сильным. "Хочу всё знать!"... И – про всех... Пришлось искать свой складень ученический. Четыре деревянных корытца, связанных через дырочки по левому краю тонким ремнём, – четыре вощённых странички. И писало – деревянная палочка, с одной стороны острая, с другой – плоская. Карандаш со стирашкой – средневековый аналог. Сижу – записываю.

Картинка прямо из учебника: "Посланец из будущего старательно конспектирует горячечный бред средневекового рецидивиста". Скажи кому – не поверят. Не верь. А жить хочешь? А "Русь" это "Святую" из курных изб вытащить хочешь? А денюжки на такие дела где возьмёшь? Церкви божии грабить пойдёшь или, всё-таки, лучше вот таких "крысюков" кудрявых по-растрясти?

Случилось так, что когда Третье отделение канцелярии Его Императорского Величества Николая Павловича вело расследование по делу "О лицах, певших в Москве пасквильные стихи" с участием в оном небезызвестных господ Герцена и Огарёва, то сей последний подвергнут был девятимесячному одиночному тюремному заключению. Где и приключилась с ним горячка. Дабы сей, подозреваемый в противугосударственных деяниях, господин не был лишён лечебной помощи, был приставлен к нему брат милосердия. Из сего же отделения. А дабы злоумышленник не умыслил побег или ещё какое злодеяние совершить, прикинувшись больным и ослабевшим, то был так же приставлен караульный солдат, коему пост был определён у дверей с ВНУТРЕННЕЙ стороны. В редкие минуты ослабления горячки и прекращения бреда, измученный и совершенно истощённый приступами господин Огарёв, открывая глаза, "видел пропитую морду одного стража – у двери, и "слушающий взгляд" другого – у ложа своего".

Вот таким "слушающим взглядом" я и работаю.

Во дворе темнело. Я перебрался на порожек сарая, внимательно слушая и записывая вскрики и стоны "добровольно закладывающего". Через некоторое время меня стали отвлекать какие-то странные звуки со двора. Наконец, этот внешний шум дошёл до моего сознания, и я поднял голову. В наступивших летних сумерках было видно, как сквозь полуприкрытые ворота к нам во двор протискивается здоровенная птица. Птица?! Офигеть!

Птица ростом выше человека! С большим хохолком-гребнем на голове, длинным клювом, тёмная, с распахнутыми огромными крыльями.

Факеншит уелбантуренный! Я ещё ничего не понял, но потихоньку сполз с порожка за косяк дверного проёма. Потихонечку, на коленочки, за брёвнышко, не дыша... Чистый инстинкт – пусть это, такое большое, здоровое и странное увидит меня попозже. Или вообще не...

Распахнутые крылья сильно мешали пернатому гостю, и никак не проходили в щель между створками ворот. Птица дёргалась, шипела и скрипела, пытаясь прорваться к нам во двор. Время от времени она поворачивала голову в щель и негромко туда каркала. Или кукарекала. Похоже, их тут целая стая. Курятник супер-бройлеров. А ещё говорят, что бройлеры – американское изобретение. Как много мы утратили в своей непростой российской истории...

Я, как и большинство людей в России, не орнитолог, а "орнитоптер". Не в смысле: "геликоптер", а в смысле: на птицу можно ножкой топнуть. Или шикнуть, крикнуть, рукой махнуть. На Руси нет традиций "птичьей культуры". Это другие народы пляшут танцы в костюмах больших птиц, это другие народы рассказывают сказки про халифа, превратившегося в журавля, про гигантских орлов, ворующих детей и выращивающих из них принцев и принцесс.

Даже в фольклоре, кроме описания известной птичьей болезни: "Не то – два пера, не то – три" – практически ничего. Кони, волки, медведи... Даже змеи и рыбы говорящие – есть. Есть синица и воробей, есть орёл и ворон. Есть лебедь, причём обязательно женского рода, как и положено по грамматике для таких окончаний.

"Глядь – поверх текучих вод

Лебедь белая плывёт"

А самец у такой "лебеди" называется князь Гвидон. Имеет размах крыльев до двух метров и вес до 15 кг. Бедненький... Отощал-то как...

Но вот по-настоящему больших птиц... Змей Горыныч – так это не птица, а рептилия. Тот же князь Гвидон – комаром оборачивался. Насекомым. А Вещий Олег – ширялся. "Сизым орлом по поднебесию". Получается, что для исконно-посконно русского человека состояние полёта – занятие отнюдь не возвышенно-духовное, а вполне транспортно-утилитарное.

"Тут он в точку уменьшился,

Комаром оборотился,

Полетел и запищал,

Судно на море догнал,

Потихоньку опустился

На корабль – и в щель забился".

"Запищал", "забился". Отнюдь не образ для героических подвигов или свершений. Максимум – безбилетный проезд. При этом размер транспортного средства значения не имеет – лишь бы летало.

Вот на востоке птица Рухх – такая громадина. Синдбад-мореход с ней воюет, её яйцо и огнестрельное оружие не пробьёт – "чего нового изобретать надобно". А у нас только на Украине кое-какой Рух однажды вылупился. Так он скоро даже чирикать перестал: страшно стало когда настоящие звери из нор повылезали.

По родному фольклору ничего помогающего по ситуации – не помню. Но когда такая... пернатая тварь размера ХХL лезет ночью к тебе во двор, сразу, даже без архитиповой в рамках родной культуры подсказки, понимаешь – вот она счас как клюнет...

Птицы такого размера летать не могут. Что-то там у них с аэродинамикой. Такие птички только бегают. Как страусы. И лягаются. Как лошади. "Стая страусов-подростков может залягать одинокого слона средних размеров до смерти". Чёрные лебеди в России есть – почему не быть чёрным страусам? Казуары среднерусской равнины. Следующая остановка отъезжающей крыши – матросы на зебрах. Не верю! Но вот же – перед глазами, упорно пропихивается в щель. Как подросток сквозь забор на танцплощадку.

Страус африканский – до 150 кг весом, до 2.5 ростом. Дословный перевод греческого названия: "воробей-верблюд". Не заморачивались греки с названиями. То у них верблюд чирикает, то лошадь в реке извозом подрабатывает. Гиппопотам называется.

Эти, вроде, поменьше. Но всё равно – скорее "верблюд", чем "воробей". И вовсе не факт, что они исключительно травоядные. Африканские – вполне кушают всё. Насекомых, ящерок, грызунов, просто падаль... Ну совсем как люди. И ходят на двух ногах. Разница только в том, что коленками назад. Ну и ещё мелочь: это мы из них опахала делаем, а не наоборот.

А кушают они – как мы. Молодые птички так вообще – только животными белками и питаются. А что вы хотите: молодые страусы уже в месячном возрасте могут бегать со скоростью до 50 км/ч. А где новорождённым живоглотам живой еды набраться? – А приманить! Страусы живут небольшими гаремами. Все самки откладывают яйца синхронно. В отличии от бизнесменов с гарвардскими дипломами, все яйца складывают в одну яму. От 20 до 60 штук. Между прочим, по 25-35 куриных яиц в каждом. Можно на целый мотострелковый батальон праздничный обед накрыть. И ещё прапорам украсть останется. А когда дело идёт к вылуплению – приходит "любимая жена" – доминантная самка – и все "не наши" яйца разбивает. "Любимая жена" отличает "наших" птенцов от "не наших" по яйцам, в которых они сидят. И чужих выкатывает из середины гнезда на края. Тепла они там получают мало, отстают в развитии и, дебилы – допустить такую ошибку с собственным зачатием! – вылупиться вместе с "нашими" в массе своей не успевают. Становятся яичницей. Вот бы и в моей России научиться "наших" от "не наших" по яйцам отличать. Или из чего они там вылупляются.

Самец к яйцам относится индифферентно – он на них сидит. На образовавшийся вокруг гнезда омлет слетается куча мух. А тут и "наши" из всех щелей полезли. И дружно кушают, собравшихся на омлет из сводных братьев и сестёр, насекомых. Вот так обеспечивается необходимая белковая диета. Но только для "наших".

Яйцо у страуса имеет шестимиллиметровой толщины скорлупу. Птенцы пробивают её затылком. Поэтому у всех у них – синяк во всю голову и с мозгами несколько... Но растут быстро. И бегают хорошо. Собираются в стайку и... побежали. Такие... "Бегущие вместе". Насчёт "залягать одинокого слона насмерть" – это вот про таких.

Обратите внимание: слово "наши" – везде написано с маленькой буквы. Во избежание ненужных аллюзий и ассоциаций.

У страусов ну очень большая любовь к детям. Имеется ввиду – к своим. Только один вопрос: кого считать своими? Когда две группы птенцов смешиваются – родители не могут их различить. Это ж уже не яйца! И считают своими – всех. Начинается бой. Победитель получает всё – все заботы обо всех птенцах в курятнике. Это не политика в форме империализма, агрессии и аннексии. Это этология – наука о поведении животных. Но так похоже на человеческое государственное устройство.

Проигравшие "битву за заботу" страусы бегают до изнеможения. Пока уже и "головёнку не держат". Отсюда и пошла эта легенда насчёт того, что страус прячет голову в песок. А на самом деле – устал сильно, расстроился, ни на что смотреть не хочется.

Может, пока заимка пустой стояла, они здесь яйца свои отложили? Может, у них тут гнездо, а тут мы, сидим на их яйцах и даже не знаем на чём сидим. У птиц срабатывает инстинкт продолжения рода, и даже тихая деревенская курочка кидается на коршуна, утащившего её цыплёнка. И эти как кинутся... Лягаться и клеваться. Не заклюют, так залягают до смерти.

И куда бечь? У меня в руках писало, для писания по вощёным дощечкам складня, и дрючок любимый. За спиной двое пленников. Дрянь, конечно, людишки. Но когда такой монстр начнёт им глаза выклёвывать... И двое моих людей в поварне спят. А дверей и крыш нигде нет.

"Я их в дверь

Они – в окно".

Тут и в окно не надо – вспорхнёт на сруб и сверху... Таким клювищем... спящих. Ой-ёй-ёй... Вот вляпались...

Птица уже протиснулась в ворота, но, видимо, за забором что-то произошло. Среди обычного шевеления, шуршания и поскрипывания вдруг из-за ворот донеслось негромкое звериное рычание. Птица резко повернулась назад и выглянула между незакрытыми створками. На фоне светлого дерева чётко обрисовался огромный, прямой как у журавля, с полметра не меньше, клюв. С той стороны раздался тревожный, высокий птичий крик: "...ай, ...ай!".

И тут птица резво отскочила назад. Потому что в воротную щель влетела другая птица. Такого же огромного размера и сходной тёмной окраски. Скрежеща когтями по дереву ворот, ломая свои крылья, сбивая с ног первую. Вопя, вереща и матерясь сразу.

"Птицы матом небо кроют

Яйца свежие крутя..."

Я уже говорил, что русский мат есть для меня главный признак разумности и человечности? Я повторюсь: таки – да!

Русская народная загадка. Что это такое:

"Не зверь, не птица

Летит и матерится?".

Или другой вариант:

"Летит.

Кричит.

Когтями гремит.

Не по-русски говорит?".

Ответ один: "Электрик со столба сорвался".

Ну так это уже легче, это уже понятно! Мы это уже видели, пробовали, знаем как бороться.

– Рота подъём! На выход! С оружием! Бегом! Я вас всех...! Мать-перемать...! И ржавый якорь в задницу!

Это уже не "птицы", это уже я сам. С огромным облегчением от прошедшего пережитого ужаса и в восторге от возможности: "а ну как я сейчас вас всех...". Всех, кто меня так испугал.

Собственная глупость: я так воодушевился, что выскочил из своего укрытия как комсомолец из окопа в 41-м. "Ура!". И побежал. К этой куче каких-то мужиков в крыльях и клювах. И добежал. Ага. Мой дрючок... Здесь он – как трёхлинейка против танка. А писало и на "коктейль Молотова" не тянет. А моих-то ещё нет. А эти-то – матерятся и расцепляются. Сдёрнули маски с клювами, один с крыльями своими возится, второй откуда-то из одежды топор вытащил.

– Ну-ну, иди-ка сюда, малой. Ближе, ближе подойди.

Как-то я рановато прибежал. Как-то... лучше я попозже зайду. Я начал отступать, наставив на мужика свой дрючок. Второй тоже уже поднялся на ноги. Тоже... ножичек в полметра в руках. Тут краем глаза я поймал движение в воротах. Ещё один "птиц" на мою плешивую головёнку?!

– Глава 83

В щель между створками ворот вдвинулась здоровенная волчья башка. Зверюга внимательно осмотрела нашу скульптурную группу и... улыбнулась. "Зверская улыбка". А как ещё назвать такой... хорошо заметный в сумерках широкий оскал? Большие у него зубы. И очень белые.

" – А скажи-ка мне бабушка: для чего у тебя такие большие зубы?

– Чтобы улыбаться. Светло и широко, внученька"

Так вот кто рычал с той стороны! Так вот кого эти "птицы" испугались! Как гласит русская народная: "Клин – клином". И отнюдь – не журавлиным.

Всё правильно: деда Пердуна я убил – должен князь-волк появиться. Вот он и пришёл, а тут "птицы" с топорами, клювами и матерками. Не информированные о моём походном зверинце. "Минус на минус даёт...". Неважно – чего он даёт, важно, что есть шанс пережить и этот нерест. Или как там оно у птиц называется?

Костюмированные мужички начали пятиться, волк рыкнул, они попятились быстрее... Рельеф местности за прошедший вечер несколько изменился, попятное движение на строительной площадке рекомендуется выполнять только при наличии исправных зеркал заднего обзора. А в их костюмах такая важная деталь предусмотрена не была. Выгребная яма как ловушка для говорящих нехорошие слова пернатых... Срабатывает вполне эффективно. Хорошо, что яма ещё пустая. Ещё не хлюпает и не чавкает. Мужики с криком слетели туда. Как воробышки на крошки. Даже без помощи крыльев. Но – громко чирикая. Повторили набор известных словосочетаний и умопостроений, отряхнулись и начали выбираться. И тут подошли, наконец-то, мои.

"Зоомагазин. На жёрдочке сидит попугай. К каждой лапке привязано по верёвочке. Продавец расхваливает товар, покупатель интересуется деталями:

– А верёвочки-то зачем?

– Если дёрнуть за левую – птица будет говорить по-английски. Если за правую – по-французски.

– А если за обе?

– (Попугай не выдерживает и вступает в процесс ценообразования на русском) Дур-р-рак! Я же свалюсь!"

Можно обойтись и без верёвочек – не на прилавке. Как говаривал развесёлый новогородец Васька Буслаев, набирая себе дружину в ушкуйники: "Беру всех. Кто выпьет ведро зелена вина в один дых. Да стерпит мой червлёный вяз в голову". А ведро-то у него – русское, в двенадцать литров, а дубинка-то у Буслая былинная – в четырнадцать пудов. Нет, эти "яйца-несущие" в ушкуйники не годятся – даже еловую жердь в голову не "терпят" – валятся.

Или я так сильно правильно Сухана учил, что при ударе важна не масса, а скорость? "От перемены мест сомножителей произведение не меняется". Это про кинетический импульс. Или даже хуже, по Эйнштейну, – Ё равно эмце квадрат. Где "це" скорость той жерди еловой, которой цепляют болезного по разным частям его тела. А "Ё" – звук, который издают все присутствующие, наблюдая за полётом тела. Пока ещё, слава богу, не небесного.

Волчара потянул носом воздух, вошёл во двор и шагом направился к прикрытому собственной рубахой и скошенным бурьяном телу Перуна.

– Не трожь! Он ко мне пришёл.

Ноготок при виде зверя начал тискать свою секиру, перехватывать её поудобнее. Не надо. Дразнить князь-волка – глупо и небезопасно. И вообще – имеет место быть регламентное явление моей анимированной совести. А её топором не зарубишь.

До чего же ты дошёл, Ванюша, в этом диком средневековье! Вместо нормального, аргументированного проверяемыми и общеизвестными фактами, обсуждения и убеждения – собственные глюки материализуешь и ими людей пугаешь. Глюк для попаданца, как булыжник для пролетария – оружие, которое всегда под рукой. Так что, Ванюша, – применяй, развивай и совершенствуй. В идеале будем иметь аттракцион: "Глюконавт без намордника". Но всё это – позже. Пока времени нет – зверюга внимательно обнюхала относительно несвежего покойника, ощерилась и зарычала на него. Прежде такого не было – моя "совесть" на мёртвых не рычала. Или у них какие-то личные отношения были?

Вокруг – летние ночные сумерки, в которых всё кажется неясным, загадочным, волшебным. Полуразрушенная, после сегодняшнего ремонта, глухая лесная заимка выглядит как заброшенный замок неизвестного короля. Негромкий, глубоко горловой волчий рык. Песня ярости, страха и... удовлетворения. Эти странные птицы невиданного размера, оказавшиеся переодетыми мужиками. Странный сказочный зверь, который идет за мной уже целый месяц и тысячу вёрст... "И – тишина!". Я не удивился бы, если бы вполне и довольно давно мёртвый дед Перун с выбитым глазом вдруг начал шевелиться, поднялся. Обернулся бы каким-нибудь... волколаком. И выразил бы мне свою... "укоризну". Глючить – так по полной!

Но кто-то, наверное наверху, решил что это будет перебор.

"Даже волос не может упасть с головы человека без воли Божьей". Воля, вероятно, была проявлена, и реальная жизнь продолжилась. Правда – без облысения сопричастных. Вместо этого, сзади раздались характерные звуки, достигшие уровня громкости отдалённой канонады, постепенно перешедшие в шипение проколотой велосипедной шины. И – поплыл характерный сероводородный запах. Один из "птицев", не приходя в сознание, оповестил присутствующих о продолжении фундаментальных процессов своей жизнедеятельности.

Волк отреагировал первым: сморщил нос, фыркнул и рысцой направился к выходу. Своей знаменитой иноходью. Сколько раз вижу – всегда передёргивает от ощущения какой-то ненормальности, неестественности. Крепко же в человека вбиваются картинки правильной и неправильной моторики.

Как меня передёрнуло, так я в реальность и включился:

– Мужичков поднять, разоружить, повязать.

Как вскоре оказалось – это ещё один мой прокол. Если противник не двигается – первым делом следует осмотреться. Пока вытаскивали стонущих "птицев", из-за ворот снова донёсся звук – что-то ломилось сквозь кусты прочь от заимки. То ли – само по себе, то ли – под присмотром моего четвероногого глюка.

...

Многие мемуаристы, описывая последние месяцы Великой Отечественной войны, отмечают особенность сопротивления гарнизонов немецких городов: едва части Советской Армии пробивались в центр города, как упорное до того сопротивление противника во многих случаях прекращалось. Германские солдаты полагали, что выполнение их боевой задачи – "оборона данного населённого пункта" уже невозможна, и начинали вывешивать белые флаги. Это довольно распространённое явление в европейской военной традиции: если боевые действия не обеспечивают достижения поставленной цели, то не следует бессмысленно проливать кровь, пора сдаваться на милость победителя.

Так вот, здесь – не так. Здесь этого нет. Здесь "Святая Русь", а не чистенькая Германия. Может быть потому, что "милость победителя" в наших войнах что со степняками, что с лесовиками-язычниками, что со своими княжими, перенявшими военные манеры кочевников-иноверцев, – вещь очень болезненная, выглядит весьма "немилостиво".

"Птицы" сдаваться не собирались. Они во всю демонстрировали наш "загадочный русский характер": сидят в выгребной яме, бестолково машут своими железяками и грязно ругаются.

"И как один умрём

В борьбе за ЭТО".

Какое именно у них сейчас "ЭТО" – не говорят. Про дорогу к "ЭТОМУ" – не рассказывают. У меня что, нет важнее дел, чем глупые загадки разгадывать: а чего это угрянские мужички из верхней одежды – крылья предпочитают? Можно, конечно, ещё по разику приложить. Той же жердиной еловой. Можно вообще...

"Вы ушли, как говориться,

В мир иной..."

Но мне же информация нужна. По этому... птичнику. А мертвые не только "сраму не имут", но и "сведениями не располагают". Поэтому будем брать живыми. "Идите, товарищ лейтенант, и без языка не возвращайтесь". Собственный – не считается.

Ноготок начал прикидывать варианты большой дымовухи из скошенного бурьяна, но я решил для начала попробовать психологию: сбегал за мешковиной, вместе с Суханом перевалили на неё покойного Перуна, перетащили и скинули в яму. "Птичкам в гнёздышко". Ну или там: "птенчикам червячка заморить".

Дед уже слегка завонялся, но главное не это. Человек вообще умирает грязно. Можно сказать – жидко. А с выбитым глазом – особенно. Когда из головы упавшего деда от удара о дно ямы вылетели подсохшие струпья и полетели брызги во все стороны – "птицы" возопили и полезли на стенки. Одного Сухан снова сбил назад, второго мы с Ноготком повязали. Упавший в яму долго не подавал никаких признаков. Только при втыкании в разные места острия рожна секиры появилась реакция. Пришлось мужам моим слезать в яму и вязать дурня прямо по месту. Вытащили и потащили обоих на допрос. А тело деда Перуна так и осталось лежать на дне выгребной ямы.

Среди разных сказок, что обо мне по Руси ходят, есть и такая, что я-де, ворогов своих топлю в отхожих местах. Сиё правда есть – всяко бывало. Для истребления ворогов своих я во всякое время никакими средствами не брезговал. И впредь, за ради чьего благорасположения и обо мне суждения, людей своих на смерть гнать не буду. Ворогу надлежит быть мёртвым. Хоть где, хоть от чего. Иначе – моим людям головы класть.

Однако в сказке той – сей случай с дедом Перуном вспоминают. А сиё – лжа есть. Перун мёртвый был уже и скинут был в яму сухую и чистую. Не утоплен.

И ещё сказать о Перуне надобно. Кричали некоторые: «Пришёл-де на Русь „Зверь Лютый“ и лучших людей русских поистребил».

Что «пришёл», что «зверь лютый», что «поистребил» – всё правда. Про «лучших людей»... Видывал я людей и получше этих «лучших». Это уж – кому как. На вкус да на цвет – товарищей нет.

А вот что «русских» – лжа. Хоть и назывались они «русскими», хоть и хвастались, что от «руси» Ольгиной да Владимировой род ведут, хоть и клялися по временам Святой Русью, да и в пол за неё лбами били, а «русскими» – не были. Ибо каждый из оных «Русью» называл только своего господина. Хозяина, в чей своре бегал, от коего корм получал. Которому одному только и служил. И вся иная Русь ему хуже иноземцев да поганых была. Кабы не истребить таковых «русских» людей – они Русь в куски порвут. Кто больше оторвёт. А так вровень – я каждому ровную долю дал – по четыре локтя нашей землицы.

Снова поварня, снова два пленника, снова допрос. Но какая разительная разница! Два мужика – один молодой, с глуповатым чистым лицом. Другой – пониже, постарше, борода под глаза. Матёрый. Из слов – одни выражения. Всё – в ответ на мои недоуменные и познавательные вопросы: кто такие, зачем пришли? И главный – откуда? Ведь ясно же – "птицы" такие отнюдь не из Африки, не перелётные.

"Летят перелётные птицы в осенней дали голубой

Летят они в жаркие страны

А я остаюся с тобой

А я остаюся с тобою родная до боли страна

Не нужен мне берег турецкий

И Африка мне не нужна".

Что в этом двенадцатом веке ни Африка, ни "берег турецкий", который ещё греческий, никому в здравом рассудке и даром не нужны – это понятно. Кроме рабства и голодухи с мордобоем там разве что "град божий" сыщется. Но когда вот такие "долбоклювы" с топорами за поясом упорно хотят "а я остаюся с тобою родная до боли страна", то я, как житель этого всего, "больно-родного", очень хочу знать: где ваш курятник, ребята? Ну просто чтобы повесить возле тропинки предупредительную надпись. Типа: "Эта дорога ведёт к коммунизму" или "Не влезай – убьёт". Чисто чтобы никто случайно туда не вляпался.

Не говорят они.

"Не хотят меня пустить

В птичьем доме погостить".

Матёрый в ответ на мои вопросы начал рассказывать про сексуальные привычки моей мамы. Дурашка, что ты про неё знать можешь, если она ещё и не родилась.

Ноготок его сперва попинал, получил в ответ обширный рассказ и о своих собственных родственниках в сочетании с подробным отчётом об особенностях их брачных отношениях. Выслушал внимательно, молча. Без мимики и жестикуляции, без возражений или комментариев. Потом пошёл "брёвна грызть" – мало у нас щепок осталось, кочергу нормально не на чем разогреть. Видать, завёлся мой персональный "мастер заплечных дел" – даже секиру свою не пожалел.

А я пока костюмчики птичьи разглядываю. Интересно, у всех нормальных крестьян одежда белая. Это целое искусство. Как полотно белить – даже в девятнадцатом веке в сказках рассказывали. На Святой Руси довольно чёткое соответствие между социальным статусом и цветом одежды. Красное – только у князей. Ну, не так жёстко как бывало в Китае. Там за жёлтую нитку в одежде могли и голову отрубить. Чёрный цвет – монахи, священники, платки у вдов. Зелёный, бурый – купцы, служивые. Серый – нищие. "Благородный серый цвет" – здесь этого не просто нет, здесь даже слов таких не поймут. Домотканое грубое полотно без обработки имеет как раз нищенскую серость. А уж при длительной носке... Убогие – у бога. "Блаженны нищие духом". В серости, болести, грязи, вони...

А крестьяне пока носят белое. Это потом, в девятнадцатом веке, дворяне, всякие прогрессисты с либералами, будут говорить о крестьянах: "серый брат". После столетий крепостного права, когда всё белёное полотно у крестьян веками забиралось и продавалось.

К примеру, в 40-х гг. XIX в. торговля льном, благодаря законодательным мерам очень усилилась. Лён занял первое место в российском экспорте. В 1843 году его вывезено было на 19 млн., между тем как вывоз хлеба не превышал 12 млн., сала – 12 млн., пеньки – 7 млн. Рублей. Серебром.

Так что пейзане должны быть в белом. А эти маскарадные костюмы отнюдь не белые или серые, а грязно-бурые, с нашитыми тёмными птичьими перьями и клоками шерсти. А вот крылья – кожаные. Не как у птиц, а как у летучих мышей. Которых на Руси называют нетопырями. Опа!

В реальности нетопырь – маленькая, до 20 грамм, летучая мышь. Но во всём мире к этому чисто насекомоядному зверьку удивительно злобное отношение. То он кровь сосёт, то с нечистью знается. Сказок по-напридумано куча. И, как высшая форма подсознательных человеческих страхов, маленький летучий зверёк превращается в кошмар человечества – в человека. Нет для человека ничего страшнее, чем свой же брат-хомосапиенс. Но – модифицированный. Упырь. Живой мертвец. Тоже сосёт кровь. Прикидывается румяным здоровым мужиком или страстной красавицей вольного поведения, проникает в жилища, особенно на праздники, и ночью, когда хозяева и гости заснут...

"Потом из них была уха

И заливные потроха...

Потом поймали жениха

И долго ели...".

Упырь примерно соответствует вампиру и вурдалаку. Но ещё в 19 веке народная традиции чётко различала всё три этих типажа. И не только различала: Иван Франко описывал как в его родной деревне живых людей протаскивали через костёр, заподозрив в них упырей. И не надо хихикать над бедными "западенцами" – у нас, в России, осиновый кол в солнечное сплетение или в спину, как специфическое средство успокоения упыря, употреблялся ещё в гражданскую.

Может быть потому, что в средневековье чётче понимали – кто такой упырь и откуда он взялся, то даже и имя такое было: одного из новгородских священников 11 века так и называли в официальных документах – Упырь Лихой. Интересно, как с таким прозванием в церкви священником служить? "А сейчас, добрые люди христианские, помолимся Господу нашему о даровании родным и близким жизни долгой и полнокровной. Ну, батюшка, Упырь Лихой – начинай".