Текст книги "Код Вавилона"

Автор книги: Уве Шомбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

Глава 49

Картезианский монастырь де ла Верне

Массив Мавров в Южной Франции

Утро среды

Крис невольно глянул вверх, на небо. Лучистая, свежая синева утра отличалась невероятной ясностью, какую ему хотелось бы иметь и в своих мыслях.

– Правильно ли я понимаю, к чему вы клоните? – Крис оглянулся на Джесмин, которая не сводила глаз с губ монаха.

Иероним строго смотрел на таблички:

– А как вы понимаете?

– Этана мог оживлять мертвых. Христос творил чудеса, исцелял больных – но чтобы оживлять мертвых? Что-то я не припомню.

– Он воскресил дочь Иаира, юношу из Наина и Лазаря, одного из своих друзей. – Иероним говорил с бесконечным терпением.

– Все вранье! – крикнул Торнтен. – Вся Библия – одна сплошная ложь. Ветхий Завет с его десятью заповедями, Новый Завет с Иисусом Христом, на котором зиждется все христианство, все это содрано из Шумера. И воскресение Христа, и его воскрешение мертвых к жизни. Таблички это доказывают. Неужто вы не понимаете, Зарентин?

Папа гневно прикрикнул:

– Прекратите эту пагубную ложь! Я не позволю больше поносить нашего Господа. Отдайте мне таблички! И пробы!

Папа требовательно протянул руку.

Крис отрицательно покачал головой:

– Не так это просто. Кто даст нам право упустить шанс, который кроется в открытии этой хромосомы?

– Вот именно! – Торнтен довольно рассмеялся. – Зарентин, почитайте ранние апокрифы, не вошедшие в состав канонической Библии. А почему их не взяли туда? Да там нет ни слова о чудесах или воскрешении мертвых, которые якобы осуществлял Иисус. А почему нет? Да потому что они сфабрикованы…

– Зарентин, не думаете же вы всерьез, что текст на табличках соответствует истине? – папа говорил тихо, и голос его дрожал.

– Разве успешные опыты на мышах не доказательство? – спросила Джесмин. – Ведь сцену, изображенную в тексте, можно интерпретировать и так, что кости Этаны содержат в себе сорок седьмую хромосому. Не можем же мы отмахнуться от этого. Разве это знание не принадлежит человечеству?

– Это грех науки, за который Бог накажет.

– Вы человек веры, и ваши побудительные мотивы – религиозные. – Крис беспомощно огляделся. – Этот текст на тринадцатой табличке, это озадачивающее сходство с Христом заставит усомниться и в Новом Завете, и в Христе. По крайней мере, в том, что говорит о нем церковь. Затем – Декалог на табличках. А когда из костей одного так называемого язычника, поклонявшегося другому богу, извлекается субстанция, которая продлевает людям жизнь куда дольше пресловутых ста двадцати лет, оговоренных в Библии, это становится взрывоопасным! Это сокрушает все ваши представления о Боге: его всемогущество, его исключительность, его слова – все, не так ли, все опровергает, все рушит. Все основы христианства!

– Но можно ли из-за этого лишать человечество такого научного открытия? – гневно вклинился Торнтен. – Это было бы средневековье с инквизицией и кострами!

– Нет, это не так. – Папа все это время рассматривал таблички и теперь решительно поднял голову: – Давайте мы на время отвлечемся от религиозного вопроса. Тогда останется вопрос о том, что нам делать! Должна же наука задаваться вопросом: не преступно ли порой то, что она причиняет миру. Зарентин, не случалось ли вам видеть снимки собак, которым пришили головы обезьян? А ведь такое бывает!

– Ха! Он спасовал. Если не проходит религиозная риторика, тут же на передний план выдвигается мораль! – Торнтен взвинченно засмеялся: – Зарентин, вы не должны допустить, чтобы этот неповторимый шанс человечества пошел прахом!

– Вы ученый, а никак не хотите понять! – зашипел в сторону Торнтена папа. – Довольно разговоров. – Папа повернулся к Крису и протянул руку.

Крис бессильно оглянулся, посмотрел на Джесмин, взглядом моля ее о помощи.

– Я не знаю, как поступить! – воскликнул он. Силы его были на исходе. В теле не было живого места, которое бы не болело, ноги дрожали. Сколько он еще продержится? Недолго, точно. В нем разрасталась пустота. Безразличие овладевало его мыслями и волей. Пусть делают, что хотят. А он хочет лишь одного: уйти. С Джесмин. Но уйти.

– Зато я знаю! – эхом откликнулся чей-то голос.

Крис вздрогнул. Он знал этот голос, полный победной решимости.

Из тени руин с восточной стороны вдруг выступил Марвин. Рядом с ним шел Барри, держа на руках Маттиаса. Мальчик лежал на руках Барри так, будто спал.

– Смотрите, кто тут у нас! – крикнул Марвин, наставив на мальчика свой пистолет. – Зарентин, мы совершим одну очень простую сделку. Мальчик в обмен на пробы, кости и таблички!

Марвин и Барри медленно подходили ближе. Торнтен беспокойно переступал с ноги на ногу.

Анна вышла из оцепенения и истерично закричала. Она оттолкнула Джесмин и бросилась бежать.

К Крису мгновенно вернулись силы. Он метнулся ей наперерез, и оба рухнули на землю.

– Ему ничего не будет! Ему ничего не будет! Я обещаю! – снова и снова кричал Крис и прижимал Анну к земле.

Потом Крис вскочил, поднял чемоданчик и поставил его на плиту. Осторожно достал оттуда шприц с готовой генной пробой.

– Вот она! – Он медленным шагом направился к Марвину, высоко подняв руку со шприцем.

– Стоять на месте! – рявкнул Марвин. – Отдайте шприц папе.

Крис повернулся и протянул шприц папе.

– Это не наш путь, Марвин! – воскликнул папа твердым голосом. – Никакого насилия!

– Может, и не ваш, а у меня не так много сдерживающих факторов. Преторианцызащищают Слово Божье! Всеми средствами! Вы ведь не справились с вашей задачей! – Марвин гневно сверкнул на папу глазами. – Делайте же!

– Нет! – Вопль Торнтена был полон отчаяния. – Да взгляните же вы на это! – Торнтен нагнулся и открыл дверцу клетки. Сунул руку внутрь и извлек оттуда мышь. Из его кулака торчала лишь голова мыши. – Она уже была почти мертва, с открытой раной в животе – но смотрите, она жива. Ее рана зажила! Не берите на душу грех против человечества.

– А кто сказал, что у нее в животе была рана? – воскликнул Иероним.

– Взгляните сами! – Торнтен поднял мышь за загривок. Животное сучило лапками, как на виселице.

– Я видел рану, – буркнул Крис.

– Фокус очень простой. Мыши-то было четыре. Он показывает нам ту, что не была ранена! – крикнул Иероним.

– Нет. Остальные мыши разбежались! – сказал Крис и снова растерянно оглянулся.

– Зарентин, я больше ждать не стану! – Марвин поднял дуло пистолета и под крик Торнтена начал давить на спусковой крючок.

– Подумай о Маттиасе! – крикнула Крису Джесмин, поскольку он все еще медлил. – Отдай ему то, что он хочет!

– Я видел эту мышь совсем недавно. После взрыва вертолета. Она была почти мертвая. Если правда, что это она… – Крису пришла неожиданная мысль, и он издал стон облегчения, найдя выход: – Но это уже не играет роли. Ведь три-то мыши разбежались. А они носят в себе эту хромосому.

– Вы наивный глупец! – выкрикнул Торнтен. – Эти животные, может, и проживут очень долгую жизнь, если не станут жертвой какого-нибудь хищника. Но они не смогут передать свою способность по наследству. Их стволовые клетки не изменились!

Марвин засмеялся:

– Видите, Зарентин, это ничего не изменило.

– Отдай их ему, наконец! – Глаза Джесмин опасно сверкнули. – Отдай их ему!

– Возьмите пробу. Но чтоб с мальчиком ничего не случилось, – пробормотал Крис и протянул пробу папе. Тот решительно схватил ее.

– Идиоты! – Хэнк Торнтен толкнул монахиню вперед так, что она упала на колени, и приставил оружие к ее затылку.

– Это ничего не изменит. Они пропали, – посмеялся над ним Марвин. – Стоять!

Анна после падения молча сидела на земле. Теперь она встала и по шажочку двигалась к Марвину и Барри.

– Стоять! – снова рявкнул на нее Марвин.

Анна не обращала на его крики внимания. Камень величиной с кулак в ее ладони был для нее источником силы. Рука ее тряслась от напряжения, и она твердым шагом шла к Барри, который неуверенно поглядывал на Марвина.

– Стоять! – Дуло оружия Марвина переметнулось от Маттиаса к Анне.

– Сделай что-нибудь! – выдохнула Джесмин Крису.

– Не стрелять! – крикнул папа.

Анна замахнулась.

Крис вырвал из-за пояса пистолет и нажал на спуск.

Удар Анны пришелся Барри в лоб. Кость хрустнула, обломки надавили на мозг, и Барри потерял сознание.

Марвин как-то странно застыл на месте, потом его голова упала на грудь. Пальцами левой руки он ощупывал дыру в груди. В конце концов, он со стоном рухнул.

Анна выронила камень и подставила руки, чтобы подхватить своего сына, выскользнувшего из рук Барри.

Торнтен ринулся к папе. Тротиньон и Кальви выстрелили одновременно. Из груди Торнтена хлынула кровь, вторая дыра зияла над переносицей. Зоя Перселл с яростью толкнула монахиню и нажала на спусковой крючок. Выстрел Криса догнал Зою Перселл слишком поздно.

Председатель совета директоров Тайсэбина мгновение приостановился, потом, как в замедленном кадре, выставил правую ступню вперед. Глаза его были упрямо устремлены на папу. Он попытался подтянуть и левую ступню, но не хватило сил.

Он ударился о потрескавшуюся каменную плиту, и ладонь его раскрылась. Мышь выбралась из нее и, пошатываясь, побежала по земле. И юркнула под первый же камень.

* * *

– Помощь запрошена. Но это потребует времени, – сказал Тротиньон настоятельнице, которая поддерживала голову раненной монахини, стоя на коленях.

Врач, сопровождавший папу, сделал все, что мог. Он остановил наружное кровотечение от выстрела в живот и сделал монахине обезболивающий укол. Против внутреннего кровотечения он был бессилен.

Крис сидел с Джесмин в нескольких метрах поодаль. Анна держала Маттиаса на руках и нежно баюкала его.

Крис неотрывно смотрел в сторону умирающей монахини.

– Почему бы ему не попробовать? – Крис вспомнил о мужестве, с каким монахиня защищала Маттиаса в часовне.

– Что?

– Укол. Если он подействовал на мышь, может, был бы шанс и для монахини? – Он подумал, какая нелепость: час назад они пытались предотвратить инъекцию. Теперь он был уверен в обратном.

Джесмин отрицательно покачала головой:

– И не подумает.

– Где он вообще?

– Молится в часовне.

– Надо хотя бы попробовать. Идем!

Крис вскочил и вместе с Джесмин прошел мимо охранников в часовню, примыкавшую к руинам церкви. Они вошли в тамбур, уставленный простыми стульями, а потом и в саму часовню, предназначенную только для вифлеемских сестер.

Высокое и тесное помещение было светлым и аскетичным, единственной мебелью у алтаря был помост для хора монахинь. Папа лежал ниц на плитах пола перед алтарем, раскинув руки.

Позади него на подобающем расстоянии стоял на коленях Иероним.

Когда они вошли в часовню, монах обернулся и предостерегающе поднял руку. Они поколебались, но двинулись дальше. Иероним встал и преградил им путь.

– Не мешайте святому отцу. Он просит у Господа помощи.

– Монахиня умирает.

– Вы думаете, он не знает об этом?

– Возможно, он мог бы ее спасти! – пробормотал Крис, не сводя глаз с вздрагивающего тела папы. – Проба могла бы…

– Отче, скажи!

То был возглас отчаяния.

Папа запрокинул голову, тогда как тело его по-прежнему лежало, распростершись, на полу.

– Со всем моим смирением молю тебя: как поступить?

Крис смущенно примолк. На полу, распластавшись, лежал один из могущественнейших людей мира, не зная, как быть, и моля о помощи.

– Почему ты молчишь? Господи… прошу тебя!

– Что…

– Тс-с-с! – прошипел монах, когда папа снова подал голос:

– Монахиня умирает. Святой Бенедикт говорит: Забота о больных должна быть превыше всего: надо служить им так, как будто они есть сам Христос. – Папа выкрикнул это, полный отчаяния. Голова его тряслась от напряжения.

Джесмин невольно шагнула вперед, но монах стиснул ее плечо, остановив своей железной хваткой:

– Нельзя. У него опять видение.

Ладони папы сжались в кулаки и неуправляемо били по полу.

– Господи… ответь! Скажи!

Гневный зов перешел в глухие рыдания, которые закончились разрывающим сердце стенанием.

Крис начал дрожать, слыша собственное тяжкое дыхание, как будто это он нес многотонный груз, гнетущий папу. Джесмин, казалось, чувствовала то же самое, зубы ее безостановочно стучали.

– Я знаю! Я знаю! – вскричал папа. – Вина падет на пастыря!

Голова его упала ниц, на каменные плиты. Судорога пробежала по всему телу от плеч до пяток. Тело продолжало изредка содрогаться. Потом напряжение спало, и он тяжело задышал.

Это длилось минуты, потом папа с трудом поднялся на ноги. Он оперся на свой епископский посох и тяжелыми шагами двинулся к алтарю. Спина была сгорблена, а посох пошатывался от бесконтрольной дрожи в его руке.

В конце концов папа простер свою левую руку и взял шприц с розовой жидкостью.

Когда он повернулся, Крису стало страшно.

Бледное, как у покойника, лицо было изборождено морщинами и постарело на несколько лет. Казалось, он никого не видел, глядя пустыми, как в трансе, глазами на дверь часовни.

* * *

Дрова горели ярким пламенем. Огонь вырывался из штабеля, его прибивало ветром, потом его языки снова устремлялись вверх. Порывы ветра прилетали с западной стороны, где в четырехугольнике монастырской галереи отсутствовала одна стена, и опять раздували огонь.

Крис и Джесмин стояли на открытой стороне и смотрели вниз, на монастырскую дорогу, где все еще дымились обломки вертолета.

Трое людей Тротиньона все еще переходили от трупа к трупу, хотя врач уже сказал, что живых там нет.

Они снова повернулись к дворику. Папа стоял у костра и смотрел на огонь. Рядом с ним стояли в ожидании Иероним и Эльджидио Кальви, который то и дело поглядывал на часы.

Дворик галереи лежал в тени часовни. Солнце между тем взошло над вершинами гор и затопило лесистые долины согревающим утренним светом.

Папа кивнул, и Иероним открыл чемоданчик. Предмет за предметом он вынимал оттуда оставшиеся клеточные культуры и пробы ткани убитой мыши и передавал их папе, который решительно швырял их в огонь.

Последним в руках у папы оказался шприц с готовой к применению пробой. Он сделал два шага вперед. Секунду казалось, что он упадет. Но прежде, чем Кальви успел среагировать, папа снова овладел собой.

Рука его описала петлю броска. Крис проследил, как колба упала на горящее полено, где и осталась лежать, хорошо видимая.

Огонь, казалось, вдруг разгорелся сильнее. Порывы ветра налетали, пламя змеилось все ярче, и треск огня преувеличенно гремел в ушах Криса.

Он смотрел на горящую головню, на которой лежала стеклянная колба шприца. Выгоревшие дочерна места головни покрылись миллионами тлеющих точек, пламя поголубело, лишь вверху приобретая красный и желтый цвет.

Прошло немного времени, и колба лопнула. Жидкость испарилась, и пар смешался с дымом костра.

Бенедикт повернулся. Не говоря ни слова, он тяжелой поступью покинул дворик галереи. Эльджидио Кальви последовал за ним с чемоданом, в котором остались только таблички и кости.

– Вот как это просто, – пробормотал Крис и посмотрел на Джесмин.

К ним подошел Иероним.

– Как же это тяжело, – возразил он в ответ на слова Криса.

– Он-то отдает себе отчет, что сделал? – спросил Крис. – Я бы не смог.

Монах посмотрел на него утвердительным взглядом:

– Да, я уверен: он знал, что делает. И так будет лучше.

– Ну да, вы ведь человек церкви. Какого еще ответа я мог ожидать от вас.

–  Как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно, – процитировал Иероним.

– Да-да. Слова Библии. По крайней мере, он позаботился о том, чтобы основы его веры не попали под сомнение.

– Он сделал гораздо больше – для человечества.

– Интересно, что же?

– Он действовал в духе эволюции. И тем самым в интересах человечества.

– Ученые взглянули бы на это совсем иначе.

– Вот это вряд ли. Подумайте об эволюции, о библии ученых: если бы не было смерти, не было бы и жизни. Только благодаря смерти и новой жизни продолжается развитие видов. В том числе и человек. Жизнь и смерть обусловливают друг друга. Они неразлучные братья. Эту аксиому эволюции не обойти никаким окольным путем. Это – познание не церкви, а как раз науки.

– Но примирению веры и науки это не поможет.

– Давайте не будем слушать фанатиков. Понимающие и толерантные люди обеих сторон пошли уже гораздо дальше, ибо они знают: естественные науки – это богослужение. А на что направлено богослужение верующих? На сотворение. Что же подразумевается под сотворением? Оглянитесь вокруг. И те, и другие имеют в виду одно и то же, только обозначают это разными словами.

* * *

Рим

Среда

Обычно общая аудиенция папы перед собором Святого Петра начинается в половине одиннадцатого каждую среду. Но в этот день папа запаздывал. Было уже одиннадцать часов.

– Что-то мне не терпится, – ворчал Филипп, вытирая пот со лба. Солнце припекало уже несколько часов.

Минувшую ночь они провели у фонтана Треви, и не было еще и восьми, как они уже прошли сквозь заграждения, ведущие на площадь, чтобы обеспечить себе места вблизи широкой лестницы.

– Да приедет он, – Аня запустила пальцы в свои короткие темные волосы.

Темно-серые ряды пластиковых стульев в передней части площади были заняты уже с раннего утра. На остальной территории люди стояли вплотную друг к другу.

– Что-то я часто вспоминаю того типа, который подвозил нас сюда.

Филипп смотрел на один из огромных мониторов, установленных по обеим сторонам площади, которые транслировали изображение собравшейся толпы и священнослужителей наверху, под балдахином.

– Ты имеешь в виду того бывшего полицейского, который ехал к антиквару? – Аня сразу вспомнила, о ком говорил Филипп.

– Да, именно его. – Филипп смотрел на лестницу перед собором Святого Петра. Огромный балдахин давал приятную тень высокопоставленным лицам церкви, которые постепенно рассаживались по своим местам позади пустующего стула папы. – Интересно, удалось ли ему довести свой рейс до конца?

Он стал разглядывать ряды сидений слева и справа от балдахина, где на подобающей дистанции за своим отдельным заграждением из недели в неделю сидели привилегированные, званые и избранные.

Раздался голос из громкоговорителя.

– Что он сказал? – спросил Филипп.

– Папа прибудет из Кастельгандольфо, из своей летней резиденции. У его вертолета случилась какая-то поломка, поэтому он опаздывает. Но сейчас он будет здесь.

К ожившему гомону голосов примешивалось пение молодежных групп и церковных общин, которые лишний раз репетировали, прежде чем представить свои песнопения в честь Господа, папы и христианской веры.

Немного спустя над Ватиканом пролетели два вертолета. Филипп несколько раз нажал на кнопку фотоаппарата. Через некоторое время сквозь ликующую толпу проехал папа, стоя в открытом кузове маленькой белой машины. Он крепко держался левой рукой за перекладину, улыбался и махал правой рукой.

Машина проехала по лабиринту коридоров по всей площади. Затем, слегка покачиваясь, въехала наверх. Папа вышел из нее и сел на свой стул под балдахином.

Перед тем, как папе начать свою аудиенцию, Филипп бегло просмотрел последние отснятые кадры.

Если бы он внимательнее пригляделся к снимкам двух подлетающих вертолетов, он бы, может быть, заметил, что вертолеты носили французские государственные знаки.

Эпилог

Швеция

Середина августа 2005 года

Джесмин легким шагом подошла к Крису. Он не слышал, как она подходила. Они стояли у небольшого пруда в глубине шведских лесов недалеко от норвежской границы. Теплое послеполуденное солнце превращало поверхность воды в бескрайнее море сверкающих бриллиантов.

Они были здесь уже три дня, и он переживал лучшие моменты своей жизни.

Если бы только не…

Он глянул на нее.

После возвращения из Франции они привели в движение все рычаги, чтобы помочь Маттиасу. Крис, воспользовавшись подсказкой Дюфура, рассказал о небольшой больнице в Южной Германии, где успешно спасали людей, через катетер вводя им в больную печень здоровые клетки. Ина нашла эту больницу.

– Это звонила Анна. – Радостная улыбка скользнула по ее лицу. Джесмин все еще не могла поверить.

– Ну что, подействовало, да? Я же по тебе вижу! – С тех пор как они приехали сюда, они все время ждали звонка. Маттиас провел в клинике уже почти две недели.

– Да, – Джесмин кивнула, и в ее глазах вдруг заблестели слезы. Она прижалась к его плечу. – Анна говорит, ему уже два дня как лучше. Но поначалу она не верила в это и не звонила. Все очень довольны результатом.

Они обнялись.

– Я тебя люблю! – пролепетала она и бегло поцеловала его в губы.

– Я тебя тоже.

– Ты всегда будешь меня любить?

Он поднял ее подбородок, взял в ладони ее голову и снова поцеловал. Раскрыл губы, стал настойчивее и нетерпеливее, но она со смехом отстранилась:

– Я жду ответа.

– Опять эта «вечность»! Ты же знаешь, как опасно загадывать.

– Я знаю тут одну чудесную полянку… – Она засмеялась и побежала вдоль берега пруда.

* * *

Кельн

Середина августа 2005 г.

В это же время в Кельне католики праздновали Всемирный день молодежи. Звездой мероприятия был папа римский, встреченный всеобщим ликованием.

Наряду со множеством месс, молений и других утомительных выступлений, у папы состоялась в Кельнском соборе одна встреча, о которой не суждено было узнать даже лицам самого высокого сана.

Лишь один неизвестный дородный монах, прибывший за день до того из Франции, в ранний час сопровождал папу в собор.

Неизвестного монаха перед этим инструктировал брат, которому бросились в глаза натруженные руки француза.

– Еще два дня назад я работал на острове Святого Гонората на реставрации маленькой часовни, – ответил тогда монах на вопрос своего немецкого брата.

Однако неизвестный монах из Франции не рассказал, что под алтарем маленькой часовни он замуровал тринадцать шумерских глиняных табличек.

Монах отпер дверь, и они вошли во внутреннюю часть собора, где на возвышенности красовалась золотая рака.

Монах дождался кивка папы и затем открыл раку. Папа вынул из принесенной шкатулки три кости пастуха Этаны и положил их в раку, к мощам трех святых волхвов.

Потом достал последний, маленький обломок кости, лежавший в шкатулке. Неизвестный монах засунул его боком в уголок раки, где его не было видно. Кусочек был гладкий, почти черный и на одном конце переходил в белое.

«Рог барана, – подумал Иероним. – Знак примирения».