Текст книги "Код Вавилона"

Автор книги: Уве Шомбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Уве Шомбург
Код Вавилона

В начале сентября 2006 года папа Бенедикт XVI обсуждал в своей летней резиденции Кастельгандольфо вопрос о «творении и эволюции».

Согласно новейшему учению католической церкви вера в Бога и эволюция не противоречат друг другу – хоть внутри самой церкви это учение и встречает значительное сопротивление.

Один из участников дискуссии публично заявил: «Мне кажется, время для союза между философами и учеными-натуралистами еще не настало» – и проиллюстрировал свою мысль цитатой из Фридриха Шиллера: «Уж лучше враждуйте, союзу пока не бывать. Коль в поисках вы разошлись, узнайте вначале, где истина».

Что побудило папу затронуть эту тему?

Неужто были на то основания?

Часть первая
Находка

Пришло время восстать ото сна

Устав святого Бенедикта

Глава 1

Османская империя

Округ Месопотамия

1916 г.

Вавилон.

Каков сам звук! В эти три слога вмещаются тысячи лет человеческого существования. Величие, власть, завоевания и разрушения, могучие крепостные стены и военные предводители, законы Хаммурапи и Вавилонское столпотворение.

Ничего из того не осталось. Одни холмы.

Былое величие распалось, прах обратился в прах, земля вернулась в землю.

Карл Штайнер и Альберт Крюгер, присев на корточки, ждали на квадратном насыпном холме под названием Бабил,образующем северную границу древнего Вавилона.

Само название холма напоминало о былом могуществе и великолепии Вавилона. Бабилсо своими крутыми склонами возвышался как башня над равниной и тянулся на четверть километра. Его глинистая поверхность растрескалась и была изрыта шахтами и штольнями, впрочем, как и весь Вавилон.

Еще с римских времен расхитители раскопали всю местность, добывая из ям обожженный кирпич. Все строительные камни давно перекочевали в дома, зернохранилища и плотины, тогда как необожженные глиняные кирпичи стали добычей зноя, воды и солнца. Рассыпались в прах.

Штайнер чувствовал запах собственного пота. Дело было незадолго до захода солнца, но воздух все еще дрожал от зноя, а Евфрат, от которого осталось одно русло, не давал прохлады.

Его тонкая одежда – штаны и длинная рубаха – хоть и предназначалась для пустыни, однако несла отпечаток пути из Багдада, который они проделали в непереносимой жаре. Они реквизировали один из немногих грузовиков, остававшихся на ходу, которыми пока еще располагала 6-я Османская армия в Багдаде. Трехтонный «Опель» стоял за холмом, на достаточном отдалении от раскопок, чтобы быть незамеченным.

«В последний раз вдохнуть вместе с пустынным ветром аромат былого величия», – думал Карл Штайнер, перед внутренним взором которого оживали дворцы и крепостные стены… Он никогда не мог противиться этим видениям.

На корточках – они сливались с расщелинами и трещинами холма. Издали их было невозможно различить, но сами они могли видеть останки былого царственного города, и от них не ускользало ни одно движение.

Вдаль, на сколько хватало глаз, простиралась серо-коричневая пустыня, перебиваемая разве что зеленой полоской финиковых пальм по берегам Евфрата. Русло реки пролегало в добром километре к западу от холма; оно подходило к городу с северо-запада, чтобы затем в легком изломе повернуть на запад и течь вдоль руин к югу. Финиковые пальмы росли по обе стороны реки, внедряясь в сушу на полкилометра, после чего пустыня резко расправлялась с их зеленым великолепием.

Пальмы заслоняли вид на деревушку Квайреш, на северном краю которой раскинул свой экспедиционный лагерь руководитель раскопок, немец Роберт Колдевей.

Километрах в двух южнее этого места возвышался со своим замкомвторой приметный холм древнего Вавилона. Касрстоял не так высоко, как Бабил,однако был раза в четыре обширнее и находился как раз в том месте, где были обнаружены руины царского дворца. Там и стоял разрушенный центр некогда столь могущественной империи. Ирсит Вавилон,земля Вавилона, или Баб Илани,так называемые «врата богов», ведущие к величайшей и знаменитейшей святыне Вавилона храму бога Мардука.

Ровно в километре к югу от Касравозвышался метров на 25 холм Амран,названный так по стоящей на нем исламской погребальной святыне – усыпальнице Амрана Ибн Али,сына Али. Этот холм был самым высоким на всей былой городской территории Вавилона и располагался на равнине Захн,где были найдены также остатки Этеменанки – Вавилонской башни.

– Вот так времена сменяют друг друга, – сказал когда-то Роберт Колдевей Штайнеру. – Захнозначает не что иное, как сковородка,и описывает характер местности как равнину. И это при том, что в цветущие времена Вавилона здесь располагался район священных храмов! Внутри окружной стены строилась Вавилонская башня и стоял храм Мардука. А что сегодня? Остатки храма Мардука глубоко погребены под осыпями холма Амрана,от столпотворения сохранились лишь несколько рвов для фундамента, заполненных грунтовыми водами, и по некогда священной земле проходит дорога, связывающая две деревни.

«Да, все так, – подумал Штайнер. – Ничто не вечно под луной. Достославнейший город Востока разрушен, притом так основательно, как никакое другое место. Бог и цари забыты, а дворцы распались в пыль».

Под его подошвами при малейшем движении шевелился песок пустыни. Штайнер поднял голову и взглянул на Альберта Крюгера: тот устремил взгляд на восток, в серо-коричневую даль, где когда-то располагался древний город Киш, именно там зародилось царство, на которое оглядывались и правители Вавилона.

Штайнеру казалось, что он воочию видит в дрожащем мареве пустыни полчища диких воителей, великолепные дворцы, полные золота и драгоценностей, и бесчисленные серые лица безымянных рабов, сгинувших в тысячелетнем царстве. Это было как fata morgana. Он прикрыл глаза, повернул голову, и картины исчезли так же внезапно, как и возникли.

На западе, откуда то и дело мародерствующие бедуины нападали на места раскопок, расплавленное солнце сливалось с песком пустыни, и первые фиолетовые тени все рельефнее обозначали очертания руин.

Пора. Карл Штайнер хлопнул Крюгера по плечу. Они поднялись и на негнущихся ногах спустились с холма. На равнине они ускорили шаг, чтобы достичь пояса финиковых пальм и под их защитой двинуться в сторону Касра.

– Придут ли они? – бормотал Альберт Крюгер. Он был на целую голову ниже Карла Штайнера, худой и жилистый, со светлыми живыми глазами и недоверчивый, как шакал.

– Увидим.

Внезапно тишину в пальмовом перелеске нарушил скрип.

– Джирд, – прорычал Штайнер.

То был водоподъемник – такой же древний, как сам Вавилон. Приводимый в движение волом, он поднимал из Евфрата воду по кожаному шлангу вверх, к оросительным каналам, которые доставляли ее к расположенным выше полям. Без орошения там ничего бы не выросло. Веревка на конце водяного шланга наворачивалась на ворот, закрепленный между двумя пальмовыми стволами, и издавала эти скрипучие звуки.

– Нам нужно быть начеку. Не вляпаться бы во что-нибудь, – сказал Крюгер, еще осторожнее двигаясь по перелеску.

Крюгер годами ходил по пограничным местам в Персию до самого Загросского нагорья и вниз в доисторический Элам. Будучи тайным агентом Его Величества императора Вильгельма II, он пытался ослабить влияние британцев, которые заключали договоры о протекторате с отдельными шейхами, хотя территории их племен принадлежали Османской империи.

Британцы как раз только что потерпели поражение. После того как в 1915 году Османская империя вступила в Первую мировую войну на стороне держав «оси», британцы высадились экспедиционной армией в Басре и попытались захватить Багдад. Однако Кут-аль-Амара капитулировала 29 апреля 1916 года после месячной осады, и генерал Таундсенд вместе с тринадцатью тысячами солдат – преимущественно индусов – попал в плен.

Офицер Карл Штайнер служил в Багдаде и поддерживал связи немецкого посольства в Стамбуле с победными османскими вооруженными силами, которые еще за несколько дней перед этим находились под командованием прусского генерал-фельдмаршала, барона Кольмара фон дер Гольца. С апреля 1915 года барон, который в 1909 году чуть было не стал немецким рейхсканцлером, служил в Османской империи и командовал османскими вооруженными силами в Месопотамии и Персии. До этого он добрую четверть века оказывал значительное влияние на османскую военную реформу и был одним из самых видных иностранцев в Османской империи.

Однако Гольц-паша, как они его называли, был мертв. За десять дней до великой победы он умер в Багдаде от сыпного тифа, которым заразился в лазарете во время посещения раненых.

Штайнер попал в Багдад за пять лет до Гольц-паши и с тех пор наблюдал за подозрительной активностью британцев. Агенты компании «Восток–Индия» перемещались по всей стране, а попутно объезжали очень многих археологов – арабов и персов, – которые между делом шпионили.

– Глаз не спускайте также с наших раскопок в Вавилоне, – предупреждали его в немецком посольстве. – Эти находки должны попасть в Берлин!

Вот уже три четверти века охотники за сокровищами перерывали землю и растаскивали находки по крупным музеям мира. Археология была при этом вовсе не наукой, а дикими грабительскими раскопками, которые вели авантюристы в надежде стяжать своими сокровищами богатство и снискать признание на родине.

При этом основная масса археологических находок попадала в Британский музей и Лувр. Немецкий рейх тоже хотел обогатить свои музеи и потому особенно поддерживал раскопки в Ассирии и Вавилоне. Однако война воспрепятствовала отправке вырытых сокровищ. Роберт Колдевей со своей экспедицией копал в Вавилоне вот уже семнадцать лет, без перерыва, зимой и летом, и находки складировались в сокровищнице.

«Самое время уходить, несмотря на поражение британцев при Кут-аль-Амаре», – думал Штайнер.

Месопотамия оставалась одной из самых захудалых провинций Османской империи, и было лишь вопросом времени, когда дело примет другой оборот. Египет был фактически британской провинцией, и Т. Е. Лоуренс успешно подстрекал арабских князьков. В османской политике таилось уж очень много неожиданностей, а Багдад находился слишком далеко от Стамбула, чтобы чувствовать себя здесь в безопасности.

И они – Штайнер и Крюгер – разработали план, который должен был гарантировать им выживание.

Они поднялись на Каср с северо-востока и ступили на дорогу, которая вела к вратам Иштар.

От былого великолепия здесь ничего не осталось. Ни величественных колонн, как в Греции, ни развалин храмов, как в Египте или Персии, одни лишь кирпичи – обожженные, необожженные – из глины, смешанной с тростником, иногда изолированные земляной смолой – асфальтом.

В некоторых местах еще был виден слой кирпичей, залитый асфальтом и служивший подкладкой под монументальную мостовую из каменных плит. Каждая из плит хранила на боковой поверхности надпись, указывающую на основателя этой стройки Навуходоносора II, под правлением которого Вавилон – после фазы упадка – заново стал одним из могущественных царств того времени.

Мардук, Господин наш, даруй нам жизнь вечную– гласила заключительная фраза на каждой плите.

Они шагали дальше; справа от них лежали руины наружного дворца и Северной цитадели. Взобравшись на меньший холм, они очутились в непосредственной близости к месту, где были вырыты врата Иштар.

Площадь походила на пейзаж с кратерами. Раскопки вели на глубину свыше двадцати метров. От самих ворот, правда, ничего не осталось, потому что все кирпичи были тщательно пронумерованы и перенесены в сокровищницу. Справа виднелись остатки раскопанного царского дворца, примыкавшего к северной внутренней городской стене.

Во времена расцвета Вавилон представлял собой крепость с двойными стенами. Толщина наружной стены составляла почти восемь метров, а на расстоянии двенадцати метров от нее следующей преградой служила внутренняя стена толщиной в шесть метров. Через каждые сорок четыре метра городские стены были дополнительно укреплены десятиметровыми башнями, выступающими на обе стороны. Из-за высоты эти укрепительные сооружения считались в древности неприступными, две колесницы могли ехать рядом по венцу крепостной стены.

И все же Вавилон был разрушен – из-за предательства храмовых жрецов бога Мардука, которые открыли ворота персидским войскам.

– Они идут.

Альберт Крюгер увидел их первым.

Тени в сумерках.

Штайнер устремил взгляд в ту сторону, куда указывал Крюгер. Вначале он ничего не мог разглядеть среди насыпных холмов, которые Колдевей, будучи по образованию архитектором, день за днем воздвигал силами двухсот пятидесяти рабочих, трудившихся даже в нечеловечески знойное лето. Тростник и глина. Здесь от начала времен не было другого строительного материала. Ни камня, ни металла, ни дерева. Ничего…

Рельсы узкоколейки изгибались, как черные змеи, вокруг вскрышных отвалов либо исчезали во впадинах раскопок. Какая-то фигура скользнула от вагонетки к ближайшему холму.

Штайнер подтолкнул Крюгера в спину и спустился вниз, на дно раскопок. Он остановился в середине расчищенной площадки, а Крюгер ждал у подножия.

Стремительно опускались сумерки. Через несколько минут стемнеет – хоть выколи глаза.

Внезапно две фигуры отделились от тени холма и двинулись к Штайнеру. На них была простая черная рабочая одежда. Один – в штанах и длинной рубахе навыпуск, второй – в кафтане. Головы обоих были покрыты простыми круглыми шапками.

– Масах аль-чайр, – тихо произнес Штайнер, когда араб остановился перед ним. – Рад тебя видеть, Абдулла.

– Масах ан-нур, – ответил тот, кого назвали Абдуллой, и его взгляд остановился на Крюгере, который неторопливо приближался.

Арабы были вооружены турецкими армейскими ружьями М87 калибра 9,5 мм немецкой фирмы «Маузер» с трубчатым магазином.

Штайнер отметил эту деталь, поскольку такое современное оружие редко перепадало арабам. У них в ходу были ружья, которые заряжались с дула. Однако для него это уже не имело значения.

– Гоняетесь за бедуинами? – спросил Абдуллу Штайнер, нарушая тем самым обычную церемонию приветствия, по которой вначале полагалось осведомиться о самочувствии Абдуллы.

– Мало ли что может случиться.

– Или ты меня боишься?

– Абдулла никого не боится, ты же знаешь.

– А что с остальными?

– Они либо в деревне, либо продолжают работу южнее тех храмовых сооружений, которые вы называете Вавилонской башней. Но грунтовые воды то и дело им мешают.

Штайнер кивнул. Колдевей частенько ругался, что может раскопать только нововавилонские руины времен Навуходоносора II, но никак не в силах добраться до городских слоев времен Хаммурапи, поскольку грунтовые воды в этом районе стоят слишком высоко.

– А как насчет молитвы? – спросил Штайнер.

– Аллах милостив. Это еще успеется.

– Ты говорил о некоем сокровище.

– А ты – об английских фунтах золотом.

Штайнер знал Абдуллу уже несколько лет. Араб был десятником бригады раскопщиков, разрыхлял землю и зорким взглядом выискивал и находил, тогда как трое рабочих из его бригады наполняли землей корзины, а остальные шестнадцать оттаскивали их, ссыпая в кучи.

Пяти пиастров поденного заработка десятника Абдулле не хватало. За деньги он поставлял наряду с информацией о раскопках все, что ему удавалось разнюхать у своей родни, в деревне и в окрестностях об активности англичан.

Штайнер зависел от таких людей, как Абдулла. Сам он слишком бросался в глаза как чужеземец – со своим ростом и чересчур светлыми волосами. И арабский язык давался ему с трудом. Он бы никогда не смог смешаться с местными, как Крюгер.

– Покажи их мне, – глаза Абдуллы горели от возбуждения.

Штайнер достал белый платок из черного кожаного подсумка на поясе и высыпал золотые монеты в раскрытые ладони Абдуллы:

– Все лучше, чем османские деньги.

– И сколько ты мне дашь? – спросил Абдулла, зажав монеты в горсти.

– Ну, это зависит…

Абдулла заговорщицки склонил голову:

– У меня есть кое-что особенное!

Они зажгли факелы.

Абдулла и молчаливый Камаль повели их мимо возвышающихся кирпичных стен. Они прошли вдоль остатков могучей внутренней стены и спустились в хаос перекопанной главной крепости.

Пламя факелов отбрасывало на кирпичные стены причудливые отблески и привлекало рои насекомых. Штайнер чертыхался и подавлял постоянное желание отбиваться от кровососов руками.

– Куда ты нас ведешь? – недоверчиво спросил он, потеряв ориентацию в лабиринте из стен и узких проходов.

– Навуходоносор свою добычу прятал, но иногда и выставлял, – смеясь сказал Абдулла. – За тысячи лет в этом ничего не изменилось. Великие мира сего всегда одинаковы. Какими были тогда, такими остались и теперь. Вавилоняне любовались только тем награбленным в военных походах добром, которое было предназначено для их глаз. Но того, что я покажу тебе, не видел никто. Мы уже почти пришли.

Абдулла гортанно рассмеялся, а Камаль довольно закивал.

Штайнер вдруг понял, куда вел его Абдулла. Они направлялись к склепам – тем единственным, которые обнаружил при раскопках Колдевей.

– Но ведь склепы были пусты, – сказал он и схватил Абдуллу за руку. – Что нам здесь делать?

Абдулла оттолкнул его руку, неожиданно повернул за угол и остановился перед высокой кирпичной стеной. Он направил факел вниз и осветил землю под ногами. Затем поковырял носком в песке и несколько раз топнул.

Звук был глухой.

«Дерево», – подумал Штайнер.

– Мы зарыли это здесь, – заговорщицки прошептал Абдулла и подал знак Камалю. Тот протянул Абдулле свой факел и стал разгребать руками песок, пока не показались горбыли. Камаль сдвинул их в сторонку и проделал лаз размером с квадратный метр.

– Мы нашли могилу, которая оказалась совсем не пустой, – Абдулла широко ухмыльнулся.

– Я не верю, – проворчал Штайнер. – Где? Здесь?

– Нет. У храма, который на планах у раскопщиков обозначен буквами «ЕР». Но находки мы спрятали здесь.

Штайнер всем телом ощутил всплеск адреналина. Неужто и в самом деле удастся под конец прихватить отсюда нечто такое, что по праву могло бы увенчать его собственную карьеру расхитителя гробниц?

Вавилон разграблялся веками. Все знали, где находятся руины. Но Колдевей за долгие годы смог раскопать лишь половину площади. И еще оставались тысячи мест, где можно было что-нибудь найти, особенно там, где высокие грунтовые воды до сих пор препятствовали раскопкам. Так думал Штайнер.

Камаль исчез в дыре. Абдулла подал ему вниз факелы и оружие, и потом они полезли вслед за Камалем.

Они очутились под низкими, сложенными из обожженных кирпичей сводами. Воздух был сухой и чистый. «Никакой затхлости», – довольно отметил Штайнер. Лучшие условия для хранения.

Абдулла повел их в дальний правый угол и остановился. По его знаку Камаль нагнулся и взялся за кусок ткани.

Заструился песок пустыни, и Камаль стянул ткань в сторону.

– Боже мой! – вырвалось у Штайнера. Он упал на колени и протянул руки к предметам.

То были фигурки животных из золота, мелкие и филигранно обработанные, некоторые размером всего лишь в несколько сантиметров. И украшения со вставками из лазурита, мужские и женские фигурки, цилиндрические печати с тонкой гравировкой, жертвенные чаши из прессованного золота. Штайнер разглядывал украшения из кораллов, сапфиров и слоновой кости, ожерелья из жемчуга, статуэтки богов разных размеров, предметы для освящения и бронзовый штырь в форме фигуры, подносящей первые материалы для закладки храма.

– Невероятно, уму непостижимо.

Его руки зачарованно перебегали с одного предмета на другой, пальцы ощупывали золотую проволоку и заклепки, поглаживали паяные соединения. Рядом с украшениями лежали тринадцать глиняных табличек с клинописью и три серо-коричневые кости, которые Штайнер отодвинул в сторонку.

Вся его нервная система, казалось, сосредоточилась на кончиках пальцев. Прессованное золото возбуждало нервные окончания и посылало ощущение счастья в каждую клетку его тела. Он гладил украшения и блаженно стонал.

Прошла целая вечность, и его правая рука отделилась от предметов и принялась рыться в песке рядом с сокровищами: нет ли тут еще чего-нибудь?

– Это все, – сказал Абдулла хладнокровно, но с некоторым высокомерием в голосе.

Штайнер вскинул голову, словно заслышав шипение гадюки. Взгляд его нащупал глаза Крюгера, который выронил факел.

Камаль держал факелы в обеих руках. Эта ошибка стоила проводнику жизни. Узкий темный предмет, не толще трубки тростника, метнулся ему в грудь. Черненый кинжал в руке Крюгера, оказавшийся не чем иным, как стамеской, вонзился в тело Камаля у самой груди и пропорол его сердце насквозь.

Камаль ахнул, а у Абдулы встали дыбом волосы. Он вскинул свое ружье, но не довел движение и до половины, как позади него взвилась тень и левая рука Штайнера обхватила его шею, резко рванув тело назад.

Указательный палец Абдуллы соскользнул со спускового крючка.

Лицо Крюгера исказила гримаса, в которой смешались алчность, ненависть, кровожадность и безумие. Абдулла увидел его лицо совсем близко и вдруг содрогнулся от пронзительной боли: кинжал-шкворень впился в свою следующую жертву.