Текст книги "Код Вавилона"

Автор книги: Уве Шомбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

– Существуют международные конвенции.

– Конвенция ЮНЕСКО? – Крис язвительно рассмеялся. – Закон о перевозке культурных ценностей? Срок давности – тридцать лет. Тоже давно прошел. Кроме того, во многих странах это зависает в законодательном процессе. И Германия это до сих пор не реализовала. У нее на это есть свои причины. Германия – один из крупнейших рынков древностей. Лицемерие всюду, куда ни глянь.

– А вы как представляете эту сделку?

– Единовременная цена покупки один миллион евро в пятисотенных купюрах наличными мне. Это предложение не обсуждается. Если у вас нет интереса, то повезет Лувру или Британскому музею. У тех ведь давняя соринка в глазу – тот факт, что Вавилон раскопал немец Колдевей.

Снова на какое-то время стало тихо.

– У вас есть фамилия?

– Рицци. Подойдет?

– Итальянская? Синьор Рицци, вы превосходно говорите по-немецки. Позвоните мне еще раз завтра вечером.

– Нет – завтра утром. Ибо сделка состоится либо завтра, либо никогда.

Глава 17

Париж

Вечер четверга

Генри Марвин стоял в роскошном номере люкс и не отрываясь смотрел из окна отеля вниз, на Елисейские поля. Пальцы его судорожно стискивали ткань гардин. Ему стоило больших усилий подавить ярость, клокочущую с того момента, как он увидел корректурные оттиски брошюры, при помощи которой Преторианцыхотели распространить свои идеи в Европе.

В следующую среду в Париже открывался инициированный орденом конгресс, с которого начнется кампания в Европе. На конгрессе и собирались презентовать эту брошюру.

Издатель вернулся к своему креслу, разглядывая при этом тонкие черты Эрика-Мишеля Лавалье, подчеркнутые дизайнерскими очками. На темном костюме не видно было ни пылинки, ни волоска, и Марвин заподозрил, что костюм для этого человека все равно что униформа, придававшая ему уверенность и силу.

Лавалье был молодой интеллектуал с тонким вкусом и философским образованием, эксперт в древних языках. Ему рано предсказывалось большое будущее. Еще в начале карьеры он вместе со своим покровителем, профессором, обнаружил в запасниках Лувра аккадские тексты об узурпаторе трона Саргоне и перевел их. Этот царь одержал 34 победы над царем Урука и затем основал великое Аккадское царство, которое сто шестьдесят лет господствовало в Месопотамии.

Однако потом на Лавалье обрушился, словно торнадо, научный и общественный бойкот. Молодой человек подделывал сертификаты для нечистых на руку торговцев, чтобы легковерные коллекционеры покупали древности по самой высокой цене.

Ранний духовный кризис толкнул Лавалье в руки Преторианцев.Там он попал в поле зрения Марвина.

Молодой француз был пока еще нужен ему. Но для этого Джастин Барри наконец должен был раздобыть то, что Марвин хотел предложить папе в виде готового товара. В качестве ответной услуги он рассчитывал добиться признания Преторианцеворденом, а еще лучше – персональной прелатурой. Этим он увенчает свое избрание в префекты Преторианцев.

Вторник должен стать великим днем. Вровень с «Опус Деи»! Его заслуга! И он – во главе ордена! Его стадо из ста пятидесяти тысяч верующих братьев-мирян по всему свету, более непоколебимое в своей вере и ведомое строже, чем стадо ордена «Опус Деи», последует за ним во всем, до конца, и никто не посмеет усомниться в его планах.

Чтобы кампания получила дополнительный толчок, надо вывести из тени авторитетных приверженцев. Эти мягкотелые европейцы наконец поймут, почему ожесточенная борьба, бушующая в США между наукой и верой, должна и здесь подобно пожару обратить безбожный храм в пепел и прах. Ученые ведь еще не догадываются, что он пойдет до конца!

И вот Лавалье подкачал. Он должен был создать брошюру, которая будила бы эмоции читателей и увлекала их за собой. Однако Лавалье не обладал бойким пером и не имел чутья к тому, в какой духовной пище нуждаются эти оробелые овцы.

– Не говоря уже о затянувшейся подготовке к печати, плохо то, дорогой Лавалье, что брошюра по построению и тексту совершенно не попадает в цель. Слишком много наворочено в направлении физики и космологии – и слишком мало об ископаемых, о микробиологии и – о здравом человеческом рассудке! Почему вы не придерживались наших исходных материалов?

– Я хотел создать нечто новое, – вяло сказал француз. – То есть благодаря выбранному мной способу аргументации сила убеждения становится еще весомее.

– Достойно уважения! Но поверьте мне, предыдущий текст мы изменяли и улучшали много раз, нам ли не знать силу его воздействия. – Марвин взял один из листов корректуры и, сокрушенно качая головой, прочитал несколько строк. – Первым делом мы должны вступить в битву с наукой, отчетливо дать понять, что речь идет о двух альтернативных моделях возникновения жизни: случайность или план. Эволюция или творение.

Марвин смотрел на француза с мягким отеческим дружелюбием, хотя охотнее всего передал бы его в руки инквизиции.

– И затем, дорогой Лавалье, должен появиться один из наших коренных аргументов. Мы не можем слишком долго держать людей в неопределенности. Мы должны с самого начала сказать им, что теория эволюции тоже всего лишь модель, то есть вера науки. В то время как наша вера в божественное творение считается религией, их вера считается научной. При этом их выбор слов уже сам по себе говорит, что модель эволюционной теории как раз и есть теория – и не более того.

Лавалье непонимающе посмотрел на американского издателя:

– Но вы же знаете, что в науке понятие теории используется совершенно иначе, оно описывает высшую форму познания.

– Лавалье, тем не менее.

– Я сам ученый. И для меня действительно это научное понятие теории.

– Но не в обиходном языке, Лавалье. И мы должны воспользоваться этим. Именно здесь кроется ваша ошибка. Мы должны аргументировать на языковом уровне читателей – и их языком. Для них теория – это гипотеза, ничем не доказанная.

Медлительная мимика Лавалье показывала, насколько неприемлемо для него перетолкование научного понятия теории.

– Но все же нам не следует прятаться за такими… – он помедлил, чтобы найти подходящее выражение.

Генри Марвин склонил голову набок и поднял брови. Ему было любопытно, как Лавалье выпутается из этого положения. Марвину достаточно часто приходилось видеть, как близкие к науке братья-миряне впадали в этом вопросе в сомнения.

– …семантическими толкованиями. Нам это не нужно.

– Дорогой Лавалье, вы правы. Однако мир не настолько порядочен, как вам хотелось бы. Наши противники выдумали мутации, потому что они до сих пор не обнаружили недостающее звено в цепи от одноклеточного к человеку, не нашли программу ДНК, которая доказывала бы преобразование видов. Бактерии обладают геном бактерий, не более того. Никаким отключенным геном человека или геном акулы.

Марвин с каждым словом разгорячался, становился эмоциональнее. Его недавно еще расслабленное лицо наливалось кровью, указательным пальцем, словно копьем, он тыкал в Лавалье.

– Будучи беспомощными, они стали аргументировать конструктивным сходством, рудиментарными органами. Жабры у них становятся каналами внутреннего уха человека. Они подставляют беспорядочные мутации, чтобы объяснить столь сложное существо, как человек. Такое количество невероятных случайностей – статистически просто невозможно. Так что мы можем себе позволить игнорировать эту маленькую неточность, а? И мне вообще не нравится, что у вас ни разу не упомянут Бог, наш создатель.

– Месье Марвин, я при этом придерживался только разработок вашей родины. В новейших дебатах те, кто выступает против науки и эволюционной теории, не упоминают Бога. Сознательно не упоминают.

– Я знаю. – Марвин отпил глоток красного вина и со стуком отставил бокал. – Новейшая хитрость протестантских мятежников – помериться силой с учеными и убедить людей. Они вытаскивают на свет божий одно уязвимое место и надеются преуспеть в придирках. Уже сам президент говорит о дебатах двух научных школ.

Лавалье непонимающе уставился на самого могущественного человека Преторианцев.

– Что же в этом неправильного? Ведь это служит цели разоблачения эволюционной теории и науки.

– Творение – дело Бога! Это написано в Библии, в главах один и два Первой книги Моисеевой. Творение описано в десяти действиях и в безошибочной последовательности – в какой и наука описывает возникновение жизни по своим представлениям…

Марвин сосредоточился и, словно гипнотизер, погрузил взгляд в глаза Лавалье.

– Вначале создание неба и всего мира, то есть универсума. Затем первый свет, который Бог называет Днем, пронизывает мантию из газа и пыли пустынной Земли в качестве подготовки всяческой жизни. Бог разделяет небо и землю и так создает гидрологический цикл, то есть температуру и давление. Наконец, четвертым шагом он дает возникнуть суше и морю…

Марвин возбуждался все сильнее, и Лавалье уже махал руками, утихомиривая его, но Преторианцауже нельзя было остановить.

– …в одиннадцатом стихе, наконец, – создание растений: из воды, света и большого количества двуокиси углерода. В качестве шестого шага, опять же, растения производят кислород, из-за чего атмосфера изменяется и становится «прозрачной», становятся видимы небесные светила – такие, как Солнце и Луна, они дают Земле свет и отделяют день от ночи, а времена года друг от друга. Седьмым шагом Бог повелевает, чтобы в воде и в воздухе зародилась жизнь, затем – скот и дикие животные на суше. – Он набрал воздуха. – И затем Бог создает человека и завершает свое творение на седьмой день. С тех пор он не создал ничего нового! – Голос Марвина, только что гремевший, понижается до едва слышного шепота. – Лавалье, вы только подумайте. Вероятность того, что Моисей правильно отгадал и записал эту последовательность, лежит в расчетах теории вероятности за пределами миллионов. Не говоря уже о самой последовательности – как Моисей пришел к тому, чтобы отобрать именно эти шаги творения, которые и наука признает как основополагающие для возникновения Земли и жизни! В отличие от других мифов о творении с их ошибками.

– Месье Марвин, но ведь я с вами целиком и полностью согласен!..

– Это дело рук Бога! – Марвин опять раскричался. – Это должны знать все! Мы – Преторианцы Священного Писания.И в этом великое различие между нами и протестантами. Мы обращены к нашему Богу. А те аргументируют без Бога, предают Бога, они отрекаются от него. Они не лучше, чем эти, которые выступают за эволюцию.

– Месье Марвин, почему тогда католическая церковь признала эволюционную теорию?

– Замешательство, Лавалье. Замешательство на высшем уровне. Но наша священная задача будет поддержана…

На последнем слове его перебил звонок мобильника. Он отпил глоток вина и ответил коротким «да».

Услышав фамилию звонящего, Марвин встал и вышел в соседнюю комнату. Лавалье был чем-то вроде ассистента Марвина по Европе. Он был близок к отцам церкви, но последнее испытание молодому французу еще только предстояло выдержать. До тех пор ему дозволялось знать далеко не все.

– Рассказывайте. – Глаза Марвина сузились в щелки. – Кто эта свинья?

– Он называет себя Рицци, – сказал мужской голос в трубке.

* * *

Берлин

Немного спустя

Телефонный разговор поднял кровяное давление Джастина Барри до уровня, грозящего инфарктом, и его лицо побагровело. Хоть Марвин и ни словом не обмолвился о его предыдущей неудаче, он знал, что на сей раз это был его последний шанс.

Он пригладил ладонями свои темные, по-военному коротко подстриженные волосы, выпил хороший глоток коньяка и холодно посмотрел на своего заместителя Колина Глейзера.

Колин Глейзер мог бы сойти за брата-близнеца молодого Алена Делона. Год назад Марвин сделал его шефом службы безопасности по работе в Европе, даже не спросив его согласия, еще раз давая тем самым понять, что все определяет он.

Барри был шефом службы безопасности Преторианцев,причем уже пять лет. Бог был для него неким реликтом до тех пор, пока на первой войне в Персидском заливе рядом с ним не взорвалась иракская граната, а он каким-то чудом выжил.

Тогда, в тихие и звездные пустынные ночи, он припомнил забытые молитвы своей юности. На солдатской койке, в палатке, хлопающей брезентом на ветру пустыни, он заключил однажды ночью среди храпящих товарищей новый союз с Богом и дал обет вечной верности и повиновения.

Послевоенная жизнь привела его в контрразведку на военно-морской базе в Сан-Диего, где он годы спустя столкнулся с Преторианцамии примкнул к ним. Марвин и Барри сразу нашли общий язык. Оба пришли к Богу на войне. Марвин – во Вьетнаме, а Барри – в Персидском заливе. Оба видели в войне необходимое испытание, чтобы обрести свой истинный путь. Для Марвина к тому же был значим опыт Барри в контрразведке, этот опыт хорошо ложился в его планы, и он сделал его шефом службы безопасности.

Барри создал команду, целиком и полностью преданную Марвину и его целям. Погоня за древностями была до сих пор их важнейшей задачей, потому что от этого зависело признание братства мирян в качестве церковного ордена.

– На этот раз провала допустить нельзя, – пробормотал Барри, падая в кресло. Они поселились с удобствами в одном из берлинских шикарных отелей. – Иначе я застряну в заднице.

– Да уж не застрянешь, – Глейзер пялился в телевизор и прибавил громкость, которую он отключил на время телефонного разговора Барри с Марвином.

«Ты только того и ждешь», – подумал Барри, налил себе еще коньяка и припомнил события последних дней.

Поначалу они несколько месяцев не могли идентифицировать Форстера в качестве загадочного музейного мецената, который делал предложения музеям Берлина, используя все время разных посыльных и разные каналы. И только полторы недели назад им это наконец удалось – когда они сумели отследить маршрут последнего посыльного от Берлина до женевского охранного предприятия.

Их выбор пал на Фредерика Берга. Этому человеку уже недолго оставалось до пенсии, он был приземистый, полноватый, с пухлым лицом и глазами проворной белки, которые постоянно смотрели виновато. Он отвечал за подбор персонала в том охранном предприятии, которое предоставляло последнего посыльного, и за пачку долларов был готов продать все, что они хотели знать.

Решающую информацию от Берга Барри получил днем в субботу в Кафедральном соборе св. Петра в женевском Старом городе.

– Наши люди сегодня с утра загружают транспорт. Он готовится к отправлению завтра вечером. В Париж. Лувр. Прибывает туда утром в понедельник. Выгружается. Ночует там. А во вторник следует дальше в Берлин. Вечером в среду отправляется назад.

Они уже несколько дней следили за виллой Форстера в Коллонж-Бельрив и наблюдали его прибытие к вечеру субботы. Старик все воскресенье продержал их на ногах. Он ездил в парк Малагну и любовался в Musée d'histoire naturelleкопией скелета Люси, прежде чем к вечеру основательно пообедать в изысканном ресторане одного шикарного отеля.

Его телохранитель Антонио Понти всегда находился при нем. Он отвез антиквара назад на виллу, и поздним вечером они выехали в направлении Франции.

Люди Барри следовали за этим транспортом, но незадолго перед тем, как начать нападение, позвонил по телефону Берг с ужасным известием:

– Он не сопровождает транспорт в Лувр.

– Я своими глазами видел его в «Ягуаре», – возразил Барри. – Вместе с его телохранителем.

– Так и есть. Понти – это отвлекающий маневр. Он охраняет дублера, очень похожего и хорошо подготовленного. Но это не Форстер.

– Почему вы так уверены?

– Я только что разговаривал с моим шефом. Он охранял отъезд транспорта с виллы и пару минут назад вернулся в контору. Он узнал дублера и заговорил об этом с Понти. Форстер уже несколько часов находится на пути в Берлин с очень важными предметами.

Звонок на несколько минут парализовал Барри, пока он не решился поверить Фредерику Бергу. Он развернулся и погнал в сторону Берлина, в то время как Колин Глейзер напал со своей группой на транспорт вскоре после пересечения французской границы. Фредерик Берг не соврал, и Барри был рад, что дал этому человеку на пару долларов больше.

От Антонио Понти, верного и преданного телохранителя антиквара, они узнали номер, марку и цвет машины – после того как Глейзер приставил ему ко лбу дуло пистолета.

Барри передал информацию берлинской резервной группе, которую тут же поднял на ноги. Мотоциклисты мчались из Берлина добрых двести пятьдесят километров по автобану к Хермсдорфскому перекрестку, где сходятся дороги А4 с запада и А9 с юга. Не имело значения, какой из этих путей выбрал Форстер, отсюда на Берлин шла уже одна дорога – А9.

Группа обнаружила машину сразу после перекрестка – у места, где велись ремонтные работы. Там экипаж сымитировал поломку на дороге и приборами ночного видения проверял проезжающие мимо машины, которые на неисправном участке вынужденно замедляли ход.

Это известие радовало Барри целых несколько минут. Ноэль Бейнбридж все хорошо подготовил, захватив два грузовика. Однако потом Барри пришлось пережить фиаско в нескольких сериях, не имея возможности вмешаться, поскольку он получал информацию на мобильник. Он находился на расстоянии в сотни километров, когда его группа была уничтожена.

* * *

Дрезден

Ночь четверга

Уэйн Снайдер проклинал чудовищные меры безопасности, принятые на фирме. Они установили такой порядок, чтобы ни один сотрудник не имел на своем системном блоке дисковода или носителя для записи вводимых данных. Чтобы записать какие-то данные, нужно было получить на это разрешение «админов», как сокращенно называли системных администраторов. И те четко отслеживали, что копировалось. В случае сомнения они даже уточняли в штаб-квартире, как поступить. У них хватало наглости контролировать даже электронную почту и информационные потоки.

Каждое подразделение предприятия позволяло себе держать в штате хотя бы одного компьютерного гения, подчиненного центру, где, в свою очередь, о каждом подозрительном случае сообщалось в службу безопасности. Однако один неприкрытый фланг у них все же оставался: бумага. Они не могли контролировать еще и то, что изо дня в день распечатывалось.

Снайдер включил принтер и стал выводить на печать всю информацию. Принтер выплевывал листы с формулами и расчетами. Снайдер трижды пополнял лоток принтера. Затем упаковал полученную стопку распечаток в сумку, которую предусмотрительно принес с собой.

Он уже хотел выключить свет в своем кабинете, как вдруг вспомнил Криса и анализ его кости. С пробой до сих пор так ничего и не произошло. Клетки были мертвы, а с ними и их ДНК. Сыворотка роста не сработала. Снайдер больше не рассчитывал на перемены. Он использовал пусковой набор с сильным питательным раствором – без успеха. Питательный раствор содержал витамины, сахар, соли, незаменимые аминокислоты, глютамин, цистеин и сыворотку. Температура в инкубаторном ящике поддерживалась на уровне 37 градусов. Тем самым он предоставил этим господам все возможности, чтобы из бесполезной костной массы возникла клеточная культура, пригодная для исследований.

Может быть, питательный раствор, несмотря на всю его крепость, все еще был слабоват. Если клеточные остатки старые и изношенные, то побуждение к делению клеток может оказаться недостаточно сильным. Если в клетках вообще остается хоть какая-то жизнь.

В последние три дня он почти совсем не вспоминал о друге юности. Слишком был занят своими собственными проблемами. Он должен был свести всю новейшую информацию в единый меморандум, в который входили бы все формулы, результаты исследований и производственные фазы в деталях. Много времени он потратил на то, чтобы встроить туда три решающих ошибки, которыми он подстраховался.

Крис с его костью был для него маленькой отдушиной, и он согласился на эксперимент ради старой дружбы, хотя ему так и не удалось вытянуть из друга юности историю этой кости. Утренний телефонный разговор с дичайшим разъяснением про кость был уже просто наглостью. Какой-то антиквар, который хотел совершить покаяние, последняя воля… Транспортировка и нападение… За какого же идиота, однако, держит его Крис!

Ну, неважно. Если у его друга есть свои тайны, то у него самого они тоже имеются.

Снайдер презрительно фыркнул: взглянуть на пробы еще раз – и покончить со всеми этими сантиментами. Лучше лишняя минута в лаборатории, чем мысль о домашних неприятностях. То, что разбито, уже не склеить. Только что он жалко врал жене, что вынужден ненадолго уехать. Опять?..

Он отставил сумку и вышел из кабинета в лабораторию. Оставить для Джесмин записку, чтобы она уничтожила культуры, когда в выходные придет кормить животных.

Такого прорыва он никак не ожидал. Он распахнул дверцу инкубаторного ящика. Там, где еще утром дно чашек Петри покрывал питательный раствор, теперь пышно взошли клеточные культуры. Дно некоторых сосудов было уже полностью покрыто ими.

– Невероятно, – пролепетал Уэйн Снайдер. – Что же это такое? Крис, может статься, ты еще получишь эти долгожданные анализы.

Он натянул одноразовые перчатки и маску и наполнил питательным раствором новые чашки Петри, перенес туда пипеткой части разросшейся клеточной ткани в качестве новой культуры.

Он вообще не задумывался о том, понадобятся ли ему когда-нибудь эти субкультуры. Он действовал машинально, по привычке – заложить субкультуры, чтобы на случай неудачных анализов запастись дальнейшим материалом для исследований.

Снайдер посмотрел на часы. Если действовать быстро, то можно успеть сделать анализы. Надо только следить, как бы нечаянно не выпасть из собственного расписания. Никакая дружба не стоит того.

Его охватили напряжение и чертовская радость, как будто он впервые в жизни определял кариотип. Выяснив число хромосом, он сможет сказать Крису, человеческая это кость или останки какого-то животного.

– Крис, если тут шестьдесят хромосом, то это кости домашней коровы. А если их сорок восемь, тогда это крыса – как я.