Текст книги "Код Вавилона"

Автор книги: Уве Шомбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Внезапно в проходе показались двое мужчин. Один был левша; выпуклый шрам под левым глазом искажал его лицо. У другого на голове была бейсболка, повернутая козырьком назад.

Тот, что в бейсболке, издал звонкий блеющий смешок. Левша собрал рожу в тысячу морщин, таких глубоких, что они казались засечками в честь каждой из его жертв. Их пистолеты с глушителями свисали, как дубинки, до колен.

Крис упал за кучу щебня. С другой стороны послышались шаги. Сзади приближался белобрысый киллер с повязкой на лбу, застреливший Рамону Зельнер.

«Взяли в клещи!» – подумал Крис. Осколки камня брызнули ему в лицо. Пули просвистели с двух сторон, попадая в кучу щебня и впереди, и позади него. Крис отполз дальше, вскочил и побежал к рабочему.

Тот, выпучив глаза, въехал тачкой в кучу щебня. Тачка перевернулась, и канистры вывалились на бетон. Рабочий пустился бежать в сторону лестницы.

Крис перебегал от одной кучи к другой. Рюкзак ерзал по его спине при каждом перемещении. Наконец он добрался до последней кучи щебня, рядом с которой валялась перевернутая тачка.

Впереди лежал ничем не защищенный путь к лестнице, по которой только что взбежал рабочий.

У него над головой свистели пули.

Спрятаться негде! Все! Конец!

* * *

Адреналиновый душ все никак не иссякал, и мысли Криса выписывали крутые виражи. Он словно со стороны видел себя ползущим, стреляющим и вновь и вновь выпрыгивающим из укрытия.

Он сменил магазин пистолета.

– Эй, Рицци! Сдавайся. Мы не собираемся тебя убивать! Нам нужен только твой рюкзак! Может, договоримся? Что скажешь?

Голос был высокий, натянутый и исходил слева. Крис приписал этот голос типу в бейсболке. Его противный смех звучал примерно так же. Он говорил почти без акцента, но паузы между словами выдавали в нем иностранца, который подыскивает правильные выражения.

Крис прополз вокруг тачки на другую сторону кучи, поднял голову и приглядывался к штабелю досок, за который нырнул блондин.

– Тебе отсюда не выйти! Позади тебя пустота, ты же знаешь! – гулко носился по залу насмешливый высокий голос.

Блондин высунулся из-за укрытия.

– Все врете, – пробормотал Крис и прыгнул вверх. При этом дважды нажав на спусковой крючок «корта».

Блондин снова спрятался за своим укрытием.

Крис упал на живот и двинулся по-пластунски от кучи щебенки в неразбериху мусорных куч. Пули ударили в то место, где он только что сидел. Он полз на локтях, как галапагосская ящерица на своих коротких лапах.

Потом лег на бок и отдышался. Куча, за которой он лежал, была высокая и хорошо скрывала его. Но если его здесь обнаружат, ему конец. Листы стиропора от пуль не защитят.

– Рицци, последний шанс. Выходи!

Голос звучал с некоторым сомнением – скорее даже неуверенно. И ближе!

«Они не знают, где я, – подумал Крис. – Но они приближаются».

Что-то покатилось по полу. Потом ругательство.

Крис пополз дальше. Перед ним оставались еще две мусорные кучи. За ними следовал узкий проход с метр шириной, а потом временный деревянный барьер, ограждающий бездну шахты с железнодорожными путями.

Он услышал металлический щелчок. Трижды. Потом трижды сухой шорох вставляемых металлических шин.

– «Новые магазины, – мелькнула мысль. – Максимальная огневая сила. Сейчас начнут!»

Он отжался на руках, прыгнул на корточки и выглянул из-за кучи. В десяти шагах от него стоял, пригнувшись, блондин, подавая левой рукой знаки. Крис снова спрятался.

Выжиданию пришел конец. Он укоротил ремни, чтобы рюкзак плотнее прижимался к спине, сунул оружие за пояс, вскочил и побежал. На бегу оглянулся. Все три киллера мчались к куче щебня, за которой валялась опрокинутая тачка. Они не заметили перемены его позиции.

Они стреляли!

Он узнал это по тому, как дергалось в их руках оружие.

Крис прыгнул.

Путь Рамоны Зельнер в смерть должен был стать его спасением.

* * *

Крис проломил временный деревянный барьер и налетел на пластиковое полотно строительных лесов. Полотно натянулось, принимая на себя тяжесть его тела. Металлические штанги заскрежетали и пошатнулись от нагрузки. Большой берцовой костью он ударился о доску настила, и режущая боль почти оглушила его.

В этот момент за кучами разверзлась геенна огненная.

Последняя пуля левши попала в одну из синих канистр с бензином.

Предельное натяжение полотна было достигнуто, и тело Криса на долю секунды зависло, как в прыжке с эластичным тросом в его максимальном натяжении, затем пластик отшвырнул его назад, и он упал вниз.

Сзади накатывалась ударная волна, гоня перед собой облако из щепок и щебенки. Киллеров разметало взрывом, словно песчинки в бурю.

Над Крисом в пластиковое полотно забарабанил град снарядов из раздробленных стройматериалов, тысячекратно продырявив его.

Он падал в глубину, задевая за штанги и металлические углы. Удары сминали его ребра, от одного удара в правую почку он чуть не потерял сознание.

Его левая рука онемела; он лихорадочно пытался за что-нибудь зацепиться правой рукой. Голова ударилась о металлический край помоста. Над ним бушевала взрывная волна, от которой содрогалось бетонное перекрытие.

Мощный толчок остановил его падение и чуть не разорвал мускулы. По бетону перекрытия над ним барабанил град раздробленных камней и деревяшек.

Он повис вниз головой над рельсами на половине высоты. Его ремень зацепился на спине за выступ лесов. Внезапное давление на его живот было нестерпимым. Поясом пережало какую-то артерию на животе, и от боли у него закипели мозги.

Перрон внизу поплыл перед глазами. Оценить высоту он не мог. Но если он сорвется, костей не собрать.

Со звериным ревом он выгнулся так, чтобы ухватиться правой рукой за перекладину, а потом подтянулся к лесам. Он болтал в воздухе ногами до тех пор, пока его правая ступня не нащупала какую-то скобу для опоры.

Давление на живот ослабло, и Крис трудился у себя за спиной довольно долго, пока не отцепил ремень от металлического крюка. Но тут же поскользнулся, снова упал и ударился о доску, которая торчала из строительных лесов двумя метрами ниже.

Он лежал, вдыхая запах цемента и боясь шевельнуться.

Внутренний голос вновь и вновь нашептывал ему, что надо бежать. Но этот внутренний голос никак не мог убедить его. Ведь он не предлагал ему ничего, кроме боли при малейшем движении.

«Сперва отдышусь, соберусь с силами. – Он смежил веки. – Только пару минут отдохну, а потом сделаю еще одну попытку».

Он провалился в беспамятство; сквозь туман видел падающие тела, искаженное лицо профессорши, потом возникло совиное лицо Брандау с круглыми стеклами очков. Появилось еще одно лицо. Серьезное и чем-то раздосадованное.

К картинкам присоединились голоса – они с агрессивным шипением отдавали приказания, хотя все казалось таким мирным.

Ему чудилось, что он парит. Боль несколько секунд была невыносимой. Он закричал, и пот прошиб его с такой силой, будто каждая пора превратилась в фонтанчик.

Сквозь пелену он видел Брандау у своего рюкзака. Брандау расстегнул застежки пластикового футляра и рылся в хлопчатобумажных платках, пока не отыскал «жучок».

Так вот в чем дело. А он и не заметил. Да и подумать бы такое не посмел про священника.

– Все взять: рюкзак, ключ от отеля, самого ублюдка тоже!

Крис понял. То был вовсе не сон.

Это происходило на самом деле.

Глава 26

Ватикан

Утро субботы

Монсеньор Тиццани неуверенно вошел в кабинет. Папа в своем кресле с высокой спинкой за огромным письменным столом совсем терялся. Тиццани остановился и устремил взгляд на узор светлых обоев за спиной у папы.

Он ждал, когда папа пригласит его приблизиться к столу. Тиццани сел напротив и ненадолго задержал взгляд на склянке с обломочком кости святого Петра. Может быть, символическое присутствие первого апостола придало ему сил, в которых так нуждался его истомленный дух.

– Монсеньор, у вас усталый вид.

– То особое задание, которое Ваше Святейшество препоручило мне, изнуряюще сказывается на нервах. – Тиццани слегка нагнул голову жестом смирения перед святым отцом.

– Мой секретарь сказал мне, что вы его очень торопили. Время не терпит? – Папа опустил глаза, читая текст, лежавший перед ним на столе.

– Я ведь должен обо всем докладывать без промедления… Генри Марвин звонил сегодня утром.

Папа задумчиво поднял голову.

– Марвин снова ходатайствует об ответе – в положительном смысле. Приближается его избрание префектом Преторианцев Священного Писания.Марвин говорит, у него есть доказательства кощунства… – Тиццани прервался. Дрожащие руки папы сложились как для молитвы. Совсем ненадолго, но этот жест не мог остаться незамеченным. И глаза его увлажнились. На какой-то момент Тиццани посетила безумная мысль. Неужто Марвин все-таки добился своего? Но как? Благодаря чему?

– Якобы он готов передать доказательства Вашему Святейшеству – чтобы Священное Писание было в безопасности. И он говорит, будто он уверен, что…

– …В порядке взаимной услуги за что? – Глаза папы озабоченно глядели на Тиццани.

– Его просьба по-прежнему – равноправие с «Опус Деи». Он ожидает срочно хотя бы неформального согласия Вашего Святейшества…

– Он просто не хочет понять, что церковь и наука нашли консенсус, который позволяет жить обеим. Он нарушает компромисс, найденный с таким трудом. И даже некоторые епископы в последнее время склонны поддержать его кампанию. Только если он все же… – Папа осекся, встал и беспокойно стал ходить взад и вперед. – Где он?

«С каких это пор папа стал бить кулаком по ладони?» – подумал Тиццани и смущенно потупил взор.

– В Фонтенбло. Вы знаете, там их европейская резиденция…

– …Оттуда он хочет развернуть кампанию по пропаганде своих идей – в ущерб Святой Матери-Церкви. О чем он говорил? Какие у него доказательства?

– Шумерские глиняные таблички. Еретические тексты, которые можно истолковать превратно. – Тиццани ошеломленно отметил, что папа не сразу отреагировал четким отказом.

– Больше ничего?

– Что имеет в виду Ваше Святейшество?

– Не говорил ли он о других доказательствах или предметах?

– Вы заставляете меня бояться. Нет, он говорил о шумерских табличках именно того содержания, копию которого он нам уже передавал.

Бенедикт остановился, потом отмахнулся и снова принялся ходить. Он вспомнил о последних днях, наполненных сомнениями. Он поставил не на ту лошадь, отклонив предложение Марвина только потому, что другой прохиндей за те же самые древности потребовал всего лишь денег. Но товар тот прохиндей так и не предоставил. Теперь было понятно почему.

Не было ли это Господним испытанием? Не был ли Марвин заложником Бога?

Папа выпрямился. Он не имел права сомневаться в путях Господа, даже если он их и не понимал.

– Монсеньор Тиццани, у меня есть другие обязанности… и хоть я этого и не одобряю, поезжайте к Марвину, взгляните на его доказательства.

– Он получит то, о чем ходатайствует? – Тиццани был еще очень далек от того, чтобы понять перемену позиции святого отца.

– Поезжайте скорее. И так, чтобы это не привлекло внимания.

– Я могу воспользоваться личным самолетом одного бизнесмена, который нам уже неоднократно помогал.

– Обратите внимание… – Папа стиснул руки, беспокойно пошел в дальний угол, потом повернулся к Тиццани и проникновенно посмотрел ему в глаза: – Обратите внимание на кости, монсеньор! Обратите внимание, нет ли среди этих древностей костей!

Папа дождался, когда монсеньор уйдет. Потом посмотрел на часы. Владыкам приходится править неотлучно, и нет у них ни отдыха, ни выходного. Он взял телефонную трубку.

Понадобилось целых полчаса, чтобы была установлена связь с его собеседником.

– Ах, дорогой президент, да, я очень хорошо помню. Ваши поздравления и бесценные пожелания к моему вступлению в должность… моя просьба, да… необычное время… и обстоятельства – я знаю. Я хотел бы посетить Сен-Бенуа-сюр-Луар. Да, верно. Вы очень хорошо ориентируетесь. Крипта базилики – мы хорошо понимаем друг друга. Верно. Мощи святого Бенедикта. Нет, не официальный визит. Совершенно неофициально, вот именно.

После разговора папа подошел к маленькому алтарю у боковой стены. Шкатулка, украшенная сусальным золотом, в целости и сохранности стояла под простым деревянным крестом.

Он открыл ее и кончиками пальцев погладил крест, лежавший внутри. То был маленький крест из простого, но древнего дерева, якобы вырезанный в Монтекассино в те времена, когда святой Бенедикт был еще жив.

Он вынул крест и положил его на алтарь. Потом поднял дно шкатулки и вынул оттуда вкладыш, обитый бархатом. В нем по-прежнему лежали маленькая глиняная табличка с вдавленными значками и несколько листков пожелтевшей бумаги.

«Я воспрепятствую этому. На то я и пастырь».

Глава 27

Дрезден

Суббота

В дверь позвонили, и Джесмин Пирссон посмотрела на часы. Самое начало второй половины дня. Ее взвинченность сразу сменилась облегчением. Она уже дважды пыталась дозвониться до Криса. Но его мобильник был отключен.

Поскольку доктор Дюфур отложил тест, желая продолжить обследование Маттиаса, она решила вернуться в Дрезден. В субботу она отработает лишнюю смену, чтобы потом – может быть, в четверг – еще раз взять несколько дней и побыть с сестрой и Маттиасом.

За обратную дорогу она уже немного отошла от забот и тревог и теперь хотела отдохнуть. Она предвкушала радость встречи с Крисом.

Она поспешила к двери и нажала кнопку, отпиравшую дверь подъезда.

Сердце ее учащенно билось. Сейчас его радостная улыбка и горящие глаза поднимут ей настроение. Она надеялась побольше узнать об Индеворе,а также, может быть, о сексуальных ритуалах таитянцев. Может, с Крисом у нее случится то, что поможет ей пережить эту тяжелую фазу. О большем она в настоящий момент и думать не хотела.

Она открыла дверь и прислушивалась к торопливым шагам, которые на каждом этаже ненадолго замедлялись. Каково же было ее удивление, когда она увидела незнакомца, который поднимался по последнему пролету лестницы. Он был среднего роста, темноволосый, приблизительно ее возраста и смотрел на нее серьезным взглядом.

– Джесмин Пирссон? Меня зовут Спэрроу, – сказал мужчина по-английски. – Я из службы безопасности Тайсэби. – Она молчала, совершенно застигнутая врасплох. – Ведь вы сотрудница концерна Тайсэбиздесь, в Дрездене, и ваш шеф – Уэйн Снайдер?

– Да… – Джесмин медленно переваривала неожиданность. – Что-то случилось с Уэйном? – она тут же перешла на английский. Будучи студенткой Института Макса Планка, она с первого дня вынуждена была говорить там по-английски.

Мужчина потоптался, поморщился и неуверенно откашлялся:

– У нас есть одна проблема в лаборатории. Поскольку вы его ассистентка, я прошу вас отправиться туда со мной.

– В чем же дело?

– К сожалению, я не могу вам сказать. Я в этом ничего не понимаю. Меня всего лишь послали за вами. Внизу ждет такси.

– И кто вас послал?

– Шеф службы безопасности, мистер Салливан. Он специально прибыл из Штатов. – Мужчина достал из кармана карточку.

Она узнала фирменное удостоверение Тайсэби,имеющее по всему миру единый вид. Фото на удостоверении принадлежало однозначно тому мужчине, который стоял перед ней. Под фотографией значилось: «Служба безопасности. Бостон».

– Тогда Уэйн, должно быть, попал в трудное положение.

– На это мне нечего сказать.

Она ненадолго задумалась. Не похоже было на то, чтобы этот мужчина что-то замышлял против нее.

– Я жду гостей.

– О, мне очень жаль. Но это в самом деле не терпит отлагательства.

Она помедлила.

– Одну минуту, – сказала она потом, закрыла дверь и пошла в гостиную. Взяла мобильник и набрала номер Криса. Опять только голосовой ящик. Но ведь он же собирался давно уже быть здесь! Почему он отключил телефон?

Спэрроу всю дорогу молчал и расплатился с таксистом долларами. Джесмин заключила из этого, что Спэрроу тоже прибыл в Дрезден совершенно неподготовленным.

– Подождите в холле. Я сейчас вернусь, – сказал он, когда они вошли в лабораторный отсек.

Спэрроу скрылся в кабинете Уэйна. Вскоре после этого в холле показался и сам Уэйн. Рядом с ним шел толстый мужчина с голым черепом, который, несмотря на грузную фигуру, направлялся к ней с необычной живостью.

Уэйн выглядел измученным и обессиленным, но, по крайней мере, был цел. Он смотрел на нее неотрывно и скривил лицо в гримасу сожаления.

– Это она? – спросил толстый еще до того, как остановился перед нею.

– Да. Джесмин Пирссон. Моя ассистентка. Она не имеет к этому никакого отношения.

* * *

Салливану не нравилась вся эта история и то, как она была спланирована.

Пока он шел на встречу с этой женщиной, он думал о том, что случилось в Праге. Тогда он эбонитовыми пулями уложил трех парнишек… А шокированный Снайдер бежал за ними прямо до места, где они затащили его в поджидавшую «Шкоду».

Воровскую парочку дал ему взаймы его старый друг Лобковиц, равно как и «Шкоду», и дом, в котором они потом допрашивали Снайдера. То был пришедший в упадок крестьянский двор в забытом богом захолустье километрах в пятидесяти севернее Праги. Лобковиц был человеком, умеющим жить, беззастенчивым и с некоторых пор богатым. С окончанием холодной войны он торговал всем, что только продавалось. А до этого торговал сведениями. Причем абсолютно все равно – кому. В принципе, он остался верен своей прежней профессии, только теперь предлагал более широкий ассортимент услуг.

Лобковица не интересовало ничто, кроме гонорара. Лишь одно условие он все-таки поставил. «Если тебе понадобится спрятать труп, то, пожалуйста, только не в доме». Лобковиц еще мыслил в старых категориях.

Доказательства были неоспоримыми. Нед Бейкер, научный консультант Зои Перселл, просмотрел все бумаги и установил факт предательства. Конечно, они могли затеять судебное разбирательство, вынести приговор и тут же привести его в исполнение. Даже эта вошь Зоя Перселл жаждала крови. Она вела себя как палач в лондонском Тауэре.

Но потом, однако, все повернулось по-другому.

Снайдер предложил сделку. Вначале на него все посмотрели ошарашенно, но этот мерзавец явно не шутил. Перселл еще вопила, что это отвлекающий маневр, но Нед Бейкер навострил уши и принялся задавать вопросы. Снайдер пел какую-то песню об одном эксперименте и об открытии.

Бейкер пошушукался с Зоей Перселл, и та вдруг растеряла всю свою уверенность. Потом Бейкер перебудил по всему миру каких-то ученых и в конце концов уединился с Зоей Перселл в углу полуразрушенной гостиной. После чего красивому плану Салливана – выбить у мерзавца кровь из почек – пришел капут.

Зоя Перселл сразу настояла на том, чтобы проверить информацию Снайдера на месте. Еще ночью они вылетели на фирменном «Гольфстриме-G550» из Праги в Дрезден…

– Салливан, когда начнем? – Перселл шла по холлу быстрыми и мелкими шажками. Шеф службы безопасности что-то недовольно буркнул.

– Кто это? – шепотом спросила Джесмин у Уэйна.

– Главная финансовая акула Тайсэби.Ты знала, что каждый месяц нам зарплату перечисляет женщина?

– Что ты сделал такого, Уэйн?

– Сейчас… – пробормотал Снайдер. – Дело в пробе из кости Криса, в анализе ДНК.

– Итак, начинаем! – Зоя Перселл окатила Джесмин холодным взглядом: – Это ассистентка?

– Да, – сказал Салливан. – Я бы ее расспросил кое о чем.

– Не сейчас. Кто-то же должен ассистировать мерзавцу. Итак, начнем.

– Ты мне понадобишься! – шепнул Снайдер Джесмин.

– Для чего?

– Не бойся. Всего лишь анализировать пробы.

Никто и не думал отвечать на ту гору вопросов, которые занимали Джесмин. Она вошла в лабораторию вслед за остальными и услышала изумленные возгласы. Уэйн позвал ее, и она протиснулась вперед.

Увидев, что стало с пробами, она застыла как вкопанная. Ничего подобного ей еще не приходилось видеть.

– Не может быть! – вырвалось у нее.

Снайдер дрожал от возбуждения. Взрыв роста клеточных культур был еще поразительнее, чем ночью в четверг.

Из некоторых чашек Петри взошедшие культуры вывалились на дно инкубаторного ящика и теперь ползли по смотровому окошку вверх. Казалось, культуры продолжали делиться и вне чашек без всякого питательного раствора, просто так.

– Вообще-то это невозможно, – пролепетал Нед Бейкер. – Сколько, вы считаете, делений тут прошло?

– Сотни! Тысячи! – бормотал Снайдер, сам не в силах отвести завороженный взгляд от чашек Петри.

– Кто-нибудь может дать мне пояснения? – потребовала Зоя Перселл.

– Способность клеток к делению ограничена, – Снайдер растерянно засмеялся. – У всех живых существ. Даже при идеальных условиях это правило действует. Число делений кажется предопределенным. Каждая клетка носит в себе часы клеточного деления, которые ограничивают их число. И эти часы невозможно перехитрить. Эмбриональные фибробласты человека, например, то есть клетки соединительной ткани, делятся в культуре от сорока до шестидесяти раз. Потом конец. Бесповоротный. Норма клеточных делений мыши достигает максимум двадцати восьми.

– Это и есть ваша сенсация? – нетерпеливо спросила Зоя Перселл.

– Это сенсация… – тихо начал Снайдер.

– …Но не та, которую вы хотели нам показать, не так ли? – настойчиво переспросил Нед Бейкер.

Джесмин все еще непонимающе смотрела на культуры. Сила деления у клеток убывает с возрастом. Чем старше донор, тем меньше число делений. Клетки очень старого человека способны максимум на двадцать пять делений.

Но эти клетки взяты из кости, которой, по словам Криса, тысячи лет.

«Какова, однако, жизненная сила», – думала Джесмин.

* * *

– Хорошо. Клеточная линия, которая делится неограниченно. Сенсация? Это действительно сенсация? – Зоя Перселл обвела всех присутствующих провоцирующим взглядом. – Если я правильно припоминаю… Нед, вы же всегда говорили, что бывают клетки, которые делятся неограниченно.

– Раковые клетки, – ответил Нед Бейкер. – У раковых клеток ограничение деления прекращается. В культурах раковые клетки делятся неограниченно…

– Ну вот.

– В человеческом организме это происходит лишь до тех пор, пока организм живой. Как только человек умирает, раковые клетки тоже погибают, и их деление окончательно останавливается.

– Может, это раковые клетки? – Зоя Перселл посмотрела на Снайдера. – Вы хотели обвести нас вокруг пальца? Вы что, действительно думали, что мы этого не просечем?

– Это не раковые клетки, – Снайдер энергично помотал головой. Голос у него осип, и в нем послышались гневные нотки.

– Откуда они взяты?

– Из одной старой кости.

– Если я сейчас же не получу более подробных разъяснений, мы будем разговаривать по-другому!

– Джесмин, помоги мне, – Снайдер вышел из оцепенения.

– Что будем делать?

– Анализ. Я хочу вам кое-что показать. Для начала приостановим деление клеток.

Снайдер выбрал одну клеточную культуру, а Джесмин надела халат и перчатки. Она добавила туда колцихин, яд безвременника осеннего. Тем самым клеточное деление было приостановлено на два-три часа, и они могли исследовать хромосомы, все глубже продвигаясь от одного уровня к другому.

– Долго это продлится? – Нетерпение было написано на лице Зои Перселл.

– Это сложный процесс, – сказал Снайдер, стараясь выдерживать нейтральный тон.

Джесмин тем временем поместила культуру в центрифугу.

– Объясните мне, что происходит. Раз уж все равно больше нечем заняться.

– Сложность начинается уже с определения рода клеток и рода ДНК. В испытаниях предпочитают работать с клетками бактерий, поскольку с ними легче обращаться: малые размеры, размножение и короткое время генерации; но также и по причине простоты клеточной организации. Эукариоты, то есть клетки человека, животных и растений с их клеточным ядром, митохондриями, клеточной плазмой и рибосомами, структурированы намного сложнее.

Зоя Перселл посмотрела на Бейкера, и тот подтверждающе кивнул.

– Ядро клетки ДНК человека можно представить в виде нити длиной около двух метров, которая содержит всю релевантную информацию об устройстве человека. Нити ДНК и информация, в свою очередь, распределены по хромосомам. Число их – различное. Каждое живое существо можно идентифицировать по числу его хромосом.

Нед Бейкер посмотрел на свою начальницу. До сих пор она всегда отказывалась вникать во все эти научные детали. Он взял Снайдера за локоть и сам продолжил пояснения:

– Хромосомы состоят из множества спиралей волокон, которые, в свою очередь, содержат протеины. Так называемые гистоны. Вокруг этих гистонов жгутик ДНК обвивается ровно два с половиной раза. Под микроскопом эти гистоны похожи на жемчужинки, нанизанные на нитку. Гистоны и нити ДНК – это нуклеосома, основная единица хромосомы.

– Эта высокоорганизованная структура вообще только и делает возможным размещение длинного жгута ДНК в таком маленьком ядре клетки, – Снайдер восхищенно рассмеялся. – Гены – это не что иное, как информационные единицы на жгутике ДНК, как слова в предложении. Эти информационные единицы существуют в форме пар оснований. Каждый ген имеет свою определенную позицию на жгуте ДНК, индивидуальную структуру и функцию. Это как код.

– Я поняла, дальше! – Зоя Перселл окинула обоих мужчин пренебрежительным взглядом.

– Ген, опять же, состоит из кодированных участков, так называемых экзонов. Отрезки, которые не содержат информации, называют интронами. Интересно вот что: большинство пар оснований у человека содержат и некодированные участки. – Нед Бейкер с сомнением посмотрел на Зою Перселл. Действительно ли она понимает все это?

– Гены на различных отрезках жгута отделены друг от друга пустыми участками и регуляторными последовательностями ДНК, которые указывают генам их задачи. Это что касается темы сложных структур, – угрюмо закончил Снайдер.

– Это я тоже поняла, – сказала Зоя Перселл после некоторого раздумья. – Долго это продлится?

Джесмин после центрифугирования отделила на дне пробирки клеточный осадок от питательного раствора и поместила в раствор хлористого калия, в котором клеточная культура должна была инкубировать минут двадцать.

– После успешного клеточного деления самое продолжительное уже позади, – холодно сказала Джесмин подчеркнуто покровительственным тоном. Эта женщина с каждой секундой становилась ей все неприятнее. Язык жестов выдавал ее высокомерие, нетерпение и барство. – Хромосомы можно анализировать только в стадии клеточного деления.

– Тогда я хочу знать это прямо сейчас, – Зоя Перселл мстительно оглядела Джесмин.

– Она имеет в виду, что митоз у нас уже позади, – вмешался Нед Бейкер, заметив нарастающее напряжение между женщинами. – Вначале клетки растут, потом происходит удвоение ДНК, затем они стабилизируются, и только после этого начинается митоз. При этом клетка делится, и из удвоившейся перед этим информации в клетке получается новая, идентичная вторая клетка.

– Понятно, – буркнула Зоя Перселл, все еще не сводя мрачного взгляда с Джесмин. – И что происходит в митозе?

– В митозе волокно веретена осуществляет клеточное деление. Это волокно состоит из тысяч нитей протеина и с гениальной точностью обеспечивает передачу информации клетки хромосомам вновь созданной дочерней клетки. Только когда это происходит, хромосомы выстраиваются в так называемой экваториальной плоскости и могут различаться по размерам и форме под световым микроскопом. Вот как это сложно, – закончил Снайдер.

Джесмин заново центрифугировала до тех пор, пока клеточный осадок не достиг следующей ступени. Этот клеточный осадок она смешала с фиксирующим раствором из метилового спирта и ледяной уксусной кислоты в соотношении три к одному и снова центрифугировала это, чтобы теперь, наконец, капнуть клеточный осадок пипеткой на предметное стекло.

– Теперь я, – сказал Снайдер.

Он немного подогрел препарат и окрасил его в красильной кювете флюоресцирующим веществом.

– Процесс многоцветной идентификации хромосом базируется на том факте, что определенные белки могут в качестве зондов разрезать ДНК и помечать ее цветом, – Нед Бейкер пояснял своей начальнице действия Снайдера. – При этом индивидуальные различия отдельных хромосом в последовательности ДНК и позволяют себя идентифицировать.

Нед Бейкер смолк, когда Снайдер подвинул предметное стекло под микроскоп.

Вначале Снайдер исследовал препарированные метафазы при стократном увеличении микроскопа и отфильтровывал те, по которым уже при таком увеличении было видно, что они не годятся для дальнейшего анализа из-за ошибок препарирования.

Его опыт подсказывал ему, что надо исследовать около десятка клеток, чтобы получить уверенный результат. Но при комплексной постановке вопросов и при исследованиях особых участков отдельных хромосом ему случалось израсходовать в анализе и больше сотни метафаз, чтобы достигнуть цели.

Снайдер работал с эпифлуоресцентным микроскопом и фиксировал результаты подключенной камерой, которая переводила картинки на экран.

– Как их различить? – Зоя Перселл разглядывала сгорбленную спину Снайдера.

– Хромосомы человека по некоторым признакам можно различить под микроскопом в фазе деления. Каждая хромосома в этой фазе обладает индивидуальной структурой. Смотрите, – Бейкер указал на экран. – Во-первых, хромосомы отличаются по размеру. Например, Y-хромосома на удивление маленькая.

– Я так и знала! – Зоя Перселл злобно захихикала: – Мужчины. Меньшая половая хромосома, меньшие мозги, меньший интеллект…

Нед Бейкер ткнул в другое место на экране:

– Видите, у хромосом к тому же одно короткое и одно длинное плечо. Эти плечи соединяются центромерой, которая пережимает хромосому в определенном месте, словно корсет талию женщины. Центромера – место, к которому при клеточном делении прикрепляется микротрубочка веретена деления хромосомы. Поскольку центромера пережимает хромосомы в разных местах, это еще один признак различия.

Снайдер уже рассматривал выбранные клетки при 1250-кратном увеличении. Хромосомы создавали под микроскопом палочковидную структуру и уже были хорошо различимы.

Он поднял увеличение до 3000.

– Хорошо, очень хорошо, – урчал Бейкер, когда ленточные узоры на отдельной хромосоме благодаря окрашиванию становились различимы и на экране.

Хромосомы под микроскопом все еще представляли собой беспорядочное нагромождение. Бейкер не держал в памяти ленточные узоры отдельных хромосом, но уже по малому размеру узнал хромосомную пару 22 с ее утолщенным придатком на коротком плече и хромосомы 1 и 2 – по их размерам.

– Первый барьер взят. Человек, однозначно человек! – сказал Снайдер, с нетерпением выжидая. – Не сто тринадцать хромосом. Не ящер какой-нибудь с гигантскими костями.

– Ну, давайте же поскорее! Иначе мы пустим здесь корни!

Бейкер догадался раньше, чем увидел. Что-то было не так с клеточным ядром, зафиксированным на предметном стекле и лопнувшим. Он обыскивал картинку.

Обнаружив отклонение, он откинулся на стуле.

– Это в точности так же, как в тот вечер? – спросил он.

– В точности, – пробормотал Снайдер.

– Не проанализировать ли нам на компьютере кариотип набора хромосом? Для полной уверенности?