Текст книги "Элла"

Автор книги: Ури Геллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Глава 13

Пока он не поднял взор, его вполне можно было принять за инопланетянина. Он стоял на Нельсон-роуд, изучая дом номер 66 сквозь тонированный щиток своего мотоциклетного шлема. Его тело, упакованное в кожу от тяжелых ботинок до перчаток, могло бы запросто оказаться продуктом внеземных технологий, выполненным в форме гуманоида – эдакого Человека в Черном, посланного, чтобы взять обет молчания с Эллы и ее семьи.

Но он не был пришельцем. Он был корреспондентом по паранормальным явлениям.

Затянутая в перчатку рука потянулась к визору, и под ним обнаружились льдисто-голубые глаза. Они не выражали ничего – ни тени замешательства, усталости или неуверенности. Таковы были глаза Питера Гунтарсона.

Гунтарсон внимательно разглядывал дом Уоллисов, В застегнутом на молнию кармане мотоциклетной куртки лежала копия факса, посланного Монти Беллом из «Геральд». Статейка с первого же слова вызывала усмешку, но одно из ее утверждений уже доказало свою истинность: во внешности дома Эллы не было решительно ничего, что отличало бы его от соседних.

Между входной калиткой и дверью было всего четыре ступеньки. Вдоль террасы тянулась кирпичная стена по пояс высотой, обеспечивая каждому коттеджу крошечный палисадник. Как и у большинства других домов, у номера 66 в палисаднике рос какой-то куст. Его явно аккуратно подстригали, так, чтобы в единственное обращенное на улицу окно первого этажа попадало как можно больше света. Многие жители, и Уоллисы в том числе, заменили обычные рамы на современные, алюминиевые.

Черепичная крыша террасы нависала над входной дверью, напоминая коротенькую юбочку, или тулью шляпы.

Наверху тоже одно окно – главной спальни. Во всех домах окна занавешены тюлем. У дома 66 общая каминная труба с домом 68. Оконные рамы выкрашены в оранжевый цвет – единственные оранжевые рамы на улице. Больше смотреть было не на что.

Гунтарсон бросил взгляд вдоль улицы, туда, где его фотограф отстегивал кофр с камерой от своей «Ямахи-850». Оба они, зажав подмышками сверкающие черные шлемы, направились к калитке дома 66 и позвонили в звонок.

Когда Элла оторвала взгляд от телевизора, газетчики уже протискивались в дверь. Ей показалось, что они заполнили собой всю комнату. Их головы, торчащие из наглухо застегнутых кожаных воротов, непропорционально маленькие, наводили на мысль о рыцарях в полном вооружении, только почему-то без шлемов. Толстые черные кожаные валики делали их и без того широкие плечи еще массивнее. Грудь защищали «ребра» из черных набивных прослоек, которые резко сходили на нет на поясе. Кожа, туго обтягивающая бедра, матово поблескивала. Ниже бугрились наколенники, а здоровенные ботинки на двухдюймовой подошве по всей высоте икр были застегнуты пряжками.

Показавшиеся из-под краг «Дайнезе»[19]19
  «Дайнезе» (Dainese) – итальянская фирма-производитель мотоциклетной и другой спортивной одежды класса «премиум».


[Закрыть] кисти их рук показались неестественно белыми.

– Эти люди проделали долгий путь из Лондона только ради того, чтобы встретиться с тобой, Элла, – проговорила Джульетта.

Один из них, тот, у которого были зачесанные назад светлые волосы, и сияющие голубые глаза, протянул руку.

– Нас прислала «Дейли Пост».

Так значит, они пришли не для того, чтобы защитить ее. Право, смешно, но несколько секунд она действительно думала: а вдруг это отец нанял этих людей в кожаных доспехах телохранителями, которые спасут ее от журналистов.

Вместо этого они сами оказались журналистами.

Она отвернулась, и уставилась на экран.

– Они так долго ехали, чтобы кое о чем тебя расспросить, – настойчиво повторила Джульетта, протянув руку, чтобы выключить телевизор.

– Я не хочу разговаривать.

– Твой папа хочет, чтобы ты была умницей, и ответила на их вопросы.

Элла продолжала смотреть на погасший экран.

– Прошу прощения, с нашей девочкой иногда бывает довольно трудно. Это моя вина – если бы я воспитывала ее построже, она могла бы вести себя лучше…

Блондин не обратил на Джульетту никакого внимания. Отодвинувшись на пару шагов от стула, на котором сидела Элла, и присев на корточки, он расстегнул на груди молнию скрипучей кожаной куртки, будто хотел раскрыть ей свое сердце.

На коже его экипировки был вытиснен логотип «Дайнезе», похожий на лисенка. Элле нравились лисята.

– Привет, я Питер, – на его улыбающемся лице играл румянец «кровь с молоком», который так часто бывает у людей с очень белой кожей. Он без тени смущения глядел ей прямо в глаза. – Это – Джоуи. Он делает фото. Я пишу тексты. У твоего папы договор с нашей газетой. Он получит деньги – много денег, а наша газета в обмен получит возможность напечатать пару статей. О тебе. О твоей семье. Он тебе об этом говорил?

– Он не разговаривает о деньгах.

– Ладно. Ну, тогда я о них буду говорить.

– Нет никакой необходимости забивать голову такой девочке, как Элла, деловыми вопросами, – встряла Джульетта.

Питер Гунтарсон бегло ей улыбнулся, но ничего не ответил.

– У тебя уже брала интервью местная газета, так? Они вам ни пенни не заплатили, зато опубликовали всю эту историю с «одержимостью» и «экзорцизмом», и еще кучу подробностей вашей частной жизни. И я готов биться об заклад, что они и словом не обмолвились о том, что ваша история будет напечатана на первой странице, с огромными заголовками, фотографиями и всем прочим. Я прав?

– Они со мной вообще ни о чем таком не говорили, – призналась Элла. – Им в основном папа был нужен.

Между прочим, статья Монти Белла Гунтарсону очень понравилась. Он отлично поработал с родителями Эллы и дядей Робертом, пригвоздив их собственными же словами, выставив их персонажами жутковатыми, слегка чокнутыми – и жестокими по отношению к растерянной маленькой девочке.

Но это был не тот сюжет, который нужен Гунтарсону. Он смотрел на дело совсем по-другому.

– Послушай, для тебя это было нелегко, – начал он. Она по-прежнему прямо смотрела ему в лицо. Он не отвел взгляд. Это был отличный способ послать мысленный раппорт. И уж всяко не Питеру Гунтарсону отводить глаза перед четырнадцатилетней девчонкой! – Я хочу, чтобы наше сотрудничество было приятным. Чтобы мы понимали друг – друга с самого начала. Я здесь, чтобы помочь – Гунтарсон бросил взгляд на Джульетту. – Вы не могли бы сделать нам по чашке чаю? И я бы стащил с себя эти шкуры – что-то жарковато стало.

Элла отвела взгляд, и уставилась в пол, пока Гунтарсон расстегивал свои «доспехи», и ослаблял пряжки на ботинках. Он небрежно перебросил снятую куртку через спинку стула, и расправил темно-синюю рубашку. Когда она решилась поднять глаза, он натягивал на ноги черные кроссовки «Найк».

На Джоуи, который тоже стянул с себя мотоциклетную амуницию и теперь возился со своим кофром, она едва глянула.

– Отлично, теперь давай познакомимся. Меня зовут Питер Гунтарсон. Мне двадцать шесть лет. Мой отец – исландец, но родился я на самом деле в Канаде. Отец привез меня в Англию, когда мне было четырнадцать, и больше я его не видел. У меня двойное гражданство. Я журналист-фрилансер, это означает, что я работаю на любого, кто готов достаточно платить. В основном это – «Пост», им нравится мой стиль. Я расследую необъясненные явления. Призраки, НЛО, парапсихология – я много об этом знаю, и мыслю достаточно широко. Кроме того, я еще и умею хорошо об этом писать – потому-то газета и пользуется моими услугами. Я зарабатываю этим на жизнь, уже довольно давно, год и три месяца, с тех пор, как закончил университет.

– Да, котелок у него здорово варит, – вставил Джоуи.

Гунтарсон ухитрился одновременно и улыбнуться, и одарить Джоуи мрачным взглядом.

– На самом деле я учился в Оксфорде, и получил докторскую степень по психологии и парапсихологии, но пусть это тебя не беспокоит.

Но Эллу, похоже, это обеспокоило – и сильно. Она отпрянула от него, как будто он мог решить, если бы оказался слишком близко, что разговаривать с ней – только попусту время терять.

– Ну вот, о себе я рассказал. А как насчет тебя?

Несколько секунд молчания, и она набралась храбрости, чтобы пожать плечами.

– Ладно. Я понимаю. Не так-то это легко. Куча странного народу, и все задают вопросы… Забудем о вопросах. Я тебе покажу один фокус. Меня ему мама научила, – он запнулся, потом повторил: «Да, моя мама. Это не со всеми получается, но с тобой сработает. Ты как раз тот тип. Загадай слово. Любое. Первое, что в голову придет. Так, а теперь я хочу, чтобы ты представила, как стоишь на песчаном пляже, у самой воды. Ты слышишь, как шумят волны. Ты видишь корабль, прямо на горизонте. Между тобой и кораблем – только синяя вода. И ты хочешь, чтобы на корабле услышали твое слово. Тогда ты представляешь себе, как ты его выкрикиваешь, как можно громче, изо всех сил. Но не на самом деле. Только в воображении. Загадала слово?

Элла кивнула. Глаза ее были закрыты.

– Хорошо. Крикни его этому кораблю.

Глаза Гунтарсона вспыхнули, и он вскочил с места.

– Ты его вслух произнесла! – но по выражению ее лица он понял, что это не так. – Джоуи, ты слышал, чтобы она что-то сказала?

– Да она молчит с тех пор, как мы вошли, – буркнул фотограф.

– Ух ты! Я ни разу не слышал, чтобы это получалось у кого-нибудь так же ясно! Ты правда не говорила вслух? – он изумленно покачал головой. – Это было слово «помогите!» Так? «Помогите!» Ты это крикнула своему кораблю? – он умолк, глядя на Эллу. – Потрясающее дежа-вю! Я тебе потом как-нибудь расскажу, что я имел в виду. О'кей, теперь моя очередь. Я загадываю слово, ты должна его услышать. Готова?

Гунтарсон закрыл глаза и расслабил плечи. Джоуи наблюдал за ними. Он прежде не видел, чтобы журналист это делал. Челюсти Гунтарсона сжались, а голова дернулась вперед, но внешне ничто не показывало, какое слово он задумал.

– «Друзья», – произнесла Элла.

– Точно, точно! – Гунтарсон взволнованно потряс сжатыми кулаками. – Ты ясно меня слышала?

Элла опять кивнула. Короткая пауза. «Нет, право», – подумал Гунтарсон, – этого должно было хватить, чтобы лед тронулся».

– Вы думаете, что мы сможем быть друзьями? – прошептала Элла.

– Обязательно! Не хотел бы я быть в плохих отношениях с человеком, который так ясно читает мои мысли!

Она улыбнулась. У нее была хорошая улыбка, а зубы мелкие и белые. Гунтарсон улыбнулся в ответ. Его зубы оказались шире и еще белее.

– Давайте еще раз попробуем, – сказала она.

Через несколько секунд она уже успела загадать слова «дельфин», «Туту» и «Рэмбо».

Он ловил их на лету. Вслух Элла говорила еле слышным шепотом, а мысленно – довольно громко. Гунтарсон старался скрыть свои бурные эмоции. Сила ее телепатической отзывчивости разбудила в нем беспокойные воспоминания. Однажды, только однажды довелось ему встретиться с такой яркой восприимчивостью, и это воспоминание растревожило ужас, половину его жизни лежавший под спудом.

Он загнал внутрь поднявшуюся было волну страха, и заметил:

– Это довольно трудные слова. Обычно люди загадывают что попроще – кошка, собака, цветок… Кстати, при чем тут Рэмбо?

– Это кот моей подружки.

– А пароходный гудок?

– Туту? Это попугайчик тетушки Сильвии.

– Ага. А у тебя есть домашнее животное?

Он продолжал задавать вопросы наподобие этого, расспрашивая о том, чем она интересуется, как зовут ее друзей, где она побывала на каникулах – ничего существенного. Ничего, что годилось бы для репортажа. Он просто хотел, чтобы Элла начала говорить с ним естественно и доверительно.

Его обычная техника для подобных разговоров была проста. Она слегка льстила людям. Он просто слушал, позволяя тому, у кого брал интервью, полчаса, а то и больше, разглагольствовать на его любимую тему – обычно о самом человеке или его семье. Обычно возможность высказаться перед внимательным слушателем, который не пытается вас прервать, действует опьяняюще, это что-то вроде гипноза. Люди раскрывались, опуская свои защитные барьеры, а через некоторое время можно было несколькими вопросами перевести разговор на желаемую тему.

Но Элла не стремилась к разговору. Ей ни разу не удалось сказать больше нескольких слов подряд, самое большее – одного предложения, прежде чем она вновь умолкала. Ей явно было приятно, что кто-то уделяет ей внимание, – Гунтарсон предположил, что большую часть времени этого никто не делает. Но болтушкой она не была.

Он не мог беспрерывно задавать ей вопросы. Самый верный способ превратить собеседника в захлопнувшуюся раковину – это бомбардировать его вопросами, пусть и непоследовательными.

Джульетта подала чай.

– Надеюсь, вам не слишком скучно разговаривать с нашей Эллой. Она не больно-то много может о себе рассказать.

Элла сжала зубы, и сердито уставилась на собственные ладони. «Вот оно, – подумал Гунтарсон. – Поддразнить ее немножко. Она хочет, чтобы мы были друзьями – так пусть себя покажет».

– Думаю, – начал он, – дела обстоят намного лучше с тех пор, как твой дядя Роберт изгнал этих демонов.

– О да, – ответила за нее мать. – Гораздо лучше!

– Никаких больше странных происшествий, – поднажал он. Элла по-прежнему разглядывала ладони. Гунтарсон представил себе корабль на горизонте, и мысленно выкрикнул: «Разбей вдребезги!»

Что-то врезалось в плинтус с грохотом, как от пистолетного выстрела. Джульетта взвизгнула.

– Черт побери! – воскликнул Джоуи. – Ха-ха-ха! Нет, вы это видели?! Это была какая-то безделушка – кошка или еще что. – Он метнулся вперед и ухватил предмет, разбившийся на три части. – Поглядите-ка! – он протянул свою добычу Джульетте.

– Что это? Я этого никогда раньше не видела. Элла, это твое?

Элла покачала головой, даже не посмотрев.

– Это же кошка моей матери, – вдруг сказал Джоуи, разглядывая обломки, лежавшие в его пухлых короткопалых руках. – Она тратит на них чертову уйму денег. Ха-ха-ха! Она их собирает, – он сунул их под нос Гунтарсону. – Клянусь, это мамина кошка. Я ее купил ей на день рождения, еще когда был мальчишкой. Глазам не верю! Она просто взяла, и появилась в воздухе. Ты видел это?!

– Только слышал.

– Жаль, у меня камера не работала. Эта штука в воздух – вжик! – вон туда, – он ткнул пальцем куда-то за голову Джульетты, на уровне футов пяти от пола, – и зависла, а я себе думаю: «Что за черт? А потом она упала вниз, – он показал на высоту около десяти дюймов от ковра, – и со всей дури – шварк о стену!»

– Так она что, не по прямой упала?

– У меня пока глюков нет, Пит! Не-ет, я же вот, в руках держу то, что от нее осталось. Ты случайно не знакома с моей матушкой, Элла? Ха-ха-ха! – Джоуи явно без шуток жизнь была не мила. – Мамуля будет в ярости. Если б я только мог заставить ее в это поверить!.. Она обожает своих кошек. Ты, конечно, не виновата. Ох, хотелось бы мне это щелкнуть и в рамку! Слушай, а ты не можешь еще разок это проделать, а? Ха-ха-ха! – он, согнувшись, полез в кофр за сменным объективом для камеры.

Джульетта и уголком рта не улыбнулась. Гунтарсон наклонился вперед, уперев локти в колени и наблюдая за восторженным Джоуи. Элла продолжала молчать. Волны платиновых волос, загораживая ее лицо, не сумели скрыть выражения тихого торжества.

– Когда полтергейст чем-нибудь кидается, – заметил Гунтарсон, – предметы обычно возникают из ниоткуда, как эта фигурка, и не летят по прямой линии. Они зависают, огибают углы, как будто их несет невидимка, – он увидел, как Джульетта передернула плечами. – Вы когда-нибудь слышали о полтергейсте, миссис Уоллис?

– Даже видела. Во Франции, в детстве.

– В вашей семье?

– Нет.

Элла мысленно закричала: «Врунья! Радио! Голоса!»

И Гунтарсон услышал. Он не вполне понял ее, но слышал достаточно ясно, и улыбнулся Элле. Она смутилась и вспыхнула.

– Часто полтергейст связан с молодыми людьми или подростками. Они являются источниками энергии. И Элла – такой источник энергии, это очевидно. Но всё же не думаю, что можно назвать данный случай полтергейстом.

Джоуи держал камеру на весу, поводя ею из стороны в сторону, готовый снимать при первой возможности. Он установил широкоформатный объектив.

– Все полтергейста одинаковы. Никакого чувства юмора, только разрушения, и мелкие пакости. Вещи разбиваются или летают по воздуху. Полтергейст не любит предметов, связанных с религией, и докучает родителям.

– Еще бы, – отозвалась Джульетта. – Не могу сказать, что верю тому, что вы говорите, но с Эллой происходило в точности всё то же самое.

– Нет! Полтергейст невозможно контролировать, – сказал Гунтарсон, обращаясь к Элле. – А мне кажется, что ты можешь это контролировать, если захочешь.

Элла затрясла головой.

– А я думаю, можешь, – настаивал он. – У меня очень сильное ощущение, что ты можешь контролировать гораздо больше, чем сама представляешь. Ты можешь мысленно проговорить слово так же ясно, как я говорю вслух. Это – показатель того, насколько силен твой разум.

Джульетта двинулась к дочери, будто хотела встать между нею и пронырливым репортером.

– Не думаю, что у Эллы есть какой-то там контроль над этим. Демоны, полтергейст, энергия – не желаю ничего в этом понимать. Вы не знаете Эллу, вы же не видели ее, когда она была ещё крошкой.

– А что, тогда уже что-то случалось? Даже когда она была маленькой?

– Н-не знаю… Нет. Конечно, нет!

– Тогда какая разница, видел ли я ее крошкой?

– Я ее мать. Я могу вам рассказать о ней. Она не может это контролировать. Это не то, что бы вы назвали… это не нарочно!

– А я этого и не говорю, – Гунтарсон пристально глядел на Эллу. – Но ты могла бы овладеть контролем, если бы всерьез захотела. Если бы тебе правильно помогли.

– Единственная помощь, которая ей нужна, – это помочь ей снова стать нормальной девочкой!

– Это было бы напрасной тратой сил.

Элла не отрываясь смотрела в широко расставленные голубые глаза Гунтарсона.

Она всегда хотела быть нормальной девочкой. Нормальной, приятной для окружающих девочкой. Она молилась об этом, задолго до того, как осознала, что в ней вообще есть нечто сверхъестественное.

Но её молитвы ни к чему не привели.

А теперь пришел этот человек, который с ней разговаривает, и смотрит ей в глаза, и не пытается ни напугать ее, ни пригрозить ей. И говорит, что это будет бессмысленно, если она попытается стать нормальной!

Тетушка Сильвия сказала бы, что он похож на прекрасного греческого бога. Элла не очень хорошо понимала, что это означает, но ей казалось, что он похож на спасателя с одного из постеров, которые висели на стенах спален ее подружек. Постеров сериала «Спасатели».[20]20
  Сериал «Спасатели» («Вауwatch»), пр-ва США – один из самых известных в мире приключенческих сериалов. В России известен как «Спасатели Малибу».


[Закрыть]

Она не понимала, чего добивается ее спасатель – или спаситель, – но что бы это ни было – она тоже этого хочет!

Элла глубоко вдохнула. От Гунтарсона пахло кожей и смешанным с этим запахом ароматом лосьона, отдающего лимоном.

– Большинство людей, – продолжал говорить он, – обладают слабым разумом – или волей. Они представляют образ или слово – но одновременно в их голове теснятся десятки других мыслей. Обычно это такие мысли, которые стараются подавить, то, о чем не хотят думать. Поэтому они не могут передавать свои мысли ясно, не могут их транслировать. Боятся подумать что-нибудь не то. Чтобы сконцентрироваться на одной-единственной мысли и отключить остальные, требуется сильный разум. Но ты – ты можешь это делать, Элла. Твой разум очень силен.

– Ее отец всегда говорит, – фыркнула Джульетта, – что на голову она как раз и слаба.

– Я могу это контролировать, – тихонько призналась Элла. – Иногда.

Гунтарсон довольно долго ждал, давая ей возможность найти слова. Потом решил подтолкнуть ее:

– Как?

– Не шум: шум не могу. И когда вещи падают и разбиваются, тоже не могу. Это не нарочно.

– Никто и не говорит, что ты специально проказничаешь.

– Я могу вроде как ощутить чувства других людей.

– Да. Я понимаю.

Ох, как же много он хотел бы от нее услышать! А приходилось каждое слово как клещами вытягивать.

– А еще я могу парить. Когда хочу.

– Левитировать?

Она непонимающе уставилась на него.

– Ну, как полет? Когда всё тело отрывается от земли?

– Ага.

– Элла! – воскликнула Джульетта. Зрелище собственной дочери, зависшей над стулом во время изгнания бесов, потрясло ее больше всего остального, и она искренне желала никогда более не видеть ничего подобного. – Не будь смешной! Что скажет твой папа, если узнает, что ты наговорила глупостей этим людям? А они нам, между прочим, деньги платят!

– Но это правда!

– Мне так жаль, мистер Гунтарсон, – взмолилась Джульетта. – Она живет в мире собственных фантазий!

– А ты можешь мне показать, как ты это делаешь, Элла?

Элла ощущала гнев матери, как сухой жар, бьющий от электрокамина. Джоуи бочком подобрался поближе, нянча в ладони сегментную линзу объектива. В линзе ей чудилось что-то злобное: толстое насекомое с единственным сверкающим глазом. Лучше б она промолчала!

– Не могу.

– Конечно, не можешь! Глупая девчонка! Гунтарсон невозмутимо поглядел на мать.

– Миссис Уоллис, как вы только что заметили, моя газета платит вам деньги – и большие деньги. Не думаю, что ваше отношение помогает делу. Не будете ли вы столь любезны выйти в другую комнату?

Элла задрожала от страха за него. Как это он осмелился так разговаривать с Джульеттой? Ведь об этом может узнать Кен.

– Я должна оставаться с вами. Так приказал муж.

– Тогда я вынужден настаивать, чтобы вы отошли в дальнюю часть комнаты – и, пожалуйста, перестаньте сами отвечать на вопросы, которые я задаю Элле!

И Джульетта действительно отошла! Элла глядела на своего нового союзника с изумленным обожанием. Откуда в нем столько храбрости? Он, должно быть, очень уверен в себе. Может быть потому, что у него такая важная работа. И он невероятно, блестяще умен! Наверно, еще и кучу денег зарабатывает.

И он думает, что это было бы напрасной потерей, если бы Элла стала нормальной, если бы она не могла контролировать все эти странности. Разочаровать его – о, это было бы ужасно! Если она его разочарует, то и жить незачем.

– А когда ты летаешь?

– Когда я у себя в комнате.

– Когда остаешься одна? Отлично, закрой глаза. Представь, что вокруг – твоя комната. Ты там, вокруг никого нет. Темно. Так, когда будешь готова, начинай левитировать.

Голос Гунтарсона звучал низко и твердо, он был настойчив, этот гипнотический голос. Он наблюдал, как дыхание Эллы замедлилось, а тело обмякло. Но ступни ее по-прежнему стояли на полу, а ладони лежали на подлокотниках кресла.

Вдруг ее веки распахнулись. Она пристально взглянула на него, и он почувствовал, как запульсировали мышцы спины и плеч, будто он гири таскал. Порыв холодного воздуха ледяными иголками уколол кожу. Глаза Эллы закатились, голова запрокинулась, зубы оскалились. Пронзительная нота зазвенела в гортани.

Он часто задышал, мысленно повелевая ей подняться в воздух.

Ее ладони оторвались от подлокотников. Вся ее энергия собиралась в теле, на то, чтобы физически оттолкнуться, ее не осталось. Ступни тоже перестали касаться пола. Она как бы плыла над сиденьем – внешне это не было заметно, но выемка на сиденье исчезла.

Внезапно накренившись набок, Элла всплыла над креслом. Бедро ее ударилось о спинку, и она закружилась в воздухе. Колени были подтянуты к груди, а локти растопырены, будто что-то поддерживало ее под руки. Когда она медленно повернулась к ним лицом, Гунтарсон вытянул руку, коснулся ее ноги и мягко сжал ее. Тело Эллы слегка нырнуло в его пальцах, как будто воздушный шарик. Никакого сопротивления его касанию. Она была невесома.

Камера Джоуи защелкала, делая снимок за снимком, пока Элла постепенно разворачивалась лицом к объективу. Ее губы искривились, а кожа обтянула нос и скулы, как полупрозрачная маска. Жилки на обоих висках неистово бились. Она продолжала вращаться вокруг воображаемой оси, которая походила через ее макушку, живот и дальше, в ступни. Высота этой оси оставалась неизменной, располагаясь примерно в четырех футах от пола.

Пока Джоуи проворно доставал отснятую пленку из своего «Никона» и ставил на ее место новую, Элла поплыла вниз. В двух или трех дюймах от ковра, скорчившись, как будто собиралась встать на четвереньки, она внезапно придвинулась к Гунтарсону. Это было не столько похоже на поток воздуха, отнесший ее в сторону, сколько на то, как если бы у него в руках была невидимая нить, привязанная к ней, и он за нее потянул. Она опустилась, прислонившись головой к его ногам, и крепко закрыла глаза.

Позже Джоуи звонил Гунтарсону на мобильный из проявочной в редакции «Пост»:

– Пит! Пит! Я только что проявил пленки. Ты и представить себе не можешь, что там!

– Что?

Гунтарсон прямо из дома Эллы отправился в свою квартиру на Бейсуотер. Он хотел взяться за статью, но возбуждение было так велико, что он едва ли мог усидеть за столом. Время от времени он наклонялся над клавиатурой, набирая отдельные слова и фразы, которые казались ему важными. Эти обрывки заполняли пространство монитора: «Холод… угнетенность… ее интеллект, почти все ее самосознание, транслированные в физическое усилие… веря в то, чего она не понимает…» Его сердце все еще неслось вскачь, и руки подрагивали от его ударов.

Он сам это видел – и это было невероятно. Это было в полном смысле слова невероятно!

Музыкальный центр наполнял комнату запредельными звуками гитары и ударных – «If God Will Send His Angels»[21]21
  «Если Бог пошлет своих ангелов».


[Закрыть] группы «U2». Гунтарсон нажал на пульте «стоп».

– Ты не поверишь, что произошло! – повторял Джоуи.

– Ни одной фотографии, – немедленно предположил Гунтарсон. – Пустая пленка.

– Нет, они вышли просто отлично. Но она – она есть не на всех! Я поймал, как она поднимается с кресла, потом выждал несколько секунд, потом опять начал щелкать, когда она стала поворачиваться ко мне лицом. Сечешь? Так вот, на двух кадрах ее просто нет. На одном она есть, на следующем – нет, а на следующем – опять есть! Потом снова исчезает. Абсолютно тот же угол, и в комнате все на месте. Но нашей маленькой мисс на двух фотках нет. Даже тени – и той нет!

Гунтарсон снова включил музыку. Он стоял у окна своего кабинета, на третьем этаже над Бейсуотер-роуд, закрыв глаза. Образ тела Эллы, невесомого, парящего, проплыл перед его мысленным взором. Оно не мерцало. Он смотрел на нее, ни на секунду не отрываясь, все время, пока она левитировала, и не видел того, что увидела камера Джоуи, – она все время была там, перед ним. Чему же он должен верить?

Он не мог просто махнуть рукой на то, что поймала камера. Девочка парила, этому не было никакого рационального физического объяснения. Если пленка показывает, что Элла исчезает, значит, это должно быть частью ее феномена. На неощутимо короткие мгновения в процессе левитации Элла могла становиться невидимой. Неощутимо – но не для камеры.

Гунтарсон попытался представить себе, где она могла быть, когда исчезала…