Текст книги "Элла"

Автор книги: Ури Геллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

Глава 32

Элла проснулась в собственной постели. Она уже так давно не лежала в ней! И не помнила, чтобы заснула здесь.

Она вообще не помнила, как заснула.

Из-за задернутых занавесок просачивался свет. Она была полностью одета. Эти два факта натолкнули ее на мысль, что она, наверное, умерла. Должно быть, тогда себя чувствуешь точно так же – оказываешься в знакомом месте, и не можешь сказать, почему. И времени неизвестно сколько… И этот свет, такой призывный, ждущий, чтобы ему порадовались…

Свет Эллу не пугал. Она даже была ему рада. Она соскочила с кровати, и отдернула занавески в стороны.

В забетонированном соседском дворике – единственном месте, которое было видно из ее окна, – четверо или пятеро мужчин в клетчатых куртках с капюшонами навели на нее объективы, как корабельные пушки. Она оперлась ладонями на подоконник, влажный от осевшего пара.

Она слышала, как в комнате под ней что-то кричит Питер.

С лестничной площадки она могла бы разобрать слова. Эллу обрадовало, что он здесь. Мир за стенами дома все еще казался ей нереальным, подернутым дымкой, и она никак не могла вспомнить, когда же в последний раз видела Питера. Как и того, когда они расстались. Она прислушалась.

– Это все из-за того, за чем вы охотитесь. Деньги, деньги, деньги, деньги!.. Чем больше вы будете их жаждать, тем меньше будете получать. Вы вообразили, что получили дармовой билет на обед. Но Элла – это билет на что-то гораздо большее!

– Вот только не надо, – услышала она насмешливый ответ Хосе Дола, – только не надо рассказывать мне, что вы уж такой святоша! Все уже знают, какую именно прибыль вы извлекаете из славы и богатства. Они прочли об этом в «Стар».

– Да вы настоящая пиявка! Вы не просто жаждете денег, вы не просто мечтаете отобрать у Эллы все до последнего пенни – вы еще и хотите иметь на это моральное право! Что ж, доктор Жадность, давайте назовем вещи своими именами. Мой образ жизни не меняется только из-за встречи с Эллой. Я не женат. Кто, по-вашему, будет хуже выглядеть в глазах взрослого читателя «Дейли Стар»? Я, пользующийся своей холостяцкой свободой по своему разумению? Или грязный мелкий шантажист, который шпионит за мной, исподтишка собирает фото и загоняет их желтой прессе ради жирного куска?

– Могу вас заверить, что за эту отвратительную историю не заплачено ни пенни!

– В таком случае, вы ухитрились предать даже собственный стиль работы! Отдать что-то даром – надо же!

– Вы все время забываете, что я не зарабатываю на этой истории. Только инвестирую – и свое время, и свой опыт…

– И не видать вам дивидендов как своих ушей! Здесь задействован высший разум, о котором вы и понятия не имеете. Справедливый разум. Чем больше вы будете жаждать выжать деньги из Эллы, тем больше будет утекать из вашего собственного кармана.

– О, приберегите свои вуду-штучки для девиц, которых затаскиваете в постель!

– Подумайте сами: сколько денег вы уже потратили? Во что это вам обошлось? Чем больше будете стараться, тем большим будет урон.

– И кто же именно вершит суд?

– Кто?! Я могу вам сказать, кто вы такой! Вы – шантажист, старомодный лицемерный кровососущий вымогатель. Сотню лет назад вы бы воровали людские тайны, и торговали своим молчанием. Теперь вы продаете наворованное газетам. Так или иначе – все равно это шантаж! Если мы действительно рождаемся не один раз, то именно таким вы всегда и были – шантажистом. Погрязшим в грехе торговцем грязным бельем.

– Так же, как вы – торговец чушью собачьей!

Элла тихонько пробралась вниз по лестнице. Она стояла у порога в столовую, где бушевала ссора, где когда-то дядя Роберт пытался подвергнуть ее экзорцизму. Джульетта была в кухне, дальше по коридору, – сидела, прижав к глазам кулаки.

Занавески в кухне были плотно задернуты – защита от вездесущих камер.

– Мам, ты как, нормально?

– Отлично, все хорошо…

– А почему мы дома?

– Потому что мы здесь живем! Налей сюда воды, – она протянула Элле пустой стакан, от которого пахло спиртным. Элла тщательно его прополоскала.

– Питер и тот человек спорят…

– Слышу.

– Почему у Фрэнка в комнате темно?

– Что?

– Фрэнк у себя в комнате, и там совсем темно.

– Когда я ушла, он смотрел телевизор. И вовсе там не темно – я раздвинула занавески.

Элла кивнула. Ей не очень-то хотелось возражать Джульетте. Но это было как-то странно – во всех остальных комнатах в доме она чувствовала дневной свет. Только не у Фрэнка – комната Фрэнка по-прежнему казалась ей темной.

– Мам…

– Да… Что?

Она не нашлась что сказать. Пришлось взять мать за руку, поднять из-за стола, и отвести в комнату Фрэнка.

Занавески действительно были раздвинуты, и телевизор работал. Фрэнк не спал, он лежал на кровати. Элла села рядом и обняла его.

– Тетя Сильвия вернулась? – спросил он.

– А на что тебе Сильвия? – вопросом на вопрос ответила ему мать.

– Она сказала, что сделает так, чтобы у меня голова не болела.

Головные боли, слабость и бледность Фрэнка больше не вызывали у окружающих сочувствия к нему. Все эти симптомы списали на обычную реакцию мальчишки, сестра которого вдруг оказалась важной персоной, а родители не могут теперь находиться с ним рядом каждый день.

И никому не приходило в голову, что он может умереть от такого пренебрежения…

Элла обнимала его. Ее волосы лезли ему в рот, и он пытался увернуться, но, с другой стороны, ему тоже не хотелось ее отпускать. Когда он вновь заговорил, его голос звучал озадаченно, как у всех семилетних ребятишек, которые не знают, как правильно задать интересующий их вопрос:

– Мам? Мама, почему я ничего не вижу?

Она ухватила его за подбородок, и заставила приподнять голову. Его глаза невидяще уставились мимо нее. Она прищелкнула пальцами у него перед носом. Рука Фрэнка стала беспомощно ловить в воздухе ее руку…

Джульетта обхватила сына и потащила его к двери.

В машине Дола держал ее за руку. Джульетта всхлипывала, бессильными судорожными всхлипами женщины, у которой на глазах рушится вся ее жизнь. Ее впихнули на заднее сиденье «Бентли» с шалью на голове и плечах, а следом за ней – сына. Элла хотела поехать с ними, но Дола не подпустил ее даже к входной двери. Он едва ли не локтями затолкал ее обратно.

Шофер вырулил с Нельсон-роуд, переваливая через бровки тротуара позади неохотно освободивших им путь машин прессы, окна которых ощетинились объективами камер. Хвост автомобилей сопровождал их через реку и по центру города, на всем пути, отмеченном указателями «к детской больнице Бристоля».

Доктор Дола бормотал:

– Вы должны быть храброй. Сильной. Ради Фрэнка! – и глядел в окно, произнося эти слова – смотреть на Джульетту он не мог.

Не мог он и отделаться от мыслей о Гунтарсоне. – Меня поражает, – заметил он, – что девочку, которая с такой легкостью проникает в чужие мысли, оказалось так легко одурачить!

Фрэнк сидел очень прямо и неподвижно. У ипподрома, возле светофора, когда нога шофера вдавила тормоз, с Фрэнком опять случился припадок. Его тело выгнулось над сиденьем и забилось из стороны в сторону, ударяя его головой об окно. Сначала Джульетта подумала, что он пытается так избавиться от головной боли, и ласково попросила:

– Не надо так делать, Фрэнк!

Но тут его ноги задергались, пиная передние сиденья, и когда ей удалось повернуть его лицом к себе, оказалось, что нижнюю челюсть у него заклинило. Он прикусил себе кончик языка, и по подбородку стекала кровь. Глаза закатились. Дыхание вырывалось из его груди с хрипом, как будто кто-то ударами выбивал из него воздух.

Джульетта с ногами сидела на заднем сиденье, что есть мочи встряхивая его и вопя: «Прекрати! Прекрати сейчас же!» А потом повернулась к пластиковой перегородке, отделявшей шофера от салона, и замолотила по ней кулаками с криком: «Вперед! Скорее! Помогите мне!»

Хосе Дола понятия не имел, что надо делать в таких случаях. Он не больше контролировал Джульетту, чем сам себя. Все, что он ощущал, уворачиваясь от ее рук и видя красные потеки на лице ослепшего ребенка – это отвращение.

Элла пробралась вниз, чтобы посидеть вместе с Питером. Он в клочки изорвал свою «Дейли Стар», и теперь ее лохмотья свисали с обода мусорной корзины. Газетчики то и дело давили кнопку звонка, грохотали почтовым ящиком, и стучали в окна. Бегство Дола с Джульеттой и ее сыном взбудоражило их. А где же Элла? Она что, опять дематериализовалась? Кто-нибудь знает, где ее теперь искать? Или ее бросили одну в доме?

Как те, кому приходится жить по соседству с аэропортом или литейным цехом, Элла научилась не слышать этого шума.

Гунтарсон взглянул на нее. Его лицо после ссоры с Дола все еще горело.

– Что там такое с твоим братом? – грубо спросил он. Потом, пытаясь сгладить грубость, чуть более сочувственно добавил: «Я уверен, с ним все будет в порядке».

И Элла была ему благодарна. Если уж Питер думает, что с Фрэнком все будет хорошо, то ей не стоит так волноваться. Питер такой же умный, как и любой из докторов. Но она понимала, что думает он не о Фрэнке, иначе бы он посылал ей ментальные импульсы сочувствия и утешения. Что ж, неважно! Фрэнк – ее брат, ей за него и беспокоиться.

А Питер переживает из-за этого человека. Это все из-за какой-то газеты, она знает, но смотреть не собирается. Ей все равно, что там печатают газеты. Она почувствовала ядовитый гнев, излучаемый Питером, и экранировалась от него. Она не хочет ничего знать о том, что Питер сердится. Все взрослые иногда сердятся, она это понимает, – только ей совершенно не хочется сейчас об этом думать. И еще ей не хочется, чтобы Питер когда-нибудь сердился на нее. Это было бы хуже всего!

Она все так же сидела у стола, следя глазами за тем, как он расхаживает по комнате. Ей было легче, когда он рядом. Когда он вышел в кухню, она молча последовала за ним. Когда он, резко развернувшись, ушел наверх, осталась его ждать.

Все занавески были задернуты, чтобы избежать назойливого внимания журналистов. Пока она сидела, молча глядя на их складки, одна из занавесок слегка приподнялась, как будто окно кухни приоткрылось и через щель подуло сквозняком.

Лучик света, тоненький, как волосок, проник в щелку и упал на лицо Эллы. Пыль, танцующая в воздухе, делала его почти матовым, с серебристым ореолом. Всего несколько секунд свет касался ее лба, плотный, словно лазерный луч. А потом занавеска снова опустилась, перерезав его.

Спустя два часа молчаливого и напрасного ожидания звонка из больницы Элла сказала:

– Я хочу поехать на телевидение.

Гунтарсон уставился на нее.

– Я не думал об этом, – удивленно заметил он.

– Яне думала о том, о чем ты думаешь.

– Но я ожидал, что… – На самом деле Гунтарсон надеялся, что ей в голову придет совершенно другая идея. Он уже некоторое время концентрировался на ней в ожидании, что она ее уловит. Нет, он не старался ее передать, просто сосредоточенно думал: «Вот же она, только подхвати!..»

Гунтарсон как-то не привык к тому, чтобы Элла высказывала оригинальные мысли!

– Зачем ты хочешь попасть на телевидение?

– Ради Фрэнка.

– Мы не знаем, что с Фрэнком.

– У него в голове… штука. За глазами. Я думаю, это она перекрывает ему свет.

– Что за штука? Что-то вроде кости?

Она не знала. Не могла объяснить. Просто хотела, чтобы он понял.

– Рак?

– Я хочу поехать на телевидение!

– Но зачем, какой смысл? Они и так держат тебя за что-то вроде фрик-шоу. Если ты будешь настаивать, это только укрепит их неправильную точку зрения.

– Это нужно Фрэнку.

– Слушай, то, о чем я думал – гораздо лучше. Люди должны научиться уважать нас. Их надо проучить, и немедленно. И самый лучший способ…

– Если ты не можешь это для меня устроить, то сможет мистер Дола.

– Ты… что?! – Гунтарсон вытаращил глаза. В голосе Эллы явно чувствовался вызов.

– Он может отвезти меня на телевидение, за это ему и платят.

– Ты чертовски осмелела!

– Тогда сделай это сам!

– Хорошо! Хорошо. Значит, ты этого хочешь… Ты для меня много сделала… Мы – одна команда… Ладно, я сделаю это – ради тебя. Сегодня воскресенье. На каких-нибудь каналах есть ток-шоу, не может не быть… Кого бы они ни пригласили, могут и отменить… Элла Уоллис хочет приехать на телевидение – значит, Элла Уоллис приедет на телевидение!

Глава 33

Элла с гордостью несла свой черный мотоциклетный «Араи Рапид – 3» стоимостью целых двести фунтов. Это был еще один подарок от Питера, и с уложенными внутрь шлема серебристыми волосами она выглядела как девочка из космоса. Она шла следом за Гунтарсоном через входные двери к бюро пропусков студий Би-Би-Си на Уайтледис-роуд. Снаружи, в темном внешнем дворе, как зарницы, сверкали вспышки камер.

У двух женщин за стойкой просто пятки чесались броситься к ней, пожать ей руки, сказать, какой у нее выдающийся дар, предостеречь, чтобы слава не вскружила ей голову, получить драгоценный автограф… Но они сдерживались. Охранник приветствовал ее, подмигнув ей и улыбнувшись, но ничего не сказал. Техники, работники столовой телецентра и репортеры скучились в дверях, глядя на нее во все глаза, но тоже держались поодаль. Они не решались нарушить строгий приказ ничего не предпринимать, даже не шептаться!

Одной Хэтти Мэйсфилд позволено было подойти к ним. Элла должна была знать Хэтти в лицо. Ей Хэтти могла даже показаться старой знакомой. Все, что можно было сделать, чтобы как можно меньше нервировать Эллу, было сделано.

Даже Карл, продюсер, который сам раздавал все инструкции, держатся на расстоянии.

Хэтти, лучезарно улыбаясь, пересекла холл. В ушах у нее раскачивались золотые кольца размером с блюдечко, а на веках сияли золотые тени. Ослепительная улыбка обнаруживала золотую коронку на зубе. На пальцах сияли гроздья широких золотых колец, и ярко-алая блузка тоже отливала золотом.

Ее темно-карие глаза и шоколадная кожа так и засияли навстречу Элле. И Элла улыбнулась в ответ.

– Тебе придется набраться терпения, общаясь со мной, – шепнула Хэтти, обняв Эллу за плечи и легонько потрепав по щеке.

– Я так нервничаю – это что-то! Я, знаешь ли, не привыкла брать интервью у таких особенных людей, как ты!

После этого Элла готова была рассказать Хэтти все что угодно.

Хэтти Мэйсфилд была одним из любимых тележурналистов Би-Би-Си. Ее любили и коллеги, и зрители. Когда Гунтарсон позвонил с известием о том, что его протеже хочет появиться на телевидении, дежурный немедленно соединил его прямо с Хэтти. Никто другой не был достоин этого задания.

– Ты приехала на мотоцикле? А это твой водитель? Привет, Питер!

– Я сто раз видела вас по телеку, – заявила Элла.

– Слушай, а правда, я в жизни толще? Ведь на экране моих ляжек обычно не видно!

Элла хихикнула.

Питер, расстегивая верхние пряжки на куртке, искоса глянул на нее. Он что-то не припоминал, чтобы Элла когда-нибудь хихикала.

– Пойдем-ка сюда, тут целый лабиринт из коридоров, и один из них ведет в гримерную, – Элла с готовностью последовала за ней, сжимая в руках желтый конверт, помеченный штампом «отделение клинической радиологии». Внутри него хрустнул снимок. Она была полна энергии. Эти съемки – ее решение. Она хотела действительно это сделать, и это было видно.

– Мы собираемся кое-что записать. Таким образом, можно будет сколько угодно говорить «м-м-м» и «э-э», а еще налепить кучу ошибок, и это совершенно неважно. Никто наших ляпов не увидит.

Элла снова хихикнула. Питер не рассмеялся.

– Я хотел, чтобы это было в прямой трансляции!

– Я понимаю, но было бы очень трудно убедить всю вещательную сеть. Съемки вживую – слишком непредсказуемая вещь. Даже будь Элла президентом Америки, а я – премьер-министром, они не выкроили бы для нас местечка. Лучшее, на что можно надеяться – это двадцать минут около полуночи. А что, если нам потребуется двадцать минут только на то, чтобы расслабиться? Только мы разговоримся, и – щелк, время вышло, всем спокойной ночи, и до новых встреч!

– Я не хочу, чтобы это было вживую, – заявила Элла.

– Как?! Но ты же настаивала…

– Элла права, – усмехнулась Хэтти. – Умница девочка!

– Ну, и когда же она будет в эфире? После дождичка в четверг?

– Завтра. Возможно, в семь вечера. Полчаса, если понадобится – больше. Не беспокойтесь! Тетушка Биб[42]42
  Так в Британии шутливо называют Би-Би-Си.


[Закрыть] постелила для вас свою лучшую красную ковровую дорожку. Доверьтесь мне – я знаю! Мы все понимаем, – добавила она, – В смысле, мы польщены! Тем, что вы выбрали Би-Би-Си. Будем смотреть фактам в лицо: Опра Уинфри[43]43
  Известная американская актриса и ведущая ток-шоу «Шоу Опры Уинфри». Журнал «Форбс» назвал её самой влиятельной знаменитостью, девятой по влиятельности женщиной в 2005 году и первой по влиятельности женщиной в 2007 году.


[Закрыть] ради этого персонального интервью вылетела бы сюда, даже не задумавшись. Я рада, что вы выбрали нас, а не Опру!

Гунтарсон сел, вытянув ноги, в углу вымощенной белой плиткой гримерной, и наблюдал за Эллой, лицо которой постепенно покрывалось слоем пудры. Как нервничает эта девочка-гример! – подумалось ему. Едва кисть удерживает от страха и волнения!

Связь между ними со вчерашнего дня ослабла. Когда ее тело исчезло из оксфордской лаборатории, она не порвала с ним, но сильно натянула поводок. Какая-то часть ее хотела убежать от него. А ведь с каждым днем для Гунтарсона становилось все более важно, чтобы Элла оставалась под его влиянием. Только его. И полностью – его!

А теперь, вот она разболталась с этой ведущей!

Она должна бы с ума сходить от горя из-за слепоты брата! А вместо этого кажется, что у нее только сил прибавилось.

И Гунтарсон наблюдал. Он не позволит ей просто так смыться от него! Он не позволит, чтобы между ними возникла пропасть – пусть даже толщиной с лист бумаги!

Хэтти сказала:

– Мои кошки ужасно удивились, когда я вдруг решила куда-то отправиться посреди ночи. Как, в воскресенье?! Они рассчитывали, что весь воскресный вечер их будут холить, лелеять и совать им в рот кусочки курятины. На самом же деле, как я припоминаю, они весь день были в каком-то странном настроении. Может, они что-то чувствовали? Ведь все кошки – экстрасенсы, правда?

– А как их зовут?

– Хельмут и Хельга. Тебе не кажется, что это звучит глупо?

– Не знаю…

Гунтарсон поглядел на лицо Хэтти и ухмыльнулся. «А ты думала, что это будет легко», – подумал он. Думала, что сразу найдешь с ней общий язык? Теперь тебе ясно, зачем я нужен Элле?»

Элла все еще обдумывала заданный ей вопрос.

– Если бы я была кошкой, это было бы круто – иметь такое имя!

Глаза Гунтарсона будто льдом подернулись. Он неотрывно глядел на Эллу.

– А у тебя есть какое-нибудь животное?

– Нет. Мой папа мне бы не позволил. Хотя у одной соседки через дорогу есть кот. Я его иногда кормлю.

– Думаю, – подал голос Гунтарсон, – мы теперь могли бы купить тебе кого-нибудь.

– Правда? Нет, честно?! – секунду казалось, что она вот-вот сорвется с места, и бросится к нему. Потом она вспомнила о конверте с черным рентгеновским снимком, лежавшем у нее на коленях. Завести собственного кота по сравнению с этим так мало значило!..

Снимок был из больницы. Это была идея Эллы – достать его. Ради этого Гунтарсон перепробовал все: угрозы, лесть, ложь – с каждым, кто подходил к телефону детской больницы Бристоля в этот хлопотливый воскресный день. Под конец Гунтарсон отступил, и дал попытаться Элле, и ее мягкий умоляющий голос, обращенный к врачу, подействовал немедленно.

Этот врач смотрел Фрэнка. С той же мягкостью, с которой говорила с ним Элла, он попытался рассказать ей, что с ним.

Гунтарсон послал за снимком такси. Они не выходили из дома 66 по Нельсон-роуд почти до семи вечера…

Это Хэтти предложила пропустить Гунтарсона на съемочную площадку.

– Ему не понадобится отвечать на вопросы. Но ты будешь чувствовать себя лучше, если рядом будет друг, правда?

– Ага! – согласилась Элла, изо всех сил кивая. – Питер – мой друг!

Элла села в середине дивана, а Гунтарсон – в дальнем углу. Хэтти – на вращающемся стуле на колесиках с высокой спинкой, лицом к ним. Площадка, где Хэтти брала интервью, была оформлена в офисном стиле – письменный стол, вешалка-стойка, и настенный ежедневник, приколотый к стене у нее за спиной. Всю эту атрибутику убрали, чтобы сделать обстановку менее формальной, и теперь диван и стул выглядели странно сиротливо, как будто их привезли с распродажи подержанной мебели.

Элла пристроила желтый конверт сбоку от себя. Она сказала Хэтти, что у нее есть кое-что, что она хочет показать зрителям. Это была единственная причина, по которой она оказалась здесь. Но Хэтти объяснила, что они не сразу будут об этом говорить. Они постепенно подведут к этому разговор. Прежде всего, они будут беседовать о самой Элле.

Хэтти хотелось узнать, на что похожа левитация. Она превратила вопрос в шутку, ведь никто не мог бы представить себе летающей такую большую девочку, как она сама, правда? В любом случае, ее бы потянули вниз сережки! Так как же Элла себя чувствовала, когда это начало с ней происходить?

Никакого формального начала у интервью не было. Ни представлений, ни пустой болтовни, которая так ошарашила Эллу на «Нетворк Юэроп». На камерах помаргивали красные огоньки, но они держались на почтительном расстоянии. С ней рядом сидел Питер, раскинув по спинке дивана руки, скрестив ноги, откинув назад голову… Она чувствовала себя достаточно безопасно, чтобы вести беседу.

– Я не могу сказать, как это обычно начинается, – объяснила она. – Обычно я вроде как сплю в это время.

– Это случается с тобой во сне? А ты не боишься, что можешь вылететь в окно, и проснуться где-нибудь в облаках?

– Нет! – она рассмеялась. Все относились к ее левитации как к какому-нибудь проявлению святости, к тому, о чем подобает говорить с почтением. Ну, Элла-то знала, что они потешаются у нее за спиной. Всегда потешались. Но еще никто не шутил с ней так прямо.

– А тебе нравится парить?

– Ну, не то чтобы это было плохо или как-то так… Это просто как будто целый мир – по-настоящему тяжелый, а я – нет. Меня не тянет вниз. Иногда я думаю: «Хочу попасть вон туда!» – и просто вроде как плыву… Тогда вокруг меня как будто ветерок или морское течение. Большую часть времени я просто не знаю, что происходит. Питер может меня загипнотизировать, или я засыпаю, и мне начинает сниться сон. Думаю, если б я не просыпалась иногда, я бы вообще никогда об этом не узнала.

– Это твои сны тебя будят?

– Только один. Иногда мне кажется, что я его видела как раз перед тем, как проснуться. Это всегда похоже, будто я вспоминаю что-то, что на самом деле происходило. Наверно, я тогда была совсем маленькая… Я раньше никогда об этом не задумывалась. И никому не рассказывала, даже Питеру.

Он уже сидел, наклонившись вперед. Спросил:

– Почему?

– Просто забывала. Это непохоже на какую-нибудь историю или что… Просто огни. Я вижу три круглых огонька. Они вращаются, а потом начинают вращаться вокруг друг друга, и очень быстро. А потом они сливаются в один огонек, очень яркий – и я просыпаюсь. Но они ненастоящие.

– Что ты имеешь в виду?

– От них в комнате очень светло. Типа как, знаете, когда пожар, и все становится такое волнистое от горячего воздуха. Выглядит все точно так. Но этот свет – только в моей комнате. Даже если дверь открыта, он не светит наружу. Так что его никто не видит… Но однажды он был настоящий. Думаю, там и вправду были эти огни, я их видела, когда мне было, наверно, года два. Или три… В смысле, я была очень маленькая.

Питер водрузил ладонь на ее руку, и сказал ей:

– Это – мощь! Это – разум. Та сущность, что действительно дает тебе твою силу. Ты можешь ее видеть!

Элла явно смутилась. Ее рука под теплой тяжестью его ладони не двинулась, зато носки туфель заерзали по полу.

– Питер про это все знает. Я – нет, – пробормотала она. – Типа, он может мне объяснить, почему это случается со мной, а не с ним. Он может объяснить, и все становится просто и понятно. Я так не умею. Я понимаю, что он говорит, – правда, понимаю! Но потом у меня не получается удержать в голове все эти идеи.

– Всю жизнь, – провозгласил Гунтарсон, – люди говорили Элле, что она ничего не понимает. Поэтому когда ей по-настоящему хочется что-то уразуметь, или с чем-то справиться, она пугается, что у нее не получится. Это вопрос уверенности. На самом деле она – одна из самых умных людей, каких я когда-либо встречал. Честное слово! Правда, Элла, – он сжал ее руку и выпустил ее. Она стала пунцовой. – Вот здесь, – он погладил ее по голове, – скрывается фантастически собранный и сосредоточенный разум!

– А как ты думаешь, почему эти силы пришли к тебе, а не к Питеру? – спросила Хэтти. Она сделала почти незаметное движение сияющей кольцами рукой, чтобы отстранить Гунтарсона, и дать Элле больше пространства.

– Я думаю… Питер говорит, это как будто я – машина, а он – мотор. Выглядит так, будто я двигаюсь сама по себе, но на самом деле, я бы без него с места не стронулась.

– Элла – это послание, – снова влез Гунтарсон, – живое послание. И миру самому решать, услышит ли он его. Мы пока не знаем в точности, что это за послание, поэтому нам надо хорошенько прислушиваться, чтобы понять. Я полагаю, что мы обязаны как можно скорее разобраться в нем. Ее феномен уже вызывает последствия по всему миру, и любому совершенно очевидно, что ее послание имеет глобальное значение.

Гунтарсон теперь говорил очень быстро, буквально выплевывая слова в камеру.

– Все это подтверждено библейским кодом[44]44
  Книга М. Дрознина, основанная на методе математика Э. Рипса, «Библейский код. Тайнопись будущего», содержит результаты компьютерной расшифровки текста Библии. По версии автора, в библейском тексте закодированы все крупнейшие события мировой истории. Книга имела шумный успех и вызвала не менее шумные споры и жесткую критику. Это не первая попытка такого рода, она в определенном смысле продолжает традиции иудаизма; несколько десятилетий своей жизни поиску библейского кода посвятил, например, Исаак Ньютон.


[Закрыть] – совершенно потрясающе! Подвергнув оригинальный древнееврейский текст первых пяти книг Библии компьютерной расшифровке, среди букв можно обнаружить математические паттерны. Возникают пророчества, касающиеся всего, начиная с Александра Великого и до Третьего рейха, включая даже войну в Заливе. Даже, – его голос трагически упал, – угрозу Армагеддона.

Хэтти попыталась было его утихомирить, но Элла смотрела на Гунтарсона как зачарованная, и насильственно прервать его сейчас – значило бы создать враждебную атмосферу. Если даже он и не заткнется, редакторский нож заставит его умолкнуть попозже.

– Расшифрованная книга Исхода, – продолжал он, – содержит слово «Диана». Это невероятно, но доказательство неопровержимо, и оно связано со словами «автомобильная авария» и «гибель». Трагедия принцессы Уэльской была предсказана на заре истории! Даже год был назван – 5757, что по иудейскому календарю соответствует 1997 от рождества Христова. Итак, – несся дальше Гунтарсон, – слово «Элла» является ключевым. Книга Бытия, которая, как принято считать, была буква за буквой продиктована Моисею самим Господом, обнаруживает фразы «над миром сим» и «наше возрождение», «молитва» и «надежда», «ангельская» и «международная». Другими словами, вся миссия Эллы была предначертана тысячи лет назад в самой священной книге этого мира. И приближение нового тысячелетия, разумеется, играет здесь особую роль. На самом деле, библейский код ясно говорит о наступлении Судного Дня в очень близком будущем, и я твердо убежден, что Элла могла быть избрана или послана как раз для его предотвращения. Для предотвращения конца света. Я искренне верю в то, что Элла может спасти наш мир. На самом деле… а знаете ли вы, что ее имя означает на иврите? Богиня! Элла – богиня. Разделите это слово на две части, Эл-ла: «эл» обозначает «бог», а «ла» обозначает «ей». То есть, ее имя означает «Бог ей». «Бог дан этой девочке». По-арабски почти идентичное слово «Лилла» – означает «для Бога» или «Богу». А теперь скажите, вы думаете, ее родители об этом знали, выбирая ей такое имя? Что-то я в этом сомневаюсь! О, конечно, вы имеете полное право так на меня смотреть! Что вы об этом знаете?! Стремилась ли вся ваша жизнь, как моя, к этому мгновению? – теперь в его голосе слышалось пренебрежение. – Я знаю, что никто не придаст моим словам ни малейшего значения. Я решился об этом не думать. Лучше просто говорить правду. Но вы не в состоянии скрыть скептицизм и цинизм, отражающиеся на вашем лице, и поэтому для Эллы настало время стать кое-чем более значительным, чем забавный морской котик, исполняющий трюки на потеху СМИ!

– Элла! – позвала Хэтти. – Скажи мне сама, своими собственными словами, – что ты об этом думаешь?

– Ага… Я думаю, Питер прав. Я не хочу, чтобы про меня все время писали в газетах, будто я какая-то чокнутая. Мне это не нравится.

– А как насчет твоих мистических сил, экстрасенсорики и прочего? Откуда они?

– Это как Питер говорит… – Элла все больше и больше мрачнела. Камеры подобрались поближе. Ей нравилась Хэтти, но не нравился этот разговор. Он бессмысленно вертелся вокруг нее. – Я ничего этого не могу объяснить, как следует. Но теперь я знаю, что это по-настоящему важно. Раньше не знала. Но теперь у меня такое сильное чувство, типа, где-то у меня внутри…

– Сейчас, совершенно внезапно, ты оказалась в самом центре, на виду у всех. Стала знаменитой. Как ты с этим справляешься?

– Нормально…

– Тебе это нравится?

Элла покачала головой.

– Я хочу сказать про Фрэнка, – прошептала она Гунтарсону.

– На твою семью свалились такие переживания. Тебя расстраивает вся эта газетная шумиха вокруг твоих папы и мамы? – Хэтти старалась вкладывать в свои слова как можно больше сочувствия, но уже и сама понимала, что загнала себя в ловушку: она заваливала вопросами девочку, которая не знала, как на них ответить. Элла просто ответила, что не читает газет. И перестала смотреть Хэтти в лицо.

В гримерной Элла обронила пару фраз о своем отце. Она тогда сказала, что перед отъездом у родителей вышла ссора, и она, казалось, винила себя в их размолвке. Хэтти хотела вернуться к этой теме. Ее собственные родители развелись, когда она была маленькой, и ей знакомо было чувство вины, когда кажется, что из-за твоих проступков наказывают всю твою семью.

Но они уже очень далеко ушли от того разговора по душам, который был так нужен Хэтти.

– Ты скучаешь по школе? По друзьям? Но уж по домашней-то работе ты точно не скучаешь, спорим?..

Гунтарсон сказал:

– Я намерен нанять частных учителей. Конечно, о том, чтобы она вернулась в класс, и речи быть не может!

Этот человек перекрывал ей кислород. Никто не смог бы близко подобраться к Элле, пока он рядом. Пригласить его на площадку – какая это была ошибка!

– Мой брат Фрэнк ослеп, – вдруг выпалила Элла.

– Фрэнк? Это о нем ты хотела поговорить? Что это ты там принесла с собой?

Элла порылась в конверте, и вытащила снимок.

– Он ослеп сегодня. Он очень болен. И у него все время болит голова. Мама отвезла его в больницу. Ему сделали рентген. Он ослеп и может умереть.