Текст книги "Элла"

Автор книги: Ури Геллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

А Питера не было…

Глава 22

Дождь заливал засыпанную гравием дорожку, и ручьями сбегал с кузовов машин съемочной группы Би-Би-Си, подъехавших к тайному укрытию доктора Дола. Было восемь утра, и еще не рассвело как следует. Когда рейнджровер с хрустом подкатывал к главному входу, огни его фар мазнули по обвивавшему каменные стены плющу. Капли воды засверкали на темно-зеленых листьях…

Потом, когда день этот уже закончился, и группа вернулась в Лондон, ливень утих до ленивой мороси. Тормозные огоньки машин поблескивали, отражаясь в магазинных витринах, мерцали на мокром асфальте и в сточных желобах.

Эмили Уитлок через плечо поглядывала на своего оператора. Он сидел, раскинувшись поперек задних сидений, ссутулившись над своей «Икегамой», и прилипнув одним глазом к видоискателю. Его пальцы, уверенные и твердые, как у опытной машинистки, метались между кнопками перемотки и воспроизведения. Несколько минут он просматривал материал, потом выщелкивал кассету на ладонь. Этот ритуал повторялся каждые десять минут всю обратную дорогу.

– Ну что, никуда не делась? – съехидничала Уитлок.

– Я с катушек съезжаю, честно, – признался Фрейзер Бау, расстегивая кофр от камеры, и пересчитывая остальные шесть кассет. – Это из-за того, что Гунтарсон говорил: когда снимаешь что-нибудь сверхъестественное, иногда пленка попросту исчезает. Дематериализуется. Никак не могу от этой мысли отделаться! Ладно, они все на месте, а я съезжаю с катушек!

Эрик Уильямс, электрик-осветитель, сидевший за рулем, отозвался:

– Это он с катушек съехал, а не ты, Фрейз!

– Могу себе представить, – заметила Уитлок, обычным суховатым тоном, каким разговаривала со своей командой, – жить с такой девчонкой – это кого угодно с ума сведет.

Однако, когда при проверке во второй монтажной компании «Уитлок Мэджестик Продакшнз» оказалось, что все кассеты в порядке, она облегченно выдохнула, хотя и не поделилась ни с кем своей радостью. Картинка в фокусе, звук чистый, на каждой пленке помечено время начала и конца съемки. Семь часов съемок – они ни на минуту не выключали камеру. Семь часов непрерывных доказательств того, что сногсшибательная Элла Уоллис – не очередная подделка.

Семь часов, которые надо урезать до девяноста минут.

– Давайте сейчас закончим самую трудоемкую часть, ладно? По крайней мере, определимся, какие куски обязательно надо сохранить. Просто на тот случай, если мы придем завтра, а все уже – пшик! – дематериализовалось. Или стерлось.

– Даже не думай об этом! – пригрозил Фрейз. Но и ему тоже хотелось немедленно заняться монтажом. Был субботний вечер. Лучше уж поработать до двух или трех ночи, чем выкраивать и вырезать секунды в 9.15 вечером в понедельник. Чем ближе был срок сдачи материалов, тем небрежнее становились редакторы. Он-то знал! Частенько бывало так, что до прогноза погоды оставалось минут десять, а последние двадцать минут видео еще не были смонтированы.

– Начало брать не будем, – сказала Эмили. – Это не лучший кусок. Когда она начала левитировать – на третьей пленке? На четвертой?

Фрейз загрузил третью кассету: 11.15–12.30, и промотал вперед.

– Это здесь… Вот!

– Отлично, начинаем с самого необходимого. Без всего остального… придется обойтись, – Эмили Уитлок нервно глянула на мерцающее изображение Эллы, поднимающейся к потолку.

Эмили была первой из тех, кого доктор Дола избрал в качестве интервьюера для Эллы. Счастье, что она ухватилась за этот шанс – другого могло бы и не представиться. Дола хотел иметь дело с кем-то уважаемым, достаточно консервативным, и имеющим вес – с журналистом, над чьим мнением не станут потешаться. С журналистом, который мог провернуть всю работу над фильмом за пару дней, и пропихнуть его в прайм-тайм телепрограммы. С тем, кто в глазах мировых СМИ имел высокую рыночную стоимость.

Эмили Уитлок, у которой была собственная компания по производству программ о современности, и десятилетний опыт ведущей программы Би-Би-Си «Дух исследования», ценили не менее высоко, чем других известных телеведущих ее поколения. В свои тридцать девять лет она побывала ведущей программы «Сегодня» на «Радио-4», став влиятельной поборницей женщин-священников и всерьез вернув религиозное телевещание на повестку дня. Она была и военным корреспондентом, снимая репортажи с линии фронта в Боснии и Бейруте. Она была лауреатом премий «Эмми» и ВАFТА[32]32
  ВАFТА (British Academy of Film and Television Arts) – Британская Академия Кино и Телевидения.


[Закрыть] два года подряд.

Мнение Эмили Уитлок помогло бы миллионам телезрителей определить свое отношение к Элле Уоллис.

Были, конечно, и другие журналисты ее масштаба, хотя их было и немного. Но Эмили Уитлок отвечала и другому, самому важному требованию Дола: она не внушала Элле страх.

Сам Дола – который всю жизнь славился своим умением завоевывать доверие, пугал Эллу. Он говорил простым языком, ласковым голосом, рассыпался в улыбках, и постоянно пытался наладить с ней визуальный контакт. Но она только испуганно съеживалась, и отвечала ему обрывками слов, цедя их сквозь стиснутые зубы, и вскакивала с места, чтобы бежать, стоило ему войти в комнату. Она терпела его, только если велел отец. «Слушай, что доктор говорит! – рявкнул на нее Кен, когда Дола предложил дать интервью Уитлок. – Он знает, что тебе на пользу!»

О том, чтобы везти Эллу на телестудию, не было и речи. Она уже и так была оторвана от своего дома и школы, разлучена с братом и друзьями. Надо было что-то делать, чтобы хоть как-то вернуть ей чувство защищенности.

Она, конечно, доверяла этому своему спасателю-мотоциклисту. Нордическому блондину, сложенному, как Конан-Варвар. Первое, что Гунтарсон сделал на глазах у Дола – это отказался от своей работы. С тех пор он, кажется, не предпринял ничего, чтобы найти себе новую. Он даже не пытался прояснить свою позицию в отношениях с Эллой. У нее не было с этим парнем никакого официального контракта – да и как бы он мог появиться? Она ведь пока несовершеннолетняя. А Кен Уоллис только обрадовался бы, покажи он спину. От него никакой благотворительности не дождешься. Так как же он собирается зарабатывать на жизнь?

Элла, конечно, доверяла Гунтарсону, но позволить ему провести это интервью было бы непоправимой ошибкой. Доверия у Дола к нему не было ни на грош – неопытный, никому неизвестный, и раздувшийся, как индюк, от собственной гордости. Кто бы взялся предсказать, что может выкинуть Гунтарсон, окажись он перед камерой?

И в самом деле, его смехотворное поведение едва не испортило интервью Уитлок.

Дола сделал правильный выбор. Эмили Уитлок завоевала доверие Эллы с первой же минуты. Уоллисы завтракали, когда приехала съемочная группа. Элла, как обычно, торопливо и механически пережевывала кукурузные хлопья, залитые полупинтой молока. Еще не проглотив предыдущую порцию, уже подносила к губам следующую, наполненную до краев ложку, не отрывая взгляда от личной подписи Тима Хенмана[33]33
  Знаменитый британский теннисист.


[Закрыть] на обороте пачки корнфлейкса. Никаких сомнений – она сжигала свои завтраки в огне психической энергии, поскольку совершенно незаметно, чтобы она набирала хоть грамм веса. Дола ни разу не видел, чтобы она хоть крошку оставила на тарелке, неважно, сколько ей положили. Ее отец особенно на этом настаивал, и при каждой застольной молитве повторял с угрозой: «И да не впадем мы в грех неблагодарности, пренебрегая щедротами, дарованными нам Господом!»

Когда один из уборщиков, нанятых Дола, впустил в дом команду телевизионщиков, по холлу разнеслось взволнованное тявканье и царапанье когтей по гладкому каменному полу. Элла тремя стремительными движениями опустошила миску, и замерла на краешке стула, молча устремив на отца вопрошающий взгляд.

– Ладно, иди, – проворчал он, и она стремглав вылетела из комнаты.

В холле, прижатая к дальней стене, пока Дола приветствовал троих незнакомцев, Элла во все глаза глядела на мокрого щенка, стоящего на придверном коврике. Тот тоже увидел ее и замер, не успев закончить ритуал отряхивания – все прочие необходимости в его жизни могли подождать, пока он ждет приказов от Эллы!

Элла представила себе, как щенок прыгает к ней на колени. Он кинулся к ней, и она наклонилась, чтобы подхватить его. Песик радостно попытался вывернуться из ее рук и добраться до лица.

– Это Клио, – сказала Эмили. – Ты ей понравилась – у тебя что, есть собака? Она это учуяла? Нет? Ну, тогда ты, должно быть, замечательный человек, Клио ужасно злится на людей, которые ей не по нраву.

Эмили Уитлок покривила душой. Или, по крайней мере, воспользовалась обычным журналистским приемом: Клио была щенком-ретривером четырнадцати недель от роду, и ей нравились все поголовно. Элле нравились далеко не все, но устоять перед Эмили она не смогла.

Элла согласилась усесться перед камерой Фрейзера, под слепящее око четырехсотваттной лампы. Она пыталась отвечать на вопросы Эмили, когда родители давали ей такую возможность. А в 11.11 съемочная группа «Уитлок Мэджестик» наконец получила то, зачем приехала.

Элла взлетела.

Она сделала это по команде. Элла прощупывала ее вопросами в течение получаса. Как ей нравится жить не дома, не ходить в школу, сниматься на телевидении? Быть популярной? Обладает ли такими же способностями ее брат? Все вопросы задавались очень осторожно, как бы между делом.

Когда Элла уселась рядом с Гунтарсоном на диван, держа Клио на коленях, Эмили стала потихоньку сужать круг вопросов. Она принесла с собой маленькую картинку. Прошлым вечером, дома, когда вокруг никого не было, она нарисовала эту вещь – или силуэт, или схему – и запечатала ее в конверт. Теперь этот конверт лежал у нее в кармане. Не могла бы Элла, если они обе как следует сосредоточатся, сказать…

– Елка, – сказала Элла. – Ну, похоже на елку с кружком внутри. Со смайликом.

Эмили Уитлок, со все еще зажмуренными глазами и высоко поднятыми бровями, полезла в карман жилетки, вытащила конверт, и надорвала его. Она развернула лист алюминиевой фольги, лежавший внутри, и вынула спрятанный в нем листок бумаги – все это было проделано перед камерой. На листке была нарисована рождественская елка с круглой улыбающейся рожицей среди ветвей.

– Это, – произнесла Эмили в камеру, – один из тех моментов, после которых не остается никаких сомнений. Такое надо пережить самому. Я понимаю, пленка, как посредник в таких случаях, не может по-настоящему передать это. Никто из зрителей, видящих нас по телевизору, не может быть уверен так, как я, в том, что Элла ничего не знала об этом эксперименте заранее. Она не могла знать о том, что я нарисовала, находясь в своем собственном доме, в собственной кухне, совершенно одна. Она не могла увидеть рисунок – сквозь бумажный конверт и алюминиевую фольгу. Она вообще не знала, что я собираюсь провести с ней подобный опыт. Я хочу сказать, что я, лично я, убедилась во всем полностью. Здесь нет никакого жульничества. Но это, как и многое другое – вопрос веры. Каждый должен решать его самостоятельно.

– Думаю, – добавил Гунтарсон, – мы можем убедить любого Фому неверующего. Элла?

Она обернулась к нему. Щенок безразлично лежал у нее на коленях.

– Я хочу, чтобы ты смотрела на меня.

Его глаза казались лампами ультрафиолетового излучения, прикрытыми плотным слоем льда. Она вгляделась в них.

– Вдохни. Почувствуй, как воздух проходит сквозь ноздри, гортань, в легкие. Это все, что ты чувствуешь. Когда выдохнешь, полностью расслабишься. Вся тяжесть и напряжение улетучатся с этим выдохом… Выдохни.

Когда она выдохнула, ее голова склонилась. Почти тут же ноги ее взмыли вверх, приподнимая тело с дивана. Затылок продолжал касаться спинки, и она повернулась вокруг этой точки, как вокруг оси – перевернутая вниз головой, с ногами, по-прежнему согнутыми так, как когда она сидела. Потом и ее голова всплыла вверх.

На несколько мгновений подъем прекратился. Глаза были открыты, но ничего не выражали. Волосы водопадом рассыпались по подушкам.

– Посмотрите на собаку, – прошептала Эмили.

Щенок, то ли уснувший, то ли впавший в забытье, остался на коленях у Эллы. Его курчавые ушки повисли под действием гравитации, но самого его ничто не удерживало. Элла его не держала.

Эмили осторожно потянулась, и подставила сложенные ладони под тельце своей любимицы. Песик упал в них, как спелый плод с дерева. Элла, чьи руки медленно простерлись вперед, снова начала подниматься.

Ослепительный свет софитов сопровождал ее движение. Они светили на ее ступни, плечи, бедра, и на потолок тоже – всюду, куда теоретически можно было прицепить трос…

В монтажной «Уитлок Мэджестик» Эмили прокручивала пленку, на которой не было запечатлено ни звука.

– Я даже не могла придумать, что сказать, – пробормотала она, глядя, как Элла всплывает к потолку, легонько стукнувшись о него, как воздушный шарик. – У меня было припасено столько вопросов, и вдруг все они показались… какими-то банальными.

Голос Кена за кадром произнес:

– Я не желаю, чтобы ты ее гипнотизировал, и копался у нее в мозгах!

– Элла, теперь я хочу, чтобы ты спустилась вниз, – невозмутимо проговорил Гунтарсон.

– Это я ее отец! Элла, а ну, подь сюда!

– Давайте не будем ее волновать, мистер Уоллис. Она может случайно ушибиться, – Гунтарсон продолжал говорить все тем же ровным тоном, и это ощутимо раздражало Кена.

– Я не понял, с чего это ты решил, что имеешь право вести себя так, будто моя дочь – твоя собственность! – прошипел он. – Можешь убираться отсюда, я не желаю, чтоб ты продолжал ошиваться вокруг Эллы!

Элла приближалась к полу, снижаясь с каждым долгим вдохом. Джульетта взяла ее за руку. Фрейзер Бау ползал на коленях, силясь поймать в кадр Гунтарсона и Кена Уоллиса, одновременно не выпуская из него Эллу. Лица мужчин показались на экране, как раз когда слегка размытые очертания ее тела опустились ниже рамки.

Гунтарсон оглянулся. Элла была в безопасности.

– Слышь! – Кен, стоявший сбоку от Гунтарсона, ухватил его за руку и развернул к себе. Тот вскинул подбородок, еще увеличивая свое превосходство в росте. – Я с тобой говорю!

– Я не «копаюсь у нее в мозгах». Я помогаю ей справиться с напряжением. В отличие от вас!

– Я сказал тебе, – тихо приказал Кен, – тащи свою задницу вон из этого дома! Я имею в виду – сейчас же!

– Можете пыжиться сколько угодно! Я здесь не ради вашей пользы!

Фокус камеры сместился, оставив от двух мужчин лишь смутные силуэты, слипшиеся друг с другом. Элла, стоящая на коленях на полу, отшатнувшись от рук матери, снова появилась на переднем плане. Ее лицо почти светилось. Тяжело дыша, она смотрела в пол.

– Можешь убираться немедленно, мистер Пупсик-Красивая-Задница, пока я тебя не вышвырнул! И я тебе говорю…

– Не советую вам поднимать на меня руку, мистер Уоллис!

– …если ты меня вынудишь это сделать, то домой поедешь в «скорой помощи»!

– Заткнись! – сказала Элла.

– Что ты сказала, девочка?!

– Не ори на Питера!

– Ну, вот и дождались! Ты – пошел к своему байку НЕМЕДЛЕННО! А тебя, моя девочка, ждет хорошая порка и…

Ладонь, принадлежащая Джо Дола, сомкнулась на объективе камеры, и затемнила экран. Раздался его неразборчивый голос, спорящий с Фрейзером, перекрикивая вопли Кена. Дола потерпел поражение, и через несколько мгновений камера качнулась вниз и нашла лицо Эллы.

– Так, это оставляем, это просто супер! – сказала Эмили. Они с Фрейзом так низко склонились над экраном, что он затуманивался от их дыхания.

– Мистер Уоллис! Кеннет! – восклицал Дола. – Давайте будем держать эмоции под контролем! Вспомните, ведь у нас гости!

Кен ткнул пальцем в Фрейзера:

– Не смей это записывать!

– Не очень хорошая идея! – упорствовал Дола. – Ведь мы пригласили их именно для того, чтобы снимать. Послушайте, все понимают, что у вас сейчас нелегкий период в жизни, но мы вполне можем разобраться со всеми проблемами и без крика.

– Проблем у нее никаких не будет, – пообещал Кен. Его тон сделался внезапно саркастическим, а он сам – вполне вменяемым. – Она просто скоро припомнит, что должна чтить отца своего и мать, и неважно, какая она теперь знаменитость!

– Я ничего не буду делать без Питера, – лицо Эллы было искажено от страха. Никогда прежде она не решалась возражать отцу.

А теперь, начав, не осмеливалась отступить. – Ты не можешь меня заставить!

– Еще посмотрим!

– Я не буду! Питер – единственный, кто меня понимает!

– Да ну?! Так вот, твой Питер может отправляться искать легких денежек где-нибудь в другом месте.

– Жадность. Так это в ней все дело, да, мистер Уоллис? Вы понимаете, что не можете больше избивать Эллу до состояния желе, правда? Вам не даст этого сделать жадность – до тех денег, которые она вам приносит. Разве не так?

– Ты не отец, – прорычал Кен. – Что ты в этом понимаешь?

– Я понимаю, что вы и думать ни о чем не можете, кроме денег!

– Будто ты о них не думаешь!

– Если уж на то пошло, я их больше заслуживаю, чем вы. Я Элле нужен. А без вас она прекрасно может обходиться!

– Так ты хочешь компенсацию, так?

– Мне нужны не деньги. Я не требую даже формального контракта.

– Ты его и не получишь! Элла пока несовершеннолетняя. Я ее законный опекун. И я не подпишу ни единой бумажки, на которой будет твое имя.

– Подпишете, если Элла этого захочет. У вас не будет выбора.

– Я не буду ничего делать для тебя, – гневно объявила Элла отцу. – Все деньги, которые ты на этом делаешь – это как будто ты их крадешь! Ты ничего не сделал, чтобы их заработать! – Гордая, и одновременно испуганная, она улыбнулась Питеру. Он не глядел на нее. Он мерился взглядом с поблескивающими свиными глазками Кена Уоллиса.

– Думаешь, ты такой умный… Ну, погоди, мистер Смазливая Задница! Я тебя отсюда за уши вытащу – и мяукнуть не успеешь! – он подошел к дубовой двери, и повернулся. – А ты, моя девочка… надеюсь, ты когда-нибудь раскаешься в своих словах, да хорошенько! Дьявол наложил свою лапу на твою душу. Ты теперь забыла о путях Господних настолько, что тебе даже не становится стыдно за такие подлые и злые слова, что ты говоришь собственному отцу!

– Высокопарная чушь! – выплюнул ему вслед Питер.

Кен с торжественным и умудренным выражением покачал головой, как будто в жизни ни на кого не повышал голос:

– Ты сегодня заставила Спасителя нашего лить по тебе горькие слезы, девочка моя!

Глава 23

Эмили Уитлок ткнула пальцем в пивное брюшко Кена на экране.

– Останови-ка его здесь. Сколько всего это заняло? Одиннадцать минут? Капельку многовато… Все одним махом – Альфред Хичкок может съесть свою шляпу! «Наш Спаситель льет горькие слезы»! Хорошо бы сделать пару кадров, как этот парень проповедует, да жаль, времени на это нет!.. О'кей, давай резать здесь… нам надо как-то определить, кто такой этот блондинчик, Гунтарсон. Со всеми остальными понятно – Элла, ее родители… может быть, мне придется вставить пару фраз комментариев, в самом начале, представить доктора Дола. Но зритель будет недоумевать: «А этот дылда кто такой?» Может, это ее бой-френд? Не думаю… По его повадке непохоже, что он с ней спит. Да и она определенно не нимфетка. Она – ребенок. Так что нам надо дать понять, с какого боку он туда затесался.

Фрейз передал ей следующую пленку.

– С трех тридцати до четырех сорока пяти… Это та, где он поднимается на второй этаж, да? Пойдет! Я спросила его что-то типа:

«Почему вы нарушаете покой этой семьи?» Можешь это найти? – она глядела, как проматывается пленка. – Ага, после этого момента, здесь я пытаюсь хоть полслова вытащить из ее мамаши – безуспешно. Так, включай отсюда…

В кадре было лицо Питера, молча стоящего за спиной у Джульетты, и глядящего на ее дочь. Каждые несколько секунд он зажмуривался, и сжимал губы. Камера повернулась к Элле. Она прятала улыбку, прикрывая рот ладошкой.

– Я и не думала, что ты это поймаешь, – пробормотала Эмили. – Элла и этот Гунтарсон – они тоже не догадывались, что ты начеку. Меня всегда восхищало, Фрейз, как это люди даже не замечают, что ты их снимаешь! Ты будто невидимкой становишься. Это что, тоже паранормальное явление?

Элла пальцами прикрыла глаза, и начала кивать, будто в такт одной ей слышимой мелодии.

– На каком она свете, интересно? – фыркнула Эмили.

– Думаю, что когда я снимал, – проговорил Фрейз, – он посылал ей сообщения. Мысленные.

– Тайное общение! – выдохнула Эмили. – Неудивительно, что она ему доверяет. Нам как-то надо это тоже вставить!

Ее голос с экрана спросил:

– Питер, кое-кто бы подумал, что вы силой вторглись в эту семью. Отец Эллы очень недвусмысленно выразил свое желание, чтобы вы уехали. – Кена и Дола в комнате не было. – Почему вы остаетесь?

– Элла хочет, чтобы я был поблизости.

– Но ведь на самом деле вы знакомы с Эллой всего несколько дней, не так ли? Вы не являетесь ее старым другом.

– И что с того?

– Так почему вы считаете, что вдруг оказались ей необходимы?

– Потому что ее жизнь вдруг совершенно изменилась, – он говорил спокойно и уверенно.

– В этой перемене вы принимали очень активное участие…

– Я… поставил мир на уши. Да!

– Вы рады, что сделали это?

– Разумеется. Но вы должны понять – я был предназначен для этой роли. Я ее не выбирал.

– Что, «Дейли Пост» могла с равным успехом выбрать другого репортера? – предположила Эмили. – И этот другой репортер стоял бы сейчас на вашем месте, настаивая на необходимости остаться с Эллой?

– Конечно нет! Журналистика тут ни при чем. Идите сюда, я вам кое-что покажу, – предложил Гунтарсон. У двери он обернулся. Камера поймала встревоженное лицо Эллы. – Элла, хочешь пойти с нами?

– Ее отец велел, чтобы она оставалась здесь, – возразила Джульетта. – Пока он не вернется.

– Это надолго – то, что вы хотите нам показать, Питер?

– На пару минут. Тогда вы поймете…

На картинке появилась лестничная площадка второго этажа, с окном на одном конце, и дверями по обе стороны. Кираса и шлем, похожий на консервную банку, висели на стене. Ещё там стоял полукруглый столик с лакированной, будто шелковой, столешницей. На неё был водружён бронзовый бюст.

Гунтарсон взвесил его на руке, и передал Эмили Уитлок.

– Видите надпись?

– «Наш дорогой Дэн»…

Эрик Уильямс направил на бюст свет, и полированная бронза засверкала. Скульптор изобразил свою модель в необычной позе: голова опиралась на руку. Черты лица были тонкие, слегка неправильные. Пальцы кисти, подпиравшей щеку – почти неестественно длинные и худые.

– Дэн, – сказал Гунтарсон, – это Дэниел Данглас Хьюм. Спиритуалист и медиум.

– Столоверчение, послания от мертвых, и все такое прочее? – отозвалась Эмили. – Другими словами, шарлатан.

– Полагаю, скульптор был о нем другого мнения, – заметил Гунтарсон, возвращая бюст на стол. – Как и любой из тех, кто когда-либо встречался с Хьюмом. Практически все знаменитости викторианской эпохи, о которых вы слышали хоть что-то, побывали на сеансах Хьюма. Диккенс, Теккерей, Раскин… Он бывал в большинстве королевских дворцов Европы. И никто, ни разу не обнаружил никакого мошенничества. Хьюм был настоящим. А главное, он левитировал. Так же как Элла. Некоторое время он был суперзвездой.

Десятки людей видели, как он это делает. Во время сеанса он сидел или стоял, скорее всего, погружался в транс, а потом начинал левитировать. Иногда он взлетал прямо вверх, как ракета, иногда прихватывал с собой стул, на котором сидел. Однажды он вылетел из окна третьего этажа, и вернулся через другое окно.

Фрейзер, стоящий за камерой, рассмеялся.

– По-вашему, это смешно, – кивнул Гунтарсон. – Что ж, я нимало не удивлюсь, если кое-что смешное произойдет с отснятым вами материалом. Представьте, вы его пытаетесь проиграть, а он испорчен. Или попросту исчез…

Эмили спросила:

– Вы хотите сказать, что Элла – реинкарнация этого человека, Хьюма?

– Вы упускаете главное… Все факты здесь, перед нашими глазами. Нет никакой нужды изобретать связи, – он ударил кулаком по ладони. – Смотрите: Элла никогда не слышала о Хьюме. Дола никогда о нем не слышал – я его спрашивал. Дола просто пользовался этим домом. Дом даже не принадлежит ему, он здесь и не живет, это просто его потайная норка. Итак, год за годом он приезжает сюда, год за годом, ни о чем не подозревая, проходит мимо бюста «нашего дорогого Дэна». А потом наш добрый доктор привозит сюда Эллу. Самого известного в мире на данный момент левитатора. И здесь находится бюст ее предшественника!

Даже слышно было, как Эмили пожимает плечами:

– Классное совпадение!

– Как вы можете отрицать столь очевидные вещи? Столь явно несомненные? – Гунтарсон в раздражении уже почти кричал. – Это работа руководящего разума, провидения, если хотите! Когда вам показывают знак, зачем принижать его до совпадения? – он воздел руки, и в отчаянии сжал кулаки. Потом его лицо вдруг прояснилось. – Хотя, если бы вы могли его увидеть, во мне было бы меньше необходимости.

– В каком плане? – допытывалась Эмили.

– Я же говорил вам – я призван. В качестве истолкователя Эллы.

– Призван – кем?

– Вы слишком буквально всё воспринимаете… Экстрасенсорные способности, силы, имеют собственную индивидуальность. Она может выбирать людей, руководить событиями так же, как и мы. Быть экстрасенсом, медиумом – значит, не только проделывать все эти очевидные штуки – левитацию, или что бы то ни было. Это означает быть одержимым внечеловеческим разумом.

– Внечеловеческим? Вы имеете в виду – инопланетным?

– Нет. Я не это имею в виду. Некоторые люди выбирают такое объяснение, некоторые – божественное, но я думаю, правильнее будет сказать, что экстрасенсорная сила обладает собственным, независимым разумом, включая способность даровать себя особенным личностям.

– Значит, Элла не родилась экстрасенсом? Это силы избрали ее?

– Возможно даже, что сперва они избрали меня, – объявил Питер. – В конце концов, я раньше появился на этой планете.

– А вы-то тут с какого боку? Какова ваша роль?

– Я – ее проводник. Ее каталитический нейтрализатор; ключ, который ее отпирает; центральный фрагмент ее головоломки; искра, которая заводит мотор. Можете выбрать какую хотите метафору, но вы должны понять, что без меня Элла – всего лишь генератор случайных эффектов. Она не может их контролировать. Она их не понимает. Для нее они бессмысленны… И тут на сцену выхожу я, проводник, поскольку она достаточно взрослая для того, чтобы научиться передавать свою пси-энергию, быть ее каналом. А я ее фокусирую.

Эмили спросила:

– А не проще ли сказать без затей, что Элла родилась с необычными способностями?

– Да перестаньте! Вы что, всерьез думаете, что все это – естественные проявления функций человеческого организма? Что ее способности – врожденные? Не очень-то это логично, не так ли? В противном случае, какой-нибудь врач мог бы провести хирургическую операцию, и обнаружить ее левитационный узел. Какую-нибудь шишку в мозгу, или нечто подобное. Но это – не физиологическое явление, и не генетическое – она не сможет передать дар своим детям. Поверьте мне, я сам – живое тому доказательство.

– Как это?

– В моей семье были экстрасенсы. Это и заставило меня заняться исследованиями на эту тему. Я полжизни провел за книгами о любых аспектах паранормального. Я построил на этом свою докторскую: весь ход моих психологических изысканий был направлен на то, чтобы выяснить, как экстрасенсорика взаимодействует с психикой. Моя собственная пси-энергия вела меня по этому пути, готовила к тому, чтобы в один прекрасный день я стал проводником для Эллы.

– А кто в вашей семье был экстрасенсом?

– Родственники…

– Кто-нибудь из них левитировал?

– Нет. Элла – исключение. Но исключением ее делает именно комбинация наших энергий. Поэтому я уверен, что мы естественным образом тяготеем друг к другу – наши пси-энергии взаимно притягиваются.

– Некоторые люди сочли бы вашу теорию несколько… эгоцентричной.

– Я знаю, что по-вашему я – чокнутый, – ответил он. – Но всего на мгновение задумайтесь, какие силы вовлечены в это маленькое «совпадение», или, лучше сказать, синхронизацию, – он похлопал по бюсту Хьюма. – Организовать все так, чтобы этот бюст был изготовлен, выставлен здесь, забыт, а через сотню лет – продан. А еще через много лет сюда приехал некто действительно значительный. И с ним, с ней, вместе приезжает тот, кто в состоянии различить этот знак, и интерпретировать его, кто знает, кто такой Хьюм, и что все это означает. И объяснит это вам!

– Ладно. Хорошо… – Эмили уже хотелось двигаться дальше.

– Подумайте о проявившей себя силе. Она «перепрыгивает» через столетие, и закрывает временную прореху одним движением пальцев! Если вы только в состоянии видеть дальше собственного носа, то почувствуете лишь благоговение! Неудивительно, что эта сила может подхватить Эллу, и пустить ее летать по комнате, словно перышко!

– А что, если эти энергии решат, что им хочется сделать что-нибудь, что вам не нравится? Скажем, вступить в конфликт с нравственностью? Они же обладают собственным разумом – как вы будете справляться с ними, если обнаружится, скажем, разница во мнениях? И я не имею в виду – между вами и Эллой, в смысле, между человеческим разумом и пси-разумом.

Гунтарсон, улыбаясь, покачал головой.

– Вы смотрите на это не с той стороны – точно так же, как это делает ее сдвинутый на Иисусе папаша, который всего этого боится. Да-да, простите, будем употреблять только парламентские выражения… Отец Эллы – христианин евангелической церкви, он понимает Библию чрезвычайно буквально, и боится, что его дочь одержима демонами. Не думаю, что он так уж переживает из-за ее души – просто он вот-вот получит, благодаря Элле, солидный куш. А ведь это, возможно, грех – делать деньги на одержимости демонами! Но ему не стоит беспокоиться. Как и вам. Элла избрана как раз за то, что она добра. Она – дитя с совершенно чистыми мыслями. Невинная. Невинность демонам не по зубам.

Эмили остановила пленку.

– Очень жаль, – сказала она, – но нам придется вырезать этот кусок. Чересчур похоже на попытку нарочно кое-кого очернить.

– А что, ты хочешь что-то из этого оставлять? – удивился Эрик. – Парень же просто телеги гонит!

– Чувствую, ему придется остаться в общей картине. Он – неотъемлемая часть феномена Эллы. А мы – первые, кто свяжет его с этой историей. Он добавляет цвета в кадр, не находишь? Это удержало меня от того, чтобы навязать собственную повестку дня, собственный регламент тому, что она делает. Потому что кое-кто успел проделать это первым.

– В таком случае, – вклинился Фрейз, раскрывая коробку с кассетой «4.40-5.55», – нам надо и вот это тоже вставить. Здесь самое начало. Мне до смерти хочется это заново проиграть! Сейчас увидим, было ли это по-настоящему, или просто чушь какая-то.

Он стал проматывать сцену чаепития. Элла и Джульетта ели, Кен и Джо Дола оживленно разговаривали, тыкая пальцами в потолок, и стуча кулаками по столу.

Питер Гунтарсон сидел поодаль от остальных, не притронувшись к своей порции…