Текст книги "Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа"

Автор книги: Уильям Гир

Соавторы: Кэтлин О`Нил Гир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Но это мог понять лишь человек, знающий все три этих языка. Ты знаешь еврейский, Кир? – спросил Варнава.

– С трудом читаю, брат. Он близок к арамейскому, поэтому я могу уловить общий смысл написанного, но не перевести в точности.

Калай подтянула к себе ноги, опершись руками на колени. Стали видны ее ступни и лодыжки.

– Я могу переводить с еврейского, – сказала она. – Моя бабушка была еврейкой. Она начала читать мне священные иудейские книги, когда мне было четыре года. Я не читаю, но понимаю смысл слов, поэтому могу управиться и с арамейским, ходя до Кира мне далеко.

Заратан судорожно вцепился зубами во вторую жареную рыбу из тех, что ему дали. Его слегка мутило, и процесс жевания и глотания помогал ему прийти в себя.

Варнава, не отрываясь, глядел на Кира. Судя по его лицу, он изменил свое мнение о нем.

– Кир, возможно, Калай и Заратан смогут грести, пока мы не достигнем ближайшего поселка, а ты сядешь в лодке рядом со мной. Я хочу кое-что тебе показать. Возможно, ты сможешь понять это лучше меня.

– Конечно, брат.

Заратан швырнул в костер рыбьи кости.

– Вы сказали, что многие источники, подтверждающие, что Господь наш был мамзером, – иудейские. Очевидно, их целью было лишь очернить Господа нашего. Не поверите же вы…

– Есть и другие источники, Заратан, – тихо прервал его Варнава. – И некоторые из них ты прекрасно знаешь.

– Правда? – моргнув, чтобы прийти в себя, спросил Заратан.

– Помнишь такие слова: «Того, кто знает отца своего и мать свою, нарекут сыном шлюхи»?

– Конечно. Господь наш говорит это в Евангелии от Фомы, стихе сто пятом, но Он имел в виду…

– Я думаю, брат, Он имел в виду именно то, что сказал. Даже в утвержденных Собором Евангелиях, из тех, что написаны до двухсотого года, есть схожие моменты. Затем число людей, редактирующих Евангелия исходя из своей точки зрения, превысило разумные пределы, и эти тексты перестали заслуживать доверия. Они…

– Ты одержим демонами! Неудивительно, что церковь послала людей, чтобы сжечь наш монастырь! Возможно, мне следовало помочь им!

Кир, закрывший глаза при слове «шлюха», проигнорировал выкрики Заратана.

– Варнава, а где об этом говорится в утвержденных Евангелиях? – спросил он.

– Кир… – мягко ответил Варнава. – Вспомни историю Марка. В храме в Назарете люди называли Иисуса сыном Мириам. А иудеи не вели род по женской линии до разрушения Храма в семидесятом году. В те времена, когда Господь наш был в Назарете, род прослеживался только по мужской линии. Назвать человека сыном его матери означало жестоко оскорбить его. Это означало, что его происхождение со стороны отца сомнительно. Евангелия, написанные на двадцать – тридцать лет позже Евангелия от Марка, такие как Евангелия от Иоанна, Матфея и Луки, стараются замаскировать этот факт. Посему, к примеру, у Матфея в главе двенадцатой, стихе пятьдесят пятом, Мириам заменили на Иосифа, как и у Иоанна, в главе шестой, стихе сорок втором. А позднее редакторы изменили и Евангелие от Марка, называя Иисуса сыном плотника. Евангелие от Марка чаще всего подвергалось редактуре, такой, чтобы его текст подтверждал тексты Матфея и Иоанна. И это позор. Книги имеют право говорить сами.

Он покачал головой.

– Кроме того, в Евангелии от Иоанна вообще не упоминается имя матери Иешуа. Как и в Посланиях Павла. Она стала отверженной, имя ее решили предать забвению.

«Это невозможно!» – подумал Заратан, но не смог вымолвить ни слова.

Варнава посмотрел на рассветное небо. Над горизонтом поднимался огромный оранжевый шар солнца, и пустыню заливало золотое сияние. Линия горизонта дрожала и расплывалась, будто земля и небо плавились и сливались воедино.

– Также существуют многие другие документы второго столетия от Рождества Христова, относящиеся к этой истории. Такие, как труд Цельса, написанный в период со сто пятидесятого по сто семьдесят восьмой год. Он также знал историю Иешуа бен Пантеры и рассказывал о ней.

Заратан глянул на Кира. У того было выражение лица, как у человека, которого ударили по голове камнем: ошеломленное, с открытым от изумления ртом.

– Но, брат, откуда же взялась история об Иосифе как об отце Иисуса? – спросил Кир.

– В восемьдесят пятом году, когда Храм уже был разрушен, а иудаизм и христианство окончательно разделились, последователи Иисуса прилагали отчаянные усилия к тому, чтобы доказать, что Он воплотил все иудейские пророчества, касающиеся грядущего мессии. Подумай, к примеру, о Книге пророка Михея, главе пятой, стихе втором, или Книге пророка Исаии, главе седьмой, стихе четырнадцатом. По сути, история распятия идеально согласуется с двадцать вторым псалмом. Что касается Его отца, то тут надо обратить внимание на Книгу пророка Захарии, главу шестую, стихи с одиннадцатого по тринадцатый.

Судя по выражению лица, Кир силился вспомнить эти отрывки.

– Ты хочешь сказать о стихе, где говорится: «Возьми у них серебро и золото, и сделай венцы, и возложи на голову Иехошуа, сына Иоседекова»?

– Это написано про пророка Иошуа, а не Господа нашего Иисуса Христа! – вскричал Заратан.

Кир обхватил руками колено.

– Иехошуа, Заратан, это и есть имя Господа нашего. Иисус – перевод его краткой формы Иешуа на греческий. А полное имя звучит как Иехошуа. Значит, Иоседек…

Варнава кивнул.

– Краткая форма на греческом будет звучать как Иоси или Иосис, а на иудейском…

– Йосеф, – закончила за него Калай.

Кир сдавил голову руками.

– Прости, но всего этого слишком много, чтобы выслушать за один раз.

– Конечно, потому что это богохульство! – встрял в разговор Заратан. – Иосиф был приемным отцом Господа нашего. Это же факт! Вас всех поразит молния, а затем вы будете низвергнуты в вечное пламя!

– Что ж, это заставит меня изменить мнение, – холодно ответила Калай.

Не обращая на них внимания, Варнава протянул руку и погладил Кира по его вьющимся черным волосам.

– Ты не первый, Кир, кто пришел в смятение от всего этого. Мой наставник епископ Евсевий, работавший в библиотеке Кесарии, тоже с трудом принял это. Но именно поэтому он верил в необходимость веротерпимости и плюрализма, протестуя против гонений на язычников и еретиков, которые начались в Римской империи. Он считал, что лишь в дискуссиях мы сможем открыть истину, заключенную в Евангелиях.

Калай провела рукой по лицу, сдвигая в сторону растрепанные волосы. Взгляд ее голубых глаз остановился на Варнаве.

– Я слышала, что у него возникли проблемы с помощниками-библиотекарями, – сказала она, переводя взгляд на пальмы, качающиеся вдалеке.

– Какие проблемы? – спросил Варнава, откусив еще один кусок рыбы.

– Они исчезают один за другим.

Варнава судорожно проглотил еду.

– Что значит «исчезают»?

– Вы, монахи, в город не ходите, а год назад это было большой новостью. Потом, где-то полгода назад, исчез еще один его помощник. Но вскоре его тело было найдено. Ему в руку вложили вырванное из груди сердце, а в рот воткнули отрезанный член с яйцами.

Заратан ахнул.

– Его пытали?

Морщинистое лицо Варнавы обмякло от тяжести этого известия. Рыба вывалилась из его пальцев и покатилась по песку.

– Брат, тебе плохо? – спросил Кир, кидаясь к нему.

Варнава смотрел в никуда широко раскрытыми глазами.

– Боже правый. Они на нас охотятся, – со смертельным спокойствием произнес он.

– На нас?! – вскричал Заратан.

Ужас объял его. Вскочив на ноги, он ринулся в заросли камыша. Из его глаз текли слезы, а в животе бурлило.

Глава 13

Махрай

Йосеф задремал, сидя верхом на лошади, которая медленным шагом шла по дороге, ведущей к Гофне. Этим вечером они добрались до общины ессеев, где ему почистили и перевязали рану на плече. Боль немного утихла, но он до сих пор ощущал запах гноя и крови, исходящий от раны.

Впереди него на лошадях ехали трое юношей, члены братства Омывающихся на рассвете, которые, правда, сменили свои традиционные белые одеяния на менее бросающуюся в глаза одежду из коричневой мешковины. Сам Йосеф оделся в скромную красную тогу римского образца. Поскольку он с одинаковой легкостью разговаривал на греческом и латыни, то при случае мог сойти за римского гражданина, путешествующего с тремя рабами.

Измученный, он пытался спать верхом, но конь постоянно переходил с шага на рысь, и эти рывки отзывались болью в ране. Открывая глаза, он видел перед собой виноградники и селян, махавших им руками. Поля окаймляли кедры, самшит и акации, между которыми во множестве росла ежевика, создававшая хорошую живую изгородь. Насыщенный благовонными ароматами ветер доносил до его ушей блеяние коз и рев верблюдов.

Йосеф уронил голову на грудь и снова прикрыл глаза. Перед его взором замелькали образы людей, ныне мертвых, вперемешку со сполохами света, напоминающими колышущийся эфод. Такую одежду, вытканную из тончайшего льна, прошитую синими, пурпурными и алыми нитями и украшенную золотой фольгой, носили лишь священники самого высокого ранга.

Погружаясь в сон, он задумался. Почему перед его глазами снова и снова появляется эфод? Не желает ли его душа открыть ему какую-то тайну?

В его ушах послышался низкий мелодичный голос. Он становился все более громким, все более различимым…

– Я знал, что ты придешь, Йосеф.

Я иду вслед за ним, уперев руки в бедра. Сумерки дымной вуалью спустились на долину Кидрон. Все вокруг: и утес из известняка, усеянный гробницами, и толстая каменная стена, построенная по приказу Ирода, чтобы хранить Град Давидов, постепенно приобретает угольно-черный цвет. Масляные светильники, горящие в окнах домов, отбрасывают свой мерцающий свет на склоны холмов, ветер доносит исходящий от них сладковатый запах.

Иешуа сидит на корточках, в пяти шагах от меня, что-то вырезая на камне. Он даже не взглянул в мою сторону, его руки терпеливо, со знанием дела продолжают свою работу. Молоток бьет по резцу, вонзающемуся в мягкий известняк, на поверхности которого уже различим какой-то символ. Иешуа одет в белое одеяние и сандалии, а его черные волосы и борода сверкают, будто только что вымытые.

– Марьям сказала мне, что ты будешь здесь, равви. Она беспокоится за тебя.

На секунду склонив голову, он смотрит на основание скалы, где огромный камень закрывает вход в гробницу.

– Мне нужно было некоторое время побыть одному. Сегодня было… непросто.

Я шумно выдыхаю.

– Твои поступки возмутили Совет семидесяти одного. Тебе следует официально принести извинения и попросить о надлежащих в таких случаях действиях.

– Совету наплевать, что Храм превратился в логово воров, место, где торговцы обирают нищих. Иначе они бы прекратили это.

– Совету не наплевать, будь уверен. Торговцы продают товары и жертвенных животных лишь в одном портике Храма. Они входят в Храм нечистыми, а ведь входить запрещено, даже если ноги не омыты от пыли. Совет понимает, что твои действия естественны и законны, вот только выполнены неправильно. Ты спровоцировал бунт.

Я делаю глубокий вдох, чтобы продолжить.

– Об этом известно Риму. Уже после твоего ухода им пришлось прислать солдат, чтобы утихомирить людей. Убиты три римских солдата, арестованы несколько зелотов.

Иешуа на мгновение задумывается. Затем он вздыхает и снова берется за инструменты, сбивая твердый выступ на камне. Наконец он смахивает с камня пыль и оглядывает сделанную работу.

– Равви, попытайся посмотреть на это с точки зрения Синедриона. Слухи множатся. Толпа готова принять всякого, кто поведет их против римлян и его прислужников. Они кричат: «Осанна сыну Давидову», «Благословенно грядущее царствие Давида, Отца нашего». Они верят в то, что ты из рода Давидова, и…

– Я никогда не заявлял об этом, Йосеф.

– Знаю, учитель. Но ты говорил: «Ищите и обрящете. Стучите, и откроют вам». Эти люди всем сердцем ищут и ждут мессию. Они стучат со всей силы…

– Оставь ищущего там, где он не найдет ничего и никогда! – кричит он в ответ почти что возмущенно. – Ибо ищет он там, где искать нечего! Оставь постоянно стучащегося, ибо ничего ему не откроется, потому что он стучит там, где открывать некому.

– Равви, они просто просят…

– И особенно оставь непрестанно просящего, ибо не будет он услышан, прося того, кто не слышит!

Его слова заставляют меня замолчать.

События в Храме были просто ужасны. И он это знает. Приближается праздник Исхода, и люди, преисполненные решимости следовать заветам Бога, собираются в Ерушалаим со всего мира. Торговцы лишь помогают им выполнить положенное жертвоприношение. Мужчина старше двадцати лет должен пожертвовать Храму не меньше половины шекеля серебром по завету Моисея в Книге Исхода. Эта жертва, которую приносят раз в году, на Песах, требует наличия меняльных контор, которые открываются еще за три недели до праздника, чтобы обслужить огромные толпы жертвователей, прибывающих на праздник в Ерушалаим. Кроме того, люди должны принести жертву Богу. Лишь в день Песаха богатые приносят в жертву больше двухсот тысяч ягнят. Бедняки приносят в жертву голубей. Следовательно, необходимо наладить продажу животных, пригодных для принесения в жертву. Поскольку Синедрион взимает с торговцев пошлину, эта торговля оборачивается огромными прибылями для Храма. Никому не хочется видеть Храм оскверненным, но иногда это происходит по чистой случайности. И есть правильные методы для того, чтобы наказать виновных. Но он решил не следовать им.

– Учитель, я даже не знаю, что тебе сказать, – говорю я, разводя руками.

Взгляд Иешуа становится мягче. Он снова отворачивается и берет в руки инструменты. На камне вырисовывается знак тектона, каменщика. [55]55
  …каменщика. – Слово «тектон» в Новом Завете обычно переводят как «плотник», но в действительности им называли любого, кто работал с камнем, деревом, рогом и даже слоновой костью, и все же в первую очередь именно каменщика.


[Закрыть] Многие поколения его семья зарабатывала себе на жизнь этим ремеслом. Так вот, значит, как? Это гробница другого тектона, ушедшего друга?

Иешуа проводит пальцем по небольшой трещине в камне, гладя его, как живое существо, способное чувствовать прикосновение.

– Это камень, который отверг бы любой строитель. Но он прекрасен, правда? Потрескавшийся, но прекрасный. У всех вещей есть свое предназначение.

Похоже, его внимание полностью поглощено камнем. Он полностью сконцентрировал свой взгляд на нем, не обращая внимания ни на что другое.

– Учитель, думаю, это лишь потому, что твой ум занят другим, – говорю я.

– Мой ум сегодня был занят тремя вещами, – жестко отвечает он. – Захарией, Исайей и Иеремией. И ничем другим.

Я переминаюсь с ноги на ногу, обдумывая услышанное.

Захария пророчествовал о времени, когда «не станет более торговцев в доме Яхве». Иеремия вошел в храм Яхве и провозгласил: «Не стал ли дом сей, названный именем моим, логовом воров пред глазами моими?» А Исайя говорил о временах, когда Храм станет «домом молитвы для всех народов».

Теперь я начинаю понимать. Иешуа выразил свой протест в соответствии с пророчествами, чтобы провозгласить крушение власти продажной храмовой знати и пришествие Царства Божия. Но это не дает мне ни капли облегчения.

– Учитель, сегодня толпа приветствовала тебя, – говорю я. – Но погибли люди. И ты дал римлянам повод арестовать тебя.

Иешуа на секунду задерживает занесенный молоток, а затем с силой обрушивает его на камень.

– Сегодня мы переночуем в Бет-Ани, Йосеф. Скажи Совету семидесяти одного, что я не побуждаю толпу к бунту. Завтра я приду в Храм и буду говорить со священниками или любым другим, кто пожелает со мной разговаривать, будь то хоть сам префект.

– Пожалуйста, пожалуйста, не ходи в Храм! – в ужасе говорю я. – Умоляю тебя! Соберутся толпы людей, желающих услышать тебя, так же как и сегодня. Твои враги испугаются возможности нового бунта и признают необходимость вмешательства римских войск. Тебе надо оставаться вне города до окончания праздников.

В этом году Песах пришелся на пятницу, пятнадцатое нисана, а следом, в субботу, наступал Шаббат. Два Шаббата подряд. [56]56
  Два Шаббата подряд. – О чем совершенно правильно упоминает Матфей (28, 1).


[Закрыть]

Он поворачивается ко мне.

– Я буду в Храме завтра утром. Кто бы ни захотел спросить меня о чем-то, пусть приходит и спрашивает. Если толпы будут на самом деле такими огромными, как ты говоришь, то римляне побоятся арестовывать меня, чтобы не спровоцировать восстание.

– Ох, равви… – грустно отвечаю я. – Они просто подождут более удобного момента, ночи, когда ты будешь одинок и беззащитен.

– А после моей смерти? Что они станут делать тогда?

Опустив руки, я молча смотрю на него. Он говорит о своей смерти как о свершившемся факте. Это ранит меня в самое сердце, а он так спокоен…

– Синедрион такая перспектива ужасает, – отвечаю я. – Если они тебя убьют, то твои апостолы украдут тело и заявят, что ты воскрес в соответствии с пророчеством. Они уже готовятся к такому варианту. Они…

– Йосеф, – перебивает он меня голосом, от которого моя душа буквально уходит в пятки. – Плоть и кровь не наследуют Царства Божия. Я тебе говорил об этом. Те, кто говорит, что сначала умрут, а потом воскреснут во плоти, ошибаются. Разве не говорил я тебе много раз, что воскресение надо искать при жизни? [57]57
  …воскресение надо искать при жизни? – Евангелие от Филиппа, 66, 5–20.


[Закрыть]

– Ты говорил, Учитель, но я все равно не понимаю, – отвечаю я, всплеснув руками. – Я знаю, ты учишь, что все мы должны переродиться в божественном свете еще при жизни, но так и не понял, что это означает.

Его яркие глаза, наполненные надеждой, грустнеют. Я разочаровал его.

– Если ты не понимаешь, то кто же поймет? – шепчет он. – Или все мои слова – только громкое сотрясение воздуха?

Он делает долгий выдох и снова возвращается к своей работе. Нанеся последние штрихи, он наполняет легкие воздухом, сдувает пыль и крошки с камня, а потом смахивает оставшееся рукой. Символ тектона состоит из двух частей: квадрата, символизирующего угольник, по которому строитель ровняет фундамент, и круга, символизирующего точку, в которую бьет каменщик, придавая камню нужную форму.

– Они убьют тебя, равви, – со слезами говорю я.

Он встает в полный рост и смотрит на меня. В его глазах глубь веков.

– Бог – пожиратель людей, Йосеф, – тихо говорит он – Его жизнь питается нашими жертвами. [58]58
  Его жизнь питается нашими жертвами. – Евангелие от Филиппа, 63, 1.


[Закрыть]

Накидывая капюшон, чтобы скрыть свое лицо, он уходит, держа в руках молоток и зубило.

– Тебе нельзя ходить по улицам одному, Учитель! Позволь мне проводить тебя в Бет Ани…

Я бегу, чтобы догнать его, и он…

Лошадь рванула вперед, переходя на рысь, и боль в плече вырвала Йосефа из глубин сна. Судорожно вздохнув, он схватился за поводья. Остальные всадники даже не обернулись. Он сильно отстал. Пнув лошадь, он начал догонять их. Из-под копыт поднималась пыль, будто призрак, уходящий на небеса.

Копыта громко стучали, он нагнал остальных заговорщиков. Их лошади испугались, скакнули в стороны и заржали. Йосеф внезапно почувствовал отчаяние. Сможет ли он найти Тита, жив ли тот, сумел ли выполнить их священный долг, или все их старания и риск пошли прахом?

Глава 14

Варнава сидел рядом с Киром. Лодка покачивалась, и он поглядывал на берег. По мере того как они приближались к морю, растительность на побережье менялась, становясь более высокой и пышной. Деревья свисали над водой, запах влажных листьев и коры наполнял воздух.

Слышалось пение птиц. Варнава попытался заставить себя наслаждаться этими красотами природы. Но то, что когда-то приводило в состояние умиротворения, сейчас мало его трогало. Над водой висели еле различимые мерцающие облака из тысяч мелких насекомых. Свет утреннего солнца отражался от их крыльев.

Варнава заставил себя сделать глубокий вдох. На его плечах, будто ангел смерти, висел груз страха. Все мышцы и сухожилия были напряжены, и ему приходилось постоянно сдерживать себя, чтобы не дрожать.

Одно за другим перед его мысленным взором всплывали лица братьев-монахов. Он заставил себя вспомнить их всех, начиная с брата Ионы. Старался навеки запечатлеть их в своей памяти, чтобы ни один из них не был забыт. По крайней мере, пока жив он сам. Вспоминал прохладные полутемные коридоры монастыря, тихий шепот братьев, собирающихся к молитве.

Погибли. Все погибли на этом дьявольском празднике яда, поглощенные ужасной стеной огня. Почему же жизнь, со всеми ее мечтами и надеждами, столь преходяща? Или девяносто семь человек – всего лишь тихий выдох в пустоте вечности?

По спине Варнавы пробежали мурашки, когда он посмотрел на хрупкий кусок папируса в руках Кира.

«Неужели они уже нашли это? Самое священное на всей земле место? Могли ли они уничтожить его с той же легкостью, с которой убили моих братьев?»

Склонив голову, он начал молиться за помощников-библиотекарей, многие из которых, скорее всего, не знали ничего, кроме имени Варнава и самых общих сведений о сути его открытия. Мелочи, которые они могли понять лишь из его заметок на полях документов. Как долго пришлось им страдать за это?

Его душу наполнило чувство вины.

«Боже правый, награди их легким путем к небесам. По обещанию Твоему, что все, идущие с духом жизни, оденутся во славу и пребудут в свете предвечном. Аминь».

Заратан и Калай снова повели лодку на мелководье. Древний папирус в руках Кира стал пятнистым от света утреннего солнца, проходящего сквозь свисающие над водой ветви деревьев. Вспышки света озаряли то одну, то другую букву, будто сам Господь пытался указать им на что-то важное. Тонкий пергамент выглядел настолько хрупким, что казалось, он вот-вот проскользнет сквозь его пальцы.

Кир бормотал себе под нос, проговаривая слова одно за другим. Потом он снова посмотрел на папирус и нахмурился. Чернила, когда-то бывшие совершенно черными, были сделаны из смеси сажи, смолы и воды. Теперь они выцвели и стали ржаво-коричневыми, но буквы не утратили своей четкости.

МАХАНАИММЕХЕБЕЛЬМАХРАЙ

МАНАХАТМАГДИЭЛЬЭЛЬСЕЛАХ

МАССАМАССАМЕЛЕКИЭЛЬЭЛЬ

МАГАБАЭЛЬ

Кир разочарованно покачал головой. Казалось, он что-то улавливает, но все же смысл этого за гранью его понимания.

Это ощущение было хорошо знакомо Варнаве. Большую часть жизни мимолетные моменты озарений попеременно то мучили, то ужасали его. Так или иначе, он спрятал в нескольких разных местах копии папируса, но никогда не носил его с собой. Только в памяти.

– Что ты видишь, Кир?

Кир поднял голову и посмотрел на Варнаву чистым взглядом зеленых глаз.

– Десять имен собственных или двенадцать, если я правильно понял.

– И какие? – спросил Варнава, утвердительно кивая.

Услышав об именах, Калай слегка повернулась к ним, чтобы лучше слышать.

– Маханаим, Мехебель, Махрай, Манахат, Магдиэль, Эль, Селах, Масса, Масса, Мелекиэль, Эль, Магабаэль.

Варнава с любопытством посмотрел на Кира. Хотя в их монастыре было достаточно текстов о Господе, но иудейских текстов было очень мало, как и в любом другом христианском монастыре. Большинство монахов не видели особого смысла в чтении иудейских священных книг. Господь с лихвой исполнил все их пророчества. Не будучи хорошо знакомым с иудейскими текстами, невозможно понять, что это имена. И где же Кир набрался таких знаний? В Риме? Скорее, в Палестине.

– Да, я тоже считаю, что это имена, – сказал Варнава, внимательно глядя на Кира. – А ты знаешь стоящую за ними историю?

Кир отбросил пряди волос с заросшего бородой лица.

– Первое имя, Маханаим, – название места на реке Яббок, где Иаков и его семья встретили ангельское воинство.

– Очень хорошо, – сказал Варнава, кивнув. – А остальные?

– Мехебель, возможно – название одного из городов, завоеванных царем Давидом.

– Хорошо, продолжай.

Кир нахмурил густые брови, снова вглядываясь в папирус.

– Махрай… я не уверен, но это может быть город…

– Махрай был одним из лучших воинов царя Давида. Непревзойденным воином, – перебила его Калай. – Он родился где-то к юго-западу от деревни Бет-Лехем. Один из близнецов, родившихся у Ехуды и Тамар.

Повисла тишина. Калай продолжала невозмутимо двигать веслом, словно изрекла общеизвестную истину. Становилось все жарче, и ее рыжие волосы уже начали слегка прилипать к спине.

Варнава выпрямился.

– Прости, Калай, вроде бы ты сегодня говорила, что твоя бабушка начала читать тебе священные иудейские книги, когда тебе было четыре года?

– Правильно. Она считала все христианские учения ерундой и пыталась наставить меня на путь истинный.

Варнава кашлянул. Хоть она и заблуждается, но всегда прямо говорит, что думает. Ему это нравилось.

Заратан, на лице которого застыло выражение душевной боли, еле слышно спросил:

– Может, это скрытый намек на рождение Господа нашего в Вифлееме?

– Он родился не в Вифлееме, – не задумываясь ответил Варнава. – Повествования о детстве являются убогой попыткой представить Господа нашего потомком рода Давидова, каковым Он не являлся.

– Но ведь об этом прямо говорят Матфей и Лука!

– Да, они пытаются повернуть дело так, будто Он исполнял пророчества. В данном случае в псалме сто тридцать втором, стихи пятый и шестой, и в Книге пророка Михея, глава пятая, стих второй. Тебя никогда не удивляло то, что в седьмой главе Евангелия от Иоанна слушающие Господа знают, что Вифлеем – место рождения сына Давидова, но не выказывают знания того, что это место рождения Иисуса Назаретянина? Что еще важнее, в ранних версиях Евангелия от Матфея, известного среди назореев, нет и речи о родословной Господа нашего. Скорее всего, Он родился именно в Назарете.

– Его родители пришли туда на время переписи! – упорствовал Заратан. – Именно поэтому Он там и родился! Они…

– Переписи не было, брат. Лука ошибался, – тихо возразил Варнава. – Единственная перепись населения, происшедшая за время земной жизни Господа нашего, была проведена по приказу Квириния в шестом году. [59]59
  …была проведена по приказу Квириния в шестом году. – Иосиф Флавий пишет в своих «Иудейских древностях» (18, 2, 26), что перепись населения проводилась в 6 или 7 году от P. X.


[Закрыть]Господу нашему тогда было уже двенадцать.

Заратан в полном смятении посмотрел на Варнаву, забыв про весло, опущенное в грязную воду реки.

– Брат, возможно, Калай тоже стоит посмотреть на папирус, – тихо сказал Кир.

– Она не умеет читать. Что она с ним будет делать? – сердито буркнул пришедший в себя Заратан.

Его светлые волосы до плеч и пушок на подбородке блестели от пота. Взгляд изумленных голубых глаз метался взад и вперед, как будто он был не в состоянии смотреть в одном направлении. Господь свидетель, все существо этого юноши, похоже, было охвачено ужасом.

– Спасибо, что напомнил, брат, – вежливо ответил Варнава. – А я и забыл. Это очень некстати, поскольку мы могли бы воспользоваться…

– Ей необязательно уметь читать, – сказал Кир. – Если мы прочтем ей текст, то она сможет помочь нам понять его.

Калай бросила через плечо неодобрительный взгляд.

– Чем спорить, спросили бы меня прямо, – сказала она.

Варнава моргнул.

– Мои извинения, Калай. Ты не против того, чтобы разъяснить нам смысл этих еврейских имен? Мы были бы очень признательны.

– Буду рада помочь, брат Варнава, – сказала Калай, кивнув. – Какое следующее слово?

– Манахат, – ответил Кир. – Это не то место, куда был изгнан род Вениаминов?

– Да, – согласился Варнава, кивая. – Меня часто занимало…

– Необязательно, – перебила его Калай.

Варнава закрыл рот и в изумлении посмотрел на рыжеволосую женщину.

– Нет?

– Нет. Манахат был внуком Сейра Хорита, эдомитянина.

По деревьям ударил порыв ветра, и в воду дождем посыпались листья.

Варнава склонил голову набок.

– Возможно, она права, – сказал он Киру. – Но суть слова здесь определить сложно, поэтому я и подумал, что это название места. Ладно, давай продолжим. А что насчет Магдиэля, Калай?

– Другой вождь эдомитян.

– Да, возможно, хотя мой учитель епископ Евсевий считал, что это место в Гебалене. Просто как…

– На самом деле в этом больше смысла, – сказала Калай.

– Почему? – спросил Варнава, прищурившись.

– Потому что Селах, следующее слово, тоже означает место. Город эдомитян, вырубленный в скалах. Его завоевал Амазия, царь иудейский.

– И почему ты думаешь, что в этом больше смысла?

Калай обернулась и одарила их пренебрежительным взглядом.

– Место, место, человек, человек, место, место.

Варнава задумался. Первые два слова – места, вторые два – имена. Третьи два – снова места. Окажутся ли следующие два названиями мест?

– Интересная мысль, Калай. Давай посмотрим…

– Прости, брат, хотя мне это тоже кажется возможным, но осмелюсь предположить, что Селах может быть местом в Моаве, о котором говорится в Книге пророка Исаии, глава шестнадцатая, стих первый.

Калай восхищенно посмотрела на Кира. Ее точеное лицо раскраснелось и блестело от пота, грести было не слишком-то легко.

– Неплохо, Кир.

– А почему меня никто не спрашивает? – пожаловался Заратан. – Я ведь не полный невежда. Например, я заметил, что вы забыли перевести слово «Эль», стоящее после «Магдиэль». А оно означает «Бог».

Сквозившая в его тоне уязвленная гордость заставила Варнаву невольно откинуться назад и хлопнуть себя по колену.

– Прости меня, брат. Спасибо, что указал на нашу ошибку. Ты прав, это слово означает «Бог». Не прокомментируешь ли два следующие слова. Они одинаковы. «Масса, Масса».

Юное лицо Заратана напряглось. Он переложил весло на другой борт и сделал еще один гребок.

– Это не из Псалмов?

Псалмы были одними из немногих иудейских текстов, переведенных на греческий и имевшихся в библиотеке монастыря. Варнаву порадовало, что Заратан знаком с ними.

– Возможно, – сказал он, оборачиваясь. – Кир? Как думаешь?

Тот покачал головой.

– Сын Ишмаэля? Или род исмаилитов в целом?

Варнава повернулся к носу лодки.

– Калай? А у тебя какое мнение?

Она склонила голову набок, и влажные пряди рыжих волос прикрыли изящное плечо.

– Я скорее соглашусь с мальчиком, что это из Псалмов.

– Не называй меня мальчиком! – возразил Заратан.

Сделав паузу, Калай продолжила:

– И похоже, это связано с «массаумериба». «Масса» как «день испытания».

Она сделала еще пару гребков веслом.

– Что думаешь ты, брат Варнава?

Варнава в задумчивости погладил седую бороду. Конечно, он уже не раз размышлял обо всем этом прежде, но так приятно говорить об этом с другими. Ему никогда не доводилось открыто обсуждать содержание папируса. Разве что со своим другом Ливни в Кесарии. Но с тех пор прошло уже больше двадцати лет.

– Согласен с тобой, что это относится к Массаху и Мерибаху, но я часто задумывался, не относится ли это к одному из эпизодов Исхода.

Калай помолчала пару секунд.

– Когда Моше ударил в камень и из него хлынула вода?

– Да. Он назвал это место Масса, что означало «доказательство». Доказательство могущества Бога.

– Но мне все-таки больше нравится вариант с «днем испытания».

Кир взял в руки кусок папируса и вгляделся в написанные на нем буквы.

– А как насчет Мелекиэля? Мелек был праправнуком царя Саула, но окончание я не понимаю.

– «Мелек» означает «царь», – сказала Калай. – «Эль» – Бог.

Варнава повернулся к Заратану. Тот прищурился, напряженно размышляя.

– Что-нибудь пришло в голову, брат?

– Мелек. Эль, – проговорил Заратан. – Царь от Бога?

– Превосходно, – сказал Варнава. – Ты не находишь, Калай?

– Да, очень близко к истине. Я бы перевела это, как «Бог – царь мой». А последнее слово, «магабаэль», не означает ни места, ни имени. Оно переводится «сколь благ Бог».

– Или просто «Бог всеблаг»? – сказал Кир.