Текст книги "Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа"

Автор книги: Уильям Гир

Соавторы: Кэтлин О`Нил Гир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глава 23

Зачерпнув чашкой воды в окаймленном пальмами пруду, Калай посмотрела вверх. Небо было усыпано звездами. Хотя Кир и возражал против стоянки в этом месте, поскольку плохо знал его, они сделали привал. Все смертельно устали. А если не дать отдохнуть лошадям, то эти несчастные твари просто рухнут.

Варнава спал, лежа на песке в пяти шагах от нее, положив голову на мешок с книгами и свернувшись калачиком. Справа от него лежал Заратан, напоминавший груду скомканной одежды. В свете звезд их лица казались призрачно-белыми.

Кир сидел у пруда, держа в руках молельный шнурок. Меч лежал наготове, на расстоянии вытянутой руки. Калай видела следы тяжелой внутренней борьбы в каждой складке его напряженного лица. Он непрестанно завязывал и развязывал узлы на шнурке. За последний час он десяток раз связал весь шнурок в узелки и снова развязал и, похоже, не собирался прекращать свое занятие. Сейчас шнурок лежал у него на колене. Он завязал узел, опустил шнурок на песок, затем его лицо исказила гримаса, он снова поднял шнурок и завязал следующий узел. После этого скомкал шнурок и сжал его в кулаке.

– Собираешься использовать его, чтобы повеситься? – спросила она, подходя к нему.

– А? – переспросил он, словно только что вспомнив о ее существовании.

Она присела рядом и показала на его сжатые кулаки.

– Я о том, как ты выжимаешь остатки жизни из своего молельного шнурка.

Монах слегка ослабил хватку.

– Кир, у тебя не было выбора. Жаль только, что ты не всадил кинжал между ребер этого ничтожного мамзера с ледяным взглядом, прежде чем нас спугнули. На самом деле ты мог, но не стал это делать. И я не понимаю, за что ты себя так казнишь.

Черные кудрявые волосы Кира, пропитанные потом и покрытые грязью, свисали ему на плечи, перепутавшись с бородой и усами.

– Ты и не сможешь понять.

Их лошади безмятежно щипали травку неподалеку, у берега пруда. Исхудавшие создания нуждались в малейшей возможности хоть как-то подкрепить свои силы.

– А ты попытайся объяснить.

Кир завязал еще один узел.

– Я не хочу говорить об этом.

– Когда мужчина так отвечает, значит, он чего-то стыдится.

Его полный отчаяния взгляд словно пронзил ее.

– Уходи.

Сквозь оазис пронесся порыв ветра. Листья пальм зашелестели, рыжие волосы Калай упали ей на глаза. Она придержала их рукой, дожидаясь, пока стихнет ветер.

– Если хочешь знать мое мнение, то ты дурак. У тебя было два варианта выбора. Первый: дать этим сикариям возможность убить твоих братьев и меня. Второй: убить их самому. Ты действительно думаешь, что твой Бог предпочел бы видеть нас мертвыми, а Луку и его парней пьющими и гуляющими со шлюхами?

Морщины в углах его рта стали еще глубже.

– Меня беспокоит лишь то, – начал он, завязывая еще один узел, – что я слишком легко вернулся к прежней жизни, будто не давал обетов и не посвящал свою жизнь служению Господу моему.

– А, понятно.

– Правда? Господь мой предпочел бы, чтобы я вообще избежал такой ситуации. В этом-то и есть моя ошибка.

– Значит, тебе следовало убежать?

– Нет, мне…

Кир тяжело вздохнул.

– Я не знаю, что мне следовало делать. Знаю лишь, что поступил неправильно.

Было очевидно, что на него давит груз отнятых им жизней, пусть даже за счет этого он спас других четырех человек. Для нее это было просто непостижимо.

– Не ты это начал, Кир, а твоя церковь. Ты защищал своих друзей так, как умеешь. И осмелюсь заметить, весьма преуспел в этом.

Скомкав молельный шнурок, Кир посмотрел вперед, на мерцание звездного света, отражающееся на поверхности пруда.

– Ты не слишком-то помогла мне.

– Что ж, помочь мужчине избавиться от чувства вины – дело небыстрое. Мне понадобится время.

– Клянусь, я видел его раньше, – сказал Кир, поглядев на дорогу, по которой они сюда приехали.

– Кого?

– Луку, если его зовут именно так.

Калай нахмурилась.

– А где ты мог его видеть?

– Не знаю. Возможно, в армии.

– Ты служил с ним вместе?

Кир запрокинул голову, вспоминая.

– Я помню всех, кто был в моей центурии, в лицо и по имени. Если я и служил вместе с ним, то за это время его внешность должна была сильно измениться. И имя он наверняка сменил.

– А зачем?

Кир привязал молитвенный шнурок к поясу, видимо решив, что на сегодня хватит.

– Возможно, он был очень молод в те времена, когда я знал его. А может, он стал членом какой-нибудь тайной военной или религиозной организации и смена имени была ему необходима. В таких случаях изменение внешности и имени символичны: они знаменуют расставание со старой жизнью и принятие новых обязанностей и ценностей.

Калай на мгновение задумалась. Это очень напоминает крещение в христианстве, подумала она.

– А что за тайные военные организации?

Опустив голову, Кир принялся тереть виски.

– Все, что я могу тебе сказать: их немало, а те, кто в них состоит, полагают, что рай осенен мечом.

– Думаешь, этот Лука – важная персона в такой организации?

В ответ Кир бросил на нее суровый взгляд, явно означавший, что такое может быть известно лишь очень немногим.

Калай отпила воды. Приятная на вкус, слегка пахнет сырой землей.

– Мужчины любят важничать и кичиться, когда хотят произвести впечатление на женщину. Много выпивают, бравируют своей значимостью. А потом разглашают всякие тайны в процессе интимного общения.

Подождав, пока Кир осознает смысл ее слов, она отпила еще глоток воды.

– Как ты думаешь, руководит всем этим римлянин?

– Наверняка. Между Римом и Египтом всегда были натянутые отношения, и я могу лишь догадываться, что главный здесь – Сильвестр, епископ римский. [66]66
  Сильвестр, епископ римский. – Греческое слово «папас» со временем эволюционировало в латинское «папа» – отец. В раннем христианстве титулом «папас» именовались епископы, главы общин, к которым верующие испытывали сыновние чувства. Случалось и так, что христиане Северной Африки именовали епископа Александрийского «папас», а главу Римской церкви – «епископ Римский». В тогдашнем христианстве не было единого для всех Папы, поскольку этот титул использовался для именования епископов, возглавлявших церковные общины в разных областях империи. Лишь в IV в. епископ Римский был объявлен «наследником Петра и Павла», поскольку эти апостолы предположительно приняли свою мученическую смерть в Риме. Однако затем буквальное прочтение Евангелия от Матфея (16,18) привело к тому, что имя Павла в этом титуле было упразднено. И лишь в 1216 г. Иннокентий III сменил свой титул «наследника Петра» на «наместника Христа».


[Закрыть]

– Кто он такой?

– Правая рука императора Константина.

– То есть слуга императора?

– Да.

Встав, Кир пошел к пруду, чтобы зачерпнуть воды чашкой. При его крупном телосложении он двигался бесшумно и изящно, как леопард. Пропитанное потом белое одеяние и черные волосы были покрыты пылью, но сквозь них Калай легко угадывала мощные мышцы, играющие при каждом движении.

Калай легла на бок и положила голову на ладонь, упершись локтем в землю. Заратан захрапел, а Варнава перевернулся на другой бок.

Она кивнула в сторону Варнавы.

– Удивительно, что этот старый монах не попытался остановить нас, когда мы допрашивали Луку.

– Я тоже удивился. Ждал, что он вмешается, – ответил Кир, возвращаясь с чашкой воды в руке и садясь.

– Он решил пощадить твои чувства? – напрямик спросила Калай.

– Неужели тебя никто никогда не учил деликатности? – ответил вопросом Кир, закрыв глаза, словно пронзенный внезапной болью.

– В дальней дороге людям надо быть откровеннее друг с другом, – сказала она, пожав плечами.

Кир отхлебнул воды.

– Не знаю. Никогда не пытался.

– Наверное, ты всегда боялся обидеть других, а я тварь.

– Я так не думаю.

Они долго смотрели друг на друга. На его лице отразилась целая гамма переживаний. Потом, недовольный своим проявлением эмоций, он отвернулся.

– Прости меня, – тихо сказал он.

– За что?

– Я знаю, что ты не любишь, когда на тебя пялятся.

– Что ж, с этим ничего не поделаешь. Я самая красивая женщина из всех, кого ты когда-либо видел.

Последнюю фразу ей говорили, наверное, не одну тысячу раз за ее жизнь.

Уголки глаз Кира насмешливо скривились.

– На самом деле – нет.

Калай отстранилась с оскорбленным видом.

– Значит, мне незачем беспокоиться, что как-нибудь ночью ты захочешь залезть ко мне под одеяло? – спросила она после паузы.

Кир улыбнулся.

Калай допила воду и отставила чашку в сторону. Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее становилось взаимное притяжение, хотя он хорошо маскировал это. А вот что касается ее…

Пауза затянулась, и Кир нахмурился, глядя на глиняную чашку с отбитыми краями в своей руке.

– Если бы все было так просто… Но и я, и ты знаем, что это не так. Можно, я кое-что расскажу тебе? Это может облегчить наше общение.

– Конечно. Я вытерплю отказ.

Казалось, прежде чем он заговорил, прошла целая вечность.

– Когда-то у меня была Я до сих пор тоскую по ней. Что самое мучительное – она посещает меня во снах. Мы говорим. Смеемся. Даже сказать тебе не могу, как я жажду вновь ощутить ее нежное прикосновение.

Кир стиснул зубы.

– Иногда я смотрю на тебя…

Он умолк.

– Как ее звали? – осторожно спросила Калай.

– Спес.

– Как римскую богиню?

– Да.

– Эта женщина была красивее меня?

– Да, была, – ответил Кир.

Его глаза наполнились застарелой мукой. Боль в его голосе ранила ее в самое сердце.

– У нее были рыжие волосы, как у меня?

Он кивнул.

Сколько раз она слышала такое:

«Ты похожа на мою первую любовь… мою покойную жену… женщину, которой у меня никогда не было…»

И все эти слова всегда произносились голосом, полным муки.

– Тогда вполне естественно, что я напоминаю ее тебе, – сочувственно сказала Калай. – Но я не она. И ни одному мужчине на земле не придет в голову назвать меня нежной, Кир. А теперь, когда ты понял, что твое сердце просто очень сильно привязалось к надежде, отпусти ее.

– Я пытаюсь.

– Я знаю, кто ты такой. Ты отважный воин, – сказала она, протягивая руку и игриво хлопая его по щеке. – Ты победишь меня.

Она встала.

– А теперь пора спать. И не иди за мной.

Когда она отошла на несколько шагов, Кир покачал головой и засмеялся.

Улегшись на песке у ствола пальмы, Калай согнула руку и положила ее под голову. Запах воды и шелест листьев на ветру успокаивали.

Кир некоторое время сидел, глядя на гладь пруда. Потом встал, подобрал меч и заткнул его за пояс. Проходя мимо Калай, он на мгновение остановился.

– Я не ожидал от тебя такой доброты. Спасибо.

– Отдохни хоть немного, Кир.

– Позже.

Кир пошел дальше, к вершине дюны, откуда он мог следить за подходами к оазису. Они казались вьющимися по песку темными линиями.

Когда она проснулась посреди ночи, он стоял там же, как часовой, оглядывая залитую светом звезд пустыню.

«Забудь, – сказала она себе. – Последнее, что тебе сейчас надо, – это мужчина».

Но когда Калай перевернулась на другой бок и снова закрыла глаза, она увидела во сне его улыбающееся лицо.

Учение о твари

«Всю свою жизнь мы на цыпочках ходим вокруг нее, боясь разбудить. Ныне скажу вам, братья, что совершенно необходимо разбудить Тварь, ибо только стоя на четвереньках в черной пропасти ужаса, дрожащие и потерянные, мы отчетливо услышим зов Божий и устремимся к воскресению».

Глава 24

Несомый ветром песок серебристой пеленой покрывал дорогу, поблескивая в сгустившихся сумерках. Они ехали на лошадях по очереди, сменяя друг друга, и смертельно устали, проведя в пути весь день. Хуже всего было лошадям. Когда солнце село, кони уже начали спотыкаться. Люди спешились и вели их в поводу. Калай погладила бок коня, тихо уговаривая его идти дальше. Но вечно так продолжаться не может, подумала она и улыбнулась. Она устала так, как никогда не уставала за всю свою жизнь. Бесконечные изнуряющие дни, проведенные за стиркой, когда она жила при монастыре, теперь казались чем-то смешным. По крайней мере, тогда она могла на ночь улечься в кровать и крепко спать, ни о чем особо не беспокоясь.

Вдалеке на горизонте показалась темно-синяя полоса. Море. Его соленый запах висел в воздухе.

– Кир, – сказала она, – нам надо найти воду и место, где можно остановиться на ночь.

– Да. Скоро.

Дорога спускалась вниз по склону бархана. Кир осторожно повел по ней лошадь, а Калай шла впереди.

Брат Варнава потянул лошадь за повод, чтобы держаться поближе к Киру. Его седые волосы стали темнее, пропитавшись потом и покрывшись пылью, и от этого взгляд глубоко запавших глаз стал еще более затравленным. Если они не найдут место, где смогут отдохнуть несколько дней, то он заболеет, подумала Калай. А то и хуже.

– Мой старый друг, Ливни, живет к югу от Агриппии, – сказал Киру Варнава.

– Насколько далеко?

– Где-то там, – ответил Варнава, выставляя вперед узловатый палец.

Кир вгляделся. Местность впереди была пустынной – сплошные скалы и скальные выходы, перемежавшиеся с песчаными барханами. Всюду вились темные линии пересохших русел рек.

– Ты не знаешь в точности, где он живет?

– Нет, но приблизительно представляю. Раз или два в год он присылал мне письма, передавая их с купцами, путешествующими здесь.

– А ты когда-нибудь писал ему ответные письма? – спросил шедший сзади Заратан.

– За последние двадцать лет купцы трижды смогли передать ему ответные письма от меня.

Заратан поскреб белый пушок пробивавшийся на его подбородке.

– Ты написал ему всего три раза за двадцать лет?

– Нет, я писал каждый месяц, но Ливни было очень трудно найти.

– А почему ты думаешь, что нам удастся это сделать?

– Ливни подробно описал место, в котором он живет, – ответил Варнава. – Когда мы достигнем развилки дорог к западу от Газы, я смогу показать дальнейший путь.

Кир кивнул.

Лошади шумно дышали, облизывая губы, видимо, от сильной жажды.

– Брат Варнава, – обратилась к нему Калай. – Ты должен хорошо знать эти дороги. Сколько нам еще добираться до воды?

– Недолго. Где-то в первом часу ночи мы окажемся у водоема на окраине Газы. Там мы сможем и попить сами, и напоить лошадей.

– А мы сможем там остановиться? – вожделенно спросил Заратан. – Я голоден.

Варнава вопросительно посмотрел на Кира.

– Не знаю, – сказал тот. – Сначала мне надо будет провести разведку. Если это слишком близко к жилью, боюсь, мы не сможем сделать остановку.

– Это достаточно близко к домам, по крайней мере, так было более двадцати лет назад, когда я последний раз был в Газе.

Склон бархана закончился, и они вновь выстроились друг за другом. Калай услышала, что Варнава что-то тихо говорит Заратану.

Она снова ласково погладила бок коня, извиняясь перед ним за то, что придется еще целый час идти без питья. Почувствовав прикосновение ее руки, жеребец повернул голову и посмотрел на нее.

– Все хорошо, – успокоила она его. – Еще совсем немного.

Жеребец потряс головой.

«Интересно, – подумала Калай, – не хочет ли он этим сказать: „То же самое ты говорила час назад“».

Кир коснулся шеи коня ладонью.

– Калай. У меня к тебе вопрос. Насчет папируса. Ты заметила, что слово «Селах» выпадает из общего рисунка?

– Заметила. Все остальные слова, кроме имен Бога, начинаются на «М».

– Не думаю, что это простое совпадение. А ты? – спросил он, поворачиваясь, чтобы было удобнее смотреть ей в глаза.

– Нет, я тоже подозреваю, что здесь каждая буква имеет значение.

– У тебя есть какие-нибудь догадки, почему это слово не вписывается в общую картину?

– Ну, например, это седьмое слово.

– Седьмое? А что это может значить?

Калай нахмурилась, но Кир не видел этого, поскольку в этот момент повернул голову.

– Ты когда-нибудь изучал иудейские пророчества?

– Немного. А что?

– Число «семь» божественное. Например, помимо этого несоответствия я также заметила, что если сложить порядковые номера всех букв в слове «Селах», то получится сорок три. Четыре и три, четыре плюс три – семь.

– И что это означает?

– Дослушай меня, хорошо? После «Селах» еще двадцать восемь букв, а это десятка: два плюс восемь.

Кир промолчал, но она поняла, что он обдумывает услышанное.

– Так в чем же важность цифр «семь» и «десять»?

– А в том, – немного обескураженно ответила Калай, – что семь раз по десять – семьдесят.

Она дала ему время осмыслить услышанное, глядя на небольшой песчаный вихрь, крутящийся над дорогой. Он быстро утратил силу, и песок кучкой осыпался на землю.

– Семьдесят, – повторил Кир, видимо совершенно не понимая, что имела в виду Калай.

– Вспомни Книгу пророка Даниила, – со вздохом сказала Калай.

– Ты имеешь в виду пророчество о семидесяти седминах и Конце времен? – после короткого раздумья спросил Кир.

– Да. Даниил пророчествовал, что после разрушения Иерусалима вавилонянами пройдет семьдесят седмин лет и придет мессия. Иерусалим был разрушен в три тысячи двести восемьдесят четвертом году по иудейскому календарю. Седмина составляет семь обычных лет. Следовательно, умножаем семь на семьдесят и получаем четыреста девяносто лет. Последняя седмина, то есть последние семь лет этого мира, началась по вашему календарю в двадцать шестом или двадцать седьмом году. Ваш Господь и Его последователи верили, что в тридцать третьем или тридцать четвертом году наступит конец света. [67]67
  …наступит конец света. – Когда Иисус говорил о «близящемся Царствии Божием», это не было метафорой. Он имел в виду именно то, что сказал. После находки Свитков Мертвого моря мы узнали, что существовал точный расчет, в соответствии с которым должны были разворачиваться события, сопровождающие Конец времен, и Иисус знал его. Он искренне верил в то, что его поколение станет свидетелем апокалипсиса (Евангелие от Марка, 13,30). И последователи его также воспринимали все это буквально. В Первом послании к Коринфянам (7, 29) Павел пишет, что «время предначертанное очень близко», а Иаков говорит, что «Судия уже стоит у ворот» (Иаков, 5, 9). Петр также говорит, что «близится конец всех вещей» (4, 7).


[Закрыть]

Кир резко дернул лошадь за повод, и жеребец остановился.

– Я не знал этого.

– Ты бы знал это, будь ты иудеем. Как твой Господь.

Похоже, это совершенно ошеломило Кира, и он почти остановился.

Ведя лошадь в поводу, Варнава догнал их и посмотрел им в глаза. Его лицо напряглось.

– Что-то не так?

– Я и Калай говорили о папирусе. Седьмое слово, «Селах», выпадает из общего рисунка, а если сложить порядковые номера его букв, получится сорок три, что…

– При сложении дает семь, – перебил его Варнава. – Что еще?

– Калай также заметила, что двадцать восемь букв после слова «Селах»…

– Дают десять, а семь раз по десять будет семьдесят.

Кир разинул рот.

– Ты знал это?

– То, что папирус может соотноситься с пророчеством о семидесяти неделях в Книге пророка Даниила? Да. Но не забывай, что «Селах» может быть вставлено в текст просто как ритмическая пауза. Это слово часто встречается в Псалмах именно в этой роли. Если стихи читаются нараспев, то в них должны быть ритмические паузы.

Кир уперся взглядом в горизонт, словно концентрируя на нем свои мысли.

– Но это также может значить и то, что папирус говорит о Конце времен.

– Или о приходе мессии, который должен стать его провозвестником, – ответил Варнава.

Заратан выглянул из-за плеча Варнавы. Калай не переставала удивляться: в его голубых глазах все так же светилось постоянное изумление происходящим. Хотя, казалось бы, после всего того, что им пришлось перенести, это должно было исчезнуть.

– Папирус является картой, показывающей путь к Концу времен? Не сказал бы, что мне это сильно нравится, – мрачно проговорил он.

– А я-то думал, что ты жаждешь наступления Царствия, – сказал Кир.

– Да, конечно. Но слова «Конец времен» звучат как конец всего.

Варнава вытер пот со лба грязным рукавом своего одеяния.

– Не беспокойся, Заратан. Мы даже не знаем, является ли это картой.

– Двадцать седьмой год, – прошептал Кир. – Тот год, когда Господь начал свою проповедь?

Варнава кивнул.

– Возможно, хотя есть вероятность, что это было в двадцать восьмом году или даже в двадцать девятом, в зависимости от того, какого из Евангелий придерживаться. [68]68
  …в зависимости от того, какого из Евангелий придерживаться. – Судя по Евангелию от Марка, создается впечатление, что проповедь Иисуса длилась около года или чуть дольше. К этому выводу можно прийти на том основании, что в нем упоминается лишь один праздник Исхода, Песах – тот, когда был распят Иисус. Однако Иоанн говорит, что проповедь Иисуса продолжалась два или три года. В самом деле, минимально необходимое время для того, чтобы произошли все перечисленные у Иоанна события, составляет два года и еще один-два месяца. Иисус приходит в Иерусалим на Пасху в первый раз (в тексте Евангелия от Иоанна стихи 1, 35 – 2,12). Когда идет рассказ о том, как он накормил пять тысяч человек, упоминается, что близится Песах, второй по счету (6,4). Третья и последняя Пасха (11,55; 12,1,12; 13,1; 18,28) – время, когда Иисус входит в Иерусалим перед распятием.


[Закрыть]

Угасли последние лучи заката, и пески барханов окрасились в пурпурный цвет.

– Тогда неудивительно, что Господь наш сказал, что живущие с Ним узрят апокалипсис, а Петр писал, что Конец времен у порога. Они действительно думали, что правильно истолковали пророчество о семидесяти неделях.

– Уверена: они истолковали его абсолютно правильно, – с некоторой насмешкой сказала Калай. – Но к сожалению, само пророчество оказалось вздором, и вы, глупые монахи, потеряли три столетия, ожидая Конца времен, вместо того чтобы жить полноценной жизнью в соответствии с промыслом Божьим.

Она сказала это таким тоном, что лошади перепугались. Они затопали копытами и затрясли головами. Стук копыт и звон упряжи казались очень громкими в вечерней тишине пустыни.

Варнава погладил лошадь по шее и что-то прошептал ей на ухо. Калай не расслышала, что именно, но лошадь успокоилась.

Темнело, ветер стих, и в воздухе снова запахло морем.

– Какая же ты злая! – сверкнув глазами, сказал Калай Заратан. – Ты унижаешь нашу веру при всякой возможности! Зачем это?

– Потому что всем известно, что боги, желая уничтожить человека, сначала делают его верующим, – картинно выгнув брови, ответила Калай.

– Чего-чего? – непонимающе переспросил Заратан, глядя на братьев в надежде, что они объяснят ему смысл этой фразы.

– Мы все очень устали. Идемте в Газу, – вместо объяснения сказал Варнава.

Прошло еще полчаса, прежде чем они добрались до водоема, о котором он говорил. Оказалось, что теперь он находится внутри городских стен. Проезжая через ворота, они почувствовали запах вареной козлятины и свежего хлеба. Источник был обложен камнями, образовывавшими большую емкость с кристально чистой водой.

Спешившись, они подвели лошадей к источнику и принялись пить сами, зачерпывая воду пригоршнями. Утолив жажду, Варнава вздохнул и с благоговением погладил рукой мешок из газельей кожи. Их окружал обычный городской шум: лай собак, звон тарелок тех, кто вкушал вечернюю трапезу. Послышался утробный мужской хохот, заплакал ребенок, потом раздался голос матери, отчитывающей его.

Калай сидела на краю резервуара, обводя взглядом дома с плоскими крышами, внутри которых горел слабый свет. Вероятно, скоро городские ворота закроют, но сейчас люди, по всей видимости, озабочены лишь тем, чтобы накормить свои семьи.

– Им очень хотелось пить, – сказал Варнава, показывая на пьющих воду лошадей. – Но нам нельзя долго здесь задерживаться. Слишком опасно.

– Но мы ведь сначала найдем что-нибудь поесть? – жалобно спросил Заратан, оглядывая своих спутников.

Калай вглядывалась в лица монахов. С той ужасной ночи в монастыре они сильно изменились. Спокойствие и вера, делавшие их черты мягче, исчезли. Морщины на лице Варнавы обозначились глубже. Он принял на себя святую миссию и был готов идти до конца, чтобы ее исполнить. Взгляд Заратана метался, как у перепуганного кота. Будь у него хвост, он бы, наверное, постоянно им нервно дергал, ища место, куда спрятаться. А Кир… Кир выглядел человеком, взявшим на себя ответственность. От него зависела их безопасность, и он хорошо знал это. Он сделает все, чтобы ее обеспечить. Все они, подумала Калай, стали прежними, какими были до прихода в монастырь.

– Братья, – настаивал Заратан, – нам же надо поесть, правда?

– Нет времени, – ответил Кир. – Утоли жажду, настолько, чтобы мы смогли идти дальше.

Заратан застонал и зачерпнул еще одну пригоршню воды.

– Не беспокойся, – сказал Варнава. – Я уверен, что Ливни покормит нас, когда мы придем к нему. Он всегда был очень радушным, хотя и слегка странным.

– В каком смысле странным? – с подозрением в голосе спросил Заратан.

– О, он очень одухотворенный человек, просто немного не от мира сего, вот и все.

Воспользовавшись возможностью, Калай прополоскала горло и умыла лицо. Лошади продолжали пить, но делали это уже с полузакрытыми, как будто от облегчения, глазами. Едкий запах конского пота был по-своему приятным, пробуждая воспоминания о детстве и конюшне, которая была у их семьи. Счастье, теперь казавшееся абсолютно нереальным.

– Вы готовы? – спросил Кир, поторапливая их.

Он оглядывал улицы города, прищурив глаза и останавливая взгляд на каждой подозрительной тени.

– Да, – ответил Варнава, глубоко вздохнув. – Я просто…

Из ближнего дома вышел мужчина с кувшином в руке и направился к водоему. Черты его лица были едва различимы из-за шапки курчавых темных волос и окладистой бороды, но уголки глаз изгибались, словно он улыбался, думая о чем-то приятном или интересном. Он даже не выказал удивления, увидев путников у источника.

– Да пребудет с вами благодать Иисусова, – сказал он, опуская кувшин в воду.

– И с тобой тоже, – отозвался Варнава.

Мужчина набрал воды и развернулся, чтобы идти домой.

– Прости, добрый человек. Ты не мог бы помочь нам? – окликнул его Варнава.

Мужчина обернулся.

– В чем вы нуждаетесь? – спросил он.

– Попроси еды, – зашептал Заратан.

Варнава достал из своего мешка плотно свернутый свиток и подошел к мужчине.

– У меня письмо, которое я должен доставить в Иерусалим. Ты не мог бы передать его кому-нибудь, кто туда направляется? Возможно, с караваном? Это очень важно.

Мужчина взял в руки свиток и посмотрел на имя, написанное на нем.

– Они захотят плату за это, – сказал он.

– Прости, но у нас нет денег. Мы…

– У меня есть тетрадрахма, – сказала Калай, доставая монету из привязанного к ее поясу кошелька и кидая ее мужчине.

Он неловко поймал ее той же рукой, которой держал свиток.

– Посмотрю, смогу ли что-то сделать, – сказал он, кивая.

– Будем очень благодарны, – отозвался Варнава. – Еще, если у тебя есть немного времени, не поможешь ли нам советом? Мы ищем старого друга. Он странствующий отшельник, живет где-то неподалеку. Его зовут Ливни, и он…

– А, Старое Страшилище. Да, я про него знаю. У него какие-то неприятности? Ты уже второй, кто меня сегодня о нем спрашивает.

Варнава словно окаменел. Его голова дрожала, едва держась на хрупком основании шеи, но усилием воли он заставил себя говорить спокойно.

– Никаких неприятностей. Мы просто за него беспокоимся. Я слышал, что он заболел. Ты не знаешь, где он сейчас живет? Я знаю, что он бродит повсюду, но…

– Он долгое время скитался, но не теперь, – ответил мужчина, внимательно разглядывая каждого из них, словно решая, можно ли им доверять.

Очевидно, эти трое изнуренных дорогой монахов и женщина не могут представлять угрозы, решил он.

– Он живет в двух-трех часах пути на юг отсюда. Зависит от того, как быстро вы поедете, – сказал он. – Там неподалеку скала, как столб, и две кучи камней. Настоящий мужской символ, если вы меня понимаете. Когда увидите, сразу узнаете. А там будут видны и пещеры.

Закончив говорить, мужчина снова повернулся в сторону дома.

– Благодарю тебя. Да пребудет с тобой благословение Господне, – сказал Варнава.

Подняв руку в ответ, мужчина вернулся к двери дома и вошел внутрь. Там горел свет и слышался детский смех.

– А что в этом свитке? – спросил Заратан.

– Шутка для старого друга. Ничего особенного. Теперь нам надо спешить, – сказал Варнава, взваливая на плечи мешок с книгами и дергая за повод лошадь. – Если до нас сегодня о нем уже спрашивали, то может оказаться, что ему грозит опасность.

Он снова дернул за повод, но лошадь никак не хотела отрываться от питья. Наконец, сделав еще пару глотков, она повиновалась.

Кир взял за повод вторую лошадь и направился к воротам следом за Варнавой. Заратан быстро пошел за ними.

Калай в последний раз оглядела освещенные дома, предаваясь воспоминаниям о тех временах, когда жила в семье. В глубине души, в самом глухом ее тайнике, она услышала голос младшего брата, смех матери…

– Калай, – позвал ее Кир. – Уходим.

– Да, уже иду, – сказала она, вставая.