Текст книги "Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа"

Автор книги: Уильям Гир

Соавторы: Кэтлин О`Нил Гир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Варнава, похоже, не обратил никакого внимания на его возражение.

– Для самых первых христиан такие книги, как Евангелия от Петра, Филиппа и Марьям, были священными, Заратан. Нужно прочесть их, чтобы понять почему.

– Но они были…

Варнава поднял руку, призывая его к молчанию.

– Не делай из Царства Божьего в твоем сердце пустыню, Заратан. Читай слово Господа нашего, где бы ты ни нашел его… и будь благодарен Ему за это. [14]14
  …и будь благодарен Ему за это. – Откровение Иакова, 13, 17–19.


[Закрыть]

Заратан застонал, как от боли.

– Да, брат, – ответил Варнаве Кир.

Варнава махнул рукой, отпуская их, и вернулся к работе с кусками папирусов.

– Ключ от крипты над алтарем Магдалины, – сказал он. – Не забудьте положить на место.

– Не забудем, брат, – отозвался Кир, разворачиваясь и толкая массивную дверь.

– Меня заставляют читать ересь! – жалобно захныкал Заратан, пока они шли по коридору. – Император повелел казнить за это!

– К счастью, император Константин далеко отсюда, – сухо ответил Кир. – Надеюсь, ты последуешь совету брата Варнавы и прочтешь все это, пока такая возможность еще есть.

– Да, если меня не казнят раньше. Я не понимаю, как ты можешь так спокойно говорить об этом, когда…

– Брат, – перебил его Кир, остановившись посреди огромного пустынного коридора и пристально глядя на Заратана. – Ты, помнится, спрашивал меня, почему я взял на себя вину за разбитый горшок.

– Да. И почему?

– Когда я жил в Риме, меня учили не проживать ни одного дня без какого-нибудь милосердного деяния, – ответил Кир, серьезно глядя на него. – Сегодня ты помог мне вспомнить об этом. Теперь твоя очередь. Будь милосерден, помолчи.

Кир вновь пошел по коридору быстрым размеренным шагом. Чтобы не отстать, Заратану пришлось почти что бежать.

– Ты жил в Риме? – благоговейно спросил он. – А что ты там делал? Ты был солдатом, как говорят все здесь, или…

– Пощади, Заратан, умоляю.

Из-за угла появились два человека и пошли прямо им навстречу. Одного они знали, это был авва Пахомий. Седовласый авва (по-еврейски «отец») по праву считался основателем монашеской традиции христианства. Он уже организовал в Египте четыре монастыря, в планах было еще несколько. Обычно лицо Пахомия хранило печать безмятежности, но сейчас оно выражало легкое беспокойство. Другой человек в черном одеянии и с коротко остриженными светлыми волосами оглядывал все вокруг глазами, кипевшими гневом. Заратан не видел его никогда в жизни.

– Да пребудет с тобой Господь, авва, брат, – сказал Кир, кланяясь, когда они поравнялись.

– И с вами, Кир и Заратан, – ответил авва Пахомий.

Светловолосый даже не снизошел до разговора. Он шел в сторону библиотеки маршевым шагом, как человек, творящий святое дело.

Когда они услышали скрип железных петель, Кир нахмурился и обернулся, чтобы посмотреть. Авва Пахомий вошел первым. Незнакомец остался снаружи и посмотрел на Кира. Заратан был готов поклясться, что мужчины смотрели друг на друга с осторожностью львов, встретившихся в пустыне.

Кир резко развернулся, чтобы уйти.

– Подожди, – резко окрикнул его светловолосый.

Кир напрягся и обернулся.

– Да, брат?

– Тебя зовут Ярий Клавдий Атиний? – спросил тот, прищурившись.

Заратан увидел, как под одеянием Кира на его спине обозначились мощные мускулы.

– Нет, брат, это не мое имя, – отчетливо ответил Кир.

На запястьях сжавшихся в кулаки рук Кира прорезались сухожилия. Заратан подумал, что, похоже, Кир только что совершил еще один грех, в котором ему придется покаяться.

Человек в черном внимательно поглядел на Кира. Римляне всегда брились и коротко стриглись. Не пытался ли священник в черном одеянии представить себе Кира без густой бороды и вьющихся волос до плеч?

Римлянин хмыкнул.

– Ты не знаешь, где он находится? Я слышал, что он был здесь, но не поверил.

– Когда мы приходим к Господу, мы получаем новые имена, – ответил Кир. – Я не знаю человека, о котором ты спрашиваешь.

– Не знаешь, ну конечно же, – скептически заметил римлянин.

Он постоял в нерешительности несколько мгновений, а потом вошел в библиотеку, оставив тяжелую дверь открытой нараспашку.

– Ты знаешь этого человека? – шепотом спросил Заратан.

– Нет, – ответил Кир, покачав головой. – Но он посланец Рима. Ты хотел узнать о решениях собора в Никее? Думаю, скоро ты получишь ответы на свои вопросы. Нам лучше…

В библиотеке послышались громкие голоса.

– Это не может быть правдой! – в ужасе воскликнул брат Варнава. – Они не могли приказать предать их огню! Это слово Господа нашего! [15]15
  Это слово Господа нашего! – После того как Никейский собор решил, какие именно тексты будут включены в канонический Новый Завет, Константин повелел найти и уничтожить «еретические», не вошедшие в Новый Завет христианские тексты. Практически за пару лет ересь в христианстве стала государственным преступлением в глазах Римской империи, приравненным к измене. Когда государство и церковь пришли к согласию относительно законности и правильности казни христиан, не согласных с догматами, в опасности оказались буквально все. В особенности иудеи и язычники. Языческие культы были официально поставлены вне закона, а власть иудейских патриархов была уничтожена раз и навсегда. В 388 г. епископ Каллиникуса, города на Евфрате, организовал нападение на синагогу и ее поджог. Епископ Миланский Амброзий заявил, что готов сжечь все синагоги, «ибо не должно остаться места, где отрицается Христос». Восстановление сожженной синагоги тоже было приравнено к измене Риму. Первый в истории человечества еврейский погром произошел в 414 г. от P. X. Это было хорошо спланированное и жестокое нападение на евреев Александрии, в ходе которого еврейская община города была уничтожена полностью.


[Закрыть]

– Епископы утвердили двадцать семь книг, составляющих Новый Завет, – резко ответил римлянин. – Остальные пятьдесят две книги объявлены еретическими, являющими собой рассадник порока многообразия. Никейский собор решил, что они не просто еретические, но должны быть полностью уничтожены. Любой читающий или переписывающий их будет объявлен еретиком и подвергнут наказанию.

Послышались его громыхающие, властные шаги по библиотеке.

– Кроме того, я извещаю вас, что был принят догмат о воскресении. Это было воскресение во плоти. Господь наш воскрес телом. Это понятно?

Сделав паузу, светловолосый епископ продолжил:

– Собор также постановил, что Мария была Девой и после того, как родила Господа нашего, и до конца своей жизни.

– Но… – с сомнением начал было Варнава. – У Господа нашего было четыре брата: Иаков, Иосия, Иуда и Симон. И две сестры: Мариам и Саломия. Как же быть с ними? [16]16
  Как же быть с ними? – В греческом тексте Нового Завета используется слово «адельфос», означающее «брат». Нигде в тексте Нового Завета оно не используется в значении «сводный брат». Высказывание насчет того, что оно может иметь значение «двоюродный брат», также ложно. В греческом есть слово «анепсиос», которое и означает «двоюродный брат». Когда в Евангелии от Марка (6, 3) говорится, что Иисус – сын Марии и брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона, значение этого слова вполне ясно. Кроме того, в Посланиях к Галатам (1, 19) и Коринфянам (9, 5) Павел также использует слово «адельфос». Если учесть, что он использует и слово «анепсиос», то получается, он знал разницу между ними. Если бы он говорил о «двоюродных братьях», то использовал бы слово «анепсиос» и в Посланиях к Галатам и Коринфянам, но он не сделал этого.


[Закрыть]

– Собор постановил, что они не были Ему родными братьями и сестрами. Либо сводными, либо двоюродными, но никак не родными.

Повисла пауза.

– Что ты читаешь? – услышал Заратан заданный римлянином вопрос.

– Я точно не знаю, – тихо и осторожно ответил брат Варнава. – Похоже, это книга, написанная братом, э, двоюродным братом Господа нашего Иаковом. На еврейском, поэтому, естественно, она называется «Тайная книга Иакова». Я только что начал переводить…

– Сожги ее! – приказал римлянин. – Сожги всякую книгу, хранящуюся в этом помещении, если она объявлена еретической. Я выдам тебе список. И хочу, чтобы ты составил список монахов, которые читали их.

– Но все монахи монастыря читали их хотя бы отчасти, – возразил авва Пахомий.

– Тогда собери их всех сегодня за ужином. До него ведь еще два часа? Я должен удостовериться в том, что все монахи понимают суть решений собора.

Римлянин вышел из библиотеки. В паре шагов следом за ним плелся побледневший и опустошенный авва Пахомий.

– Епископ Меридий, подождите, пожалуйста.

– У вас еще один монастырь, авва, выше по течению реки. Когда я закончу свои дела здесь, я встречусь с вами там. И мы все обсудим подробно, – ответил Меридий, выставив подбородок и надменно глядя на Пахомия.

– Да, епископ Меридий, – послушно согласился Пахомий. – Я буду ждать. Нам много надо выяснить, прежде чем мы попросим наших монахов…

Они свернули за угол, и их голоса стихли.

– Значит, он епископ, – сказал Кир. – Пошли. – Мы должны уже быть в крипте и переводить книгу.

Свернув направо, Кир пошел по коридору. Сквозь окна наверху струился свет на величественный купол над его головой.

– Переводить книгу, которую нам приказали сжечь, – зашептал Заратан. – Если об этом узнают, нас казнят.

Краем глаза он посмотрел на Кира. Ярий Клавдий Атиний? Зачем же епископ из Рима назвал его по имени? Если он лично не знал Кира, то, видимо, кто-то очень подробно описал его внешность, так, чтобы римлянин смог узнать… если он в самом деле узнал его.

Когда они были уже у выхода в залитый солнечным светом сад, где вечерний бриз шевелил листья пальм, Кир остановился и обернулся к нему.

– Заратан, я полагаю, что ты вряд ли сможешь забыть только что услышанное тобой римское имя?

Уязвленный, Заратан выпрямился во весь рост.

– Я умею хранить тайны.

В уголках глаз Кира прорезались морщины. Он коротко, но с облегчением кивнул Заратану.

– Этим ты сделаешь мне огромное одолжение, брат.

Глава 4

Маханаим

15 нисана 3771 года

Вдалеке прогремел гром, усиливающийся ветер, дующий с темной горы, принес запах приближающейся грозы. Капли дождя начали падать на шерстяную накидку Йосефа, сверкая драгоценными камнями на золотых нитках, которыми была украшена ткань.

Они направили лошадей по крутому склону в сторону перевала. Свет звезд отражался от листьев олив, и на скалистые склоны упали неясные тени.

Йосеф поглядел в темноту и понял, что все время пытается услышать голоса солдат, звон сбруи и мечей, вынимаемых из ножен, или свист копий, рассекающих остриями воздух. Этого осталось ждать недолго, если их преступление раскрыто и на их поиски отправлены римские центурии. Неизвестно, сколько у них времени. Он обратился к своему слуге, едущему на лошади впереди.

– Тит, ты же самаритянин. Сколько нам еще до вершины горы?

Тит, двадцатипятилетний мужчина с серыми глазами и вьющимися каштановыми волосами, повернулся к нему. На его лице застыло каменное выражение храбреца, ожидающего казни.

– Мы доберемся до пика в пятом-шестом часу ночи, [17]17
  …в пятом-шестом часу ночи… – Отсчет времени нового дня традиционно начинался с 7 часов вечера. Следовательно, в этот момент происходила и смена даты. Пятнадцатое нисана начиналось в 7 часов вечера 14 нисана, и это именовалось первым часом ночи. В 8 вечера наступал второй час ночи и так далее. Первый час дня наступал в 7 часов утра пятнадцатого нисана. Необходимо понимать эту систему исчисления времени, чтобы не ошибиться с событиями, сопровождавшими распятие. Если считать, что Иисус воскрес в воскресенье, то по иудейской системе отсчета времени он воскрес не в «день третий», а через два дня.


[Закрыть]хозяин.

– Хорошо. Буду рад, когда мы завершим наше дело. Ты знаешь место, которое мы ищем?

– Да, хозяин. Я здесь вырос и хорошо знаю его.

Йосеф на мгновение задумался.

– А помнишь ли ты, что мы должны сделать, если нас постигнет неудача? – чуть тише спросил он.

– Помню, хозяин, но молюсь, чтобы от нас этого не потребовалось.

– Я тоже молюсь, Тит.

Третий их спутник, с вытянутым и длинноносым, как у птицы-стервятника, лицом и бегающими карими глазами, молчал. На нем было длинное белое одеяние. Звали его Матья, но он попросил Йосефа не произносить его имени прилюдно, на случай если их поймают. Он был в двух шагах позади и вел в поводу вьючную лошадь. Бедное животное с трудом поднималось по тропе, опустив голову к земле так, будто завернутая в холстину ноша на его спине была совершенно неподъемной.

– Ты думаешь, они уже отправились за нами в погоню? – спросил Тит.

Йосеф тронул повод, чтобы лошадь обошла камень.

– Вероятно, нет. Закон запрещает людям народа нашего покидать свои дома еще два дня. Только тогда они узнают обо всем и оповестят префекта. Молюсь, чтобы Петроний нашел хорошее оправдание.

Петроний, центурион с дурной репутацией, все равно окажется в трудном положении, объясняя свой промах.

– Он скажет им, что уснул, – послышался сзади голос молодого Матьи.

Йосеф вздрогнул. Два последних дня были ужасны. Шепот и тайны вымотали его. Он вдохнул и медленно выдохнул.

– Надеюсь, нет, – сказал он. – Иначе ему никто не поверит. Его могут казнить из-за нас.

– Не станут, – ответил Матья. – Двое, стоявшие с ним в карауле, подтвердят его слова. Мы дали им такие взятки, что каждому хватит на небольшое царство.

Тит недобро посмотрел на юношу.

– А я-то думал, что Омывающиеся на рассвете отринули земное богатство, – сказал он. – Откуда же вы взяли такую сумму?

Омывающимися на рассвете именовали орден ессеев за их обычай каждое утро совершать омовение. Само же название ордена пошло от слова «ессен», которым называли утраченный священный предмет – нагрудник, носимый в древности первосвященниками. Ессен был украшен двенадцатью драгоценными камнями, в четыре ряда по три, на которых были выгравированы имена двенадцати колен Израиля. Сам Господь Бог возвещал через него победу в битве: его сила заставляла камни ярко сиять, освещая воинам путь в ночи. Согласно преданию, два столетия назад ессен окончательно перестал сиять. Очевидно, Бог покинул этот священный предмет, и он исчез. А может быть, разочаровавшиеся люди выбросили его в пустыне. До Йосефа доходили слухи, что Омывающиеся на рассвете спрятали его глубоко в пещере рядом с Кумраном и его охраняют гигантские твари с ядовитыми жалами и крыльями.

– У нас есть способы находить необходимые денежные средства, – ответил Матья.

– Прости за дерзость, хозяин, но я не понимаю, зачем ты слушаешь этих людей, – сказал Тит, пренебрежительно махнув рукой. – Они худшие из грешников. Я бы им не позволил сандалии мне завязывать, не говоря уже…

– Замолчи! – прервал его Матья.

Грубые слова Тита, очевидно, возмутили его.

– Не забывай, что я уже был здесь, когда Иешуа начинал учиться в Кумране, вместе с Йохананом Крестителем. Я был здесь, когда его арестовали! Я стал его последним апостолом, избранным! Мои братья встретят Марьям завтра утром, отдадут ей священный предмет и скажут, что мы выполнили ее план. Наши люди пошли на большой риск и, следовательно, имеют некоторые права. Как минимум на вежливость с твоей стороны.

Тит слегка расслабился и отвел взгляд.

Приняв это в качестве извинения, Матья продолжил более спокойным тоном:

– Есть много людей, разделяющих наши взгляды, но не являющихся членами нашего сообщества. Даже вполне богатых, но боюсь, что на этот раз мы попросили у них слишком много. Думаю, некоторым из них пришлось опустошить свои дома, чтобы дать то, что мы попросили. Если об этом проговорится кто-нибудь из их слуг, пойдут слухи и всем нам конец.

Тит глянул на Йосефа, будто в ожидании ответной фразы.

– У тебя тоже есть определенные права, Тит, – наконец сказал Йосеф. – В особенности право на дерзость. Давай говори дальше, что у тебя на уме.

Тит верно служил Йосефу уже более десяти лет. Именно на долю Тита и Марьям выпали самые трудные поручения. Они смирились с тем, что стали нечистыми с религиозной точки зрения, прикоснувшись к покойнику, и выполнили все, не жалуясь. За счет этого Йосеф смог соблюсти чистоту в канун святых дней, дабы не разрушить свою карьеру в религии и политике. Вряд ли они понимали, что Йосеф уже отказался и от первой, и от второй. Сегодня ночью он навсегда сбежит из Палестины, прежде чем римляне смогут раскрыть его роль во всей этой истории.

Здесь оставалось все, что он любил и чего желал. Дни и ночи его мучила боль предстоящей потери, от которой его голова едва не раскалывалась на части. Сейчас осталось лишь чувство одиночества, такое, что скручивало внутренности.

Тит откинул с лица свои каштановые кудри.

– Этот человек был преступником, хозяин, – сказал он. – Тебе не следовало позволять Омывающимся на рассвете уговорить себя на столь безумное деяние. Тело должно быть отдано родственникам, как принято.

– Его родственникам, – с отвращением повторил Матья.

Тит повернулся, сидя в седле, и угрожающе глянул на него.

– Его родственники не хотели забирать тело, Тит, – принялся терпеливо объяснять Йосеф. – Они отреклись от него много лет назад. Считали его безумцем. У него больше никого не было. Если бы я не стал умолять римлян о его праве на достойное погребение, его тело оставили бы на растерзание шакалам и грифам. [18]18
  …на растерзание шакалам и грифам. – Таковы были законы Рима.


[Закрыть]Я бы не вынес этого.

– Тем не менее я не понимаю, зачем ты подвергаешь себя такому риску. Если они узнают…

– Приходят последние времена, последние часы, – прервал его юноша в белом. – Царство Божие на пороге. Мы обязаны брать на себя весь риск.

Тит словно не слышал его слов.

– Хозяин, это именно то, чего больше всего боятся римляне, – продолжил он. – Если они узнают, что ты сделал…

– Они узнают об этом, Тит, будь уверен, – устало ответил Йосеф. – А насчет того, почему… Я верил ему.

Тит несколько мгновений молчал, нахмурившись.

– Вот уж чего бы не подумал, – пробормотал он себе под нос.

Йосеф печально улыбнулся. Он даже сам себе удивлялся. За последний год его стремление к Царству Божьему стало подобным физической боли, пытке, которую нельзя было заглушить ни одним мирским удовольствием.

– Ты имеешь в виду то, что я член высшего Совета семидесяти одного? [19]19
  …высшего Совета семидесяти одного? – Высший совет, Синедрион, состоял из семидесяти членов. Семьдесят первым во веки веков считался Моисей.


[Закрыть]Думаю, даже великий учитель Никодим верил ему, просто никогда не говорил об этом вслух.

С каждым дуновением ветра до них доносились ароматы мирра и алоэ, исходящие от Жемчужины, обернутой в холстину, перекинутую через спину вьючной лошади. Они были столь сильны, что, казалось, окутывали его целиком и проникали внутрь, словно Дух Святой. Никодим прислал самые дорогие благовония. Это было деяние если и не апостольское, то человека верующего. Марьям одна, втайне, умастила Жемчужину благовониями и обернула в холст.

Они поднимались все выше, но казалось, гора Гевал, на севере от них, поднимается вместе с ними. Йосеф посмотрел на долину, раскинувшуюся между горами Гевал и Гаризим. В домах горели огоньки масляных ламп, и долина напоминала огромный ларец с рассыпанными по нему драгоценными камнями. Несколько огоньков светились даже среди перевернутых камней развалин древнего города Шекем.

Они миновали поворот тропы, и оливковые деревья исчезли, уступив место кедровой роще. Воздух стал суше и холоднее.

Йосеф поплотнее обернул вокруг плеч потрепанный плащ. В свете звезд поблескивали золотые нити, вплетенные в тонкую льняную ткань, крашенную дорогим индиго. Этот плащ – символ богатства и положения в обществе и в высшем совете. Теперь, когда все уже сказано и сделано, ему следовало бы отдать его другому, любому, кто его заслуживает. Чтобы по этому плащу нельзя было узнать его самого. Он посмотрел на палец, на котором еще сегодня утром было большое золотое кольцо с семейной печатью, вырезанной в виде цветка граната. Оно принадлежало когда-то его прадеду. Всю свою жизнь Йосеф ставил им печати на воске, скрепляя ими письма и документы. Он нежно любил его. Теперь же оно было надето на палец мертвеца. Маленький подарок, не больше горчичного зерна в жерновах мироздания, но это было лучшее, что он мог предложить.

Потерев воспаленные глаза, он поднял взгляд на скалистый пик горы Гаризим. Темнело, и он все больше становился похож на огромный черный зуб, вонзающийся в темно-синее чрево неба. У западного склона скопились тучи, под ними виднелись полосы дождя. В третьем часу ночи они окажутся под ливнем.

– А ты веришь, Тит? – тихо спросил Йосеф. – Веришь тому, что Марьям сказала про эту гору?

Тит окинул взглядом тучи, оценивая силу грозы, и остановил взгляд на вершине горы.

– Эту гору наши люди всегда называли «таббур хаарез», «пуп земли», – ответил он. – Место, где земля встречается с небом. Говорили, что здесь, на самой высокой вершине, Моше зарыл Ковчег Завета.

– Советую говорить потише, – прошептал Матья, который вел навьюченную лошадь. – Об этом опасно говорить где угодно. Что, если об этом узнает префект Понтий Пилат? [20]20
  …префект Понтий Пилат? – Хотя в Новом Завете Понтия Пилата называют прокуратором, это исторически неверно. Однако эта неточность позволяет определить даты написания документов. Из многочисленных археологических исследований и найденных документов мы знаем, что в правление императоров Августа и Тиберия губернаторы провинций именовались префектами. В записях, касающихся Понтия Пилата, это звучит точно так же, его именуют префектом Иудеи. И лишь в правление императора Клавдия, которое началось в 41 г. от P. X., губернаторов стали именовать прокураторами.


[Закрыть]Он пошлет войска, чтобы прочесать гору, найти святилище, уничтожить его и убить всех, кто пришел поклониться ему! [21]21
  …уничтожить его и убить всех, кто пришел поклониться ему! – Что он и сделал в 36 г. от P. X. Когда пророк из самаритян заявил, что откроет святилище народу своему, Пилат отправил войска, которые перехватили толпу верующих и перебили их. Об этом пишет Иосиф Флавий в своей книге «Иудейские древности» (XVIII, 85–89). Также нам известно, что в 70 г. от P. X. на вершине горы Гаризим были окружены и убиты римскими солдатами свыше 11 600 самаритян, совершавших там моления. Традиция проведения ежегодных религиозных праздников на горе Гаризим до наших дней сохранилась у самаритянской общины, живущей и поныне в окрестностях Наблуса.


[Закрыть]

В ответ на эту тираду Тит лишь стиснул зубы. Он же всего лишь ответил на вопрос Йосефа!

– Опасно это или нет, но Марьям верит обычаям самаритян, – сказал Йосеф. – Я тоже.

Перед его мысленным взором предстало ее прекрасное лицо в обрамлении ореола пышных черных волос, залитое слезами.

«Йосеф, пожалуйста, умоляю, – сказала она тогда. – Спасителя надо самого спасти».

Это было нелегким делом как для Йосефа, так и для любого другого. Ничто в священных книгах даже не намекало на то, что мессию может постичь такой удел. Он умер позорной, исключительно бесчестной смертью, по сути показав всему миру, что он не Избранный, а, напротив, проклятый Богом человек. [22]22
  …проклятый Богом человек. – В Первом послании Коринфянам(1,18) Павел подмечает, что неверующие считают «полнейшей глупостью» то, что распятого человека объявляют сыном Бога. Спустя столетие отец церкви Юстин Великомученик тоже сказал, что объявлять распятого человека божественным совершенно оскорбительно в глазах неверующих. «Они говорят, что безумие наше уже в том, что мы ставим распятого человека на второе место после вечного и неизменного Бога-Творца», – писал он в Первой апологии (13, 4). Также интересно то, что в первоначальном Символе веры, утвержденном на Никейском соборе в 325 г., не упоминается ни о смерти Иисуса, ни о его распятии. Вероятно, по тем же самым соображениям.


[Закрыть]

Сердце Йосефа начала сжимать странная боль, как от раны кинжалом, которая все никак не перестает кровоточить. Он наклонился вперед и погладил гриву лошади. Лошадь по кличке Молния потрясла головой, будто прикосновение дрожащей руки Йосефа ей не понравилось.

– Все в порядке, Молния. У нас все хорошо, – сказал ей Йосеф, похлопав ее по шее. – Не бойся.

«Интересно, – подумал он, – не хочу ли я всего лишь убедить в этом самого себя».

Тит махнул рукой в сторону утесов, тянущихся вдоль дороги впереди них.

– Когда мы обогнем этот скальный выступ, нам надо уходить с дороги в лес, – сказал он. – Там есть звериная тропа между кедров. Идти труднее, но намного быстрее.

– Очень хорошо, – ответил Йосеф.

Миновав скалы, они свернули в лес и еще часа два ехали по неосвещенной, петляющей между деревьями тропе. К этому времени дождь усилился настолько, что мир вокруг них превратился в черную мешковину. Лошади начали поскальзываться на грязи и шли медленнее. Йосеф уже давно натянул плащ на голову, но это не могло спасти его от ливня. Вода стекала по лицу, он едва видел вокруг себя, особенно после прорезавших мрак вспышек молний.

Где-то в шестом часу ночи, когда они уже приблизились к вершине горы, до их слуха донесся странный звук, похожий на отдаленный гром, но чем-то отличающийся от настоящего. Йосеф выпрямился в седле и прислушался, пытаясь различить его сквозь шум ветра и потоков воды, стекающих по ветвям сосен.

– Что такое? – тихо спросил Тит. – Почему ты остановился, хозяин?

– Слышишь?

Несколько мгновений все молчали.

– Я слышу только грозу и дождь, – сказал Матья.

Тит продолжал молчать. Йосеф моргнул, сгоняя воду с глаз, и посмотрел в темноту слева от себя, где, как он знал, сидел в седле Тит. Он увидел едва различимый силуэт человека, более темное пятно на фоне окружающей черноты.

– Тит? – тихо позвал он.

Чернильную черноту неба прорезала молния, и он увидел своего слугу в ореоле струй дождя.

– Это не только гроза, – прошептал Тит. – Это…

Он не закончил фразу, наклонив голову, чтобы снова прислушаться.

– Стук копыт лошадей, приближающихся к нам, – дрожащим голосом закончил Йосеф.

– Боже правый! – воскликнул Омывающийся на рассвете. – Кто-то нас предал! Они нас догнали!

– Давай поводья! – приказал ему Йосеф.

Подскакав к вьючной лошади, он вырвал поводья из рук Матьи.

– Быстро! – крикнул он. – Прячьтесь, оба! Я постараюсь уйти к…

Прежде чем он успел закончить, из леса выскочили первые всадники, накатившиеся на них, как пенная волна. Йосеф увидел блеск доспехов и серебряные вспышки на остриях обнаженных мечей.

– Взять вьючную лошадь! Всадников убить! – крикнул на греческом центурион.

Ночь и дождь прорезала серебристая вспышка, и Йосефа выбило из седла. Он сильно ударился о землю. Стрела вонзилась ему в плечо, пригвоздив плащ к телу.

– Тит! – в отчаянии крикнул он. – Скачи и уводи лошадь!

Он бросил поводья вьючной лошади. Тит пнул своего коня пятками, и она рванулась вперед, разрезая копытами грязь рядом с Йосефом. Схватив поводья вьючной лошади, Тит поскакал в темноту.

Йосеф встал на ноги и осторожно пошел вниз по лесистому склону. Следом за ним двинулся и Омывающийся на рассвете. Римляне на мгновение замешкались. Они начали перекрикиваться, спрашивая друг друга, не видел ли кто, куда поскакала вьючная лошадь и где «жрецы». Затем большая часть всадников поскакали вслед за Титом.

Шатаясь и поскальзываясь, Йосеф двигался по покрытому грязью склону горы, стараясь выбрать такую дорогу, по которой не смогут ехать всадники. Позади себя он слышал задыхающиеся рыдания Матьи.

Выкрики римлян эхом отдавались на вершине горы, но из-за грозы он не мог разобрать ни слова.

Наконец он настолько ослабел от потери крови, что понял: идти больше не сможет. Увидев груду бурелома высотой в человеческий рост, тянувшуюся вдоль почти отвесного утеса, он кое-как добрался туда и свалился без сил.

Вскоре там оказался и Матья, проползший под буреломом на животе.

Небо пронзила паутина молний, и с треском ударил гром. В свете молнии Йосеф увидел на склоне солдат, пытающихся успокоить своих перепуганных лошадей.

– Это безумие! – задыхаясь, проговорил Матья. – Неужели ничего нельзя сделать? Будем просто смотреть?

Йосеф бросил взгляд на сидящих в седлах римлян. Их лошади с трудом удерживали равновесие на раскисшем от дождей склоне горы, передвигаясь по нему неторопливой рысью. Центурион орал на всех подряд, требуя найти хоть какие-то следы Йосефа, но в такой темноте и под дождем это было практически невозможно.

Йосеф привалился к поваленному дереву. Плечо будто жгло огнем.

– Мы не свидетели, – измученным голосом произнес он. – Иешуа говорил, что свидетельствовать могут лишь трое – дух, вода и кровь. [23]23
  …дух, вода и кровь. – Первое послание Иоанна, 5, 8.


[Закрыть]

Матья снова заплакал.

Сильнейший порыв ветра прокатился по склону горы, и их осыпало опавшими листьями.

– Прекрати рыдать, лучше помоги мне вытащить эту стрелу, – стиснув зубы, сказал Йосеф. – Нам надо выбраться отсюда задолго до окончания грозы.