Текст книги "Брекен и Ребекка (ЛП)"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Глава третья

Ребекке удалось убежать из Данктона вместе с Комфри и Виолетой лишь благодаря Меккинсу, который, как никто другой, знал Болотный Край, что позволило им ускользнуть от боевиков, заметивших их чуть ли не сразу после того, как Брекен скрылся в глубине болот.

Но и на этом беды их не закончились: пробираясь к месту, где жила Роза, они наткнулись на луговых кротов, которые чуть было их не прикончили. Не миновать бы им гибели, если бы не настойчивые мольбы Ребекки, просившей разрешить им хотя бы повидаться с Розой (луговые кроты относились к ней с глубоким уважением). Впрочем, отвага, с которой Меккинс встал на их защиту, тоже сыграла свою роль.

– Нечего размахивать тут лапами, дайте нам поговорить с Целительницей Розой! И без дерзостей, приятель, пока я всерьез не рассердился.

Даже самым здоровенным луговым кротам вовсе не хотелось связываться с разъяренным Меккинсом – данктонские кроты давно зарекомендовали себя как храбрые и искушенные бойцы.

Когда в конце концов один из луговых кротов привел Розу, Меккинс первым делом сказал:

– Слушай, Роза, объясни этим пустоголовым луговым кротам, что мы не собираемся вчетвером завоевывать Луговую систему. Делать нам нечего! И к тому же, – добавил он, окинув окрестности пренебрежительным взглядом, – я, конечно, прошу прощения, но это место не из тех, где мне хотелось бы поселиться!

Роза приветливо улыбнулась, хоть сразу поняла, что они бегут от преследования, а не просто пришли в гости. Она давно уже предчувствовала, что такое может случиться.

– Все в порядке, – сказала она луговым кротам. – Это Меккинс из Данктонской системы, остальные мне тоже знакомы. Меккинс – старейшина и исключительно благородный крот, хоть бывает порой грубоват.

– Да… я… извините, – смутился Меккинс. – Только зачем они набросились на Ребекку и на кротышей? Это Роза, – добавил он, обращаясь к Комфри и Виолете, – поздоровайтесь с ней.

– Здравствуй! – воскликнула Виолета и тут же подбежала к Розе.

А Комфри лишь взглянул на нее и попытался спрятаться за Ребекку.

– Здравствуйте, мои дорогие, – сказала Роза. – Ну, а теперь расскажите мне, что случилось.

Выслушав Меккинса, Роза решила, что Ребекку и кротышей нужно разместить в норе по соседству с ее собственной, и настояла на этом, хотя луговые кроты принялись ворчать, что это, мол, не дело и они не потерпят всяких там данктонских фокусов на своей территории. В конце концов они заявили, что им надо сходить и посоветоваться со старейшинами, а пока что кое-кто из них останется сторожить нору.

Меккинсу это не понравилось: ему хотелось как можно скорей вернуться в Болотный Край, но он не решался оставить Ребекку, не убедившись в том, что она вне опасности. Он сказал луговым кротам, что сам отправится вместе с ними к старейшинам.

– Нет уж, приятель, – ответил самый дюжий из луговых кротов. – Не выйдет. Мы не позволим тебе шпионить за нами и заниматься колдовством – ты не у себя дома! Оставайся здесь и сиди тихо, пока мы не решим, что с вами делать. И учти: ваше счастье, что Роза вас знает, а иначе… – Он взмахнул когтистой лапой, давая понять, что именно могло с ними случиться.

Два дня кряду Меккинс провел в ожидании, негодуя и сетуя на судьбу, а затем его наконец вызвали на встречу со старейшиной, которая должна была состояться где-то в глубинах Луговой системы. За это время Роза успела убедить его в том, что Ребекке надо пожить именно у нее, да и Комфри с Виолетой тоже, пока они не станут самостоятельней.

– А ждать этого долго не придется, дорогой мой, смотри, как они уже тут освоились, – сказала она.

И вправду. Виолета успела поладить даже с луговыми кротами, а Комфри, быстро привыкший к Розе, теперь все время задавал ей самые разнообразные вопросы.

❦

Место, куда повели Меккинса четверо самых сильных кротов, каких ему когда-либо доводилось встречать к западу от Данктона (они называли себя членами кротовой гвардии), находилось среди лугов, а путь к нему пролегал по длинным туннелям. Меккинс заметил, что ответвления, ведущие к норам, встречаются довольно редко – похоже, луговые кроты живут менее кучно, чем данктонские. Впрочем, от его взгляда не укрылось и то, что здешняя почва не так богата червями.

В конце концов они добрались до внушительных размеров системы. Меккинсу доводилось слышать о ней, но он никогда прежде ее не видел. Это была настоящая крепость, внутри которой на различных уровнях находились норы, связанные друг с другом туннелями. В центре располагалась большая круглая нора, превосходившая по ширине, если не по высоте, нору старейшин в Бэрроу-Вэйле. Ее сухие стены были тщательно отделаны, а пол покрывал замечательный настил из травы и сухого чертополоха, используемый обычно для гнезд.

В нее-то и препроводили Меккинса, обращаясь с ним не слишком учтиво. У дальней стены Меккинс разглядел большого темно-серого крота, который сидел вытянув перед собой когтистые лапы и сонно опустив на ник голову. Глаза его были полуприкрыты, но голос, послышавшийся после долгого молчания, прозвучал громко и решительно:

– Имя?

– Мое имя Меккинс, и я…

– Система?

– Что за дурацкий вопрос! – воскликнул Меккинс, не на шутку разозлившись. – Я из Данктона, откуда же еще?

Кроты-гвардейцы, услышав такой грубый ответ, кинулись было к нему, но большой крот приподнял лапу, приказывая им остановиться.

– Отвечай на мои вопросы, – сказал он. – Цель визита?

– В каком смысле «цель»? – спросил Меккинс.

– Что вам тут понадобилось?

– Кроты, которых я привел с собой, Ребекка и двое ее кротышей, оказались в опасности. На них напали. Я знал, что Роза им поможет, и поэтому отвел их к ней.

– И с какой стати мы должны предоставлять им убежище?

Меккинс раскрыл было рот, но растерялся, не зная, как все объяснить кроту, который не знаком с Ребеккой.

– Так что же?

– Потому что Роза доверяет ей, иных причин я, пожалуй, не вижу.

Совершенно неожиданно крот широко улыбнулся, и от его улыбки повеяло таким теплом, что Меккинс даже перестал злиться.

– Крайне веская причина, ничего не скажешь, весьма убедительная. Прекрасно. – Поднявшись с земли, крот подошел к Меккинсу, рядом с которым стояли гвардейцы, легким кивком головы отпустил охрану, и они остались одни.

– Меня зовут Броум, – сказал он, – и, поверь, я рад тебя видеть. Роза предупреждала, что события в будущем могут принять неприятный оборот. Она называла твое имя и говорила, что тебе можно доверять, но я не думал, что мы с тобой встретимся так скоро. Прошу прощения за поведение моих гвардейцев, но ты должен их извинить: на протяжении многих поколений наши системы враждуют и для исчезновения этой вражды должны быть веские причины. Впрочем, если ты веришь Розе так же, как верю ей я, тебе тоже должно казаться, что наступают времена, когда глупые распри становятся неуместными. Поскольку ты пришел к нам, а не наоборот, полагаю, я вправе попросить, чтобы ты сначала рассказал нам о Данктоне. Я всегда прислушиваюсь к предсказаниям Розы, но мне вверено управление системой, и я не могу действовать, исходя из одних лишь неясных догадок и предчувствий. Расскажи мне, что у вас творится.

Он держался приветливо, но с большим авторитетом и говорил с Меккинсом как с равным. Броум понравился Меккинсу, который гордился своим умением быстро определять, что представляет собой тот или иной крот. К тому же наступили неспокойные времена, и чем больше у тебя друзей, тем лучше. Поэтому он не таясь объяснил Броуму, что жизнь в его системе изменилась к худшему за время правления Мандрейка, который, как выяснилось, успел причинить луговым кротам немало горя, столкнувшись с ними на пути в Данктон. Меккинс упомянул и о том, что Рун готовится захватить власть, и о последствиях, которыми чревата ситуация для его родного Болотного Края.

Затем Меккинс рассказал Броуму о Ребекке, признав, что не может привести доводов, которые заставили бы луговых кротов предоставить ей убежище, кроме одного: как ему кажется, у Ребекки особый путь в жизни и судьба ее связана не только с парой кротышей. И Роза разделяет его мнение.

Броум отнесся к его словам с большим интересом, ему самому было о чем рассказать Меккинсу, первому из кротов, занимавших значительное положение в Данктонской системе, с которым ему довелось встретиться. Но сначала нужно было узнать еще кое-что.

– Скажи мне, Меккинс, – негромко проговорил он, – что тебе известно о Камне?

Броум заметил, что Меккинс отнесся к этому вопросу иначе, чем к предыдущим. Поведение его стало более непринужденным, словно ему удалось ненадолго отвлечься от мыслей об ответственности, лежащей на плечах главы хотя бы части системы, такой, как Болотный Край.

– Ты имеешь в виду Камень вообще? – спросил Меккинс. – Или именно Данктонский?

– А что, между Камнями есть различия? – ответил Броум вопросом на вопрос.

Меккинс замялся. Ему никогда не приходилось беседовать с кем-либо о Камне, даже после того, как он отправился к нему ради Ребекки и Камень откликнулся на его молитвы. С тех пор он преисполнился глубокого благоговения перед Камнем и ни с кем не заводил о нем разговоров, боясь, что его неправильно поймут. Наконец он сказал:

– Данктонский Камень обладает огромной силой. Возможно, он и поныне является подлинным центром системы, ведь поначалу, когда кроты обитали лишь на вершине холма, так и было. Однако стараниями Мандрейка и Руна, о которых я тебе уже рассказывал, мы утратили прежнюю связь с Камнем. – Меккинс помолчал немного и добавил: – Если тебя интересует мое мнение, мне кажется, важнее Камня в Данктоне ничего нет.

Броум кивнул. Судя по его виду, ответ Меккинса пришелся ему по душе, но он ничего не сказал вслух. Теперь настал его черед делиться мыслями, которые он очень долго хранил от всех в тайне. Преодолев последние колебания, Броум решил, что может довериться Меккинсу:

– Тебе придется учесть следующее: в нашей системе бытует представление, согласно которому данктонские кроты – злые колдуны, к их лесу опасно приближаться, а Камень на вершине холма, о котором все мы изрядно наслышаны, – дурной Камень. – Услышав это, Меккинс явно изумился. – Ну, так уж у нас сложилось. Впрочем, многие из здешних кротов верят в Камень как таковой, полагая, что ему следует поклоняться. Как и в любой другой системе, у нас есть свои ритуалы. Но система наша велика, и кроты в ней живут разные. В последние годы ситуация осложнилась из-за бесконечных смут и раздоров – нечто подобное происходит и у вас. Из разговоров с Розой я с удивлением узнал, что она несколько раз наведывалась к вашему Камню. «В нем вовсе нет ничего дурного», – сказала она мне. Однажды ночью я и сам решил сходить к Камню. Хотя эта затея казалась мне довольно рискованной, я ничего не мог поделать: словно неведомая сила погнала меня туда.

– Да! С Камнем именно так и бывает, – подтвердил Меккинс.

– Разумеется, я не нашел в нем ничего дурного, напротив… Мне вряд ли удастся описать впечатление, которое он произвел на меня.

– Ничего страшного, – с понимающей улыбкой сказал Меккинс, – я знаю, что ты имеешь в виду.

– Возможно, этим бы все и ограничилось, если бы не события, происшедшие в прошлом сентябре. Один из наших кротов погиб в Данктоне в бою за самку. Его брат Стоункроп является (точнее говоря, являлся, ведь теперь он уже не с нами), достойнейшим среди самых доблестных бойцов в нашей системе. Так вот, Стоункроп вознамерился отправиться с отрядом бойцов в Данктон и отомстить за гибель брата. Мне едва удалось их отговорить – если честно, меня испугала мысль о возможных последствиях. Но при этом я подумал: может быть, все же стоит совершить попытку вторгнуться в Данктон?

Меккинс вздрогнул от неожиданности, но Броум со смехом сказал:

– Не беспокойся. Выслушай сначала до конца. Поразмыслив, я заключил, что, кроме Камня, нам в Данктоне ничего не нужно, вернее, даже не Камня, а доступа к Камню. У наших кротов появилась бы своего рода точка опоры, и тогда, возможно, наконец затихли бы бессмысленные распри, мешающие нам жить. И ведь, по сути дела, Луга занимают половину Данктонского Холма, не так ли? А если рассматривать наши две системы как единое целое, получается, что Камень как раз в самом его центре?

Меккинса охватила неподдельная тревога. Он успел понять, к чему ведут все эти речи.

Броум продолжал говорить:

– Я упомянул об этом вот почему: если тебе понадобится мое содействие для того, чтобы отстоять в борьбе против Руна Болотный Край (а мне кажется, оно тебе не помешает), я в свою очередь попрошу тебя оказать помощь мне. Пойми, территория нам не нужна, нужен лишь доступ к Камню.

– Это ты сейчас так думаешь, – скептически заметил Меккинс.

– Кто знает, что будет завтра, – ответил Броум. – Но пока это могло бы положить конец убийствам и распрям между жителями двух наших систем, а также внутренним раздорам.

– Ну и чем, по-твоему, я могу тебе помочь? – спросил Меккинс.

– Понятия не имею, – ответил Броум. – Но после разговора с Розой мне стало казаться, будто ей известно, что тебе предстоит сыграть в будущем более значительную роль, чем ты предполагаешь.

Меккинс и Броум застыли, глядя друг на друга. Оба думали о грядущих великих событиях, которым суждено вскоре изменить все, к чему они привыкли. По прошествии некоторого времени Меккинс сказал с улыбкой:

– Знаешь, Броум, ты удивительный крот. У нас в Данктоне очень не хватает таких, как ты.

Броум рассмеялся и легонько хлопнул его по плечу, скрепив таким образом узы возникшей между ними симпатии.

– Кстати, – сказал он, – если твоя Ребекка и есть та самка, на которую пал выбор Кеана, о чем ты, как я заметил, и словом не обмолвился, посоветуй ей держать это в секрете. Видишь ли, убийство Кеана вызвало негодование среди луговых кротов. Кроме того, многие любили Стоункропа и теперь скучают по нему. Если выяснится, что она хотя бы косвенно связана со смертью Кеана и с тем, что Стоункроп покинул систему, ей не миновать неприятностей.

Меккинс уклончиво улыбнулся и поднялся, намереваясь уйти.

– Так это она? – спросил Броум.

– Да, – ответил Меккинс, который терпеть не мог вранья.

– Видимо, таких, как она, немного на свете, – сказал Броум.

– Это верно, – ответил Меккинс, и на этом их разговор закончился.

Меккинс ненадолго наведался к Розе, передал Ребекке совет Броума и поспешил обратно в Данктонский Лес в надежде выяснить, что там происходит.

❦

Ребекке нигде не доводилось видеть такого очаровательного беспорядка, как в норе у Розы. Кротыши не уставали бродить по ней, рассматривая разные предметы, изумляясь и радуясь. Стены туннелей не отличались тщательностью отделки, но создавали атмосферу уюта. Кое-где из стен выступали округлые края камней – Розе они нравились.

У самого входа лежали в кучке засушенные листья и цветки ясменника. По словам Розы, их запах, похожий на аромат кумарина, как ничто другое, напоминает вернувшемуся домой кроту о том, что мыслить здраво куда проще у себя в норе, чем за ее пределами. Рядом виднелись горки буковых орешков и ягод черной бузины, засохшие, сморщившиеся и ставшие очень крепкими.

Кое-где в полу попадались кусочки кремня. Самый большой и плоский Роза использовала для измельчения трав, а рядом с ним валялись обрывки листьев шандры, от которых исходил аромат, слегка отдававший тимьяном. Стоило кроту оказаться в этом уголке норы и закрыть глаза, как на него накатывала благоуханная волна и ему начинало казаться, будто он стоит среди открытого поля.

– Да, да, моя радость, вот поэтому мне не удается растолочь их до конца. Всякий раз, как я берусь за это дело, дивный запах заставляет меня позабыть обо всем! – сказала Роза, объясняя, почему повсюду разбросаны стебли и листки шандры, которые она и не думает никуда убирать.

Возле дальней стены, напротив входа, Роза соорудила себе неповторимое гнездо – подстилка состояла из листьев голубого плюща, перемешанных с лепестками цветов шиповника и дикой лаванды. Однажды Роза разрешила Виолете провести там ночь. Наутро Виолета пожаловалась, сказав, что ей было жестко и неудобно спать. И неудивительно, ведь часть собранных Розой и сложенных поблизости ягод шиповника «каким-то непонятным образом» закатились под гнездо, а Роза этого даже не заметила.

Возле одной из стен лежал сухой панцирь жука-кардинала, который Роза ни за что не хотела выбрасывать. «Ведь он заполз сюда однажды летним днем и мирно провел тут вечерок, наблюдая за тем, как я хлопочу – не припомню, чем именно я занималась, – а потом вдруг взял и умер!» Виолете жук не слишком нравился, но Комфри не мог налюбоваться его цветом – точь-в-точь как темно-красная охра – и тусклым блеском неподвижным крылышек.

В центре норы находился причудливый продолговатый камень с розоватыми и голубоватыми вкраплениями, украшенный разными сухими листьями и травами, зелень которых слегка поблекла под слоем пыли. Казалось, он постоянно меняет форму в зависимости от времени дня и угла зрения. «О нет, меняется не камень, – объяснила однажды Ребекке Роза, – меняешься ты сама».

Обитавшая в этой благоуханной норе Роза всю жизнь лечила данктонских и луговых кротов, не делая между ними никаких различий. Ее долгая жизнь приближалась к концу, и вот теперь, на исходе холодного января, Ребекка пришла к ней, спасаясь от преследования. Даже за время, истекшее с момента их последней встречи, происшедшей перед Самой Долгой Ночью, Роза заметно ослабла и постарела. Из-за болей в плечах и задних лапах она старалась теперь двигаться поменьше и поэтому ложилась так, чтобы наблюдать за сновавшими по норе кротышами и Ребеккой, не поворачивая головы. Розе всегда хотелось видеть глаза тех, с кем она разговаривает, а ее собственные глаза по-прежнему светились теплом и покоем, несмотря на донимавшую ее боль.

Но теперь Роза все больше и больше времени проводила во сне, то погружаясь в дремоту, то выбираясь из ее глубин, подобно тому, как нежный пух одуванчика то взмывает в воздух, то опускается на землю в такт с дыханием теплого сентябрьского ветерка. День проходил за днем, и Роза улыбалась все чаще, а говорила все реже, и ощущение покоя, исходившее от нее, передавалось даже непоседливой Виолете: рядом с Розой она всегда становилась спокойней и мягче.

Комфри довольно быстро справился с робостью, которую ему поначалу внушала Роза, и вместе с Виолетой просиживал подле нее часами, слушая предания и легенды. Виолете нравились полные драматизма повествования о доблестных героях, преследующих злодеев, скрывающихся среди запутанных туннелей, а Комфри предпочитал истории о цветах и деревьях, удивительные свойства которых вызывали у него благоговейный трепет.

Каждый из рассказов Роза начинала словами:

– Пусть эта история, хранимая моим сердцем, дойдет и до ваших сердец, дабы и вы смогли соприкоснуться с заключенной в ней благословенной мудростью, открывшейся некогда мне…

И тогда Комфри устраивался поудобней, а в глазах Виолеты появлялся нетерпеливый блеск, и оба погружались в волшебный мир легенды.

Ребекка и не подозревала, что Роза никогда прежде не допускала никого к себе в нору, но среди луговых кротов пронесся слух: «Должно быть, в этой Ребекке из Данктона есть нечто особенное, раз Целительница Роза пустила ее к себе в нору. Такого еще не бывало!»

Они рассудили правильно, Роза действительно заметила в Ребекке нечто особенное – любовь к жизни, которую она считала драгоценным даром, и поэтому лучше, чем кто-либо другой, даже Меккинс, поняла, каким страшным, едва ли не смертельным ударом для ее души оказалась гибель потомства, виновником которой стал Мандрейк.

Даже видя, с какой трогательной заботой Ребекка относится к Комфри, как она сумела принять и понять Виолету, Роза чувствовала, что перед ней не та Ребекка, что раньше. Порой, лаская Комфри, она погружалась в тихую грусть, а в ее смехе, звучавшем прежде с такой беспечной заразительностью, ощущалась печаль.

Поэтому Роза и взяла к себе Ребекку с кротышами, надеясь, что сможет помочь ей вернуть радость жизни, если на то будет воля Камня. Роза не стала тратить ни сил, ни времени на утешения. Впервые встретившись с Ребеккой, она сразу поняла, что той суждено стать целительницей, но ведь способность исцелять других дается лишь тем, кто изведал не только лучезарные выси, но и глубины мрака. Ей казалось, что Ребекке предстоит пережить еще много горя, куда больше, чем выпало на долю ей самой, и она обращалась к Камню с безмолвными молитвами, в которых просила укрепить в Ребекке веру, чтобы та не сбилась с пути, когда ее, Розы, уже не будет рядом.

Предчувствуя близость кончины, Роза устроила так, чтобы кротыши давали им с Ребеккой возможность побыть вдвоем. Она попросила членов кротовой гвардии, державшихся наиболее дружелюбно, взять Комфри с Виолетой под свою опеку и проследить за тем, чтобы малыши не скучали.

Они проводили время вместе то в тишине, то за разговорами о свойствах трав, об искусстве исцеления недугов. Роза старалась передать Ребекке веру в незыблемость Камня, и все это время в душе молодой кротихи продолжали затягиваться раны – это началось еще в ту Долгую Ночь, когда под покровом безмолвия Камня свершилось ее воссоединение с Брекеном.

Роза учила Ребекку, повинуясь интуиции, не прибегая к логике, ибо в мыслях ее царил такой же очаровательный беспорядок, как и у нее в норе. Она с безошибочной точностью знала, когда лучше рассказать стишок или поговорку, когда нужно помолчать и подумать, а когда – пошутить и посмеяться, и Ребекка сумела многое постигнуть, сама того не замечая. Вот так однажды Роза рассказала ей старинный стих о травах, благодаря которым в норе появляется приятный устойчивый аромат, и минуло немало кротовьих лет, прежде чем Ребекка осознала, что этот стих навсегда запал ей в память.

Базилик и майоран,

Таволгу, шалфей, тимьян

В эти солнечные дни

Собери и сохрани.

Фенхель, пижма, резеда

И калган смолистый.

Не исчезнет никогда

Аромат душистый.

Чего только они не обсуждали. Но Роза не старалась научить Ребекку всему, что знала сама, она стремилась лишь к тому, чтобы посеять в сознании Ребекки зерна познаний, который когда-нибудь впоследствии дадут всходы. Она всегда терпеливо дожидалась, пока Ребекка сама ее не спросит.

– Роза?

– Да, моя радость?

– Откуда ты знаешь, как помочь кроту, который, как тебе кажется, нуждается в помощи?

– Знать это невозможно, дорогая моя. Ты можешь только догадываться, ничего не зная наверняка… Нет… видишь ли, они будут говорить с тобой. И тебе необходимо научиться понимать, о чем они толкуют, ведь все дело в том, что они и сами плохо себе это представляют! Понимаешь, Ребекка, целителям приходится трудней всего из-за того, что кроты не могут объяснить, что именно с ними стряслось. Имей в виду: если бы они это знали – знали по-настоящему, – они тут же поправились бы сами. – Роза умолкла, чтобы Ребекка успела постичь смысл ее слов, а затем добавила: – Лучше всего для начала прикоснуться к кроту лапой – легонько, так же, как ты прикасаешься к Комфри, когда хочешь утешить его. Это прикосновение поможет тебе понять куда больше, чем любые слова.

Порой Роза погружалась в молчание надолго, и Ребекке казалось, что она уснула, но та неожиданно начинала говорить снова:

– Можно заметить, что с кротом не все ладно, по тому, как он двигается. Болезни и недомогания всегда влияют на состояние тела, даже если их корни скрываются в сознании. Проще всего вылечить крота, пострадавшего в борьбе за самку: ткнешь лапой туда, сюда, скажешь ему что-то ободряющее – глянь, а хвори уже будто и вовсе не бывало. Ах, как мне нравилось, когда мне в лапы попадались эти забияки из Вестсайда! – Они дружно рассмеялись, и Роза пояснила: – Видишь ли, они часто дерутся, и им волей-неволей приходится замечать, что происходит с их телом, а потому лучше понимают, что именно с ними стряслось, и выздоравливают быстрей других. На самом деле драки – дело не такое уж плохое, как утверждают некоторые. Драчуны умеют ценить то, что им дано. Излишний страх и недостаток движения пагубны для тела. В этом и заключается источник бед твоего Брекена!

Одна неделя сменяла другую, и, когда настал конец студеного февраля, Роза сказала Ребекке, что теперь ей нужно будет каждый день выделять время для того, чтобы спокойно посидеть, «не думая ни о чем вообще».

– Разве это возможно?

– А ты попробуй, моя радость. Ты еще не знаешь, что в каждой норе есть подходящее место для того, чтобы посидеть, ничего не делая, и у меня такое место находится рядом с камнем, где так чудесно пахнет шандрой. Можешь попробовать прямо сейчас. Пойди туда, закрой глаза и ни о чем не думай. А я пока немного тут приберусь. Не обращай на меня внимания.

Роза потихоньку занялась уборкой, а Ребекка села у камня и затихла, но уже через минуту воскликнула:

– Ни о чем не думать невозможно! Стоит мне отделаться от одной мысли, как в голову приходит новая!

– Да, это непросто, я знаю, – сказала Роза, не проявляя ни малейшего сочувствия. – Но имей в виду: разговоры тебе вовсе не помогут.

На первый раз Ребекка продержалась всего десять минут, а потом сдалась и сказала, что лучше пойдет и посмотрит, чем там занимаются кротыши. Но Роза не отступалась, и по прошествии некоторого времени, где-то к середине марта, Ребекка обнаружила, что с нетерпением ждет того момента, когда сможет посидеть ни о чем не думая.

Когда Ребекка наконец научилась этому, Роза, следуя по пути, указанному ей много лет назад ее наставницей, предложила Ребекке попробовать теперь подумать о чем-нибудь одном. Сначала она должна была сосредоточиться на мысли о кустике чертополоха, росшего на лугу над Розиной норой, который вскоре снова пробудится к жизни. Потом они стали выбирать другие понятия и предметы: деревья, совы, камни, Камень, темнота, когти, тепло.

Однажды Ребекка сидела, сидела и заплакала, и Роза обрадовалась тому, что молодой кротихе наконец удалось дать выход своему горю. Впоследствии, описывая свои чувства, Ребекка сказала:

– Мне вспомнилось, как я бежала, взбираясь на холм, в тот день, когда Кеан ушел, чтобы сразиться с Руном, – я рассказывала тебе об этом, – лил дождь, а я все бежала и бежала, сама не зная куда, я все металась из стороны в сторону, а потом вдруг почему-то оказалась рядом с Камнем…

– Почему-то?

Ребекка знала: если Роза спрашивает, очень важно найти ответ. Так почему же она оказалась на вершине холма? Она задумалась и вдруг ясно увидела: высокие буковые деревья с серыми стволами, вокруг струится дождь, а она все мчится, мчится… да, да, конечно, ведь деревья раскачивались, размахивая ветвями и словно указывая ей дорогу, подгоняя ее туда, навстречу свету, к вершине холма, где возвышался Камень, как будто они знали, где ей нужно оказаться, и пытались сообщить ей об этом…

– Значит, в этом все дело? – спросила она, обращаясь к самой себе и к Розе.

– Ответ известен лишь тебе, моя дорогая. Но деревья и растения постоянно подсказывают мне вещи, о которых я сама ни за что бы не догадалась. Порой мне кажется, что именно они приводят меня к тем кротам, которым требуется помощь, – иначе я не сумела бы так быстро найти к ним дорогу. Если ты мне не веришь, наведайся как-нибудь в Данктонский Лес после сильной бури, и ты увидишь исхлестанные ветром деревья и валяющиеся повсюду на земле сломанные ветви и почувствуешь, как горюют о них деревья, одновременно радуясь тому, что буря миновала, – эти ощущения прямо-таки витают в воздухе.

Вот так постепенно Роза делилась с Ребеккой накопленной за время жизни мудростью, зная, что в один прекрасный день она станет целительницей и продолжит ее дело.

К середине марта кротыши обрели изрядную самостоятельность, особенно Виолета, которая быстро подрастала и уже завела дружбу кое с кем из ровесников. Она стала подолгу где-то пропадать, хотя почти всегда ночевала в норе у Ребекки.

Комфри по-прежнему предпочитал проводить время неподалеку от Ребекки, но спал теперь отдельно, соорудив свою собственную нору. Он проявлял все больший интерес к цветам и травам, чему способствовало общение с Розой, и без конца спрашивал, когда же он сможет увидеть их своими глазами.

– Тебе придется потерпеть еще недельку-другую, дорогой мой, – сказала Роза, хотя, возможно, подснежники и борец уже кое-где расцвели. Но уже скоро в рост пойдут пролески и чистотел, а в апреле зазеленеет собачья мята, дубровка и разные папоротники… ах, как это будет замечательно! – Роза вдруг погрустнела, словно зная, что ей не суждено этого увидеть.

– Ну конечно, Роза, – сказала Ребекка. – Уже совсем скоро станет тепло. Ты и глазом моргнуть не успеешь, а в Данктоне и среди лугов уже начнут скулить и пищать маленькие кротята…

Ребекка умолкла. Что она могла сказать, если и сама знала, что жить Розе осталось совсем недолго.

В их отношениях произошли перемены. Роза будто поняла, что больше ничему не сможет научить Ребекку, свою любимую Ребекку, и теперь ей остается положиться на милость Камня и надеяться, что Ребекка сама отыщет свой путь. Час за часом проводили они в тишине, и их молчание было красноречивей любых слов. Розе удалось показать Ребекке, что она всецело полагается на нее, и тем самым пробудить в ней прежнее доверие к жизни. Именно тогда Ребекка с ужасом сообразила, что скоро ей придется заменить Розу и стать целительницей. Но ведь она еще так мало знает! А Роза все чаще надолго погружалась в сон, терзавшие ее боли усиливались, речи порой казались бессвязными, а ощущение исходившего от нее покоя набирало мощь, распространяясь по всей норе, и тогда царившая в ней тишина казалась глубже, витавшие в воздухе ароматы словно прилетали откуда-то издалека, а таившиеся по углам тени становились насыщенней и четче. Теперь Ребекка почти не отходила от Розы.

Похоже, луговые кроты поняли, что жизненный путь Розы близится к концу: они старались говорить тише, одергивали кротышей, если те начинали возиться в расположенных поблизости туннелях, и приносили еду Ребекке, чтобы избавить ее от лишних хлопот.

Порой Роза принималась говорить. Кое-что Ребекке удалось понять сразу, другие слова врезались в память, и спустя много лет вместе с накопленной мудростью пришла способность проникнуть в их смысл, а кое-что навсегда осталось для нее загадкой.

Роза теперь почти не двигалась, дыхание ее сделалось частым и неглубоким.

…Какое блаженство, что Ребекка где-то рядом, в полумраке, она тихонько ходит по норе и помогает унять боль, а порой смеется, разговаривая с Виолетой – вот несносная проказница. А еще был Кеан и Брекен в Древней Системе. «Любовь моя, хороший мой», – говорила я ему тогда. Там, в темных туннелях, я потратила так много сил, я поделилась ими с Брекеном, чтобы ему открылся дар любви. Сколько кротов повстречалось мне за все это время, сколько было страха, сколько лишнего и ненужного… Ребекка уже все знает бедное дитя она не понимает и говорить бессмысленно милое дитя и Брекен которого она полюбит…