Текст книги "Брекен и Ребекка (ЛП)"

Автор книги: Уильям Хорвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Босвелл приветливо взглянул на Триффана и признал в нем крота, которого он видел возле Камня в тот вечер, когда прибыл в Данктон. Многое уже было известно ему из рассказов Ребекки, но теперь к этому добавились новые впечатления. Он увидел, что Триффан наделен качествами, присущими Брекену и Ребекке, и почувствовал, что он, как никто другой, стал воплощением их любви. И, возможно, он уже тогда догадался, что перед ним тот самый крот, которого он стремился разыскать.

Но если и так, виду он не подал. Брекен изумился, заметив, что Босвелл не проявил интереса к Триффану и с необычайной краткостью отвечал на вопросы, которые тот задавал ему.

– Он чем-то не понравился тебе? Скажи мне прямо, Босвелл.

– Нет, – ответил Босвелл, качая головой. – Просто мне страшновато за него. Ты говорил, он хочет стать летописцем, а ведь тебе известно лучше, чем кому-либо другому, как это трудно. Так что дай мне время, чтобы я смог выяснить, обладает ли он необходимыми для этого качествами.

Но Босвелл постоянно различными способами старался уклониться от ответа на вопрос, который Триффан не раз задавал ему:

– Что я должен сделать, чтобы стать летописцем?

– Молись, – говорил Босвелл, отказываясь добавить к этому что-либо.

И всякий раз Триффан, услышав такой ответ, огорчался, начинал сомневаться в себе и отправлялся к Камню или же просиживал часами с Комфри, гадая, чем он заслужил немилость Босвелла, который так приветливо держался со всеми остальными.

Но хотя Босвелл упорно отказывался вступать с ним в пространные беседы, Триффан ощущал исходящую от него благодать и часто ходил за ним следом, держась от него на почтительном расстоянии, иногда помогая Босвеллу в поисках пищи, а порой указывая ему дорогу в какую-то часть системы, где тому захотелось побывать.

В один из дней, который показался Триффану нескончаемо долгим, он явился к Босвеллу, пребывая в необычайном волнении – чуть ли не дрожа от напряжения всем телом. Босвелл сделал вид, будто ничего не заметил, и отправился бродить по туннелям, как он делал довольно часто, задерживаясь то тут, то там, чтобы побеседовать с кротами, рассказать историю-другую или благословить кого-нибудь.

– Босвелл… – уже в который раз попытался обратиться к нему Триффан, но Босвелл никак его не приободрил, и Триффан не решился задать ему вопрос.

Подобная робость вовсе не была ему свойственна, но безыскусственность натуры Босвелла приводила его в смущение, и ему казалось чрезвычайной дерзостью спрашивать его о чем-либо.

День уже клонился к вечеру, Босвелл изрядно устал, и Триффан, побоявшись, что тот удалится к себе в нору и возможность поговорить с ним окажется упущенной, наконец собрался с духом и сказал:

– Босвелл?

Босвелл остановился и посмотрел на него, но не произнес ни слова.

– Босвелл… Брекен говорил мне, что у тебя был наставник по имени Скит, который взял тебя к себе в Аффингтон. Еще он говорил, что твой наставник многому тебя научил и ты проникся к нему глубоким уважением и восхищением.

Босвелл кивнул.

– И порой мне здорово от него доставалось! – сказал он и улыбнулся, вспомнив о дорогом его сердцу Ските.

– Босвелл? – робко проговорил Триффан. – А нельзя ли… то есть не согласился ли бы ты взять меня в ученики и стать моим наставником?

Босвелл застыл, глядя на Триффана. На него нахлынули те же чувства, которые испытала когда-то Роза в тот момент, когда, глядя на Ребекку, поняла, что перед ней будущая целительница, и пожалела, что не сможет избавить ее от страданий, которые суждены всякому, кто вступит на эту стезю.

– Хорошо, – ответил Босвелл. – Но помни, что все знания, которыми тебе удастся овладеть, буду давать тебе не я, а Камень.

Триффан обрадовался, как кротенок, к которому вдруг вернулась мама, когда он уже потерял всякую надежду когда-нибудь ее увидеть, глаза его засияли ярче рассветных лучей солнца.

– Но… скажи… а что мне нужно сделать? – прерывающимся голосом проговорил Триффан.

– Научиться слушать безмолвие Камня, – ответил Босвелл.

Они долгое время молчали, а затем Триффан, приободренный тем, что Босвелл согласился выполнить его просьбу, задал еще один вопрос:

– А что заставило тебя отправиться в Данктон?

– Точно не знаю, – сказал Босвелл. – Мне показалось, что я должен явиться сюда, чтобы отыскать Седьмую Книгу и отнести ее вместе с Седьмым Заветным Камнем в Аффингтон. Но теперь я чего-то жду, хоть и не понимаю, чего именно. Впрочем, Камень, как всегда, укажет нам в свое время, что надлежит предпринять.

Меж тем в Данктоне все сильней ощущалась атмосфера, предшествующая свершению значительных событий, таких, как, например, Самой Долгой или Самой Короткой Ночи, только на этот раз возбуждение нарастало медленно, приобретая необычайный размах и силу.

Зимние дни потянулись чередой друг за другом. Январские холода, февральские снега и морозы. Присутствие Босвелла в Данктоне стало привычным для его обитателей, он часто наведывался к ним в гости и рассказывал предания о Камне и легенды, известные только летописцам.

Он охотно выполнял их просьбы, но были и такие, на которые он неизменно отвечал отказом. Во-первых, не соглашался показать им, в чем состоит искусство письма.

– К этому нужно специально готовиться, а здешние туннели не приспособлены для этих целей. У вас тут и так есть чем заняться.

И во-вторых, он никогда не рассказывал о своих странствиях с Брекеном и отказывался говорить что-либо о Ребекке, хотя его часто спрашивали о ней.

А помимо этого Босвелл был готов сделать для них что угодно и рассказывал им обо всем, что их интересовало, хотя он плохо переносил зимние холода, и Триффану приходилось следить за тем, чтобы он не переутомлялся и вовремя отдыхал.

Система продолжала жить в обстановке ожидания, и на исходе февраля обитатели подземных туннелей уже не сомневались, что вскоре наступит пора каких-то удивительных событий.

Эти странные веяния не коснулись лишь двоих жителей Данктона: Брекена и Ребекки. Они жили спокойно и мирно, наслаждаясь обществом друг друга, и подолгу нигде не показывались. Кроты старались не беспокоить их, и даже Комфри, который раньше довольно часто заглядывал к Ребекке, перестал к ним наведываться. Впрочем, иногда Босвелл выражал желание поговорить с ним, всякий раз предупреждая Триффана, что будет лучше, если он отправится к ним в одиночку, а тот замечал, что после таких разговоров Босвелл на несколько дней погружается в глубокую задумчивость.

Вся система, в создание которой Брекен и Ребекка вложили столько сил и которая была бесконечно дорога им, жила в напряженном ожидании, но они, с такой чуткостью улавливавшие прежде малейшие признаки перемен, ничего не замечали.

Глава двадцать пятая

На смену февралю пришел март, а холода все не ослабевали, но наконец после нескольких дней неустойчивой погоды забрезжил рассвет удивительного утра, одного из тех, которые воспринимаются как неожиданный подарок, как верный признак того, что рано или поздно весна все-таки наступит и никому не придется вечно страдать от холода и сырости.

Ребекка почувствовала это еще до зари. Едва успев проснуться, она тут же поднялась на поверхность земли и отправилась к Камню. В лесу еще было темно, но когда она вышла на прогалину, небо начало светлеть, и на темно-синем фоне появились зеленые и темно-розовые сполохи зари. В глубоких трещинах, покрывавших корни буковых деревьев, чьи голые ветви едва заметно покачивались, еще таились черные тени, но кое-где среди опавших листьев и лежавших на земле обломков ветвей уже заиграли первые отблески разгоравшегося на востоке рассвета.

За спиной у Ребекки виднелась западная часть небосклона, на которой, по мере того как ночная мгла постепенно рассеивалась, все заметней становились легкие редкие облачка, которые поначалу казались серыми, затем окрасились в кремовый цвет и наконец засверкали белизной. Взошло солнце, и, когда первые его лучи начали пробиваться сквозь лесные заросли, высвечивая стволы деревьев, покрытые ярко-зеленым мхом, редкие коричневые листья, оставшиеся на ветвях, и темно-зеленые листки ежевики, для которой приход прошлой осени остался незамеченным, Ребекка потянулась и вздохнула. Как свеж и чист утренний воздух!

Первый из дней ранней весны! Один из тех, когда начинает казаться, что зима осталась позади! Ребекка знала, как хороши такие дни, знала она и то, что нужно наслаждаться каждой минутой, подаренной ими, не задумываясь о том, что назавтра может снова вернуться зима.

Ведь небо наконец сияет влажной синевой, на фоне которой так явственно проступают изящные очертания белых облаков, а солнечные лучи становятся все теплей и теплей, напоминая, что уже пора наводить в туннелях порядок и подыскивать себе пару.

Проснувшись у себя в норе, Брекен зевнул и потянулся. Он подумал, не отправиться ли ему к Ребекке, и эта идея показалась ему очень привлекательной, но все же он решил сделать это попозже. Лучше выяснить сначала, какая сегодня погода, подкрепиться, привести себя в порядок, посмотреть, что творится в лесу. Ведь теперь ему довольно долго приходится разминаться после сна, чтобы окончательно прийти в себя.

Поднявшись на поверхность земли, он пошел вперед по склону холма, и тут до него донеслись крики ворон, воркование голубей, пение малиновок, каменных и черных дроздов. Но громче всего звучали голоса ворон: почему-то в дни ранней весны, когда на ветвях деревьев еще нет листвы, их карканье разносится по всему лесу, резко выделяясь среди других звуков. А денек выдался и вправду весенний!

Вскоре Брекен обнаружил, что двигается с такой же легкостью, как в детстве, и ему захотелось побегать. Он начал спускаться с холма, но подумал, что вместе с Ребеккой порезвиться будет гораздо приятней, и повернул обратно.

Когда выяснилось, что в норе ее нет, Брекен сразу сообразил, куда она подевалась, и, посмеиваясь, пошел по туннелю, который заканчивался выходом на поверхность земли неподалеку от прогалины, посреди которой возвышался Камень.

Громко вздыхая и еле волоча лапы, он поплелся по прогалине, всем своим видом изображая глубочайшее уныние и притворяясь, будто его качает от усталости, и приблизился к Ребекке, гревшейся на солнышке возле Камня. Она изо всех сил старалась сдержать смех, хотя начала улыбаться сразу, как только почуяла его запах и заслышала его шаги.

Брекен несколько раз робко кашлянул и наконец заговорил.

– Я заблудился, – сказал он. – Как мне вернуться в систему? – Ребекка не успела ничего ответить, потому что он поспешил добавить: – Я из Данктона.

Ребекка бросила на него светящийся любовью взгляд, подошла и ласково притронулась к его плечу, точно так же, как в день их первой встречи, происшедшей почти на том же месте, когда она сама обратилась к нему с теми же словами. Неужели они так крепко ему запомнились?

Ребекка отступила на шаг, и Брекен тут же прижал лапу к тому месту, к которому она только что притронулась. У него перехватило дыхание: каждое из ее прикосновений по-прежнему приводило его в радостное возбуждение.

– А помнишь, что я тебе ответил? – спросил он.

– Ты сказал: «Это несложно. Совсем несложно», а потом добавил: «Идем. Я покажу тебе дорогу».

– И действительно это сделал? – спросил Брекен.

Она кивнула.

– Кажется, я помню, куда именно ты повел меня, – сказала она.

– Покажи мне, Ребекка.

Пробежав мимо него, точно так же, как в тот раз пробежал мимо нее Брекен, она пересекла прогалину и начала спускаться по извилистой тропе, давным-давно проложенной кротами по склону холма. Разумеется, ни один из них уже не мог двигаться с таким же проворством, как в юности, и, добравшись до подножия холма, Брекен обнаружил, что сильно запыхался.

– Ты остановился у лежавшей на земле дубовой ветви, потому что около нее находился вход в систему, и тогда я спросила, как тебя зовут, поскольку мне не хотелось расставаться с тобой.

Он улыбнулся и нежно прикоснулся лапой к ее плечу. Ее серебристо-серый мех, такой же густой, как прежде, блестел в лучах солнца, и, хотя возле носа у нее появились морщинки, Брекена это нисколько не смущало. Она по-прежнему казалась ему самой красивой на свете.

– Ребекка?

– М-да?

– Мне хотелось бы побывать в лесу. Там, где прошли ранние годы нашей жизни.

– Лес так сильно изменился, дорогой мой, я боюсь заблудиться. Тебе придется указать мне дорогу.

– Хорошо, – ответил он.

Брекен пошел впереди, ведя ее за собой по Старому лесу; время от времени он останавливался, склонив голову набок и думая, куда лучше свернуть, порой шепча: «Нет, тут что-то не так», а затем устремлялся дальше. В конце концов они забрели в глубь Данктонского Леса, и Ребекка увидела ростки анемонов, которые еще не расцвели, но кое-где уже виднелись белые бутоны.

– Бэрроу-Вэйл находился где-то здесь, – сказал Брекен.

Он медленно побрел по опушке, окаймленной зарослями ежевики, обнюхивая росшие на ней травы, затем остановился и принялся копать землю. Вскоре он понял, что выбрал не то место, тогда он отошел подальше и снова пустил в ход когти, а спустя некоторое время неожиданно скрылся из виду.

Отправившись следом за ним, Ребекка увидела вход в туннели Бэрроу-Вэйла, в которые никто не заглядывал с тех пор, как случилась эпидемия чумы, а после нее пожар.

– Пойдем посмотрим! – крикнул Брекен.

Большая часть туннелей и нор сохранилась, хотя повсюду царили беспорядок и запустение. Нигде ни звука, обвалившиеся потолки да кучки костей возле стен. Жизнь ушла из системы, которой когда-то руководил Брекен, занявший этот пост после изгнания Руна и гибели Мандрейка.

Они принялись осматривать туннели, стараясь все время держаться поближе друг к другу, и время от времени один из них говорил: «Гляди-ка!», указывая на памятные им обоим места, связанные с множеством событий. Но голоса прошлого затихли навсегда, и проблески воспоминаний угасали, едва успев на мгновение вспыхнуть.

– Когда-нибудь кроты забредут в эти места и снова станут здесь селиться. Наверное, они дадут им новое название, а может быть, кто-нибудь припомнит, что в старину они назывались Бэрроу-Вэйл, и скажет об этом другим… хотя навряд ли. С какой стати им помнить об этом? – проговорил Брекен, размышляя вслух.

Они заглянули в норы старейшин – повсюду толстый слой пыли, а кое-где обвалы, происшедшие, когда росшее над ними дерево рухнуло на землю, скорей всего, во время пожара.

– Как странно, – задумчиво произнес Брекен, – когда я впервые очутился в Древней Системе, она произвела на меня совсем иное впечатление, чем эти места. Я почувствовал, что в ней сохранилась жизнь и она ждет чего-то. А тут все мертво.

– Живительная сила Камня так и не коснулась этих туннелей, – проговорила Ребекка.

– Да, – сказал Брекен, – но судьба Бэрроу-Вэйла перестала волновать его, ибо ничто не могло сравниться с полнотой любви, заполнявшей его сердце. – Я люблю тебя, – негромко сказал он, и Ребекка почувствовала, что на этот раз его слова прозвучали иначе, чем прежде, ведь он вложил в них всю мудрость, приобретенную за долгие годы жизни. – А если бы сюда, в Бэрроу-Вэйл, можно было вернуть хоть ненадолго кого-нибудь из прежних обитателей системы, кого бы ты выбрала? – спросил он.

Ребекка задумалась над его вопросом, и в памяти ее пронеслись вереницей образы тех, кто был особенно ей дорог. Розу? Меккинса? Кеана? Немного поколебавшись, она назвала про себя еще одно имя, Мандрейка, но тут же покачала головой.

– Халвера, – сказала она в конце концов.

– Почему? – удивленно спросил Брекен. Он никак не ожидал, что Ребекка выберет его.

– Потому что он повстречался мне неподалеку отсюда как-то перед началом июньского собрания старейшин. В разговоре со мной он упомянул о тебе, назвав тебя по имени. Он был первым, от кого я узнала о твоем существовании.

– А что он сказал? – спросил Брекен.

– Да ничего особенного. Но…

Она призадумалась, пытаясь хорошенько вспомнить. Что же такого он сказал? Да нет, дело было не в словах, просто каким-то непостижимым образом он дал ей понять, что любит Брекена. И как только она сумела догадаться об этом?

Внезапно оба они поняли, что Бэрроу-Вэйл уже ничего для них не значит. Пустые туннели, ничем не отличающиеся от прочих, и смотреть тут не на что. И они пошли обратно, чтобы подняться на поверхность земли и ощутить тепло весеннего солнышка. Ребекка сказала, что теперь ей хотелось бы сходить в Болотный Край.

– Но ведь дорога туда такая долгая! – возразил Брекен.

– Ах, послушай! – взволнованно воскликнула Ребекка. Откуда-то издалека, с северной стороны, доносились голоса вьющих гнезда грачей.

Они не стали заглядывать в туннели Болотного Края: бродить по тамошним норам, зная, что Меккинс никогда уже не выйдет им навстречу, было бы слишком тоскливо. Они отправились дальше на восток, туда, где прежде находилась нора Келью, и, хотя им не удалось найти то самое место, где она располагалась, когда они очутились в тех краях, им вспомнился пожар, а затем и времена, когда в системе бушевала эпидемия чумы. Они подумали, не свернуть ли им на запад, чтобы побывать среди лугов… но решили, что в этом нет необходимости. Воспоминания о прошлом утратили свое значение. Брекен знал, что ему нужна только Ребекка, и вот она, рядом, а весеннее солнышко светит так ярко, согревая землю. А Ребекка понимала, что ей нужен один лишь Брекен… «А он со мной, теперь мы вместе», – подумала она.

– Скоро расцветут дикие анемоны, а следом за ними нарциссы и колокольчики.

– Деревья снова оденутся листвой, – подхватил Брекен, – и прежде всего листья появятся на каштане, что растет неподалеку от лугов.

– Его больше нет, – сказала Ребекка, – мы с Комфри ходили туда прошлым летом.

– Там вырастет другой. Все вернется на свои места.

Они постояли, глядя на нежные ростки пролески, слегка подкрепились, подремали на солнышке. Утро закончилось, наступил день, но течение времени никак их не затрагивало.

Они танцевали друг с другом посреди столь дорогого их сердцу леса, понимая, что их связь с ним начинает распадаться. Деревья, растения и травы, которые будут радовать своей красотой других кротов, шорохи, пятна света и тени, ночная темнота и неизменно приходящие ей на смену рассветы – все слилось воедино. Ребекка, Брекен, любовь моя. Разве они не чувствовали усталости? О нет, они ощущали лишь свою близость, нечто более драгоценное, чем леса, чем прекрасный весенний день.

Разве они не постарели? Да, да, дорогой мой, все дается по милости Камня, но они чувствовали себя так же, как юные кротята. Можно сохранить юность, и резвиться, и ласкать друг друга, и каждое прикосновение будет казаться знакомым и таким же восхитительным, как первый день весны, когда пушистый мех искрится в лучах солнца, и ты знаешь это, если ты влюблен, Ребекка, Брекен, мы снова вместе, мы здесь сейчас, любовь моя.

Подул ветерок, и усыпанные почками ветки молодого платана закачались. На небе снова появились облака, и солнце скрылось за ними. Вечер наступил рано, и по тому, как быстро начало темнеть, можно было догадаться, что скоро начнется буря.

– Ты покажешь мне обратную дорогу? – проговорила шепотом Ребекка.

– А ты поможешь мне? – спросил Брекен.

Брекен отправился на юг, в ту сторону, где находился холм, на вершине которого стоял Камень. Он двигался неторопливо и спокойно, не испытывая ни малейших сомнений, потихоньку приближаясь к подножию холма, а затем начал взбираться вверх по склонам, направляясь к вершине. Время от времени он оглядывался, чтобы проверить, не отстала ли от него Ребекка, хотя и знал, что в этом нет необходимости: если бы она вдруг куда-то запропастилась, он сразу же почувствовал это, ведь они двигались с удивительной слаженностью, словно являли собой единое целое. Порой они останавливались, чтобы отдохнуть, зная, что спешить им нет нужды.

На склоне холма им повстречался Комфри, который хотел было поздороваться, но сразу же осекся, приглядевшись к ним. Что-то неуловимо изменилось в их облике, и он понял, что теперь любые слова будут неуместны. Он услышал, как в Старом лесу, из которого они недавно вышли, зашумел ветер, раскачивая ветви деревьев и шурша в подлеске.

– Ребекка? – выговорил все же наконец Комфри.

Но она только молча посмотрела и на мгновение притронулась к нему, словно пытаясь сказать, что все будет хорошо, что она больше не нужна ему и он сам со всем справится. Они с Брекеном отправились дальше, а Комфри подумал: «Они такие старые, но сколько же в них радости».

– Ребекка, – прошептал он, глядя им вслед. Комфри понял, что никогда больше не увидит ее, и его пробрала дрожь. – Пойду к Камню, – сказал он самому себе, – так будет лучше всего. Пойду туда прямо сейчас.

Но он задержался на некоторое время и вернулся к себе в нору, чтобы немного в ней прибраться и понюхать, как пахнут припасенные им травы. А когда ему наконец удалось совладать со своими чувствами, он направился к прогалине.

❦

Брекен и Ребекка продолжали подниматься вверх по склону и через некоторое время оказались на плоской вершине холма среди буков. Со всех сторон доносился шорох опавших листьев: их ворошил набиравший силу ветер. Небо становилось все темней, и плети ежевики, на которых утром так весело играли солнечные блики, встревоженно шелестели под порывами ветра. Нигде не задерживаясь, они свернули к прогалине, где стоял Камень, и направились к огромному буку, чьи корни обвились кольцом вокруг Камня, те самые корни, среди которых Брекен провел ночь, когда Халвер впервые привел его сюда.

С тех пор множество ветвей попадало на землю, часть из них уже успела сгнить. Брекен обнаружил лужицу дождевой воды среди причудливо изогнутый корней и напился из нее. Ребекка остановилась, глядя на лужицу, но пить не стала.

Внезапно им показалось, что грозовое небо, отражавшееся в воде, раскинулось у них под ногами, а на его фоне проступали очертания сплетенных друг с другом ветвей и неровный темный ствол старого дерева.

Глядя на его ветви, Брекен подумал, что только голос Ребекки, говорящей ему о любви, звучит приятней, чем шорох буковой листвы, колышущейся на ветру. Весна еще только-только началась, и на деревьях не успели развернуться листья, но зато Ребекка здесь, рядом с ним.

Она увидела, как Брекен, чей вытершийся мех стал походить цветом на светло-серую кору бука, пошел прочь, и отправилась за ним, ни разу не оглянувшись на Камень. А разгулявшийся ветер раскачал ветки деревьев, росших у кромки леса, помчался дальше среди верхушек и обрушился на высившийся рядом с Камнем бук как раз в то мгновение, когда они добрались до входа в свои туннели и пошли дальше.

Без малейших колебаний они свернули в проход, много лет назад прокопанный Брекеном, который вел к центральной части Древней Системы, соединяясь в конце с туннелем, проложенным вокруг Грота Эха. Да, оба они сильно постарели, но, несмотря на это, двигались с таким же изяществом, с каким колышутся высокие травы, когда дует ветер, и с такой же целеустремленностью, с какой взмывают над болотом дикие утки.

Из туннелей, находившихся за Гротом Эха, доносились громкие шорохи и скрипы – это напряглись и задрожали корни бука, на который обрушился штормовой ветер, но они, нимало не задумываясь, продолжали идти по ним, и ходы в лабиринте уже не казались им запутанными, ведь выбор пути для согретого верой сердца чрезвычайно прост. Им не было нужды вызывать в памяти воспоминания прошлого или заглядывать в будущее, потому что впереди, указывая им дорогу, мерцал ясный свет, разгоравшийся все ярче и ярче.

Но когда Грот Эха остался позади и они очутились в Гроте Корней, им показалось, что надрывный скрип корней начал затихать и на смену ему пришло иное звучание, постепенно набиравшее мощь, звучание безмолвия Камня, к которому они приближались, идя на свет.

Они кинулись бежать вперед, не обращая внимания на ходившие ходуном корни, те словно раздвигались в стороны, чтобы пропустить их.

Они бежали все дальше и дальше, а свет, в лучах которого их мех казался почти белым, горел все ярче, и вот они уже миновали корни, пробежали по туннелям, проскользнули по краю дупла, ступая легко и изящно, словно в танце, а навстречу им струился поток белого света, исходившего от Седьмого Заветного Камня.

А когда путь их подошел к концу и они оказались под погребенным в земле основанием Камня, устремились прямо к источнику белого сияния, к Заветному Камню.

❦

Ветер, предвестник бури, с воем и вздохами заметался над Аффингтонским Холмом, и сухие травы откликнулись шелестом, а струйки его холодного дыхания потекли по туннелям, проникая даже в отдаленные норы. Какая длинная зима, и ожидание кажется бесконечным, как много времени прошло с тех пор, как Босвелл покинул их, но остается лишь молиться, лелея в сердце тайную надежду.

У подножия холма закружился вихрь, и Поющий Камень начал негромко постанывать, а росшие возле него травы заколыхались в сгустившейся мгле, ее покров казался легким и воздушным, как бывает порой в ненастные мартовские ночи, когда во всем ощущается влияние весны. А ветер становился сильнее, все новые порывы обрушивались на Камень, настойчивые, резкие, упорные, и через некоторое время стоны и гудение затихли. И наконец, когда ветер добился своего, Поющий Камень издал долгий протяжный звук.

Услышав его, все летописцы замерли в ожидании, вслушиваясь в тишину.

И снова прозвучал зов Камня, уже мощней, чем прежде, а на третий раз отзвуки чистого сильного голоса разнеслись по Священным Норам, и с меловых стен посыпалась пыль.

Когда Камень подал голос в третий раз, Медлар уже находился в туннеле, ведущем на поверхность земли, и все обитатели Аффингтона устремились туда же, стараясь не спешить, не переходить на бег и все же перебирая лапами все быстрей и быстрей, и, когда они выбрались наверх, голос Камня зазвучал в четвертый раз. Те немногие, кто входил в число избранных, кому довелось участвовать в исполнении Песни, с волнением подумали: неужели вот-вот настанет долгожданный миг и на их долю выпадет величайшая честь, и услышали, как Камень издал клич в пятый раз. Обитатели Священных Нор уже стояли на поросшей травой вершине Аффингтонского холма, повернувшись на северо-восток, в ту сторону, где находился Камень, прислушиваясь к завыванию ветра, ерошившего им мех и колышущего травы.

И вот голос Камня послышался в шестой раз, он прозвучал с еще большей полнотой, и во взгляде Медлара появилась уверенность, лицо его просветлело. Он заговорил, благословляя кротов, всех до единого, и каждый слышал его слова, несмотря на шум ветра. А когда голос Камня раздался в седьмой раз, ветер внезапно стих и травы перестали колыхаться. И тогда избранные кроты запели Священную Песнь. Поначалу голоса их звучали слабо и нестройно, но постепенно ритм и мелодия приобретали все большую четкость и слаженность, и остальные кроты, собравшиеся на вершине древнего холма, стали подпевать им, сначала еле слышно, а затем все громче и громче, и наконец запели все, молодые и старые, новички и умудренные опытом летописцы, и окрестности огласились ликующими голосами тех, кто исполнял древнюю Песнь, торжественно оповещая мир об обретении Седьмого Заветного Камня и о том, что Седьмая Книга вскоре будет доставлена в Аффингтон.

❦

Босвелл медленно подошел к выходу из норы и, обернувшись, посмотрел на Триффана. Было слышно, как над склонами холма и в лесу бушует штормовой ветер.

– Отправляйся к Камню прямо сейчас, – сказал он.

Триффану не хотелось бросать Босвелла, который весь день пребывал в смутном беспокойстве, отказывался от предлагаемой ему еды и за все время перемолвился с ним лишь несколькими словами. Триффан наблюдал за ним, мучаясь тревогой, ощущая приближение перемен, догадываясь, что события, свершения которых они так долго ждали, вот-вот произойдут, но не зная, что именно случится.

– А ты? – спросил он Босвелла. – Что ты станешь делать?

Босвелл подошел к нему поближе.

– Положись на Камень, – сказал он. – Прислушивайся к нему, и ты поймешь, как надлежит поступить тебе. Я же должен отправиться в глубь Древней Системы, туда, где хранится Заветный Камень, куда вернулись Брекен и Ребекка, на которых снизошел дух безмолвия. Помолись, чтобы Камень послал мне сил и оказал помощь. Верь в Камень.

Босвелл пошел по туннелю, направляясь к той части Древней Системы, где находился Грот Эха. Триффан постоял, глядя ему вслед, а потом повернулся и начал пробираться к выходу на поверхность земли, с тревогой думая о том, как трудно будет Босвеллу в одиночку справиться с предстоящими испытаниями, ведь путь его пролегает по огромным туннелям, а он кажется таким маленьким и тщедушным, что разгулявшийся ветер может без труда подхватить его и унести прочь, как пылинку.

Над головой у Триффана ходуном ходили ветви буковых деревьев, и земля, в которой скрывались туннели Древней Системы, отзывалась дрожью на их громкий шорох, потрескивание и скрипы.

На прогалине вовсю неистовствовал ветер, шум бури усилился, и Триффан не сразу заметил, что возле Камня стоит и тихонько плачет Комфри.

– Что с тобой? – спросил Триффан. – Что случилось?

– Н-не знаю, – ответил Комфри. – Кажется, я видел, как Ребекку и Брекена забрал к себе Камень. То же самое произошло и с Целительницей Розой, когда я был совсем маленьким.

– Я тебя не понимаю. О чем ты говоришь? – спросил Триффан.

– Н-не знаю, – ответил Комфри. – Я и сам этого не понимаю.

Триффан посмотрел на Камень, испытывая глубокий трепет: вокруг непроглядная тьма, и буря буйствует напропалую, и лишь он один высится по-прежнему, сохраняя полнейшую неподвижность. Триффан почувствовал, как замирает у него сердце от тревоги за Брекена, за Ребекку и за Босвелла.

Он несколько раз повторил слова, которые произнес перед расставанием Босвелл: «Верь в Камень, верь в него», а затем принялся молиться. Голос его тонул в шуме ветра. Комфри молча стоял рядом в ожидании, а деревья раскачивались из стороны в сторону, клонясь к земле, повсюду раздавался треск ломающихся ветвей и неистовый вой метавшегося во мраке ветра.

Росшему возле Камня дереву приходилось тяжко под натисками ураганного ветра, даже ствол пришел в движение, оно словно пыталось как можно крепче уцепиться корнями за землю, и Триффан с Комфри ощущали, как дрожит под ними почва.

Сила бури продолжала нарастать, и по поверхности лужицы из дождевой воды, образовавшейся меж корнями, из которой напился Брекен, то и дело пробегала рябь.

❦

Босвелл постепенно приближался к Гроту Эха, чувствуя, как дрожат стены туннелей, и догадываясь, что буря бушует все сильнее. В Гроте Корней стоял невероятный шум, заглушавший звуки его шагов, но в душе его царило полнейшее спокойствие, и он продолжал продвигаться вперед.