Текст книги "Нулевой след (ЛП)"

Автор книги: Уильям Гибсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Разбор вещей

Комната Хайди выглядела как последствия не очень удачного теракта в самолете. Что-то, взорвавшееся там, всего лишь открыло люки багажного отделения, не обрушив сам самолет. Такую картинку Холлис видела раньше много раз, во время гастролей с Хефью. Она представляла себе это как механизм выживания, отвергающий череду бездушно засасывающих отельных номеров. На самом деле она никогда раньше не видела чтобы Хайди раскладывала вот так свои вещи, как будь-то пытаясь угнездиться. Похоже она это делала бессознательно, в потоке инстинктивного транса, как собака, выписывающая круги по траве, перед тем как лечь. Она была поражена сейчас эффективностью, с которой Хайди создавала свое собственное пространство, задвигая на задний план вещи, которыми дизайнеры Корпуса пытались придать номеру выразительность.

– Бля, – сказала Хайди. Судя по всему она отрубилась и проспала всю ночь в своем израильском лифчике. Уходя вечером, Холлис забрала ключь с собой. Сейчас она видела что виски в графине осталось едва на донышке. Хайди выпивала не очень часто, но если уж бралась за дело, то вдумчиво. В настоящий момент она возлежала под кучей смятого постельного и не только белья. Холлис разглядела там же несколько пурпурных сервировочных салфеток и дешевое мексиканское пляжное полотенце, полосатое как национальная шаль. По-видимому Хайди покидая гребанного придурка Чеза загрузила содержимое его бельевого шкафа в одну из своих сумок, а теперь вот вывалила все это здесь. Постельное белье на кровати тоже отельным не было.

– Завтрак? – Холлис начала вытаскивать и разбирать вещи, лежащие на кровати. Здесь же обнаружилась большая сумка-холодильник полная маленьких острых на вид предметов, тонких кисточек, крошечных баночек с красками, бит из белого пластика. Как будь-то Хайди усыновила двенадцатилетнего мальчика.

– Что это?

– Лечение, – прохрипела Хайди, а затем издала звук напоминающий крик стервятника, который сожрал что-то слишком тухлое чтобы его можно было переварить. Холлис и раньше слышала как Хайди издает подобные звуки. Она даже помнила у кого Хайди научилась этому. Это был супернатуральный блондин клавишник из Германии, с татуировками, сделанными похоже в очень юном возрасте, их края размылись как если на туалетной бумаге написать ручкой. Она положила сумку с ее загадочным содержимым на туалетный столик и сняла трубку французского телефона, сделанного в начале двадцатого века, но покрытого броскими Марокканскими письменами как трубка кальяна на Гранд Базар.

– Кофейник с черным кофе. Две чашки. – сказала она в ответ на запрос голоса обслуживания, – стопку поджаренных тостов, большой графин апельсинового сока. Спасибо.

Холлис подняла старую футболку Рамонес с чего-то футовой высоты, похожего на белого китайского фарфора модель для рефлексотерапии, которая выглядела как ухо, сложнозакрученное в красном. Она положила футболку обратно, расправив ее так, чтобы логотип группы был хорошо виден.

– Как насчет тебя? – спросила Хайди, из под кучи своего белья.

– Что насчет меня?

– У тебя есть мужчина? – спросила Хайди.

– Нет, – ответила Холлис.

– Что с тем киноактером, который прыгал с небоскребов в костюме белки летяги? Он был вполне себе ничего. Очень горячий. Как его звали? Даррел?

– Его звали Гаррет, – произнесла его имя Холлис, первый раз за год, против собственной воли.

– Ты здесь из-за него? Он же англичанин.

– Нет, – сказала Холлис. – В смысле он англичанин, но здесь я по другой причине.

– Ты же с ним в Канаде встретилась. Это Бигенд вас познакомил? Я его больше не видела с тех пор.

– Нет, – ответила Холлис, опасаясь что Хайди продолжит извлекать на поверхность все эти болезненно-неприятные вещи. – Они не знакомы.

– Ты не любишь смазливых спортсменов, – сказала Хайди.

– Он не был таким, – сказала Холлис.

– Все они такие, – сказала Хайди.

– А твой бывший?

– Нет, – сказала Хайди. – Не в этом смысле. Это как будь-то была я, в попытках стать другой. Он был настолько не чужой, насколько это вообще может быть, и в то же время он был кем-то еще. Я могу сравнить это с ощущением, когда надеваешь чьи-то ботинки. Раскладываешь оборудование для гастрольного тура по ящикам. Покупаешь что-нибудь в супермаркетах. Управляя автомобилем никогда ведь не думаешь об управлении автомобилем. Ладно, нахрен, хватит об этом. Заканчиваем.

– Ты не выглядела слишком уж счастливой с ним, когда я тебя видела в Лос-Анджелесе.

– Он какого-то хрена ударился в творчество. Я выходила замуж за налогового юриста. А он стал продюсировать. Какие-то инди материалы. Захотел чтобы о нем говорили.

– И теперь он в тюрьме?

– Залог вносить нельзя. ФБР-овцы в офисе. Одетые в эти свои куртки с надписью FBI на спине. Выглядит классно. Клевый кадр для фильма. Но мы были не на съемках.

– Но у тебя то с законом никаких проблем?

– Я встретилась с адвокатом Инчмэйла в Нью-Йорке. Я, как его бывшая, даже не потеряю свою долю законной собственности, на которую имею право. Они не могут забрать все, как бы им этого не хотелось. Но в действительности все это конечно заебывает.

Принесли завтрак. Холлис приняла поднос у итальянской девушки в дверях, подмигнув ей. Затем дала ей чаевые.

Хайди пробилась сквозь бельевой ком и уселась на краю кровати. Натянула на себя огромный хоккейный свитер, который как казалось Холлис, которая родилась без гена, который отвечает за пристрастия к командным видам спорта, принадлежал кому-то довольно известному. Хайди определенно любила иметь дела со знаменитыми спортсменами, только если они оказывались достаточно сумашедшими. Когда она барабанила в Хефью, ее друзьями часто оказывались эффектные но чокнутые боксеры и вроде бы с точки зрения общественности это было не так уж и плохо. Помнится одного из них она даже вырубила первым же ударом на вечеринке перед вручением Оскаров. Сейчас Холлис очень часто радовалась тому, что их карьера завершилась до появления YouTube.

– У меня никогда ничего не будет с Гарретом, – сказала Хайди наливая себе половину чашки кофе и выливая в нее остатки виски из графина.

– Ты думаешь Гаррет такая уж хорошая идея?

Хайди пожала плечами, которых почти не было видно в свитере.

– Ты же меня знаешь. Сейчас это пройдет и я стану хорошей и полгода буду пить только минеральную воду. Вот что мне действительно сейчас нужно, так это тренажерный зал. Настоящий. Кстати чем занимался Гаррет?

– Не знаю смогу ли я объяснить это? – сказала Холлис, наливая кофе и себе. – Но я подписала очень жесткий договор на тему неразглашения.

– Подстава?

– Нет, – сказала Холлис, – просто кое-что, из того, что он делает, может привести к нарушению законов. Ты знаешь Бэнкси, художника граффити?

– Ну?

– Бэнкси ему нравится. Он считает себя похожим на него. Они оба из Бристоля.

– Но он же не художник граффити.

– Мне кажется он считает что он художник, только без красок.

– Это как?

– История, – сказала Холлис.

Хайди выглядела убежденной.

– Он работал с неким пожилым человеком, человеком с большим количеством ресурсов. Человек решал что надо сделать, как это должно быть сыграно, жесты, мимика, а Гаррет работал над тем, чтобы выполнить это наилучшим образом. И чтобы при этом их не поймали. Старик играл некую роль драматурга, хотя иногда выступал и как актер.

– Ну и в чем тут проблема?

– Жуть. Нельзя сказать что я не одобряю того, что они делали. Но это было пострашнее чем Бигендовы штучки. Мне надо чтобы в мире была такая поверхность, которую видят все. Я не люблю ощущать что я каждый раз проваливаюсь куда-то еще. Посмотри что с тобой случилось.

Хайди подцепила треугольный тост так, как будь-то им можно было зарезаться словно лезвием. – Ты сказала что они не мошенники.

– Они нарушали закон, но мошенниками не были. Ну и природа их деятельности заставляла их все время наживать себе врагов. Они приехали в Эл-Эй, там мы встретились. Я начала писать книгу. Они вернулись в Европу. Я снова увидела его, когда приехала сюда чтобы подписать этот автоконтракт.

– У меня была доверенность. – Она откусила угол тоста и с сомнением принялась жевать его.

– Я хотела быть здесь. – Холлис улыбнулась. – Затем он вернулся со мной в Нью-Йорк. Он тогда не работал. А потом они принялись за старое. Это было начало выборов Обамы. Они готовились что-то сделать.

– Что?

– Я не знаю. Даже если бы знала, я обещала не говорить. Я вообще была очень занята книгой. Он почти не появлялся. А затем просто исчез.

– Ты скучаешь по нему?

Холлис пожала плечами.

– Тебе трудно угодить, ты знаешь об этом?

Холлис кивнула.

– Это надо делать жестче. – Хайди встала, дошла со своей чашкой кофе с виски до ванны и выплеснула содержимое в раковину. Вернулась и налила себе кофе. – Чувствуешь себя забытой?

– Определенно.

– Хреново, – сказала Хайди. – Позвони ему. Посмотри что произойдет. Пусть будет что будет.

– Нет.

– Номер есть?

– На крайний случай.

– Какой еще крайний случай?

– Ну насколько я их знаю, они не оставят меня в беде в случае чего.

– Позвони все равно.

– Нет.

– Очень трогательно, – сказала Хайди. – Это что еще за херня? – Она смотрела в ванную.

– Твой душ.

– Ты шутишь.

– В моем номере такой же, можешь посмотреть. Что в этих двух коробках? – Холлис показала на коробки, которые она забрала у Роберта прошлой ночью, в надежде сменить тему разговора. – Пара бетонных блоков?

– Урны, – ответила Хайди, – кремационные.

– Чьи?

– Джимми. – Джимми был басистом Хефью. – Никто не пришел забрать ее. Он всегда говорил что хочет быть похоронен в Корнуэле, помнишь?

– Нет, – ответила Холлис. – Почему в Корнуэле?

– Бля, откуда я знаю. Может быть он считал что Корнуэл находится в прямо противоположном Канзасу месте.

– Здесь нескоолько урн.

– Вторая моей матери.

– Твоей матери?

– Никак не соберусь что-нибудь с ними сделать. Они лежали в подвале, вместе с моим гастрольным барахлом. Не могла же я оставить их там у придурка? Отвезу обоих в Корнуэл. Джимми все-равно никогда не видел мою мать.

– Ну ладно, – Холлис не нашлась что еще здесь можно сказать.

– Где этот хренов Корнуэл?

– Я покажу тебе. На карте.

– Мне нужно в долбанный душ, – сказала Хайди.

Согласующее средство

Офис Бигенда, в который в конечном итоге пустили Милгрима, был без окон и на удивление маленький. Возможно это не был именно его офис, подумал Милгрим. Вообще это не выглядело офисом, в котором кто-нибудь действительно работал.

Шведский юноша, который привез Милгрима сюда, положил на тиковую столешницу перед ним серую папку и тихо исчез. На столе больше ничего не было, за исключением дробовика, который похоже был сделан из затвердевшего средства от изжоги и диареи Пепто-Бисмол, розового цвета.

– Что это? – спросил Милгрим.

– Макет для одного из ранних этапов переговоров между Тазер и Моссберг, двумя фирмами-производителями оружия. – Бигенд надел одноразовые пластиковые перчатки, из тех, что продаются в рулоне, как дешевые пакетики для бутербродов. – Согласующее средство.

– Согласующее средство?

– Так они его называли, – сказал Бигенд, поднимая предмет со стола, и поворачивая его под разными углами, чтобы Милгрим смог разглядеть его. Выглядел он невесомым и пустотелым, как будь-то был сделан из какой-то смолы. – Я взял его потому что пытаюсь понять, можно ли считать подобного рода переговоры равноценными попытке Роберто Кавалли разработать пальто для Эйч-энд-Эм.

– Меня застукали, – сказал Милгрим.

– Застукали? – Бигенд посмотрел на него.

– Коп сфотографировала меня сегодня утром.

– Коп? Какой коп?

– Китаянка из Америки, выгледела как миссионер. На ее свитере была вышивка с официальным флагом штата Южная Каролина.

– Сядь, – сказал Бигенд.

Милгрим сел, положив пакет из Хакетт себе на колени.

– Откуда ты узнал что она из коп? – Бигенд снял мешковатые перчатки и скомкал их.

– Я просто понял. Может быть она и не штатный офицер какого-нибудь подразделения, но я не ошибся.

– Ты ходил по магазинам, – сказал Бигенд, глядя на сумку Хакетт. – Что купил?

– Брюки, – сказал Милгрим, – рубашку.

– Мне говорили что магазины Ральфа Ларена в Хакетт, – сказал Бигенд. – Концептуально, это очень сложная информация. Правда или нет. – Он улыбнулся. – И как тебе шопинг в Хакетт?

– Я не понял, – сказал Милгрим, – но мне нравятся такие брюки. И некоторые их футболки попроще.

– Что ты не понял?

– Английский футбол.

– Как это?

– Неужели Хакетт всерьез сконцентрирован на этом?

– Вот за что я тебя ценю. Ты практически без усилий добираешься до сути.

– Нет правда?

– Кое-кто считает что минус на минус дает плюс. Где она тебя сфотографировала?

– В кофейне, возле гостинницы. Севен Дайалс.

– Кому ты говорил об этом?

– Тебе.

– Никому больше об этом не рассказываем. За исключением Памелы. Я ее проинформирую.

– А Оливеру?

– Нет, – сказал Бигенд, – однозначно не Оливеру. Ты говорил с ним сегодня?

– Он сказал мне оставить телефон в номере, включенным и присоединенным к зарядному устройству. Он будет его перепрошивать. Я еще не возвращался в отель.

Бигенд посмотрел на розовый дробовик.

– Почему он розовый? – спросил Милгрим.

– Отпечатан на три дэ принтере. Я не знаю почему они используют розовый цвет. Возможно это просто их обычный оттенок. Эти телефоны проект Оливера. Пользуясь таким, нельзя считать свои разговоры, сообщения и электронную почту безопасными. Но поскольку мы в Англии, то вообще любой телефон нельзя считать безопасным. Понимаешь?

– Ты не доверяешь Оливеру?

– Я не доверяю, – сказал Бигенд. – Я хочу чтобы ты продолжил заниматься своим делом сейчас так, как будь-то ты не видел что тебя кто-то сфотографировал. Вот и все.

– А какое у меня дело? – спросил Милгрим.

– Тебе нравится Холлис Генри?

– Мне кажется я ее уже где-то видел.

– Она раньше пела. В группе Хефью.

Милгрим вспомнил большую серебристую черно-белую фотографию. Постер. Молодая Холлис Генри. Нога ее стоит на каком-то возвышении демонстрируя приподнятое колено. Обтягивающая твидовая мини-юбка, выглядит так, будь-то большую часть ткани снизу распустили, потянув за нитку. Где он видел это?

– Ты будешь работать с ней, – сказал Бигенд. – В другом проекте.

– Переводы?

– Сомневаюсь. Он также касается одежды.

– Там, в Ванкувере, – начал и затем замолчал Милгрим.

– Да?

– Я нашел женскую сумочку. В ней было много денег. Телефон. Бумажник с карточками. Ключи. Сумочку, бумажник, карточки и ключи я положил в почтовый ящик. А деньги и телефон оставил себе. Вы позвонили. Я вас не знал. Мы начали говорить.

– Да, – сказал Бигенд.

– Поэтому я здесь теперь? Да?

– Точно, – ответил Бигенд.

– Чей это был телефон?

– Ты помнишь в сумочке было еще кое что? Черная пластиковая штуковина, примерна раза в два больше телефона?

Теперь Милгрим вспомнил. Кивнул.

– Это был шифратор. Мой. Сумочка принадлежала девушке, которая работала на меня. Я хотел знать кто взял ее телефон. Поэтому я набрал номер.

– А потом почему вы снова позвонили?

– Потому что ты разбудил мое любопытство. И потому что ты продолжал отвечать. Потому что мы общались и общение это привело к нашей встрече, и поэтому как ты сказал ты здесь теперь.

– Чтобы заполучить меня сюда сегодня стоило больше чем… – Милгрим задумался на секунду. – Больше чем Тойота Хайлюкс? – Он чувствовал себя так, будь-то его врач смотрит на него.

Бигенд слегка наклонил голову. – Я не уверен, но возможно больше. А почему?

– Это мой вопрос, – сказал Милгрим. – Почему?

– Потому что я узнал о клинике в Базеле. Сведения очень противоречивые, цены очень высокие. Мне стало любопытно возьмутся они работать с тобой или нет.

– Почему? – спросил Милгрим.

– Потому что, – ответил Бигенд, – Я любопытный человек и могу позволить себе удовлетворять свое любопытство. Врачи, которые осматривали тебя в Ванкувере были мягко говоря весьма пессимистичны на твой счет. Я люблю сложные задачи. И не смотря на то состояние, в каком тебя нашли в Ванкувере, ты был исключительным переводчиком. Позже – тут Бигенд улыбнулся – выяснилось что у тебя очень интересный взгляд на многие вещи.

– Я бы мог умереть уже, да?

– Ну как я понимаю, пожалуй мог бы, если бы наркотики убрали слишком быстро, – сказал Бигенд.

– Значит я задолжал тебе?

Бигенд дотянулся до дробовика, так, будь-то хотел потрогать его пальцем, поймал себя на этом. – Ты не обязан мне жизнью, – сказал он. – Это побочный продукт моего любопытства.

– Все эти деньги?

– Цена моего любопытства.

Милгрим жег его взглядом.

– Не надо считать это ситуацией, в которой ты должен быть мне благодарен, – сказал Бигенд. – Я надеюсь ты это понимаешь.

Милгрим сглотнул. – Да.

– Я хочу чтобы ты поработал с Холлис в этом новом проекте, – сказал Бигенд. – А там посмотрим.

– Посмотрим на что?

– На то, что увидим, – сказал Бигенд, дотягиваясь через ружье до серой папки. – Возвращайся в отель. Мы позвоним тебе.

Милгрим стоял, опустив пакет из Хакетт, поверх которого висел цифровой портрет его удивленного лица, пристегнутый к шнуру из зеленого нейлона.

– Зачем ты носишь это?

– Это необходимо, – сказал Милгрим. – Я же не работаю здесь.

– Напомни мне, чтобы я исправил это, – сказал Бигенд, открывая серую папку, в которой лежала тонкая стопка вырезок из японских журналов.

Милгрим в этот момент уже закрыл за собой дверь, поэтому ничего не ответил.

Ондатра

– Они едят ондатр, – сказала Хайди когда они шли по позолоченному солнцем песку в Селфриджс чтобы встретиться со стилистом Холлис, – но только по пятницам.

– Кто?

– Бельгийцы. Церковь разрешает это, потому что ондатры живут в воде. Как рыба.

– Забавно.

– Это написано в энциклопедии Ларусс Гастрономик, – сказала Хайди. – Посмотри в ней. Или посмотри на своего приятеля. Может быть он тоже будет есть ондатру.

iPhone Холлис зазвонил, когда они были около Оксфорд Стрит. Она посмотрела на экран. Голубой Муравей.

– Да?

– Это Хьюберт.

– Вы едите ондатру по пятницам?

– Почему вы спрашиваете?

– Я защищаю вас от национальных предрассудков.

– Вы где?

– По пути к Селфриджс с подругой. Она хочет сделать стрижку. – Исхитриться записать Хайди в последний момент к стилисту было той еще задачкой, но Холлис была твердо уверена в лечебном эффекте правильной стрижки. Тем более что Хайди не выглядела измученной похмельем или резкой сменой часовых поясов.

– Чем вы будете заниматься пока ее будут стричь? – спросил Бигенд.

Холлис доказывала Бигенду что сама она тоже собирается подстричься, но он этой идеей не проникся. Тогда она прямо спросила. – Что вы там еще задумали?

– Мой друг, с которым мы вчера закусывали, – сказал он. – Я хочу чтобы вы поговорили.

– Это переводчик, который любит собак? Но почему?

– Мы должны это выяснить. Поговорите с ним, пока ваша подруга занимается стрижкой. Я скажу Олдо чтобы он привез его. Где вы могли бы встретиться?

– Наверное где-то в фуд холле, – сказала Холлис. – В кондитерской.

Он отключился.

– Говнюк, – сказала Холлис.

– Ондатра, – произнесла Хайди, потянув Холлис к себе и врезаясь в безжалостный полуденный поток пешеходов на Оксфорд Стрит, словно широкоплечий ледокол, возвращающийся в Селфриджс. – Ты и впрямь у него работаешь.

– Ну да, – сказала Холлис.

* * *

– Холлис?

Она подняла взгляд. – Милгрим. – Имя она вспомнила, хотя Бигенд похоже не хотел произносить его по телефону. Он был выбрит, и выглядел отдохнувшим. – Я заказала салат. Вы будете перекусывать?

– У них есть круассаны?

– Конечно есть. – От общения с ним оставалось какое-то глубоко специфическое ощущение, даже после такого короткого обмена фразами. Он вроде бы был искренне мягкий и доброжелательный и в то же время исключительно настороженный каким то извращенным образом, как будь-то с ним, чуть в стороне и над, был кто-то еще, кто постоянно следил за тем, что происходит вокруг, заглядывая в углы.

– Я думаю я бы съел один, – сказал он совершенно серьезно и она увидела как он направляется к ближайшей стойке. Одет он сегодня был в темные брюки и ту же самую спортивную куртку что и вчера.

– Он вернулся с белым подносом. Круассан, небольшой прямоугольный кусочек, чего-то мясного, запеченого в тесте и чашка черного кофе.

– Вы русский переводчик мистер Милгрим? – спросила она, когда он поставил поднос и занял свое место.

– Лучше просто Милгрим, – ответил он. – Я не русский.

– Но переводите с русского?

– Да.

– Вы это делаете для Хьюберта? Для Голубого Муравья?

– Я не работаю в Голубом Муравье. Пожалуй я фрилансер. Я перевожу кое-что для Хьюберта. По большей части это художественная литература. – На свой поднос он смотрел голодным взглядом.

– Ешьте пожалуйста, – сказала она, принимаясь за свой салат. – Поговорим после.

– Я пропустил ланч, – ответил он. – Врачи предписали мне хорошее питание во время лечения.

– Хьюберт сказал что вы поправляетесь после какой-то болезни.

– Наркотики, – сказал он. – Я наркоман. Поправляющийся. – В этот момент Холлис четко ощутила как вторая, наблюдающая периметр, его составляющая обнаружила себя рядом, чуть под углом.

– Какие?

– Транквиллизаторы по рецепту. Звучит в общем респектабельно, да?

– Пожалуй, – ответила она, – хотя вам вряд ли от этого легче.

– Не легче, – ответил он, – мне никто не выписывал рецептов очень, очень давно. Я был обычным уличным наркоманом. – Он отрезал аккуратный кусочек от своего остывшего мясного пирога.

– Мой друг принимал героин, – сказала она. – Он умер.

– Мне жаль, – сказал он и принялся за еду.

– Год назад. – Она начала есть свой салат.

– А вы что делаете для Хьюберта? – спросил он.

– Я тоже фрилансер. Но я не вполне понимаю что я делаю. По крайней мере сейчас.

– Он любит такое, – сказал Милгрим. Что-то в холле привлекло его внимание. – Зеленый цвета листьев, вон те брюки.

– Чьи?

– Он ушел. Вы знаете коричневого койота?

– Кого?

– Это был такой модный тон для военного инвентаря в Соединенных Штатах. Лиственно-зеленый более новый и модный. Еще недавно был альфа зеленый, а теперь вот лиственно-зеленый.

– Армейские штучки бывают модных тонов?

– Конечно, – сказал Милгрим. – Неужели Хьюберт не говорил вам об этом?

– Нет.

Он все еще пытался разглядеть где-то там вдалеке эти брюки. – Вряд ли вы увидите этот цвет в этом году в продаже. Скорее в следующем. Я не знаю какой у него номер по шкале Пантона. – Он вернулся к своему мясному пирогу и по-быстрому его прикончил. – Извините, – сказал он, – Я не очень хорошо чувствую себя с новыми людьми. Первое время.

– Я этого не почувствовала. На мой взгляд с вами все в порядке.

– Так он сказал, – сказал Милгрим моргая, и она догадалась, что речь идет о Бигенде.

– Я видел вас на картинке. На постере. Наверное это было в Местечке Сен Марк. Магазин бэу пластинок.

– Это очень старая картинка.

Милгрим кивнул, разрезал свой круассан пополам и стал намазывать его маслом.

– Он говорил с вами о джинсах?

Милгрим посмотрел на нее, рот у него был занят круассаном, и покачал головой.

– Габриэль Хаундс?

Милгрим проглотил. – Кто?

– Очень неафишируемая линия джинсовой одежды. Похоже это как раз то, чем я занимаюсь для Хьюберта.

– Чем вы занимаетесь?

– Разведкой. Я пытаюсь найти откуда берется эта одежда. Кто ее производит. Почему людям она нравится.

– И почему?

– Наверное потому что ее практически невозможно купить.

– Это она? – спросил Милгрим, глядя на ее куртку.

– Да.

– Пошито добротно. Но это не военная одежда.

– Насколько я знаю, нет. Почему он вдруг заинтересовался модой?

– Он не интересуется модой. В привычном смысле. Насколько я знаю. – Она вновь ощутила что их столик накрыт вниманием со стороны его настороженной сущности. – Вы знаете что существуют специальные торговые выставки для производителей, которые хотят поставлять инвентарь для Корпуса Морской пехоты?

– Нет. Вы были на такой выставке?

– Нет, – сказал Милгрим. – Я опоздал. Это в Южной Каролине. Я там недавно был. В Южной Каролине.

– А что конкретно вы делаете для Хьюберта в области одежды? Вы дизайнер? Маркетолог?

– Нет, – ответли Милгрим. – Я замечаю особенности. Я очень хорошо вижу детали. Я не знаю почему. Именно из-за этого он обратил на меня внимание в Ванкувере.

– Вы там у него жили? В его пентхаузе?

Милгрим кивнул.

– В комнате, где летающая на магнитной подушке кровать?

– Нет. У меня была маленькая комната. Мне нужно… фокусироваться. – Он прикончил последний круассан и глотнул кофе. – Мое состояние пожалуй можно было обозначить словом «институционализировавшийся»? В общем я плохо себя чувствовал в местах, где слишком просторно. Слишком много деталей и вещей. Тогда он послал меня в Базель.

– Швейцария?

– Чтобы начать лечение. Если не возражаете, я тоже спрошу. Почему вы работаете на него сейчас?

– Я и сама себе этот вопрос задаю, – ответила она. – Это же не первый раз. Я же после первого раза сказала что не дай бог еще раз этому случиться. Но в первый раз я заработала очень хорошие деньги, хотя и какими-то окольными путями, способом, который не имел ничего общего с тем, что я предположительно делала для него. Затем я потеряла большую часть этих денег в кризис. Ничего другого, чем бы я хотела заниматься я не нашла и вдруг опять появился он и он настоятельно хочет чтобы я занималась этим. Мне все это не нравится.

– Я знаю.

– Неужели?

– Я могу объяснить, – сказал Милгрим.

– Почему вы на него работаете?

– Мне нужна работа, – ответил Милгрим. – И еще потому… что он оплатил клинику в Базеле. Мое лечение.

– Это он отправил вас туда?

– Это стоило очень дорого, – сказал он. – Дороже, чем бронированный грузовик армейского образца. – Он положил вилку и нож на белой тарелке, среди крошек. – Это напрягает, – сказал он. – Теперь он хочет чтобы я работал с вами. – Он поднял взгляд от тарелки. В этот момент обе его странно фрагментированные сущности посмотрели на нее в первый раз одновременно. – Почему вы не поете?

– Потому что я не пою, – ответила она.

– Но вы же были знаменитостью. Должны были. Я же видел постер.

– Это не совсем то, о чем мы говорим.

– Я предположил что это может быть проще. Ну для вас я подумал.

– Это не проще, – ответила она.

– Извините.