Текст книги "Нулевой след (ЛП)"
Автор книги: Уильям Гибсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
– Куда мы теперь?
– Сохо, – сказал мужчина.
Милгрим последовал за мужчиной, быстро закинув сумку на одно плечо, и зажав тубу подмышкой противоположной руки.
В этот момент он вспомнил о своем Нео телефоне.
Он включил его и телефон тут же начал звонить.
Дефицит
Из своего кресла, она смотрела на удаляющийся воротник его пальто. Он торчал как у вампирской накидки, как их показывают в фильмах. Он спускался в фойе Кабинета, уменьшаясь в поле зрения, с каждой, пройденной вниз ступенькой. Она откинула голову назад, на скользкую парчу обивки и смотрела на заворачивающиеся спирали копий бивней нарвала в декоративной стойке.
Затем она выпрямилась сидя в кресле и заказала себе кофе с молоком в чашке, а не в кофейнике. Толпа завтракающих уже почти рассеялась. Остались лишь Холлис и пара одетых в темные костюмы русских мужчин, которые выглядели как массовка из фильма Кроненберга.
Она взяла в руки свой iPhone и набрала в гугле строчку «Габриэль Хаундс».
К тому моменту, когда ей принесли кофе, она определила что именем «Габриэль Хаундс» был озаглавлен роман Мэри Стюарт, и по меньшей мере один музыкальный компакт диск и одна музыкальная группа так же были отмечены этим названием.
Все, что удалось узнать, оказалось не более чем названием альбома и группы. А все потому, что группы в последние двадцать с небольшим лет, придумывали себе совершенно незапоминающиеся имена и страшно этим гордились.
Изначально же Габриэль Хаундс оказался легендой фольклора. Топот собачьих лап где-то высоко в воздухе в ветренную ночь. Что-то из области Дикой охоты. Это определенно была территория Инчмэйла хотя нельзя было исключить и более странные варианты. Например с участием собак с человеческими головами, или собак с головами младенцев. Считалось что Габриэль Хаундс охотился за душами умерших некрещеных детей. Она предположила что это борьба христианства с язычеством. А собаки изначально были «трещотками», этим словом обозначали собак которые идут по следу. Трещотки Габриэля. И даже «тарахтящие трещотки». Стопроцентно в духе Инчмэйла. Он бы тут же организовал коллектив с названием Тарахтящие Трещотки.
– Оставили для вас Мисс Генри. – Итальянская девушка протянула ей глянцевую бумажную сумку, желтого цвета, без надписей.
– Спасибо. – Холлис положила iPhone и взяла сумку. Сумка была запечатана скобками степлера. Она представила себе огромный латунный степлер, стоящий на порнографическом столе внизу в холле. Для полноты картины к степлеру должен быть приставлен настоящий турок в тюрбане.
Ручки сумки были зажаты между двух визиток, которые кто-то так же сшил степлером, совершенно не жалея скобок. На визитке значилось Памела Мэйнуоринг, Голубой Муравей.
Холлис оторвала визитки и потянула бумажные края сумки в разные стороны, прорвав бумажный глянец скобками.
Очень тяжелая джинсовая рубашка. Она извлекла ее из сумки и разложила на коленях. Не рубашка, жакет. Джинсовая ткань очень темная, граничащая с черным, темне чем ее японские джинсы. Запах индиго очень сильный, землистый запах джунглей, знакомый по магазину, где она нашла свои джинсы. Металлические кнопки. Заклепки черно-мертвого вида, не отражающие свет, выглядят странно, как будь-то сделаны из порошка.
Никаких внешних надписей. Этикетка, внутри, под воротником, из неокрашенной кожи, толстая как ремень. На ней не имя, а расплывчатые и смутно тревожные контуры, в которых она различила собаку, с головой младенца. Клеймо торгового знака похоже было скручено из единого куска тонкой проволоки. Затем его раскалили, и неравномерно придавили к коже, подпалив ее местами. Под нижний край кожи, прямо в середине была вшита небольшая петля, свернутая из белой тканой ленты с машинной вышивкой из трех четких круглых черных точек, расположенных треугольником. Может быть это размерная метка?
Ее взгляд вернулся на изображение собаки на этикетке, с ее невыразительной, практически кукольной головой.
* * *
– Двадцать унций, – произнесла красиво седеющая профессор денима. Жакет Габриэль Хаундс был разложен перед ней на плите из полированного массива лиственницы почти футовой толщины. Поддерживали плиту цельно-чугунные, выполеннные на токарном стонке ноги. – Плотно-неравномерная.
– Плотно-неравномерная?
Она едва касаясь поверхности, провела рукой по рукаву. – Эта шероховатость. На ткани.
– Это японский джинс?
Брови женщины приподнялись. Сегодня она была одета в твид, который выглядел так, будь-то бы в нем забыли ягоды ежевики. Брюки хаки, застиранные до того состояния, когда определить их цвет становится затруднительно. Грубая, похоже ручной выделки оксфордская ткань. Завершали картину два своеобразно драных галстука с рисунком «огурцами», разной ширины. – Американцы разучились делать такой джинс. Может быть он из Японии. Может быть нет. Где ты взяла его?
– Это моего друга.
– Тебе нравится такая одежда?
– Я даже не меряла его.
– Нет? – Женщина обошла Холлис и помогла ей снять ее пальто. Затем взяла жакет со стола и помогла Холлис забраться в него.
Холлис увидела себя в зеркале. Выпрямилась. Улыбнулась. Сказала – Не плохо, – Подняла воротник. – Я такого не носила лет двадцать, по меньшей мере.
– Сидит очень хорошо, – сказала женщина. Она обеими руками коснулась спины Холлис чуть ниже плеч. – Крой плеча расширенный, внутри эластичные ленты, они удерживают силуэт. Так делали жакеты Lee серии HD, в ранних пятидесятых.
– Если ткань японская, возможно и жакет сшит в Японии?
– Может быть. Сшито добротно, фурнитура лучшая, но это не обязательно Япония. Может быть Тунис? Или Калифорния.
– Где я могу купить такой же? Или что-нибудь еще этого же производителя? – она постаралась не называть марку.
Их глаза встретились в зеркале. – Вы получили образец товара, имя которого засекречено. Вы понимаете это?
– Думаю да, – ответила с сомнением Холлис.
– Существование этой марки тщательно скрывается, – сказала женщина. – Я не могу вам помочь.
– Вы помогли мне, – ответила Холлис, – спасибо, большое спасибо.
Испытывая внезапное желание покинуть красивый и аккуратный маленький магазин, наполненный мускусным запахом индиго, oна накинула пальто прямо поверх жакета Габриэль Хаундс и попрощавшись вышла.
Снаружи, по Аппер Джеймс быстро шагал мимо юноша. Полусфера черной тонкой шерстяной шапки, надвинутой почти «на глаза». Вся одежда черная, подчеркивающая его белое небритое лицо, по детски неравномерно зарастающее жидкой щетиной. И скрадываемые тротуаром белые подошвы его черных кроссовок.
– Клэмми, – рефлекторно произнесла Холлис, в момент, когда он поравнялся с ней.
– Твою мать, – прошипел Клэмми, своим недавно приобретенным и местами звучащим странно западно-голивудским американским акцентом и вздрогнул как будь-то его здорово дернуло хорошим электрическим разрядом. – Ты чего здесь делаешь?
– Ищу джинс, – ответила она, показывая назад, на магазин, и только что обнаружив что вывески на нем нет, и она совершенно не знает как он называется, продолжила – марку Габриэль Хаундс. Но у них нет таких вещей.
Брови Клэмми чуть не уползли вверх, под его черную шапочку.
– Как вот эта, – сказала она, подергав незастегнутый жакет под пальто.
Его глаза сузились. – Где ты это взяла?
– У приятеля.
– Хрена с два ты найдешь что-нибудь похожее, – совершенно серьезно произнес Клэмми. Чем по настоящему впервые удивил ее.
– Может кофе?
Клэмми вполне заметно дрожал. – Я нахрен заболел, – сказал он и шумно пошмыгал носом. – Пришлось свалить из студии.
– Тогда травяной чай. И что-нибудь для поднятия иммунитета.
– Это ты была девушкой Рега, когда вы играли в группе? Подружка мне сказала.
– Я никогда не была девушкой Рега. Ни символически, ни буквально.
Они помолчали.
– Это старая байка о том, что гитарист должен трахать вокалиста, – уточнила она.
Клэмми попытался ухмыльнуться сквозь простуду. – Таблоиды то же самое пишут про меня и Арфура.
– В точности, – ответила она. – У меня есть канадское патентованное средство на основе женьшеня. А травяной чай – убийца простуд. Безболезненно.
Клэмми, шмыгая и хрюкая кивнул в знак согласия.
* * *
Она надеялась что Клэмми действительно подцепил вирус. Второй вариант был значительно хуже. Ранняя стадия синдрома отмены героина сопровождалась похожими симптомами. С другой стороны работа в студии сама по себе была стрессом немалым, а уж в сочетании с простудой и Инчмэйлом. Возможно все-таки это обычная простуда.
Она заставила его проглотить пять капсул этой штуки, с названием Колд-Эф-Икс, прописав для профилактики три и себе. Вообще то на стадии швырканья, и шмыганья, когда зараза уже вовсю работает средство не демонстрировало «волшебного» действия. Холлис надеялась на эффект плацебо. Она уже два раза пообещала Клэмми исцеление, первый раз на углу возле магазина, второй раз в Старбаксе на Голден Сквер. Инчмэйл кстати совершенно не верил в лечебные возможности Колд-Эф-Икс, списывая все как раз на эффект плацебо, которым Холлис «сама себя лечила».
– Продолжай принимать их, – сказала она Клэмми, и поставила белый пластиковый флакон рядом с картонным стаканчиком ромашкового чая, из которого поднимались струйки пара. – Не читай инструкцию, просто принимай по три штуки, три раза в день.
Он пожал плечами. – Где ты взяла Хаундсов?
– Это вещь одного моего знакомого.
– А он где ее взял?
– Я не знаю. Мне сказали что это засекреченный брэнд.
– Ну это пока ты про него не знаешь, – сказал Клэмми, – Его просто очень трудно найти. Трижды долбанный дефицит, этот твой Габриэль Хаундс.
– Он уже говорил что некоторые неудачные треки надо перезаписать? – Спросила она, уже заведомо предполагая что Клэмми воспротивится ее попытке сменить тему разговора.
Клэмми дернулся. Кивнул.
– Наверное он предлагал сделать это в Туксоне?
Клэмми нахмурил лоб спрятанный под черным кашемиром. – Вчера вечером. – Он посмотрел через стекло витрины на пустынную из-за дождя Голден Сквер.
– Есть такое местечко там, – сказала она. – Одно из специальных мест Рэга. Поезжай. Сделаете еще несколько дублей поверх, если он захочет позже к этому вернуться.
– У меня уже яйца гудят от всех этих перезаписей. Какого хрена он все время что-нибудь перемикширует?
– Это часть процесса, – ответила она.
Клэмми картинно закатил глаза к небесам, или к своему черному колпачку, а затем посмотрел на нее.
– Ты спросила своего приятеля где он взял Хаундса?
– Еще нет.
Он повернулся на стуле, и демонстративно высунул ногу из-под столешницы со словами – Это Хаундс.
Джинс на его ноге был черным, очень узким. – Двадцать унций, – сказал он, – Офигенно тяжелые.
– Плотность неравномерная?
– Ты слепая?
– Где ты их взял?
– В Мельбурне. Я там с девчонкой познакомился. Она знала где и как купить.
– Магазин?
– В магазинах их не бывает, – сказал он, – Ну может быть только если в сэкондхендах, и то вряд ли.
– Я искала в Гугле, – сказал она, – Нашла книгу Мэри Стюарт, музыкальную группу и музыкальный диск, ну и все в таком же стиле…
– Ну если погуглить еще, то скорее всего выйдешь на И-Бэй, – ответил он.
– Хаундсы есть на И-Бэй?
– Поддельные. Практически все. Китайские подделки.
– Китайцы подделывают Хаундс?
– Китайцы подделывают все, – сказал Клэмми. – Настоящий Хаундс на И-Бэй ты опознаешь сразу. Он будет стоить очень дорого, так что торговаться никто не будет. Я еще ни разу не видел чтобы за Хаундс шли реальные аукционные торги.
– Это Австралийская марка?
Он посмотрел на нее как на дуру. Он смотрел на нее так уже в течение последних нескольких минут разговора.
– Хрен там, – сказал он, – Это Хаундс.
– Расскажи мне о нем Клэмми, – попросила она. – Мне нужно узнать.
Поствращательное
Пластиковый корпус Нео напоминал Милгриму одно из тех устройств для поиска скрытых в стенах электропроводов, которые он продавал в специализированном магазине всяких аппаратных принадлежностей. Его корпус, простой и незатейливый неудобно расположился напротив уха Милгрима.
– Клинья? – вопрошал голос Рауша из Нео.
– Он сказал они обязательны. По одному, на внутренних поверхностях бедер.
– Что они из себя представляют?
– Дополнительный кусок ткани, между двумя швами. Обычно треугольный.
– Откуда ты это знаешь?
Милгрим подумал и сказал – Я люблю точность.
– Как он выглядит?
– Как американский футболист, – ответил Милгрим, – Только с длинными волосами.
– Что?
– Мне пора, – сказал Милгрим. – Мы на развязке Хэнгер Лэйн.
– Чт…
Милгрим отключился.
Спрятав Нео в карман он сел на сиденье прямо. Трансплантант-мотор четырехдверной, короткобазной, Тойоты Хайлюкс, переоборудованной фирмой Янкеля в броневик, сурово рычал, набираясь сил перед входом в самую известную в Англии круговую дорожную развязку с семью полосами напряженного движения.
Согласно теории Олдо, еще одного водителя Хайлюкса, этот маршрут из Хитроу был стопроцентно неоптимальным, но был необходим, поскольку позволял развивать некоторые навыки вождения, которые невозможно было практиковать на дорогах Лондона.
Приготовившись к неудобствам быстрого разгона с места на пулезащищенных шинах, Милгрим посмотрел вниз, на тонкую полоску бедра водителя на соседней полосе движения справа и пропустил переключение светофора.
Затем они полностью погрузились во вращательное движение, в котором водитель успевал уверенно и последовательно перебрасывать боком странно-пугливую, но безопасно-массивную тушу Хайлюкса в безумно-крошечные, открывающиеся на боковых полосах свободные места.
Милгрим не знал почему ему так нравилось это. До его лечения в Базеле он обычно держал глаза закрытыми во время таких моментов. Если бы заранее знал об этой трансформации, попросил бы продолжить лечение. Сейчас же он сидел с довольной ухмылкой, зажав стоящую между колен красную картонную тубу, придерживая ее пальцами обеих рук, как джойстик.
Когда развязка закончилась, он таинственно-удовлетворенно вздохнул и почувствовал на себе взгляд водителя.
Этот водитель не был таким же разговорчивым как Олдо, к тому же занимался еще и анализами мочи. Олдо никогда не ездил обратно в Лондон с флаконом остывающей мочи в кармане пальто.
Олдо как то рассказал Милгриму все, о Тойота Хайлюкс, о броне Янкеля и о пуленепробиваемых стеклах и шинах. – Боевая машина, – уверял его Олдо, в Лондоне встречалась редко, по крайней мере пока не появились экземпляры серо-серебристой раскраски. Милгрим не спрашивал почему эти характеристики особенно необходимы, подозревая что в этой области есть какие-то свои тонкости.
В конце концов, сейчас, после гораздо менее интересного отрезка пути, показалась Иустон Роад, откуда как он считал уже начинается настоящий Лондон.
Это как вход в компьютерную игру. Ландшафт может быть плоским или перенасыщенным, сконструированным фрактально или детально проработанным, с симпатичными, но порой нереалистичными строениями. При этом порядок их расположения может изменяться с момента, когда ты в последний раз здесь бывал. Фрагменты, из которых все это составлено кажутся знакомыми, но это лишь временные конструкты трансформирующейся территории, шкатулка с сюрпризами, некоторые из которых возможно даже вполне приятные.
Разнородный асфальт под пуленепробиваемыми шинами порождал неприятные ощущения. Булыжные покрытия были еще хуже. Он откинулся на спинке сиденья, держа руки на красной картонной тубе, когда водитель ввернул машину в бесконечную серию огибающих углы поворотов, стараясь при этом максимально долго удерживать ее параллельно бордюру. Милгрим догадался что это уже Тотенхем Курт Роад. Машина направлялась прямо в сердце города, в Сохо.
* * *
Рауш ждал его перед входом в офис Голубого Муравья. Его короткие, прозрачные, черные волосы, выглядели как нечто, напыленное из баллончика. Водитель позвонил ему когда они ползли в пробке по Бик Стрит. Как прикрытие от капель дождя, Рауш держал над головой журнал.
Выглядел он нарочито растрепанным, однако по-особенному, каким-то одному ему известным способом. Весь внешний вид его был сконструирован так, чтобы нести в массы идею невесомо-выразительного минимализма. Хотя непохоже было что усилия принесли результат. Узкий черный костюм выглядел помятым. Вздувшиеся пузыри в районе колен на брюках. Со стороны руки, которую он поднял над головой, чтобы держать журнал, висел выбившийся из брюк край его белой рубашки. Стекла очков Рауша были оборудованы собственным врожденным косоглазием, и давно мечтали о чистке.
– Спасибо, – Милгрим поблагодарил водителя, который нажал кнопку, открывая замок пассажирской двери. Водитель ничего не ответил. Они стояли за черной тушкой такси, чуть чуть не доехав до входа.
Милгрим открыл дверь, и она быстро и рванулась распахнуться наружу всей своей немалой массой. От обрыва с петель ее удерживала пара мощных нейлоновых строп. Он выбрался из машины, прихватив свою красную тубу и сумку, мельком успев заметить красный резервуар пенного огнетушителя под пассажирским сиденьем. Затем он попытался закрыть дверь, толкнув ее плечом, которое отозвалось неприятными ощущениями – Оуч, – выдохнул он. Затем поставил сумку на тротуар, зажал тубу подмышкой и другой рукой сумел закрыть бронированную дверь.
Рауш наклонился чтобы поднять его сумку.
– У него анализ мочи, – сказал Милгрим, показав на машину.
Рауш выпрямился, и состроил брезгливую гримасу. – Да, он доставит его в лабораторию.
Милгрим кивнул, обвел взглядом толпы пешеходов, которые чрезвычайно привлекали его в Сохо.
– Они ждут, сказал Рауш.
Милгрим последовал за ним в офис Голубого Муравья. Рауш приложил пластииковый бэйдж ключа к металической пластине и дверь, состоящая из единого листа зеленоватого стекла, толщиной в два дюйма, открылась.
Интерьер фойе представлял собой комбинацию чудовищно дорогой частной школы искусств и государственного учреждения безопасности. Именно так в представлении Милгрима они и должны были выглядеть, хотя на самом деле он ни разу в таких заведениях не бывал. Массивная люстра на потолке, в центре, сконструированная из тысяч пар рецептов на очки, элегантно представляла собой часть школы искусств. Часть же Пентагона (или возможно Белого Дома) выпирала сильнее. Полдюжины больших плазменных экранов, постоянно демонстрирующих новейшие товары фирмы. По большей части реклама Европейских и Японских автомобилей. Бюджеты на производство обычного фильма, в сравнении с бюджетами на производство таких рекламных роликов, выглядели карликовыми. Под этими экранами двигались люди, с такими же бэйджами, каким Рауш открыл дверь. Владельцы бэйджей как правило носили их на шее, на тканых лентах разных оттенков. Некоторые бэйджи были окаймлены повторяющимися изображениями логотипов различных торговых марок и проектов. Над всем этим витал аромат исключительно хорошего кофе.
Милгрим послушно смотрел на большой красный плюс на стене, за рамкой безопасности, пока автоматическая камера лениво ползала за маленьким квадратным окном, как в хорошо технически оснащенном вольере для рептилий. Очень скоро ему выдали его большую квадратную фотографию, весьма низкого разрешения, на отвратительном зеленовато-желтом шнуре, без каких-либо значков торговых марок. Он подумал, как всегда, что эта штука при случае может представлять собой хорошо видимую мишень. Надел ее на себя и произнес – Кофе.
– Нет, – ответил Рауш, – они ждут.
Но Милгрим был уже на полпути источнику божественного аромата, машине капучино, установленной в лобби.
– Пикколо пожалуйста, – сказал Милгрим светловолосой бариста, чья прическа была лишь чуть пышнее, чем у Рауша.
– Он ждет, – сказал Рауш, из-за спины Милгрима, сделав особенный упор на слове «ждет».
– Он ждет что я буду в состоянии говорить, – ответил Милгрим, наблюдая за тем, как девушка профессионально сварила кофе. Она взбила молоко и влила его в виде сердечка на день святого Валентина в ожидающую белую чашку кофе. – Спасибо, сказал Милгрим.
В лифте, пока они ехали до четвертого этажа Рауш тихо дымился от злости, в то время как Милгрим был полностью поглощен тем, чтобы удержать в равновесии чашку кофе на блюдце.
Двери разъехались в стороны, явив Памелу Мэйнуоринг. Милгрим подумал что выглядит она как персонаж особо изощренного порно с зрелыми дамами в главных ролях, прическа ее была великолепно взбитой.
– С возвращением, – сказала она, совершенно игнорируя Рауша. – Как там Южная Каролина поживает?
– Отлично, – ответил Милгрим, он держал красную картонную тубу в правой руке, а чашку с кофе в левой. Осторожно приподняв руку с тубой, он сказал – Мы нашли это.
– Замечательно, – сказала она, – Входите.
Милгрим последовал за ней в вытянутую комнату с длинным столом посередине. Бигенд сидел за дальним концом стола, спиной к окну. Вид у него был такой, как будь-то он увидел что-то нежелательное на экране компьютера. Затем Милгрим обратил внимание на костюм Бигенда, который был странного электрически кобальтового голубого оттенка.
– Вы не возражаете? – Памела взяла красную картонную тубу и передала ее девушке, из команды дизайнеров одежды Бигенда. Девушка эта была француженкой и нравилась Милгриму больше всех, во всей команде. Сегодня она была в клетчатой юбке и кашемировом свитере. – А фотографии?
– Фотографии в моей сумке, – сказал Милгрим.
Пока его сумку поднимали на стол и открывали, автоматические шторы бесшумно закрыли окно за спиной Бигенда. Накладные светильники включились и осветили стол, на котором уже были аккуратно развернуты листы миллиметровки с контурами, обведенными Милгримом. Он помнил что камера лежала в сумке поверх одежды, и теперь ее передавали из рук в руки вдоль стола.
– Ваше лекарство, – сказала Памела, передавая ему свежую бумажно-пузырьковую упаковку.
– Не сейчас, – произнес Бигенд, – Садитесь.
Милгрим занял кресло справа от Памелы. Это были исключительно удобные рабочие кресла, Швейцарские или Итальянские, и Милгриму пришлось сдержать себя от того, чтобы не начать из любопытства нажимать ручки и рычажки, торчащие из под спинки.
– Крой такой же как на образцах НАТО для Бундесвера, – сказал кто-то, – Штанины в точности пятьсот первые.
– Только не бокс, – взяла слово девушка в юбке и кашемире. Насколько успел понять Милгрим, бокс на паре джинсов – это все, что выше штанин. – Две мини-складки отсутствуют, подъем ниже.
– Фотографии, – произнес Бигенд из своего кресла. Плазменный экран в верхней части окна, лицом к которому сидел Бигенд сообщил о своем существовании в этой затемненной комнате, в центральном Лондоне, вспыхнув бирюзовым вокруг медно-коричневого оттенка пластика Формика, которым была покрыта стойка в Семейном Ресторане Города на Краю.
– Наколенники, – сказал молодой мужчина, явно американец, – Их нет, и карманов для них нет.
– Мы слышали, у них теперь новая система хранения щитков, – серьезно, как врач-хирург, сказала французская девушка. – Но я не вижу ее здесь.
Какое-то время они молча смотрели на сменяющие друг друга фотографии, сделанные Милгримом.
– Тактически, что это может быть? – спросиб Бигенд, когда на экране вновь появился самый первый снимок. – Мы рассматриваем прототип для поставок по линии Министерства Обороны?
После паузы девушка-француженка сказала, – Это уличный вариант. – Похоже она была увереннее всех остальных. – Если даже это и армейская одежда, то не для Американской армии.
– Он сказал, обязательно нужны клинья, – высказался вдруг Милгрим.
– Что? – тихо спросил Бигэнд.
– Он сказал что штанины в бедре слишком узкие для скалолазанья и спуска по канатам.
– Точно, – сказал Бигенд. – Это хорошо. Это очень хорошо.
Милгрим позволил себе в первый раз осторожно глотнуть кофе из своей чашки.
Электро-волновая пушка на Фрит Стрит
За выпивкой, в закусочной на Фрит Стрит Бигенд рассказывал историю. Холлис казалось что она уже бывала в этом месте. История была о том, как кто-то использовал нечто, что он называл ПМРЧ пушкой. Аббревиатура расшифровывалась как – повышенной мощности радиочастотная. А использовал ее некто в Москве, чтобы удалить некоторые данные с диска, находящегося за противоположной стороной стены в соседнем здании. Самое интересное в рассказе было то, что Бигенд использовал чисто британское выражение «стороной стены», которое Холлис всегда казалось мягко говоря необъяснимо забавным.
ПМРЧ пушка, по объяснениям Бигенда представляла собой электромагнитное радиоизлучающее устройство, размером с рюкзак, способное выстреливать импульс мощностью в шестнадцать мегаватт. Не смотря на спокойные рассуждения собеседников, мальчишки они и есть мальчишки, Холлис вдруг обнаружила что ей страшновато от перспективы прямого удара, вызывающего запекание каких-нибудь внутренних органов.
– Хьюберт, – прервала она рассказ Бигенда, – надеюсь ни одно животное не пострадало при создании этого анекдота?
– Я люблю животных, – подключился Милгрим, американец, которого Бигенд представил в Голубом Муравье. Фраза американца прозвучала так, будь-то бы он внезапно удивился чему-то им содеянному. Имя у него похоже было всего одно.
После того как Клэмми решил вернуться в студию, с пластиковой бутылочкой Колд-Эф-Икс опасно торчащей из заднего кармана его Хаундсов, а его выход из Старбакса на Голден Сквер ознаменовался неожиданным проблеском слабого, но весьма доброжелательного солнечного луча Холлис вышла на улицу. Постояла какое-то время среди луж на Голден Сквер. Затем прогулялась, как она считала бесцельно, обратно от Аппер Джеймс до Бик Стрит. Затем повернула направо, пересекла первый перекресток на своей стороне Бик Стрит и обнаружила офис Голубого Муравья в точности там, где он ей и запомнился, не смотря на теплившуюся в ней надежду что по какой-нибудь причине его там не будет.
Когда она нажала кнопку коммуникатора, квадрат маленьких круглых дырочек поприветствовал ее. – Холлис Генри для Хьюберта. – Ожидала ли она это? – Вовсе нет.
Красивый, бородатый юноша в спортивном вельветовом пальто, которое было значительно старше его, открыл толстую стеклянную дверь почти мгновенно. – Я Якоб, – сказал он. – Мы как раз пытаемся его найти. – он предложил ей руку.
– Холлис, – сказала она.
– Входите пожалуйста. Я большой поклонник Хефью.
– Спасибо.
– Может быть кофе, пока вы ждете? – Он указал ей на в некоторого рода караульное помещение, окрашенное диагональными полосами искусно размытой желтой и черной краски, в котором девушка с очень короткими светлыми волосами полировала машину эспрессо, которая выглядела так, будь-то бы только что выиграла гонку в Ле Мане.
– Они прислали трех человек из Турина чтобы установить эту машину.
– Должна я буду сфотографироваться? – спросила она своего проводника. Инчмэйлу совершенно не понравились новые меры безопасности Голубого Муравья, когда он заходил сюда в последний раз подписывать договоры. Но в этот момент телефон, в правой руке Якоба сыграл вступительные аккорды «Box 1 of 1», одной из немногих, любимых ею песен Хефью. Она сделала вид что не заметила этого. – В лобби, – сказал Якоб в трубку.
– Вы давно работаете в Голубом Муравье? – спросила она.
– Уже два года. До этого занимался продажами. Фирма лопнула, мы разорились. Вы знаете Дэмиена? – Она не знала. – Директор. Абсолютный банкрот.
В этот момент в лобби появился Бигенд в своем чрезвычайно голубом костюме. Плечо объемно задрапировано тенто-палаточными складками наброшенного пальто. Рядом Памела Мейнуоринг и неопределенного вида, небритый мужчина в тонкой спортивной куртке и мятых брюках, с черной нейлоновой сумкой через плечо.
– Это Милгрим, – сказал Бигэнд, затем он представил ее мужчине, – Холлис Генри. Мужчина сказал – Привет, – и с тех пор молчал.
– Каких животных? – спросила она сейчас, предпринимая еще более явную попытку прервать рассказ Бигенда.
Милгрим вздрогнул. И быстро ответил – Собак, – выглядел он так, будь-то его поймали за каким-то запрещенным развлечением.
– Вы любите собак? – Она была уверена что Бигенд готов был пуститься во все тяжкие лишь бы овладеть этой чертовой ПМРЧ пушкой, не смотря на то, что он никогда бы не сознался в этом, если бы только на это не нашлась очень особенная причина.
– Я встретил очень симпатичного пса в Базеле, – сказал Милгрим, – он… – с легким выражением тревоги он продолжил. – Он мой друг.
– Ваш друг – собака?
– Да, – подтвердил Милгрим, с уверенностью кивнув, перед тем как глотнуть своей Колы. – Вы можете использовать индукционную катушку генератора, вместо пушки, – сказал он Бигенду моргая, – сделанную из деталей видеомагнитофона. Она меньше.
– Кто вам такое сказал? – спросил Бигенд, вдруг перефокусировавшись.
– Э… сосед по комнате? – Милгрим выпрямил указательный палец чтобы потрогать свою стопку маленьких, вытянутых белых китайских тарелочек для закусок, как будь-то бы хотел удостовериться в том, что они действительно существуют.
– Он был заморочен на таких вещах. Все время вслух о них размышлял. Они его раздражали. – Милгрим посмотрел на Холлис как будь-то извиняясь.
– Понятно, – сказал Бигенд, хотя Холлис конечно ничего не было понятно.
После этого Милгрим достал из внутреннего кармана куртки свернутую аптечную белую блистерную упаковку, и хмуро сосредоточившись развернул ее. Холлис показалось что все капсулы были белыми, хотя и разного размера. Милгрим осторожно выдавил три штуки сквозь упаковочную фольгу и проглотил их, залив сверху большим глотком Колы.
– Вы наверное устали, Милгрим, – сказала Памела, сидевшая рядом с Холлис.
– Ваш организм привык к времени восточного побережья.
– Да в общем не так уж плохо, – сказал Милгрим, убирая в карман упаковку с лекарством. Неясность его роли во всем этом возбуждало любопытство, Холлис подумала что это напоминает поведение подростка, не смотря на то, что она понимала что ему уже за тридцать. Он поразил ее каким-то неизменяющимся выражением лица и отсутствием мимики. Как будь-то он удивился, обнаружив себя здесь, на Фрит Стрит, поедающим устриц, кальмаров и вяленую ветчину.
– Олдо отвезет вас обратно, в отель, – сказала Памела. Холлис догадалась что Олдо, это один из двух чернокожих мужчин, которые вышли вместе с ними из Голубого Муравья. Они несли длинные, свернутые зонты с красивыми лакированными тростниковыми ручками. Сейчас они ждали снаружи. Порознь, на расстоянии несколькоих футов друг от друга, молча глядя на Бигенда сквозь окно.
– Какой отель? – спросил Милгрим.
– Ковент Гарден, – ответила Памела.
– Он мне нравится, – сказал Милгрим. Он свернул свою салфетку и положил ее рядом с белой «китайской» башней. Взглянул на Холлис. – Приятно было познакомиться с вами. – Сначала он кивнул Памеле, затем Бигенду. – Спасибо за обед. – Затем отодвинул назад кресло, наклонился чтобы поднять свою сумку, встал, закинул сумку на плечо и вышел из ресторана.
