Текст книги "Нулевой след (ЛП)"
Автор книги: Уильям Гибсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
Нулевой след
Уильям Гибсон
Перевод: Сергей Егоров.
Настоящий текст распространяется на условиях лицензии Creative Commons Attribution Non-Commercial Share Alike что в переводе на русский язык означает что любой желающий может свободно копировать и распространять этот текст, указывая при этом кто является автором перевода. Кроме того, вышеупомянутая лицензия запрещает любое коммерческое использование этого текста, в том числе и текстов, созданных на основе этого текста.
Корпус
Инчмэйл махнул рукой и подозвал для нее такси. Одно из тех, что всегда были черными, с ее самого первого знакомства с этим городом.
Это оказалось перламутрово серебряным. Расписанное берлинской лазурью, рекламирующей немецкие банковские услуги или деловое программное обеспечение. Отшлифованный симулякр своих черных предков. Обивка из искусственной кожи ортопедического желтовато-коричневого оттенка.
– Тяжелые у них деньги, – сказал Инчмэйл, пересыпая теплую массу фунтовых монет в ее руку – Можно купить много шлюх.
Монеты до сих пор хранили тепло игрального автомата, из которого он ловко “извлек” их, почти мимоходом, когда они выходили из «King’s чего-то там».
– Чьи деньги?
– Моих соотечественников. Дармовые.
– Не надо, – она попыталась вернуть ему монеты.
– Заплатишь за такси, – он назвал водителю адрес на Portman Square.
– Рег, все не так уж плохо. Я играю на валютной бирже, – ответила она – Так в основном и зарабатываю.
– Плохо все остальное. Позвони ему.
– Нет.
– Позвони ему. – повторил он, завернутый в Японский Gore-Tex в «елочку», с множеством клапанов и хаотично расположенных пряжек.
Дверь машины закрылась.
Пока такси отъезжало, она смотрела на него сквозь заднее стекло. Тучный и бородатый он теперь свернул на Greek Street, чтобы несколькими минутами после полуночи снова присоединиться к своему упрямому протеже Клэмми из Bollards. Назад в студию, чтобы возобновить креативно-меркантильные усилия.
Она сидела сзади, ничего не замечая, пока они не проехали Selfridges и водитель не свернул направо.
Клубу на северной стороне Portman Square было всего несколько лет. Она вышла, рассчиталась с водителем, наградив его щедрыми чаевыми, только чтобы избавиться от выигрыша Инчмэйла.
Корпус называют Корпусом Курьезов за глаза. Инчмэйл вступил в его ряды вскоре после того, как три, оставшихся в живых члена Curfew, продали лицензию на право использования песни «Hard to Be One» китайскому автопроизводителю. На тот момент Инчмэйл уже спродюсировал один альбом Bollards в Лос-Анджелесе, а второй альбом Клэмми непременно желал записать в Лондоне. Этим Инчмэйл и аргументировал свое присоединение к Корпусу. Проживание в нем, в конечном итоге, было безоговорочно дешевле чем в отеле. Она предполагала что так бы оно и было, но только если бы речь шла об очень дорогом отеле.
Она остановилась здесь как гость. Гость, который оплачивает свое проживание. Учитывая текущее состояние валютных рынков, и последний разговор с ее бухгалтером в Нью Йорке, она знала что ей следовало бы подыскать размещение с более умеренными ценами.
Будучи местом весьма тесным, но не смотря на это дорогим, Корпус занимал половину вертикального массива городского жилого строения девятнадцатого века, чей фасад напоминал ей лицо опустившегося человека, спящего в подземке. Фойе, украшенное богатыми, но не кичливыми панелями было общим с теми, кто владел самой западной половиной здания. Ей почему-то смутно казалось что это должен быть некий фонд, возможно благотворительный по сути, или даже посвященный окончательному установлению мира на Ближнем Востоке. Ощущение было весьма приглушенным, потому что посетителей она ни разу не встречала.
Ни на двери, ни на фасаде здания ничто не указывало на то, что бы это могло быть. Так же как ничто не указывало на то, что Корпус – это Корпус.
Она увидела этих знаменитых в своей одинаковости, пепельно-блондинистых исландских близняшек в гостиной, когда первый раз попала сюда, обе они пили красное вино из пинтовых стеклянных бокалов. Инчмэйл назвал это ирландской манерностью. Он заметил, что они не являются членами Корпуса. Состоящие в Корпусе музыканты были конечно вполне себе неплохи, но до суперзвезд не дотягивали. Она считала что это справедливо как в отношении Инчмэйла, так и в отношении ее самой.
По словам Инчмэйла, он купился на декор, вероятно так оно и было. И Инчмэйл и декор оба похоже были чокнутыми.
Толкая дверь, через которую можно было проехать на лошади не наклоняясь, чтобы не расшибить себе лоб об перемычку, она натолкнулась на приветствующего ее Роберта. Большого, уютно упакованного в ободряющий костюм с тонкими, как будь-то меловыми белыми полосками. Казалось, что его главной задачей, без каких-либо дополнительных обязанностей, было просто наблюдение за входом.
– Добрый вечер мисс Генри
– Добрый вечер Роберт
Декораторы установили ЭТО внизу, видимо как нечто невысказанное вслух, яростное, бессознательно-безумное. ЭТО – представляло собой гигантскую, красного дерева витьевато-резную порнографическими мотивами на фоне виноградной лозы и виноградных гроздьев стойку-контору. За ней сидели каждый раз разные сотрудники клуба, по большей части молодые люди, в очках с черепаховыми оправами, которые как ей казалось, действительно были вырезаны из настоящих черепаховых панцирей.
Сзади, за стойкой, приятная старинная мульча мраморных кручено-винтовых лестниц, расположенных симметрично друг напротив друга, ведущих этажом выше. Этаж этот был рассечен пополам так же, как и все что было расположено выше его, на две области, Корпуса и таинственной выдуманной филантропии. В настоящий момент, со стороны Корпуса, вниз по лестнице, закрученной против часовой стрелки, стекали каскадом звуки рьяной коллективной пьянки.
Смех и громкий разговор жестко отражались от неровно отсвечивающего мраморного камня, имеющего оттенки выдержанного меда, вазелина и никотина. Поврежденные края отдельных ступеней были отреставрированы аккуратными прямоугольными вставками, менее вдохновенными, бледными и приземленными, на них она старалась никогда не наступать.
Обрамленный в черепаховую оправу молодой человек без вопросов передал ей ключ от номера.
– Спасибо
– Добро пожаловать мисс Генри
За аркой, разделяющей лестницы, план этажа вызывал замешательство. Она догадывалась что произошло это из-за раздвоения исходного предназначения здания. Она нажала видавшую виды, но регулярно полированную латунную кнопку чтобы вызвать лифт, самый старый из всех что ей доводилось видеть в Лондоне. Размером с небольшой шкаф, шириной больше чем в глубину, он представлял свое время, опускающейся удлиненной клеткой черной эмалированной стали.
Справа от нее, в тени, отбрасываемой музейным экспонатом эпохи королей Эдвардов стояла витрина с чучелами. По большей части это была дичь. Фазаны, несколько перепелов, еще какие-то птицы, названий которых она не знала. Все они были как будь-то были захвачены в движении на зеленом выцветшем газоне бильярдного оттенка. Все это имело вид весьма поношенный, вполне соответствующий своему возможному возрасту.
За ними, в антропоморфно вертикальной позе, вытянув передние конечности перед собой, очень похоже на мультяшного сомнамбулу шагал побитый молью хорек. Зубы его, поразили ее своими нереалистично огромными размерами, она подумала что они сделаны из дерева и покрашены. Несомненно и губы его были покрашены и возможно даже подрумянены, что придавало им зловеще праздничный вид, как будь-то что-то страшное ворвалось на Рождественскую вечеринку. Инчмэйл предложил ей использовать этого зверька в качестве тотема ее звериного духа, когда она увидела его в первый раз. Он подтвердил что у него уже есть, поведав затем о своей магической способности вызывать позвоночную грыжу у ни о чем не подозревающих больших шишек музыкального бизнеса, заставляя их испытывать мучительные боли и глубокое чувство беспомощности.
Лифт приехал. Она достаточно давно уже жила здесь чтобы научиться справляться с сочленениями металлических ворот. Сопротивляясь желанию кивнуть хорьку на прощанье она вошла в лифт и медленно поднялась на третий этаж.
Стены узкого коридора были покрашены в глубоко зеленый цвет двойственного оттенка. По пути в комнату требовалось открывать несколько, как она полагала противопожарных дверей. Они были очень толстыми, тяжелыми и закрывались сами. Короткие отрезки проходов между ними были украшены, висящими на стенах акварелями безлюдных пейзажей, с обязательными строениями вдалеке. Она отметила для себя что строение везде одно и то же, независимо от сцены или изображаемого региона.
Она отказалась удовлетворять любопытство Инчмэйла, которое он проявил после ее вопроса об этом. Это требовало преодоления серьезного порогового состояния. Лучше не копаться в этом. Жизнь и так достаточно сложная штука.
Ключ, прикрепленный к тяжелому латунном наконечнику, из которого произрастали толстые мягкие кисти, сплетенного темно-бордового шелка, мягко провернулся в массе замка размером с добрый кирпич. Концентрированный удар дизайнеров Корпуса театрально встретил ее, пропуская в Номер Четыре, после того как она нажала отделанные перламутром, взамен привычной гуттаперчи, кнопки.
Комната была слишком высокая, она думала что это произошло в результате некоего хитрого разделения большой комнаты на меньшие. Казалось что ванная комната к тому же больше чем спальня, хотя возможно это была лишь иллюзия.
Вся высота комнаты была оклеена белыми, заказными обоями, декорированными орнаментом из черных глянцевых картушей. При ближайшем рассмотрении становилось видно что увеличенные картуши представляют собой анатомические рисунки жуков. Ятаганы челюстей, остроконечно удлиненные конечности, аккуратные крылья (это она додумала) поденок. Из мебели, в комнате было два заметных предмета. Кровать, чья массивная конструкция была целиком отделана резными панелями из моржовой кости, цвета слоновой кости, с огромной стойко-экклезиастического вида нижней китовой челюстью, прикрепленной к стене в изголовье. И подвешенная к потолку птичья клетка, такая большая что она могла забраться в нее сама. Клетка была заполнена стопками книг, а внутри ее были смонтированы минималистского стиля Швейцарские галогеновые светильники. Крошечные лампочки которых направленно освещали установленные в Номере Четыре предметы. Инчмэйл гордо подметил что это не просто так книги. Все они казалось были об Англии, и художественные и нет. Она прочитала отрывок из “Чудаков Английских” Dame Edith Sitwell, и большую часть “Мошенник”-а Geoffrey Household.
Она сняла плащ, и повесила его на набивную, отделанную атласом вешалку в шкафу и села на край кровати чтобы развязать обувь. Инчмэйл называл кровать пиблокто истерической. Она вспомнила по памяти значение термина “интенсивная истерия”, это означало “депрессию, копрофагию, нечувствительность к холоду, эхохалию”. Она скинула обувь в направлении открытой двери шкафа. “Устойчивая копрофагия” – добавила она. Отшельническая, культурно-унаследованная в арктических условиях. Возможно диетического происхождения. Связанная с токсичностью витамина А. Инчмэйл был набит такого рода информацией, с того самого момента, как он прописался в студии. Она предложила скормить Клэмми ведро витамина А, он выглядит так, что это может подействовать.
Ее взгляд упал на три коричневые закрытые коробки, составленные одна на одну с левой стороны шкафа. В них лежали завернутые и обвязанные Британские издания книги, которую она написала в номерах отелей, не таких запоминающихся как этот. Она начала сразу после того, как они получили деньги от Китайского автоконцерна. Она перебралась в Стэплс в Западном Голивуде и купила три хлипких китайских раскладных стола чтобы разложить на них рукопись и множество иллюстраций к ней в своих угловых апартаментах в Мармоне. Это казалось было страшно давно и она понятия не имела что делать с этими копиями книг. Коробки с экземплярами Американской редакции, она сейчас вспомнила, до сих пор лежали в багажной комнате Трибека Гранд.
– Эхолалия – сказала она, встала и сняла свитер, затем свернула его и положила в верхний, на уровне груди ящик шкафа, за маленькую шелковую “бомбу-вонючку” с сушеными лепестками трав и цветов. Если ее не трогать, то вонять она не будет. Надевая отельный, “вроде бы белый” халат, скорее велюровый, нежели махровый, она так и не смогла вспомнить за что она так не любит велюровые банные халаты. По меньшей мере мужчины в таких халатах выглядят чудовищно ненадежными.
Телефон в номере зазвонил. Он выглядел как коллаж, трубка, корабельного стиля из обернутой каучуком бронзы, лежала на кожаной подложке, на вершине подставки, сверху куба из палисандра, углы которого были обиты латунью. Звук был механический, тихий, как будь-то звонил старинный велосипед где-то вдалеке на тихой улице. Она пристально посмотрела на телефон, страстно желая чтобы он заткнулся.
– Интенсивная истерия – произнесла она
Телефон не замолкал.
Она сделала три шага и положила руку на трубку.
Трубка была нелепо тяжелой.
– Копрофагия – бойко произнесла она в трубку, как будь-то сообщала собеседнику название отделения в большой больнице.
– Холлис – сказал он, – Здравствуйте
Она посмотрела вниз на трубку, тяжелую как старый молоток, и почти такую же побитую. Толстый провод роскошно отделанный плетеным бордовым шелком висел возле ее голого предплечья.
– Холлис?
– Здравствуйте Хьюберт.
Она представила себе как с размаху опускает трубку сквозь хрупкий антикварный палисандр, сокрушая старинного электро-механического сверчка внутри. Теперь уже слишком поздно. Он и так уже молчит.
– Я видел Рега, – сказал собеседник
– Я знаю.
– Я сказал ему чтобы он попросил тебя позвонить мне.
– Я не позвонила, – ответила она
– Рад слышать твой голос, – сказал он
– Уже очень поздно.
– Ну тогда спокойной ночи, – сказал он вполне сердечно – Я приеду утром к завтраку. Мы возвращаемся ночью. Памела и я.
– Где вы?
– В Манчестере.
Она увидела себя, садящуюся рано утром в такси на безлюдной Паддингтон стрит, на которую смотрит парадный вход Корпуса. Затем экспресс до Хитроу и улететь куда-нибудь. А потом в другой комнате, будет звонить другой телефон, а в нем его голос…
– В Манчестере?
– Норвежский черный металл – сказал он уныло. Она представила себе Скандинавские народные ювелирные украшения, затем до нее дошло, что это скорее музыкальный жанр. – Рег сказал что это может быть мне интересно.
Неплохо, – подумала она клинический садизм Инчмэйла порой находит достойные цели.
– Я собираюсь лечь спать, – сообщила она, набравшись решительности. Она отлично знала что от этого собеседника так просто не отделаться.
– Завтра в одиннадцать, – сообщил он, – Мне не терпится встретиться.
– Спокойной ночи Хьюберт.
– Спокойной ночи, – он отключился.
Она положила трубку. Аккуратно, чтобы не раздавить спрятанного внутри “сверчка”. Это не его проблема.
И не ее.
Возможно и не его.
И не кого-то другого, кто бы он ни был.
Город на краю
Милгрим рассматривал собакоголовых ангелов в магазине Gay Dolphin Gift Cove.
Их головы, выполненные в масштабе чуть меньше чем три четверти, были отлиты из какого-то сорта гипса, когда-то использовавшегося для создания до жути подробных настенных декоров, пиратов, мексиканцев и арабов в тюрбанах. В этой придорожной сокровищнице были собраны наиболее радикальные примеры Американских сувенирных китчей, из всех, что он когда-либо видел.
Их тела, очевидно гуманоидные, под белым сатином с блестками, были длинными, стройными и опасно вертикальными, как на полотнах Модильяни. Лапы свято-скрещенные на манер средневековых надгробных статуй. Крылья были такими, какие бывают на Рождественских украшениях, не смотря на то, что сами они были крупнее, чем праздничная елка среднего размера.
Смотрящие на него сейчас из-за стекла морды, явно содержали в себя черты полудюжины разных пород. Он решил, что они представляют собой сентиментальное посвящение умершим домашним животным.
Держа руки в карманах брюк, он быстрым взглядом, широко окинул витрину, мысленно отметив множество вещей, декорированных мотивами флага Конфедератов. Кружки, магниты, пепельницы и статуэтки.
Особо выделялась статуэтка, высотой примерно до колена изображающая мальчика-жокея, держащего небольшой круглый поднос вместо традиционного кольца. Голова и руки статуэтки были потрясающего Марсианско-зеленого цвета.
Милгрим узрел также нарочито искусственные орхидеи, кокосы, украшенные резным орнаментом единого стилистического направления, и коллекционные упаковки минералов и камней. Это было похоже на игровой автомат «достань их все», подобный тем, что стоят в нижней части Кони Айленд, вот только в данном случае то, что никто так и не достал, накапливалось десятилетиями.
Он поднял глаза, представив гигантский манипулятор с тремя металлическими когтями-захватами для доставания сувениров, но увидел только большую, густо покрытую лаком акулу, нависающую над головой как фюзеляж небольшого самолета.
Насколько старым должно быть это место, чтобы в Америке, иметь в названии слово gay? Какая то часть товара по прикидкам Милгрима была произведена еще в Японии, во времена ее оккупации.
Получасом ранее, в районе Бульвара Северный Океан он так же разглядывал воинов-подростков, агрессивно стриженных, упакованных в одежду для скейтбординга с неразгладившимися еще заводскими складками, декорированных противоорковыми лезвиями Китайского производства, шипастыми и зазубренными как челюсти вымерших хищников.
Стойка продавца была завешена бусами в стиле Марди Гра, пляжными полотенцами с флагом Конфедератов и поддельными сувенирами Харлей Дэвидсон. Милгрим удивился большому количеству молодых людей в Миртл Бич. Выглядели они так, как будь-то в последний раз наслаждаются послеполуденной пляжной экзотикой Гранд Стрэнд. Ветром, швыряющим песок и дощатым тротуаром, а завтра им предстоит отправка не меньше чем в зону военных действий.
В развлекательных аркадах, встречались игровые автоматы, которые были старше Милгрима. Так ему показалось. И некоторые из этих его ангелов, выглядели не лучше. Вид их свидетельствовал о глубоком и застарелом влиянии наркокультуры, плотно осевшей в этом карнавале бессмертно-въевшейся грязи, убитой солнцем кожи, выцветших татуировок, и глаз, смотрящих с лиц, как будь-то надутых газом чучел.
Он здесь кое-кого встретил.
Предполагалось что он придет на встречу один. На самом деле это было не так. Где-то неподалеку, Оливер Слейт должен был следить за курсором, представляющим Милгрима на веб сайте, на экране коммуникатора Нео. У Милгрима был точно такой же. Оливер выдал ему его во время первого полета, из Базеля в Хитроу. Милгриму было настоятельно рекомендовано держать телефон все время включенным и не расставаться с ним. Исключения допускались только во время перелетов на обычных коммерческих рейсах.
Милгрим двинулся дальше, покинув собакоголовых ангелов, тень акулы и артефакты якобы естественной истории в виде морских звезд, ежей, коньков и ракушек. Преодолел подъем короткого пролета широкой лестницы с уровня набережной до бульвара Северный Океан. Пока не обнаружил что разглядывает пупок на очень большом животе молодой беременной женщины. Химически обработанные эластичные панели ее джинсов образовывали невероятные для одежды барочные формы. Розовая футболка в обтяжку не скрывала ее торчащий пупок, разбудив в воображении Милгрима образ одной гигантской женской груди.
– Лучше бы тебе быть им – сказала она и прикусила нижнюю губу.
Блондинка, лицо которое забудешь как только она отвернется. Темные большие глаза.
– Я кое-кого встретил – ответил Милгрим, осторожно, стараясь сохранить зрительный контакт, чувствуя себя неуютно от ощущения что он разговаривает с пупком или соском, расположенным прямо напротив его губ.
Ее глаза увеличились – Ты не иностранец, не так ли?
– Нью Йорк – Милгрим тут же пожалел что может быть зря он так сразу сознался.
– Я не хочу чтобы он вляпался в какие-нибудь неприятности – сказала она мягко но свирепо.
– Никто из нас не хочет неприятностей – мгновенно ответил он. – В этом нет никакой необходимости.
Он попытался улыбнуться чувствуя себя сдавленной резиновой игрушкой. – А тебя зовут…?
– Семь или восем месяцев – продолжила она, боясь за собственную беременность. – Его здесь не было. Ему не нравилось здесь.
– Никому из нас не нужны неприятности – снова сказал он, тут же усомнившись что сказал правильную вещь.
– У тебя есть GPS?
– Да, – ответил Милгрим. На самом деле, если верить Слейту, их Нео были оборудованы двумя чипами позиционирования, Американским и Русским. Американский чип известен внезапной ненадежностью показаний в некоторых особенных местах.
– Он будет в этом месте через час – произнесла она, передавая Милгриму слегка влажный листок свернутой бумаги. – Тебе лучше отправиться прямо сейчас. И лучше одному.
Милгрим глубоко вздохнул. – Извини, – сказал он, – но если туда надо ехать на машине, то я не смогу отправиться один, я не вожу машину, у меня нет прав. Мой друг отвезет меня. У него белый Форд Таурус Икс.
Она посмотрела на него. Моргнула. – Не собирались же они ебнуть Форд, когда начали моделям давать имена, начинающиеся на ф?
Он судорожно сглотнул.
– У моей матери Форд Фристайл. Коробка передач – безоговорочное дерьмо. А если на компьютер попадает вода, машина не едет вообще. Сначала компьютер надо совсем отключить. Тормозных колодок хватает не больше чем на две недели. И даже новые они все время визжат. – Она вроде бы успокоилась при этом, как будь-то вспомнившись сработала какая-то подсознательная утробно-материнская формула.
– Да все ништяк – сказал он, удивившись тому что произнес фразу, которую до этого в жизни никогда не использовал. Листок бумаги он сунул в карман не глядя.
– Не могла бы ты кое-что для меня сделать? – произнес он обращаясь к ее животу – Не могла бы ты позвонить ему сейчас и сказать ему что мой друг будет за рулем?
Нижняя губа ее вернулась на свое место, под передние зубы.
– У моего друга есть деньги – сказал Милгрим. – Никаких неприятностей.
– Она позвонила ему? – спросил Слейт, сидя за рулем Таурус Икс. В зубах он при этом держал раскладную карту, которая время от времени скрывала его козлиную бородку.
– Она дала понять что позвонит – сказал Милгрим.
– Дала понять.
Они направлялись вглубь материка, в сторону города Конвей, в местечко, в которое не особенно то стремятся туристы. Окружающий ландшафт напоминал Милгриму местность в окрестностях Лос Анджелеса. Этот хрен знает скольки полосный хайвей был облеплен множеством тематических ресторанов и сетевых магазинов, таких как Home Depot, каждый размером с круизный корабль. Чем дальше они забирались, тем чаще встречали обломки прошлого, свидетельствующие о морской деятельности и выращивании тобака. Сказки, времен еще до Анахейма. Милгрим сконцентрировался на этом, сочтя это достойным внимания. Многие продавали садовую мульчу. В одном месте встретился торговый комплекс на четыре магазина, с двумя ломбардами. Затем магазин фейерверков с собственным тренировочным местом для бейсбольных игроков, отбивающих мяч. Автокредиты. Плотные ряды некрашенных бетонных садовых скульптур.
– В Базеле, тебя прогнали по двенадцати ступенчатому циклу? – спросил Слейт
– Не думаю – ответил Милгрим, полагая что Слейт имел в виду количество переливаний крови, которые ему сделали.
– Насколько близко эти цифры от того места, где нас ждут? – спросил Милгрим. В Миртл Бич Слейт внес координаты с полученной от беременной девушки записки в свой телефон, который теперь лежал на его колене.
– Уже близко —, ответил Слейт, – Похоже вот здесь надо повернуть направо.
Они уже ехали через Конвей, или возможно через то, что было окраиной Конвея. Здания были редкими, ландшафт приобрел открытые очертания вымершего сельского хозяйства.
Слейт сбросил скорость и свернул вправо на гравийную дорогу из мелкого светло серого известняка.
– Деньги под твоим сиденьем – сказал Слейт. Они гладко покатились по хрустящему под колесами гравию, прямо к длинному одноэтажному обшитому досками и покрашенному белой краской строению под нависающей крышей которого отсутствовало крыльцо. Сельская придорожная архитектура прошлых лет, простая, но крепкая. Четыре небольших окошка на фронтоне здания, были закрыты современным зеркальным стеклом.
Между ног Милгрима вертикльно стояла картонная туба для чертежей. В правом кармане брюк лежали завернутые в салфетку Клинекс два графитовых стержня. На заднем сиденье лежала пенопластовая чертежная доска, размером в половину пятифутового листа, на случай, если ему вдруг понадобится плоская твердая поверхность. Придерживая ярко-красную трубу коленями Милгрим наклонился вперед и пошарив рукой под сиденьем обнаружил виниловый конверт, цвета голубой металлик с выпрессованной в пластике закрывающего клапана молнией и тремя отверстиями для подшивки. Конверт был набит пачками сотенных купюр и весил как изрядного размера карманный словарь в мягком переплете.
Хруст гравия смолк, как только они остановились почти напротив здания. Милгрим видел примитивный прямоугольный знак на двух ободранных непогодой столбах, выцветших и вылинявших от дождей. Читабельным на знаке было только слово «СЕМЕЙНЫЙ», написанное бледно-голубыми курсивными заглавными буквами. Других машин на этом неровном гравийном пятне не было.
Милгрим открыл дверь, вышел и остановился, держа красную тубу в левой руке. Он подумал, затем откупорил ее, вытянув наружу свернутую миллиметровку. Затем прислонил тубу к пассажирскому сиденью, взял деньги и закрыл дверь. Сверток полупрозрачной белой бумаги выглядел значительно безопаснее.
Автомобили выезжали на автостраду. Милгрим прошагал по хрустящему под подошвами гравию пятнадцать футов, разделявших его и вывеску на доме. Над курсивно-голубой надписью «СЕМЕЙНЫЙ» он обнаружил надпись «ГОРОД НА КРАЮ», на которой осталась лишь немного шелухи от красной краски. В самом низу было написано «РЕСТОРАН». Нижняя левая сторона вывески когда-то была окрашена черной краской, с нарисованными как будь-то детской рукой, и тоже вроде бы красной краской, силуэтами трех домов. Солнце и дожди основательно зачистили картинку чтобы быть в чем-то уверенным. Справа, немного другим голубым, нежели «СЕМЕЙНЫЙ» были нарисованы полуабстрактные представления холмов и возможно озер. Если судить по названию, то местечко это было неподалеку от официальных городских окраин.
Кто-то, из тишины по-видимому запертого здания резко стукнул в по зеркальному стеклу, похоже кольцом.
Милгрим послушно подошел к двери, держа приподнято, словно скромный скипетр, в одной руке милимметровку, в другой, точно напротив, виниловый конверт.
Дверь открылась внутрь, явив Милгриму мощную фигуру футбольного игрока со стрижкой «порно Восьмидесятых». Ну или кого-то, похожего на футбольного игрока. Высокий, длинноногий молодой человек с исключительно огромными плечами. Он отступил внутрь, приглашая Милгрима войти.
– Привет, – произнес Милгрим, шагнув в теплый, неподвижный воздух, хранящий смесь ароматов годами работавшей кухни и промышленных средств дезинфекции.
– Я привез тебе деньги.
Милгрим продемонстрировал пластиковый конверт. Здание в настоящий момент похоже никак не использовалось, хотя и выглядело готовым к заселению в любой момент. Законсервированный «Город на краю», как Б-52 в пустыне. Он увидел пустую стеклянную голову автомата для продажи шариков жевательной резинки, на подставке, заканчивающейся коричневой трубой-гармошкой.
– Положи их на стойку, – ответил молодой человек.
Он был одет в голубые джинсы и черную футболку, и то и другое похоже содержало сколько-то процентов волокна Спандекс. На ногах у него были черные спортивные кроссовки, на вид казавшиеся тяжелыми. Милгрим отметил на шве правой штанины узкий, четырехугольный, необычно низко расположенный карман. Защелка из нержавеющей стали прочно удерживала в нем большой складной нож.
Милгрим выполнил указание, попутно разглядев хром и бирюзовый кожзаменитель целого ряда прикрученных к полу стульев вдоль стойки, верх которой был покрыт бирюзовым же композитом Formica. Он слегка развернул бумагу, пояснив – «Мне нужно сделать трассировку. Это лучший способ определиться с подробностями. Сначала я сделаю несколько фотографий».
– Кто в машине?
– Мой друг.
– Почему ты не ездишь за рулем?
– Управление в нетрезвом виде, – ответил Милгрим и это была правда… По меньшей мере в философском смысле.
Молодой человек молча обошел пустую стеклянную витрину, где должно быть когда-то лежали сигареты и сладости. Оказавшись напротив Милгрима, он нагнулся под стойку и вытащил что-то в мятом белом пластиковом пакете. Пакет он бросил на стойку а пластиковый конверт с деньгами запустил по стойке на другой конец, продемонстрировав явно отточенный многократным исполнением моторный навык, который его тело выполнило автоматически, в то время как сам он продолжал наблюдать за Милгримом.
Милгрим открыл пакет и достал оттуда пару сложенных, неглаженных брюк. Они были медно-бежевого оттенка, который еще называют коричневый койот. Развернув их, он положил их на плоскую поверхность Formica, достал из кармана куртки камеру и начал фотографировать, используя вспышку. Он сделал шесть снимков спереди, затем перевернул брюки и сдела шесть снимков сзади.
Затем сделал по одному снимку четырех вместительных карманов. Положил камеру, вывернул брюки наизнанку и снова начал снимать. Упаковав камеру он аккуратно расправил штанины, по прежнему вывернутых брюк на поверхности стойки, расправив поверх них первый из четырех листов бумаги. Одним из графитовых стержней начал обводить край изделия.
Ему нравилось делать это. В душе его при этом воцарялся внутренний покой. Когда-то его откомандировали в Hackney к портному, который занимался подгонкой, чтобы он провел послеобеденное время как раз вот за таким занятием. И оно ему понравилось. Это было освященное веками средство похищения информации. Это было как срисовывание контура надгробной каменной или бронзовой плиты в соборе. Средне-твердый графитовый карандаш, если его правильно использовать, захватывал каждую деталь шва и строчки. Все, что потребуется изготовителю копии образца одежды, чтобы воссоздать не только общие очертания, но и характер и детали конструкции.
Пока он работал, молодой человек открыл конверт, распаковал пачки банкнот и тихонько пересчитал их. – «Нужен клин,» – сказал он когда закончил.
– Пардон? – Милгрим остановился. Пальцы его правой руки покрывала графитовая пыль.
