Текст книги "Игра (ЛП)"

Автор книги: Том Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

  'Сколько тебе лет?' он спросил.

  Мьюир не колебалась, потому что сочла вопрос смущающим, но и не ответила автоматически. Она смотрела, как чайка вылетает из воды и улетает. Она посмотрела на него через плечо, отвечая на его вопрос одним из своих: «Каким образом мой возраст связан с тем, что мы обсуждаем?»

  «Любой вопрос, который я задаю, имеет значение».

  Она задумалась на мгновение. – Ладно, если вы считаете, что мне важно знать мой возраст, на прошлой неделе мне исполнилось тридцать.

  «С днем рождения на прошлой неделе».

  – Спасибо, – сказал Мьюир после еще одной паузы, на этот раз для того, чтобы решить, насколько он искренен. Она повернулась к нему лицом и прислонилась к каменному забору.

  «Право или история в колледже?»

  – Я специализировался на юриспруденции.

  – Никогда не хотел быть юристом?

  – Конечно.

  – Так почему ты не один?

  «В моем резюме нет нужных квалификаций: у меня есть совесть».

  – ЦРУ сразу после колледжа?

  'Да.'

  «Нет перерыва в год? Не видеть мир?

  Она покачала головой. «За чей счет? Я работал на трех работах, чтобы оплачивать обучение».

  – Итак, вы работаете в агентстве около восьми лет.

  – Верно, – нерешительно сказала она.

  – Ты немного неопытен, чтобы вести такое шоу.

  «Я хорошо справляюсь со своей работой».

  – Я в этом не сомневаюсь, но ты говоришь со мной не только поэтому, не так ли? И если вы так хорошо справляетесь со своей работой, как говорите, значит, вы уже придумали для себя эту причину.

  Она не хотела этого говорить. На мгновение показалось, что она собирается сменить тему, но она сказала: «Вы говорите, что Проктер выбрал меня, чтобы иметь с вами дело, потому что он считает, что вам будет труднее отказать женщине».

  – Я не единственный, кто так думает, не так ли?

  Глаза Мьюира немного сузились. За ее очками он почти не видел этого. Она их поправила. Они не нуждались в настройке. «Эта мысль пришла мне в голову. На дворе двадцать первый век, но это не значит, что некоторые парни в душе не пещерные люди. Проктер подумал, что ты вряд ли откажешь женщине. Он также считает, что вы с меньшей вероятностью убьете одного из них, если плохо отреагируете на такой контакт с вами.

  «Почему в данном сценарии мужчина больше заслуживает смерти, чем женщина?»

  «Рыцарство. Я не знаю. Так мы устроены как общество. Женщины получают более мягкие приговоры за те же преступления, что и мужчины. Я не говорю, что это правильно, просто так оно и есть. Если в данном случае это неправда, то почему Проктер так думает?

  «Потому что хороший мужчина – или женщина – надеется увидеть такое же хорошее в других».

  Мьюир уставился на него, пытаясь определить какой-либо подтекст, но не нашел.

  «Вы считаете, что я с большей вероятностью соглашусь на эту работу, потому что вы женщина?» – спросил Виктор.

  Она пожала плечами. – Неважно, что я думаю.

  'Это важно для меня.'

  Разочарование было очевидно на ее лице. 'Да хорошо? Я верю, что да. Я думаю, это должно что-то изменить, иначе Проктер не послал бы меня. У него нет сотрясения мозга, и, как ты сам сказал, он в порядке. Он умен. Он все считает. Если бы это не имело значения, он бы меня не послал. Есть ребята, которые подошли бы больше».

  '"Более подходящий"?'

  – Лучше, – сказал Мьюир. «Мужчины, у которых вдвое больше моего опыта».

  «Большинству людей все равно, как и почему они получают перерыв. Они просто хотят одного.

  «Я пошел в разведывательный бизнес не для того, чтобы быть парой ног».

  – Вы хотите, чтобы вам назначили операцию исключительно на основании вашего мастерства, а не пола?

  'Конечно. Это оскорбление, что мой пол даже считается релевантным, не говоря уже о том, если он действительно имеет значение. Меня это злит, ну и что? Это меня бесит. Разве ты не был бы на моем месте?

  – Я не сержусь, – сказал Виктор. «И, пожалуйста, поправьте меня, если я ошибаюсь, но существенным фактором, способствующим моей пригодности для этой вашей работы, является тот факт, что я, как и Кои, мужчина».

  Она смотрела на него, стараясь не показывать своего раздражения. Но она не могла остановить расширение капилляров под кожей на щеках, как не могла остановить расширение своих зрачков.

  – Если ты пытаешься дернуть мою цепь, давай больше не будем тратить время друг друга, ладно?

  – Я просто пытаюсь тебя понять.

  Мьюир изучал его лицо, пытаясь определить, о чем он думает. Она еще не осознала тщетность такой попытки, но раздражение превратилось в замешательство, перешедшее в надежду. – Значит ли это, что ты это сделаешь?

  Через мгновение он сказал: «Да».

  – Потому что я женщина?

  – Я кажусь тебе рыцарем в сияющих доспехах?

  – Тогда я могу только предположить, что вы мне доверяете.

  – Я надеюсь, что вы понимаете последствия того, что вы покажете себя ненадежным.

  Она кивнула. – Я здесь, чтобы играть с тобой честно. Я не знаю, как делать что-нибудь еще.

  – Хорошо, – сказал Виктор, – потому что, если со мной как-то разыграют, единственное, чего я не буду делать, так это играть честно в ответ. Об этом тоже может рассказать Проктер.

  'Понял. Вам не нужно беспокоиться о компрометации. Ты будешь иметь дело со мной и только со мной. Мы собираемся быть шоу для двух человек. Проктер сказал, что это единственный способ сделать это.

  'Он был прав. Насколько я понимаю, у вас есть вся информация о вас, которая мне понадобится.

  Она полезла в карман. «Все, что у меня есть, прямо здесь». Она достала крошечную флешку. «Не потеряй его».

  Мьюир передал его ему, и он сунул его в карман, кратко подумав о том, что произошло в последний раз, когда он носил с собой карту памяти, которая содержала ценную информацию. Он отвернулся от прошлого, потому что он мог выжить в будущем, только сосредоточившись на настоящем.

  – Информации не так много, как мне бы хотелось, – начал Мьюир, – но именно поэтому мне нужно, чтобы вы заполнили пробелы. Как только вы вступите в контакт, мы понятия не имеем, что произойдет дальше. Но я думаю, мы можем предположить, что после того, как вас встретят в аэропорту, вас отвезут…

  «Если вы снабдили меня всеми имеющимися у вас фактами, вы не можете строить никаких предположений, на которые я бы не согласился».

  Пауза, затем: «Хорошо».

  «Если я говорю прямо, то это потому, что мы работаем в ограниченные сроки, и, если вы не скрывали значительную часть своей личной истории, я знаю об этом бизнесе больше, чем вы».

  Она кивнула. 'Да, конечно. Я понимаю. Без обид.

  «Хорошо, тогда вы также должны понимать, что, как только я принимаю работу, я отвечаю за нее. Я не сотрудник. Вы предоставляете мне всю информацию, которая у вас есть, и я буду принимать решения о том, как действовать дальше. Согласованный?'

  – Звучит совершенно справедливо. Я прошу вас встретиться с брокером и узнать о нем как можно больше. Если это означает согласие на работу, отлично, я тоже хочу знать об этом. Я хочу этого брокера и клиента тоже. Так что соглашайтесь на все, что он захочет, пока он будет говорить и вас наймут. Будь его идеальным убийцей. Тебе нужно будет надеть прослушку, чтобы мы могли записать то, что он хочет сказать, и я попрошу своих парней следовать за тобой из аэропорта.

  'Нет.'

  'Извините меня?'

  «Никаких проводов. Нет, ребята. Кем бы ни был этот брокер, он не глуп. Он использовал Kooi раньше, но никогда не встречался с ним лично. Но он планирует сделать это сейчас, потому что, чем бы ни была эта работа, она достаточно велика, чтобы требовать встречи лицом к лицу. У него есть причина, чтобы кто-то другой встретил его в аэропорту. Он знает, что Кои не стал бы рисковать, пытаясь пронести оружие в самолете, а забрать его прямо из аэропорта означает, что он не сможет получить его на земле. Этот брокер осторожен. Он осторожен. Есть очень большая вероятность, что меня обыщут или у него будут электронные средства противодействия. Так что никаких записывающих устройств. А твои парни просто недостаточно хороши. Я не хочу, чтобы моя жизнь балансировала на их навыках оставаться незамеченными».

  Мьюир вздохнул и отвел взгляд. – Тогда нельзя. Я не могу послать вас без подкрепления, и если мы не получим ничего полезного от брокера, то нет смысла с этим связываться.

  «Если меня возьмут на работу, брокер сообщит мне цель и условия работы. С этим вы можете вернуться к клиенту.

  'Может быть.'

  'Да, может быть. Но это риск, на который тебе придется пойти.

  Она снова посмотрела на реку. – У меня не так много выбора, не так ли?

  Виктор молчал.

  «Хорошо, – сказала она в конце концов, – мы сделаем это по-вашему, если это то, что нужно». Она обернулась. – Вы должны встретиться с контактным лицом сегодня вечером в 20:15 в Будапеште. Это означает, что вы должны быть на рейсе в 17:22 из Вены Интернэшнл. Мы уже купили вам билет. Мы не были самонадеянными, просто чтобы вы знали. Мы не хотели рисковать распродажей билетов. Между прочим, это бизнес-класс, любезно предоставленный правительством США.

  «Убери это. Мне нужно место эконом-класса.

  'Не нужно. Мы уже получили билет. Цена не уходит из вашего гонорара. Считайте это бонусом, но это также и практично. Вы будете более бдительны по прибытии.

  Кои использовал благотворительность как прикрытие для своих контрактов. Билет бизнес-класса стоит в несколько раз дороже эконом-класса. Ни одна мелкая благотворительная организация не собирается разорять свой бюджет, отправляя сотрудников бизнес-класса. Так что и Кои тоже. Если не верите мне, проверьте историю его полетов.

  Мьюир втянула воздух сквозь зубы и скривилась. 'Ты прав. Черт. Я должен был подумать об этом.

  'Да, ты должен. Потому что, возможно, этот неизвестный брокер знает о Кои столько же, сколько и вы, и у него есть ресурсы, чтобы проверить эти вещи.

  – Я знаю, мне жаль. Я не знаю, что еще сказать.

  – Больше по этому поводу говорить нечего. Все совершают ошибки.'

  'Ты?'

  – Ты получишь ответ, если я вернусь, – сказал Виктор. – А если нет.

  ШЕСТНАДЦАТЬ

  Андорра-ла-Велья, Андорра

  Питер Дефрейн любил школу. Ему это очень понравилось. Он плакал в первый же день своей жизни, потому что это был первый раз, когда он расстался со своей матерью на сколько-нибудь долгое время. Но это было много лет назад, и с тех пор он не плакал. Он уже был большим ребенком. Очень храбрый мальчик, как часто говорила ему мать. Он не совсем понимал, почему он храбр. Не то чтобы в школе было страшно. Это было весело. Было очень весело на переменах, когда он играл в игры с другими детьми, а также весело в классе, и не только когда он рисовал. Рисовать картинки было лучше всего.

  Каждый день ему нравилось учить новые слова, как их писать и как писать. Каждый день он рассказывал матери о новых словах, которые он знал, и она всегда поражалась тому, насколько он умен. Он был умен. Он знал больше слов, чем кто-либо в его классе, и знал больше всех таблиц умножения. Некоторые из его одноклассников гримасничали, когда он поднимал руку в воздух, чтобы ответить на вопросы. Он не понял, почему они это сделали.

  Было уже почти время дома, и Питер сидел на своем стуле с сумкой, сложенной перед ним и лежащей на столе, как и все остальные дети, пока они ждали, когда часы покажут три часа. Затем их отпускали, и все выбегали из класса, по коридору и через большие двери.

  Когда учитель велел им идти, и другие дети вскочили на ноги, Питер замедлил шаг, потому что его стол стоял у выхода, а Элоиза сидела на дальнем конце. Как-то во время обеда они держались за руки, но не разговаривали, и в конце концов Питеру это наскучило, и он пошел играть в футбол. Тогда друзья Элоизы сказали ему, что она больше не хочет встречаться с ним. Он не знал, что они уходят. Он не знал, что это значит. Все, что он знал, это то, что Элоиза больше даже не взглянет на него, оставила свое место в очереди в столовую и отошла в конец, когда он попытался поиграть с ее волосами.

  Остальные дети выбежали. Питер медленно надел пальто, медленно перекинул лямку рюкзака через одно плечо и медленно поставил свой стул на стол – зачем им всем это? – и медленно направился к двери.

  Элоиза и ее друзья пронеслись мимо него, и он остался наедине с учителем.

  Он почувствовал, как миссис Фуэнтес похлопала его по плечу и сказала: «В следующий раз повезет».

  Он не понял.

  * * *

  На улице светило солнце, и Люсиль Дефрейн ждала своего сына, надеясь, что он будет в пальто, как она его просила. Он утверждал, что ему это не нужно, потому что некоторые из его друзей не нуждались в нем, а он как раз приближался к тому возрасту, когда приспосабливаться стало важнее, чем оставаться в тепле. Она ждала на тротуаре снаружи вместе с другими родителями, на том же месте, где всегда ждала. Она улыбнулась, когда увидела Питера, и он улыбнулся в ответ. Он подскочил к ней, и она крепко обняла его.

  – Ой , – сказал он. – Ты меня раздавишь.

  Она поцеловала его в макушку. – Не глупи.

  – Ты глуп, а не я.

  – Какая-то конкретная причина, по которой ты не надел пальто?

  Он отвернулся, как будто, не встречаясь с ней взглядом, она могла обо всем забыть. Он сказал: «Сегодня я выучил много новых слов».

  «Отлично, милый», – сказала его мать, улыбаясь про себя, видя попытку сына схитрить. – Почему бы тебе не рассказать мне о них все по дороге в парк? Но сначала надень пальто.

  * * *

  Питер оставил свое пальто, галстук и сумку у матери и побежал к лазалке. Он был большой и раскрашен в яркие цвета. Питер любил взбираться на вершину. Некоторые из других детей его возраста не прошли весь путь. Они испугались. Он не понимал, чего тут бояться. Он дважды падал с альпинистской рамы, один раз задел оба колена и оба локтя и один раз повредил лодыжку. Он плакал оба раза, и снова, когда его мать использовала ядовитую жидкость, чтобы очистить ссадины. Это не помешало ему вернуться к этому. Он не помнил, как ощущалась боль. Он никогда раньше не падал с вершины, но теперь он стал на целый год старше, и уже не казалось, что это так низко. Иногда ему хотелось спрыгнуть с вершины, просто чтобы посмотреть, сможет ли он, но его мать всегда знала, когда он думал об этом, и качала головой, и смотрела на него таким взглядом, и он знал, что у него будут большие проблемы, если он это сделает.

  Она наблюдала за ним с одной из скамеек, пока курила сигарету и пила кофе. Оба пахли ужасно. Он не знал, почему они ей нравились. Со школы он знал, что курение очень вредно, и говорил об этом матери так часто, как только мог. Она всегда соглашалась с ним, но все равно делала это. Из-за этого ее одежда воняла. Однако она никогда не курила в их доме. Она стояла на балконе с закрытой дверью. Что было бы хорошего, если бы ей пришлось выйти на холод, чтобы сделать это?

  Когда он закончил с лазалкой, он вместе с другими детьми поиграл на качелях, попеременно толкая и раскачивая их, а затем на каруселях, иногда вздымаясь и толкаясь, чтобы заставить их двигаться быстрее и быстрее, так что девочки кричали и кричали. он упал, потому что не мог бежать так быстро, как он мог вращаться, иногда зависал, пока другие крутили его, но он никогда не кричал. Это никогда не происходило достаточно быстро, чтобы заставить его кричать.

  Как всегда, пора было уходить слишком рано. Питер притворился, что не слышит криков матери, и вместо этого погнался за одной из девочек вверх по тропинке сквозь толпу голубей, которые улетели одной большой хлопающей массой.

  – Питер , – снова позвала его мать.

  Девушка побежала к своей матери, а Питер повернулся и побрел обратно по тропинке.

  – Вам лучше поторопиться, – сказал мужчина.

  Он был большим и с короткими светлыми волосами. Он был стар, как мать Питера, но не совсем стар, как миссис Фуэнтес, и сидел на скамейке с недоеденным багетом на ногах. Питер видел его раньше, но не знал, где и когда. Он улыбался и немного походил на дружелюбного великана из одной из книжек, которые они читали в классе.

  – Ты же не хочешь, чтобы твоя мать опоздала на работу в ресторан, правда, Питер?

  Питер не знал, откуда этот человек узнал его имя. Он не спрашивал, потому что этот человек был незнакомцем.

  – Береги себя, – сказал мужчина. – Ты очень особенный мальчик. Я с нетерпением жду встречи с вами в ближайшее время.

  Питер сделал вид, что не слышит, и побежал туда, где его ждала мать.

  СЕМНАДЦАТЬ

  Будапешт, Венгрия

  Самолет приземлился на минуту позже расписания в международном аэропорту Будапешта имени Ференца Листа. Виктор остался в своем кресле эконом-класса, пока салон вокруг него опустел. Первыми со своих мест вставали измученные командировочные, пытаясь обогнать спешку к выходу, за ними следовали туристы и, наконец, старики, немощные и семьи с маленькими детьми. Было несколько одиноких пассажиров, которые, как и Виктор, никуда не торопились, и он на мгновение задумался, что привело их в город и почему время не имеет над ними такой же власти, как над многими другими.

  Он вышел из самолета, остановившись в проходе, чтобы позволить женщине использовать трость в своем собственном темпе. Медленная прогулка по туннелю реактивного моста привела его в зал прибытия, где стюардесса улыбнулась и кивнула ему, когда он проходил мимо. Он улыбнулся в ответ и огляделся, пока шел, как будто был здесь впервые, и каждая обыденная черта аэропорта завораживала его и требовала, чтобы он остановился и рассмотрел ее.

  Проверка паспорта и визы была быстро проведена круглой женщиной лет пятидесяти, но значительно задержалась, когда Виктор не смог найти свой паспорт. Он проверил карманы брюк и куртки. Он дважды обыскал свою сумку. Он рассмеялся вместе с женщиной, когда выяснилось, что паспорт все это время находился во внутреннем кармане его куртки.

  Он подождал возле багажных каруселей, пока не осталась лишь разрозненная толпа людей, все с тревогой ожидающие, когда их чемоданы волшебным образом появятся из-за черной резиновой занавески, но медленно смирившиеся с тем, что их путешествие было испорчено еще до того, как оно началось. Его ночная сумка сделала три круга, пока он не выдохнул, покачал головой и не поднял ее. В нем была смена одежды и кое-какие туалетные принадлежности, но он не собирался использовать содержимое сумки. Как бы ни обличалась встреча с неустановленным маклером, она не продлится всю ночь, но сумка у Виктора была по другой причине.

  Он прошел через таможню, наклонив голову, стараясь не смотреть в глаза, сгорбившись в обороне, и ему помахал чиновник, который выглядел так же скучно от жизни в целом, как и от своей работы. Чиновник проверил сумку Виктора и понюхал содержимое многочисленных ненужных миниатюрных бутылочек с шампунем и бальзамом для бритья. Отсутствие чего-либо даже отдаленно интересного произвело на чиновника ощутимое впечатление, и он с тяжелым вздохом отмахнулся от Виктора, на лице которого отразились разочарование и безнадежность.

  К тому времени, когда Виктор спустился на эскалаторе в кассовый зал, там было только девять пассажиров его рейса, которые не ушли до него. Остальные разошлись по терминалу и теперь пили кофе, стояли в очереди на такси или направлялись к припаркованным машинам, либо садились в автобусы и поезда. То, что должно было быть плотной толпой людей, ожидающих встречи с прибывшими, сократилось до четырех человек. Двое из этих четырех держали таблички с именами, а раньше их могли быть десятки. Оба знака держали не выше уровня груди, их держатели какое-то время выдерживали непреодолимое воздействие гравитации.

  Виктор проигнорировал двоих без знаков. Если информация Мьюира была верна, Кои никогда не встречался с брокером или кем-либо, связанным с ним. Не могло быть никакого визуального распознавания, чтобы идентифицировать Кои с его контактом или наоборот.

  Из двух знаков один держал мужчина, другой женщина. Мужчине было около сорока, в костюме, пальто и шейном корсете, и он ни разу не взглянул на Виктора. Острое разочарование, которое когда-то было ожидаемым волнением, отразилось на лице мужчины. Виктор не видел ни одной женщины, ожидающей при получении багажа, так что мужчина в шейном бандаже не собирался в ближайшее время широко улыбаться.

  Когда ожидающая женщина увидела Виктора, она немного подросла, выпрямила спину и подняла табличку выше уровня плеч. Это была доска таксопарка, на которой от руки толстыми черными заглавными буквами было написано незнакомое Виктору имя. Имя, без сомнения, было согласовано Кои и брокером в одном из удаленных электронных писем, которые команда Мьюира не смогла восстановить, или имело какое-то значение для Кои, что позволило бы ему определить, кто его подбирал. Уже стали проявляться пробелы в информации. Виктор знал, что будут и другие. Теперь выпадения не было. Позже может быть иначе.

  На лице женщины было облегчение, но не узнавание. На доске не было имени, но либо ей дали его, и поэтому она знала, что собирает мужчину, либо ей сказали, что так оно и есть. На ней были выцветшие синие джинсы, туфли на плоской подошве и мешковатая клетчатая рубашка, спускавшаяся до бедер. Кепка дальнобойщика скрывала ее длинные темные волосы, которые были немыты и собраны в свободный хвост. У нее была бледная кожа, рост пять футов семь дюймов, и он оценил ее примерно в сто тридцать фунтов. Ей было около тридцати, немного усталой и переутомленной, но привлекательной, несмотря на отсутствие ухода и одежду, которая скрывала ее фигуру.

  Женщина указала на имя на вывеске, затем на Виктора, когда он подошел, и снова на вывеску. Виктор кивнул.

  Она потянулась к его сумке, но Виктор убрал ее за пределы ее досягаемости и покачал головой. Она пожала плечами и повела его через аэропорт, быстро идя, пытаясь наверстать время, потерянное из-за его преднамеренного опоздания.

  Ее такси было припарковано снаружи в отведенном для этого месте. Это был помятый Saab, который был выкрашен в белый цвет, но выглядел серым от загрязнения в неумолимом внешнем свете. Наклейки для будапештской таксомоторной компании шли по кузову и заднему лобовому стеклу.

  Она вздрогнула от прохладного вечернего воздуха и, потирая руки, торопливо открывала багажник. На этот раз Виктор позволил ей взять свою сумку и смотрел, как она опускает ее внутрь. Женщина снова поспешила открыть заднюю дверь со стороны пассажира. Он кивнул в знак благодарности и сел внутрь. Она захлопнула дверь, и он проковылял по заднему сиденью, пока не оказался в дальнем конце машины.

  Он смотрел, как она обошла капот и забралась на водительское сиденье перед ним. Послышался стук от обивки сиденья. Она завела двигатель, увеличила мощность и прижала наманикюренные пальцы к воздухозаборнику.

  У Виктора не было информации о том, где в Будапеште он должен был встретиться с маклером, поэтому, если бы женщина спросила его, куда он хочет пойти, обман Мьюира провалился бы на этой ранней стадии. Но она не спрашивала.

  Она поерзала на покрытом бисером чехле сиденья, чтобы устроиться поудобнее, ожидая, пока тепло согреет ее руки, затем отпустила ручной тормоз, включила передачу и отъехала от бордюра. Она взглянула на него в зеркало заднего вида.

  В водительских правах, висевших на приборной доске, было указано, что ее зовут Варина Теодоракис. Это было греческое имя. Фотография выглядела точно так же, как женщина за рулем.

  Они пошли по дороге к аэропорту вокруг краткосрочной автостоянки и выехали на главную магистраль, ведущую в город. Ференц Лист находился примерно в шестнадцати километрах от центра города.

  'Куда мы идем?' – спросил Виктор по-немецки.

  Она снова взглянула на него в зеркало заднего вида, пожала плечами и покачала головой, не понимая его.

  'Куда мы идем?' – спросил Виктор по-венгерски.

  Она не смотрела на него. 'Говорить на английском?'

  Он кивнул. 'Куда мы идем?'

  – Вы не знаете, где?

  – Зачем мне спрашивать, если я и так знал?

  Она постучала по экрану сотового телефона, лежащего в держателе на приборной панели. – Адрес есть в навигаторе. Я не знаю этого района.

  – Кто дал вам этот адрес?

  Она снова взглянула на него в зеркало заднего вида и сказала: «Компания».

  Виктор кивнул в ответ, словно ее ответ объяснил все, что он хотел знать.

  Женщина держала Saab на консервативной скорости. Она обогнала несколько машин. Ее прошли другие. Она включила радио и прокрутила несколько станций, пока не остановилась на одной, где играла танцевальная музыка семидесятых. Она увеличила громкость.

  Это было громче, чем хотелось бы Виктору, и он изо всех сил старался не слушать музыку, написанную после конца девятнадцатого века, но комментировать не стал. Он пробежался по небольшой информации, которую Мьюир имела о Кои, и еще меньше информации, которую она знала о брокере. Одно неверное предположение или недостающая информация о любом из них могли выдать его.

  Через пятнадцать минут водитель показал сигнал и притормозил, чтобы свернуть. Она заерзала на стуле, ненадолго вытянув спину и сменив позу. Спутниковая навигационная система телефона давала ей указания, но голосовые инструкции были отключены. Виктор мог видеть телефон через плечо женщины, но не имел достаточно четкого обзора, чтобы увидеть направление. Время от времени она поглядывала на него в зеркало заднего вида, но он делал вид, что не замечает.

  Они ехали по тихим городским дорогам, проходившим через захудалые кварталы. Небо над Будапештом было безоблачным, но легкое загрязнение скрыло звезды, если не полумесяц. Смесь коммерческих и жилых зданий постепенно превратилась в промышленные комплексы. Вдоль дороги располагались фабрики и склады.

  Виктор сказал: «Притормози здесь, пожалуйста».

  'Что?' Водитель уменьшил громкость радио.

  – Притормози здесь, – снова сказал Виктор.

  'Мы почти там.'

  «Меня сейчас вырвет. Останови машину.'

  Она взглянула на него в зеркало, затем свернула и остановилась у тротуара.

  Как только ручной тормоз был затянут, Виктор протянул вперед левую руку и большим пальцем отстегнул ремень безопасности водителя. Это был стандартный трехточечный Y-образный ремень, и без натяжения подпружиненного втягивающего ремня ремень хлестал по ее туловищу. Виктор поймал застежку той же рукой, когда она была возле ее груди, потянул ее вверх, в то время как его правая рука вытянула слабину из устройства подачи ремня, обернул диагональный ремень вокруг горла женщины, зацепил застежку за горизонтальный ремень, чтобы зафиксировать петлю. место и отпустите обеими руками.

  Механизм намотал расстегнутый ремень, и оставшаяся слабина исчезла за долю секунды. Ремни с петлями тут же стянулись вокруг горла женщины, и ее крик превратился в хрип, поскольку ее дыхательные пути сжались под значительным давлением.

  Она запаниковала. Это было почти невозможно, когда тебя душили. Она билась и брыкалась в своем кресле, царапая и дергая ремень на шее, но центробежная муфта внутри катушки делала именно то, для чего она была предназначена, и блокировала ремень от быстрых и резких движений. Она была слишком напугана, чтобы вести себя спокойно, но сумела зажать несколько пальцев правой руки между ремнем и шеей, в то время как левая рука потянулась к пистолету на поясе в кобуре для блинов, спрятанной под ее мешковатой рубашкой.

  Но пистолета там не было.

  Виктор осматривал его, пока водитель хрипел и задыхался. Это был небольшой советский пистолет времен холодной войны. Макаров. Устаревший, неточный, но все еще смертоносный в умелых руках. На оружии не было ни следов, ни царапин за долгую жизнь использования. Он выпустил магазин и проверил заряд. Он снаряжался восемью патронами 9x18 мм в медной гильзе. Камера была пуста, и предохранитель был включен. Это было резервное оружие – для защиты, а не агрессивного использования.

  Женщина издавала непрерывный кашель, отплевываясь, когда боролась и задыхалась. Пальцы ее правой руки все еще были зажаты между ремнем и горлом, пытаясь ослабить сжатие, но польза будет минимальной. Возможно, это продлило ей жизнь еще на двадцать секунд, но лишь отсрочило неизбежное и продлило боль. Ее левая рука потянулась вверх и за голову, пытаясь расстегнуть застежку, но одной рукой это было невозможно. Она могла бы освободиться за считанные секунды, используя обе пары пальцев, но она была в ужасе, в панике, в адреналине и в агонии.

  У нее было не больше минуты, прежде чем она потеряла сознание. Вскоре после этого она умрет.

  Виктор перебрался на заднее сиденье, чтобы он мог наклониться боком между передними сиденьями, чтобы достать у женщины лицензию на такси. Она била его левой рукой, но удары были недостаточно сильными, чтобы он мог парировать. У нее не было рычагов воздействия, и она была слаба из-за кислородного голодания.

  Лицензия находилась в пластиковом футляре, прикрепленном к приборной панели с помощью зажима. Он оторвал рукав от зажима, костяшкой пальца заставил радио замолчать и откинулся на спинку сиденья, чтобы изучить права.

  Движения водителя становились все более вялыми, а ее хрипы становились все тише.

  Он вытащил лицензию из пластикового рукава. Она была размером с кредитную карту, и он вонзил гвоздь под уголок фотографии женщины-водителя, приклеенной к ее поверхности. Затем он снял его, чтобы открыть настоящее лицо Варины Теодоракис. У нее была широкая улыбка, которая обнажала почти каждый зуб во рту. Она была примерно того же возраста, что и женщина на водительском сиденье «сааба», но у нее была оливковая кожа и коротко остриженные вьющиеся черные волосы, а из-за пухлых щек и двойного подбородка она весила фунтов на пятьдесят больше.

  В зеркале заднего вида лицо водителя из красного стало багровым.

  Виктор сунул в карман лицензию и фотографию. Он ухватился за ремень безопасности рядом с катушкой и медленно потянул его наружу, чтобы ослабить натяжение ее трахеи.

  Она задохнулась и втянула воздух, прежде чем сильно закашляться. Он продолжал держать ремень в течение минуты, пока ее кашель не стих, а звук ее дыхания не стал нормальным.

  Виктор встретился с ее отражёнными глазами. – У тебя есть ровно десять секунд, чтобы убедить меня не отпускать этот ремень.

  – Пожалуйста … – выдохнула она, – я здесь только… чтобы… вести машину.

  Виктор поднял Макарова. – И все же вы были вооружены этим.

  Она сглотнула и потерла горло. – У меня было это только… чтобы защитить себя. Она поморщилась и снова сглотнула.

  – Как тебе это?

  «Я всего лишь водитель. Я-'

  Приступ кашля оборвал ее слова.

  – С кем я встречусь? – спросил Виктор.

  – Я не могу тебе этого сказать.

  Виктор отпустил ремень безопасности. Сразу же инерционная катушка вытянула слабину из ремня, и он затянулся вокруг ее шеи. На этот раз она не пыталась ослабить давление пальцами или расстегнуть застежку. Она пошла прямо к ремешку, выступающему из корпуса катушки, чтобы подражать Виктору и создать слабину. Он не позволил ей. Он схватил ее за запястье и отдернул руку.