Текст книги "Западный край. Рассказы. Сказки"
Автор книги: То Хоай
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)
То Хоай
ЗАПАДНЫЙ КРАЙ
РАССКАЗЫ
СКАЗКИ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Одним из первых лауреатов международной премии «Лотос», присуждаемой писателям, внесшим наибольший вклад в развитие литературы Азии и Африки, стал вьетнамский прозаик То Хоай. Премия была вручена в 1970 году в Дели, и делийские торговые фирмы, фешенебельные магазины засыпали лауреата яркими рекламными проспектами и заманчивыми предложениями: как лучше истратить полученные им пять тысяч фунтов стерлингов. Кто-то из индийских друзей посоветовал соблюдать осторожность, открывая на стук дверь в номере гостиницы, потому что город не свободен от злоумышленников. Но То Хоай только улыбался в ответ своей чуть загадочной улыбкой – в ней было и доброе внимание к собеседнику, и едва заметная лукавинка – друзья беспокоились понапрасну. Вьетнам переживал тяжелые годы борьбы с агрессором, и писатель сразу же целиком передал премию в фонд сражающегося народа, которому он безраздельно посвятил и свою жизнь, и свой писательский талант. То Хоай начинает как писатель критического реализма на заключительном этане его развития во Вьетнаме на пороге 40-х годов и впоследствии становится деятельным участником создания новой культуры ДРВ.
Будущий писатель, мальчик Нгуен Шен, родился 16 августа 1920 года в пригороде Ханоя. Привязанность к родным местам он сохранил на всю жизнь – это, в частности, выразилось и в том, что свой литературный псевдоним – То Хоай – он составил из первых слогов названия реки То-лить, протекающей неподалеку от родной деревни Нгиадо, и названия уезда Хоайдык, в котором эта деревня расположена. В деревне Нгиадо кустарным ткачеством занимались почти все – земли в общине было мало, и прокормить она не могла, а труд ткача, нескончаемо монотонный и тягучий, будто нить, кое-как мог обеспечить существование (что в колониальном Вьетнаме уже считалось большим счастьем для простого труженика). Такую невеселую и трудную жизнь вел и отец Нгуен Шена, бедный ремесленник.
Будущий писатель рос настоящим мальчишкой из ханойского предместья – смышленым и бойким. Родители решили дать ему образование и определили в школу, путь до которой был не близок. Случались дни, когда ему удавалось сократить скучную дорогу, уцепившись за буфер трамвая (денег на билет у него, конечно, не было). «Благодаря этому, – с улыбкой вспоминает писатель, – у меня оставалось время до начала уроков, и я бежал в зоопарк; там я дразнил мартышек и кидал камешки в клетку с тиграми. За этим увлекательным занятием я нередко забывал, что надо идти в школу». Учился он не очень старательно, в чем чистосердечно признавался потом старейшему писателю Нгуен Конг Хоану, бывшему учителю. Все же именно школа, и прежде всего школьные друзья, пробудили в нем любознательность и любовь к книгам. Он читал много – все, что попадало под руку.
Окончив в 1938 году школу первой ступени, Нгуен Шен возвращается к отцовскому ремеслу. Между тем времена переменились. Победа Народного фронта во Франции, – борьба Коммунистической партии Индокитая привели к тому, что несколько смягчились жесткие запреты колониального режима. Ткачи-кустари организуют товарищество, секретарем которого становится «грамотей» Нгуен Шен.
У юноши пробуждается интерес к литературному творчеству, он начинает посещать редакции изданий коммунистической партии, получившей право на полулегальное существование, там он встречается с литераторами и публицистами, существенно повлиявшими на его судьбу. Как это нередко случается, будущий видный прозаик поначалу тяготеет к поэзии. «Иногда я сочинял стихи и посылал в редакции газет. Газеты их не печатали», – пишет он. Впрочем, некоторые юношеские опыты То Хоая все-таки увидели свет еще в 1938 году: эти стихотворные зарисовки обнаруживали тонкую наблюдательность автора и отсутствие умозрительности, что было уже само по себе ценно.
Однажды начинающему литератору повезло, и он получил место в обувном магазине фирмы «Батя». Устроив свои дела, То Хоай усердно пробует перо в разных жанрах. «Я все писал. Иногда какая-нибудь газета печатала мое стихотворение, рассказ или нарисованную мной карикатуру». Но коммерсант из будущего писателя явно не получился, и То Хоай вскоре остался без работы. Начались нужда, поиски места. «Году в тридцать восьмом или тридцать девятом я чуть не попал во Францию в качестве неквалифицированного рабочего», – рассказывает То Хоай. Кто знает, возможно, Вьетнам потерял бы одного из лучших своих мастеров слова, если бы не бдительность врача, «чиновного господина доктора», который усмотрел мало корысти для Франции в тщедушном, низкорослом юноше-вьетнамце – То Хоай весил тогда всего сорок один килограмм. Лишив могучую европейскую державу скромного вклада этого потенциального чернорабочего, чиновник от медицины, сам того не ведая, сохранил для Вьетнама талантливого писателя.
«Тем временем, – вспоминает То Хоай, – разгоралась, все более ожесточаясь, вторая мировая война, шаг за шагом подступая к нам со всех четырех сторон. Индокитай скрючивался, будто сушеная креветка».
В душе безработного юноши, жаждавшего узнать мир, увидеть страну, рождается необычный план – с двумя своими сверстниками он задумал совершить паломничество по буддийским храмам Северного Вьетнама, которые, как правило, расположены в самых чудесных, самых живописных уголках страны. Трое паломников отнюдь не были преисполнены религиозного рвения и благочестия, их занимало совершенно иное: по дороге друзья заспорили, но не о буддийском богословии, а о Третьем Коммунистическом Интернационале и Четвертом – троцкистском. Дело кончилось потасовкой, и дальнейший путь То Хоай продолжал в одиночестве. Чего он только не насмотрелся в пути! Настоятель огромного пещерного Храма Благовоний оказался вовсе не аскетом-заморышем, а «кряжистым загорелым мужчиной, здоровяком с кривой физиономией хитреца». В соседнем поселке оказалось полно ребятишек, очень похожих на преподобного настоятеля, которых тот охотно брал к себе в послушники… А однажды ночью паломнику пригрезилась юная послушница – стройный девичий силуэт на фоне храмового колокола. Но паломничество его было грубо прервано местными властями, которые под конвоем препроводили странника в родные места.
Манящий ветер странствий, романтика путешествий вдохновили юного литератора – в 1941 году он завершил свою аллегорическую повесть-сказку «Жизнь, приключения и подвиги славного кузнечика Мена, описанные им самим». Конечно, То Хоай опирался на традиции отечественной классики, богатой аллегорическими произведениями о животных и насекомых, под видом которых (при всех их специфически «звериных» повадках) изображались люди, но для него чрезвычайно важны были и традиции европейских литератур. «В моей повести „Приключения кузнечика Мена“ сливаются веяния, идущие от „Путешествий Гулливера“, „Дон-Кихота“, „Приключений Телемака“», – признает сам То Хоай. Эти веяния легко уловить и в несколько ироничной манере повествования, и в четкой до схематизма обрисовке образов, и даже в обстоятельных и пространных названиях глав.
Вместе с тем в сказке ощущается национально-вьетнамская «приуроченность», идущая непосредственно от жизни – в «мини-путешествиях» кузнечика Мена раскрывается «малая фауна» ханойского пригорода, привычки, традиции, формы жизни, свойственные именно старому вьетнамскому обществу. Повесть предназначалась не только для детей, в ней было выражено стремление к миру в трудную годину второй мировой войны, своеобразное представление о государстве всеобщей справедливости, правда несколько наивное и прекраснодушное, но, безусловно, навеянное идеями революционного движения.
Повесть принесла То Хоаю известность. Более того, она открыла для него перспективу профессиональной литературной деятельности. В годы колониального гнета у вьетнамского интеллигента возможности выбора жизненного поприща были крайне бедными, о чем с горькой иронией писал известный вьетнамский эссеист Нгуен Туан. «…Кого не угораздило сделаться лавочником, подрядчиком, писарем, чиновным господином, королем или, чего доброго, разбойником, тот обычно брался за журналистику, поэзию или прозу».
После успеха «Приключений кузнечика Мена» хозяин ханойского издательства «Тэн Тэн», тонким чутьем дельца от литературы распознавший талант молодого литератора и почуявший перспективу немалых барышей, предложил То Хоаю договор. Наверное, договор этот следовало бы назвать кабальным и даже фантастическим: ежемесячно молодой прозаик обязывался писать повесть для детей и два рассказа! Кроме того, для дополнительного заработка он мог раз в три месяца представлять в издательство повесть, а то и роман. Наверное, в тот момент То Хоай принял бы и еще более жесткие условия, чем эта писательская поденщина: ведь договор предусматривал главное – возможность писать и не думать постоянно о чашке риса, хотя сам То Хоай замечает, что тогдашний литературный заработок «вряд ли был равен заработку квалифицированного рабочего или заработку человека, имеющего такое же, как у меня, образование, но работающего корректором в типографии».
Необходимость соблюдать сроки договора диктовала писателю исключительно напряженный темп: «Я сочинял, будто бежал с кем-то наперегонки». В течение примерно трех лет до 1945 года он написал пять больших повестей для взрослых, три сборника рассказов, несколько десятков детских повестей (некоторые из них так и не увидели свет).
В первой половине 40-х годов, когда Вьетнам оказался под двойным иноземным гнетом – французских колонизаторов и японских милитаристов, а вьетнамская литература страдала от цензурных преследований (всесильные цензоры брали мзду даже за то, чтобы рукопись не залеживалась месяцами на полках), писатели-реалисты вынуждены были прибегать к эзопову языку, хотя и это не всегда помогало – тексты «Приключений кузнечика Мена», а также вышедших в начале 40-х годов аллегорий: «О мышиной свадьбе» и «Нравоучительные истории из жизни трех побратимов», были подвергнуты беспощадным цензурным купюрам. Впрочем, несмотря на это, в «Мышиной свадьбе», например, где изображен изрядно «очеловеченный» мышиный мир, который ввергнут в пучину страданий из-за бесчинств и насилий кровавого деспота Драного Кота, постоянно появляющегося с западной стороны, совершенно очевиден дерзкий сатирический выпад против французских колониальных властей. Покров аллегории оказывается подчас чрезвычайно прозрачным и лишь усиливает сатирическое звучание образа.
И тем не менее вследствие цензурных запретов писатели-реалисты в эти годы часто вынуждены были отказываться от прямого изображения остросоциальных конфликтов. Зато углубляется психологическая разработка образов, ведется исследование еще не познанных литературой уголков национальной жизни, народного быта. И здесь весьма показательны рассказы То Хоая «Сборщик налогов», «Малолетние супруги» и «Месяц, который не умел разговаривать» из сборника «Бедняцкая семья» (1943) – в них реалистически, часто даже этнографически точно воспроизводятся обычаи и нравы старой вьетнамской деревни и пригорода, причем жизненный материал молодому писателю неизменно поставляла его родина – Нгиадо.
Взгляд То Хаоя останавливается на необычном, и рассказ строится иногда без четко выраженной внешней сюжетной линии, как, например, в «Малолетних супругах», где внимательно-ироничный повествователь рассказывает о существовавшем прежде обычае ранних браков и взаимоотношениях между супругами-детьми. Однако в те же годы был опубликован и рассказ «Сборщик налогов», который стоит на грани сатиры, острого социального обличения.
То Хоай работал и жил в ханойском предместье. Вскоре с ним поселился его близкий друг писатель Нам Као. В последние дни каждого месяца у молодых прозаиков начиналась сочинительская горячка. Они сидели ночи напролет. И тогда порою завязывалось своеобразное творческое содружество. «Иногда, чтобы успеть к сроку, мы начинали писать друг за друга. Нам Као был мастером психологического портрета, и я просил его потрудиться над соответствующими кусками в моем сочинении. Когда же сон одолевал Нам Као или То Хоаю надоедало сочинять, один говорил другому: „Будь добр, помоги-ка мне вот здесь: собирается дождь, берег пруда, заросли бамбука, дело к вечеру. Нужно несколько страниц“. Я всегда охотно брался описывать пейзаж». Случалось, друзья садились в поезд и отправлялись в путешествие, выбирая те места, где жили их коллеги литераторы. Побывал То Хоай и в Камбодже. И всюду он видел картины социальной несправедливости, колониального гнета.
Активная и радикальная общественная позиция писателя, мечтавшего об освобождении родины, приводит его в ряды борцов за свободу. В 1943 году То Хоай, а вскоре после него и Нам Као вступают в только что созданную нелегальную Ассоциацию деятелей культуры «За спасение Родины», входившую в патриотический фронт Вьетминь и работавшую под руководством коммунистической партии.
Члены Ассоциации собирались на заседания в фешенебельном особняке и увлеченно вели политические и профессиональные дискуссии. Разумеется, надо было остерегаться «псов» – тайных сыщиков и «АБ» – секретной агентуры, проникавшей в нелегальные организации. В 1943 г. Коммунистическая партия Индокитая выдвинула известные «Тезисы по вопросам культуры», в них утверждалось социалистическое содержание, национальная форма и народность новой культуры Вьетнама, подчеркивалась необходимость бороться «за торжество социалистического реализма». Тезисы давали ориентир прогрессивным художникам, что в годы распространения упадочнических настроений было особенно важно.
«…Стоило только скользнуть взглядом по названиям на обложках, – писал То Хоай, – чтобы ощутить тяжелый пряный запах пошлости: „Когда повязь спадает с груди“, „Обнаженная“, „Любовники“, „Гулящая“, „Добыча“, „Ночь с красавицей Ян Гуй-фэй“. И еще много, много другого в том же духе! Хозяева издательств охотно покупали такой товар. Живешь пером – пиши по заказу». Но То Хоай писал по другому социальному заказу – в его произведениях пока еще глухо, завуалированно звучат слова о светлом будущем, о новых широких горизонтах, о грядущем обществе социальной справедливости. Говоря о своем творчестве в период, предшествовавший революции, То Хоай потом мог со всей искренностью сказать: «…Я стремился сохранить в своей душе свет идеалов, которым я следовал. Мне приходилось идти по вязкой трясине, случалось, у меня кружилась голова, темнело в глазах, но я не впадал в упадочничество, не унижался до приспособленчества».
То Хоай сотрудничал в нелегальных газетах фронта Вьетминь, писал короткие, сто-двести слов, статьи, часто на основе жизненного материала, переданного товарищами из освобожденных районов. В 1944 г. вместе с другими участниками Ассоциации То Хоай был арестован. Закованных в кандалы, их привезли в город Намдинь. Потянулись допросы, протоколы, но в конце концов властям пришлось отпустить арестованных. Однако и после этого То Хоай продолжал нелегальную работу. Он занимался распространением листовок и облигаций Вьетминя. Дело было чрезвычайно опасным и рискованным: задержанных с такими уликами ждала быстрая и короткая расправа – расстрел на месте. Однажды с номером нелегальной газеты То Хоай попал в облаву – японские солдаты устраивали повальный обыск. Они с усердием, тщательно обыскали писателя, но газеты не нашли – он успел ее проглотить…
В 1945 году страну, страдавшую от бесчинств и поборов японских оккупантов, постигло тяжелое бедствие – разразился голод, унесший несколько миллионов жизней. «На рынках, на улицах и дорогах лежали изможденные люди и тела умерших от голода – рядом с харчевнями, в которых пировали японские вояки, – вспоминает То Хоай. – Ночами пьяная японская солдатня разгуливала по улицам, стуча каблуками, горланила песни и гремела саблями».
Но близился крах японской военщины, успехи Советского Союза создавали новые, благоприятные условия для подъема революционного движения во Вьетнаме. В августе 1945 года свершилась революция, которая привела к освобождению страны от чужеземного гнета и образованию первого в Юго-Восточной Азии государства рабочих и крестьян – Демократической Республики Вьетнам. То Хоай радостно, как долгожданное избавление, принял революцию, в первые же дни после ее победы он стал корреспондентом газеты «За спасение Родины» («Кыу куок») – органа ЦК фронта Вьетминь.
Здание ЦК и редакцию газеты в ту пору охраняли вооруженные браунингами бойцы в коричневой крестьянской одежде – бывшие ткачи, и эта охрана стояла не зря, потому что первый год молодой республики был трудным и тревожным: страна переживала голод и разруху, а французские, чанкайшистские и английские войска топтали землю Вьетнама. Но народ жил в атмосфере грядущих глубоких социальных перемен. Общественная и культурная жизнь бывшей колонии испытывала невиданный ранее подъем. В обстановке острой идеологической борьбы рождалась новая литература, шли споры о конкретных путях ее развития.
Симптоматично, что именно в это время возрастает во Вьетнаме интерес к творчеству Максима Горького – основоположника социалистического реализма. В газете «За спасение Родины» ежедневно на третьей полосе частями печатался «Тихий Дон» Михаила Шолохова.
Критик-марксист Данг Тхай Май призывал своих коллег литераторов: «Наши вьетнамские поэты, художники, писатели ныне, вероятно, не должны пребывать в чванливом самоупоении – оставаться вне политики, вне народного движения, стоять над массами и принимать позу наставника всех и вся! Прежде всего мы должны встать на сторону народных масс и взяться за работу! Жить вместе с народом, тревожиться его тревогами, думать его думами, надеяться его надеждами – наш долг».
То Хоай был одним из тех, кто твердо и последовательно выполнял этот долг строителя новой культуры. С началом французской колониальной агрессии на юге страны в 1945 г. он отправляется в районы военных действий. С фронта он привез книгу очерков «В Южном Чунбо».
В 1946 году, когда То Хоай вернулся в Ханой, в маленькой комнате редакции на улице Барабанов партячейка газеты «За спасение Родины» приняла его в коммунистическую партию.
В декабре 1946 года грянула всенародная война Сопротивления, патриоты с боями отступили в джунгли и горы. Коммунист То Хоай, надев походный ранец, покинул Ханой. Вряд ли писатель, посвятивший свое творчество ханойским пригородам, ясно сознавал, что идет навстречу новой большой теме, навстречу новым героям.
Начав войну журналистом, газетчиком, То Хоай долгие военные годы оставался на этом посту. Вместе со своим старым другом Нам Као, впоследствии расстрелянным колонизаторами, он работает в редакциях газет, издававшихся в труднейших военных условиях. Для редакционного помещения приходилось иной раз использовать пещеру на склоне горы, который к тому же обстреливался вражеской артиллерией. С горы было видно, как внизу по дороге движутся солдаты французского Иностранного легиона. И все же газета выходила регулярно, хотя часто ее приходилось печатать на гектографе самим журналистам.
В качестве корреспондента То Хоай за годы войны трижды прошел пешком из конца в конец горный край Северо-Западного Вьетнама. Уроженец ханойского предместья, долины Красной реки с ее равнинными рисовыми полями, залитыми водой, с ее высокими дамбами и деревнями за живыми изгородями из бамбука, То Хоай был поражен первозданной, необузданной мощью, экзотической красочностью природы-горного края, своеобразием жизни и культуры горных народов. Человека из дельты, говорит То Хоай, этот край пленяет дикой живописностью гор, где буйная растительность обступает со всех сторон редкие здесь и узкие дороги, удивляет невидимыми ручьями, которые шумят, скрытые зарослями дикорастущих банановых деревьев. Там по мокрым от утренней росы горам люди тхай и мео, вооруженные луками или старинными ружьями, отправляются на охоту за оленями или медведями. Но писатель пришел сюда не просто как сторонний наблюдатель, любитель экзотики, – он шел вместе с бойцами Народной армии, с партизанами.
Одетый в обычную для горцев синюю домотканую одежду, То Хоай увлеченно изучает жизнь горного края, те изменения, которые принесла сюда революция, изучает языки горных народов (он бегло говорит на языках тхай и мео), занимается собиранием и переводом их фольклора – сказок, преданий, песен, – словом, погружается в совершенно новый для себя мир, с подлинной глубиной открывая его для своей родной литературы. «Я жил жизнью тхай и мео, словно жизнью людей своей родной деревни», – с полным правом скажет он впоследствии.
Еще до Августовской революции кое-кого из буржуазных беллетристов привлекала к себе эта полная красочного своеобразия тема джунглей и гор – она импонировала им романтической загадочностью, самобытностью нравов горных народов. Но их интересовала только внешняя экзотичность в качестве фона для приключений явившихся из города героев, эти литераторы не сумели увидеть ни упорной повседневной борьбы жителей гор с суровой природой, ни их страданий под гнетом пришлых и «своих», единоплеменных угнетателей, ни их свободолюбия и ненависти к поработителям, они не сумели понять этой самобытной культуры, ощутить прелесть народной поэзии. Все это предстояло по-своему увидеть писателям нового, демократического Вьетнама. И главным открытием, которое сделал То Хоай в своих рассказах, очерках, повестях времен антиколониального Сопротивления, было открытие ярких характеров, людей незаурядных: там, где буржуазные беллетристы видели лишь дикарей, он увидел и раскрыл черты нового человека.
Революция, освободительная борьба как решительный поворот в судьбе народной и судьбе личной – этот аспект художественного познания жизни нашел яркое выражение в литературе ДРВ тех военных лет и надолго стал магистральной ее проблемой. Вьетнамская проза этого периода тяготеет к документальности, конкретному реальному событию, фактографии, к очерку, поскольку она впервые пытается художественными средствами отобразить новую революционную действительность, воссоздать образ нового человека. Эта характерная черта литературы Сопротивления сказалась и на творчестве То Хоая.
Но в своих «Повестях о Северо-Западном Вьетнаме» (1954), в которых наряду с двумя другими помещена повесть «Супруги А Фу», писатель преодолевает эту тенденцию ограничения художественного вымысла и создает полнокровные образы, как бы сосредоточившие в себе сущность исторических перемен, происходящих в стране. Поэтому на вопрос о том, правда ли, что А Фу – реальный человек, горец, в дом к которому при случае можно заглянуть, То Хоай отвечал: «И да, и нет. Действительно, человек народности мео по имени А Фу существует, он стал моим другом, и его жизненные перипетии несколько сходны с теми, которые проходит герой моей повести. То же можно сказать и о других персонажах. Они предоставили мне не только свои имена, но вместе с тем нельзя сказать, что в той или иной повести рассказывается о каком-то определенном реальном человеке».
То Хоай, художник, чуткий к национальным проявлениям народной жизни, умеющий запечатлевать не только ее внешний колорит, но и глубинное течение, показал свою героиню Ми из «Супругов А Фу» в сложной эволюции – бессловесная рабыня в доме своего мужа, она становится свободным человеком, участницей всенародной борьбы. Социальные конфликты и контрасты во времена коренных перемен всегда находились в центре внимания литературы, на таком развивающемся в своеобразных условиях вьетнамских гор конфликте построена в значительной части и эта повесть, в которой несомненный интерес представляет также и описание своеобразных обычаев мео, их семейных отношений. Повесть исполнена пафоса национально-освободительной борьбы, и ее центральный герой – могучий богатырь А Фу, побратим вьетнамца А Тяу, – воплощает в себе героическое начало и традиции народа, сбрасывающего с себя тяжкий гнет; хотя путь к окончательной победе еще труден, он потребует много физических и духовных сил. За цикл «Повести о Северо-Западном Вьетнаме» То Хоай в 1955 году был удостоен премии Литературы.
После победоносного окончания антиколониальной войны Сопротивления в 1954 г. То Хоай возвращается в Ханой. Он деятельно работает в руководстве Союза писателей Вьетнама (с 1968 года То Хоай – заместитель генерального секретаря Союза), избирается депутатом Национального собрания. Но, как и прежде, он любит погулять по родному Ханою, вслушиваясь в говор его толпы, посидеть в переносном «ресторане» (такие рестораны прямо со всей нехитрой «мебелью» – крошечными скамеечками и столиками, – с очагом-плитой разносчики переносили на коромыслах), чтобы дома потом записать в свой блокнот яркие и самобытные выражения, слова, сравнения. Людей, от которых он услыхал их, То Хоай считает своими «безымянными и бесчисленными учителями». Широкая демократизация литературы, естественно, проявилась и в демократизации ее языка, ее стиля.
В конце 50-х – начале 60-х годов литература ДРВ вступает в период возмужания. Наглядным показателем служило то, что на передний план выдвигается роман и даже роман-эпопея, ощущается острая потребность в создании масштабных, обобщающих произведений прозаического жанра. Возникают эпопеи о великом революционном перевороте в истории вьетнамского народа. То Хоай, получив на несколько месяцев творческий отпуск, возвращается в Нгиадо и там в обычной крестьянской одежде из грубой ткани темно-коричневого цвета – цвета самой почвы дельты Красной реки – снова садится за импровизированный письменный стол. Это было возвращение к издавна знакомым местам и героям: он создает роман «Десятилетие» (1958), в котором стремится рассказать о том, как преломлялось революционное движение на пороге 1945 года в характерах и жизни ремесленников-ткачей. Именно в этот период То Хоай пробует свои силы в новом для Вьетнама жанре – кинодраматургии. По его сценариям снимаются фильмы «Супруги А Фу» (1960) и «Ким Донг» (1963), получивший премию на Международном кинофестивале в Джакарте в 1964 году. «То Хоай обладает строем чувств и видением мира композитора и живописца», – сказал Нгуен Туан о его сценариях. То Хоай постоянно пишет для детей, выступает с литературно-критическими статьями и очерками.
В 1960 году он впервые посетил Советский Союз. Сопровождавший его в этой поездке М. Ткачев рассказывает, что То Хоай, «очарованный, дотемна бродит по московским улицам, едет на целину, в Ленинград, Одессу». А вскоре выходит его книга очерков о Советской стране, о ее прошлом и нынешнем дне – «Город Ленина» (1961), иные зарисовки из которой тяготеют к символике: «Этим вечером Смольный не гудел, как гигантский улей. Смольный, изысканный и примолкший, сверкал огнями, как бы блистая отражением невских струй. Революция шагнула в жизнь, Смольный же светится каждый вечер – и так всегда, будто там все еще работает Ленин».
То Хоаю принадлежит книга для детей «Чайка» (1960) о городе-герое Одессе, его эссе «Имя Ленина – имя нашей планеты» (1970), напоминающее благодаря высокой эмоциональной напряженности и выразительности скорее поэму в прозе, чем привычный жанр путевых заметок, воссоздает широкую панораму жизни, борьбы и труда советского народа.
Мирные дни Вьетнама были прерваны в августе 1964 года агрессией США. И снова от вьетнамских писателей потребовалось солдатское мужество. Напомним только один факт – проведенный в Ханое в 1968 г. съезд Ассоциации литературы и искусства. «Конечно, – усмехается То Хоай, – было предусмотрено все, включая убежища для делегатов. Между прочим, во время налетов, а они случались нередко, прения переносились под землю. Надо отдать должное нашим ракетчикам, они постарались, чтобы вынужденные перерывы отняли у нас как можно меньше времени…»
«Писатель должен быть на острие жизни», – так формулировал То Хоай роль писателя в годы борьбы против империалистической агрессии. «И опять То Хоай выезжает со своим корреспондентским блокнотом на места боев и бомбежек, – рассказывает М. Ткачев, – потом возвращается в Ханой, пишет. Только теперь рядом с его рабочим столом – индивидуальная ячейка-убежище, так что тревоги отнимают у него минимум времени, а по утрам жена его Кук (имя это значит „хризантема“) выводит на прикрепленном к наружной двери листке бумаги: „Дома То Хоай, один человек“; такие листки есть на каждой двери – это для спасателей; если дом разрушит бомба, они будут знать, где и сколько людей надо откапывать».
От больших ханойских улиц с индивидуальными ячейками-убежищами вдоль тротуаров отходят улицы поменьше, а от тех – переулки и переулочки, еще уже, еще короче. В одном из таких переулочков стоит дом То Хоая, тесно зажатый между соседними домами, с крошечным внутренним двориком. Пока я беседовал с писателем, его неоднократно отвлекали просьбами – одному нужно что-то подписать, другому – решить какое-то дело. «Я председатель народного комитета в своем квартале, – объяснил То Хоай. – Конечно, это отнимает немало времени, но сколько дает мне как писателю!» Один из его рассказов военного времени так и называется – «Улица» (1971), жизненный материал для него дала именно эта общественная работа писателя.
В творчестве прозаиков ДРВ в годы военных испытаний ведущую роль стали играть очерки и рассказы, именно в жанре рассказа в первую очередь находили проявление новые литературные тенденции, и это сказывалось на широте охвата тематики и многообразии жизненных проблем. Литературу этого периода отличает высокий накал гражданских и патриотических настроений. Нормой поведения для каждого патриота стали мужество и самоотверженность, сформировалось новое этическое понятие – революционный героизм. Известный деятель партии и государства ДРВ Ха Хюи Зиап подчеркивал его огромное значение для вьетнамской литературы: «Революционный героизм возникает в жизни, воплощается в социальных типах, в реальных героях и героических делах – это и есть основа нашей эстетики, основа создания типических образов в искусстве социалистического реализма». И если в таких рассказах, как «Человек из предместья» (1968), То Хоай запечатлел преемственность боевых героических традиций простой крестьянской семьи, то в рассказе «Улица» он задумал показать будничный Ханой, один из его рабочих кварталов в те дни, когда авиация США временно прекратила бомбардировки города. В рассказе нет боевых тревог, смертельных схваток, но в нем передана напряженная эмоциональная атмосфера военных лет, которую еще больше подчеркивают цветы на насыпях над траншеями и модницы, сидящие в парикмахерской. Воздухом войны пропитан этот рассказ, главный герой которого Бао – пожилой человек, член квартального народного комитета, – несмотря на вечную занятость повседневными делами, несмотря на неотступные тревожные думы о своих сыновьях-солдатах, сумел проявить и чуткость, и теплоту, и терпение по отношению к парню, попавшему под дурное влияние. Мужество оказывается необходимым не только на поле боя, а коллективизм, эта характерная черта социалистического общества, становится особенно ощутимым во взаимоотношениях между людьми в годину опасности: «Пожалуй, улица никогда не выглядела столь оживленной, как в конце дня, когда зажигались огни. Домишки и комнаты, отделенные друг от друга лишь тонким простенком или картонной перегородкой, а то и воображаемой чертой, пролегавшей иногда между двумя кроватями, едва вспыхивал электрический свет, как бы сливались воедино и казались каютами плывущего по морю большого корабля».
