Текст книги "Западный край. Рассказы. Сказки"

Автор книги: То Хоай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

– О горе! – это вроде сетовал старик. – Мудрые, всеведущие тхай селятся у подножий. Смекалистые и расторопные мео живут на высоких склонах. Одних только са постигла участь бездомной скотины. Лишь обретя своего государя, получим мы собственную землю, но кто знает, когда явится государь…

– Нет, – отвечал ему Кхай, – этот поганый государь никогда уже не вернется. У са и у мео есть теперь свое Правительство. Конечно, янки не терпится снова посадить нам на шею короля с начальниками, но пусть попробуют сунуться – народ их вышвырнет прочь.

– Выходит, ты совсем ничего не знаешь… – сказал старик. – Государь скоро будет здесь. Королевский посланец уже приходил к нам и все объяснил. Когда объявится государь, мрак окутает землю и небо на семь дней и семь ночей… В каждом доме должно быть припасено побольше хворосту, свечей и воску. Настанет конец света… Да, еще надобно каждому своими руками соорудить челн – когда объявится государь, вода поднимется выше самых высоких гор, и в ней потонут все, кто не соблюдал постов и запретов. А добродетельные люди останутся жить и вслед за королем поплывут в своих челнах… В каждом доме пусть приготовят двенадцать чашек риса на похлебку для государя… О небо, а ведь я не припас ни единого зернышка!.. Кто сумеет раньше всех угостить государя, тому улыбнется счастье. В этот день старцы помолодеют, дурнушки обернутся красавицами, а малорослые отроки при первом порыве ветра вырастут и возмужают… Кликни единожды – и с небес тотчас прилетит всесильный помощник…

– Скажите, почтеннейший, – спросил Кхай, – откуда берутся все эти странные россказни?

– …И еще – пусть каждый приготовит заранее по монете белого серебра… Кто поднесет королю монету, того он причислит к избранному своему народу…

– Да неправда все это!

– Нет, правда. Однажды я уже видел государя; но это был вроде самозванец, ставленник тэй. Нынче же, я верю, явится истинный государь. Ты дал мне сок сахарного тростника и оживил меня, значит, ты и есть посланец неба, обладатель счастливой судьбы. Тебе я открою правду. Кто бы другой ни спрашивал меня – кадровый ли работник или солдат, – ничего никому не скажу.

– Запомни, – он перешел на шепот, – если мышь пожирает рис, не стреляй, не ставь на нее ловушек. Мыши эти – государево войско. Чем больше сгрызут они рису и кукурузы, тем раньше объявится государь. Увидишь диких кабанов, топчущих пашню, не трогай их. Не прогоняй медведей, объедающих кукурузу. Они ведь вовсе не травят урожай, а сберегают его для нас впрок. Когда объявится государь, медведи, кабаны и мыши придут на могилы и помогут покойным родителям нашим восстать из гроба… Женщины пусть привыкают к опию, чтоб ублажить родителей. Если отец с матерью будут курить опий, они больше никогда не умрут… Надо забить на мясо всех белых буйволов, белых свиней и белоперых кур. А не то твари эти ослепят очи воскресших родителей – подойдут они к дому и не отыщут входа… И еще надо прирезать на мясо всех коз, они смердят, и родители, учуяв зловоние, не решатся войти в дом. Но не смейте убивать собак. Одной лишь собаке дано говорить с мертвыми, и она поможет нам узнать вернувшихся предков.

– Больно, дедушка, много заповедей! Всего и не упомнишь.

– А ты не поленись, заучи.

– Да кто же вам наговорил все это?

– Государев посланец. Он все растолковал.

– А он-то откуда взялся? Он был у вас здесь, что ли?

– Был… Заходил однажды. Он воротился сюда из Лаоса.

– Так. Выходит, мы должны сами отсечь себе руки и ноги. Без зерна, без скотины как же вести хозяйство? Тогда всем нам конец придет, дедушка.

Но старик стоял на своем:

– Посланец государя сказал: ни о чем не тревожьтесь. Каждая дикая былинка даст три съедобных растения: из корешков ее вырастут бобы, из стебля – кукуруза, из вершков – рис. Едва все съедят, плоды и злаки созреют снова. И человек от одной-единой травинки прокормится всю жизнь.

Кхай, с трудом удерживавшийся от смеха, изобразил удивление:

– Вот уж не слыхал о такой траве. Ну и что же дальше?

– А вот что: человек, наточивший поострее свой нож, получит поле; к тому, кто сколотит добрые ясли, прибегут свиньи. Король наш вернется верхом на двенадцатиглавом самолете. Самую лучшую посуду, одежду и утварь – все доставит нам государь. Да ты ведь еще не знаешь: люди са, зао и мео приведут к нам назад короля из Лаоса, это случится в восьмом месяце года. Пусть никто не уходит в носильщики и в солдаты, а тех, кто работает с кинями, надобно отозвать домой. Если они не воротятся в срок, родители их не восстанут из мертвых.

От страшных речей этих, зловеще звучавших в ночи, наполненной гулом разъяренных потоков, Кхаю стало не по себе.

Но он терпеливо слушал старика, покуда тот не затих, усталый и ослабевший. Кхай не стал прерывать старика, не вышучивал его и не пугал. Но, слушая бессвязные его речи, он чувствовал: это не обычные выдумки про духов и оборотней. Враги затеяли злое дело. Ловко играя на суевериях и невежестве, кто-то задумал снова посеять среди людей междоусобицы и страх. Бедный старик!

– Отчего же, несмотря на соблюдение запретов и долгие молитвы, государь до сих пор не вернулся? – спросил Кхай.

– Да ведь запреты блюлись и молитвы творились не от чистого сердца.

– Выходит, снова надо молиться?

– Пусть сосчитают всех до единой свиней и кур, соберут для закланья и принесут в жертву – тогда заклятья обретут должную силу. Может статься, и после всех молитв король не воротится к нам, тогда нужно самим идти в Лаос, ему навстречу. А если кто на пути в Лаос повстречает солдат, стерегущих реку Ма, пусть повернет назад, в лес, и идет другой дорогой, чтоб не попасться им на глаза. Так учил королевский посланец…

«Нет, здесь и впрямь не обошлось без вражеских козней», – подумал Кхай и спросил:

– Что ж, король боится наших солдат?

Но старик знай твердил свое:

– …Переправляясь через реку Ма, иди, не останавливаясь, пока не увидишь танцующих прямо посреди дороги двух стариков са, одетых во все белое. Тогда лишь можешь отдохнуть: это король выслал навстречу своих челядинцев. Здесь начинаются королевские владения.

– Неужели вы думаете, почтеннейший, – Кхай решил доискаться до сути, – что король посмеет вернуться сюда и не побоится Правительства?

Старик молчал. И тут Кхай не выдержал и расхохотался. Смех его заглушил невнятное бормотание старика.

Он понял: шаман – человек одержимый и сам боится того, о чем говорит.

Усталый старик забылся сном.

Кхай решил было расспросить его обо всем поподробней, но потом передумал: ведь старик болен, да к тому же все эти страхи измотали его вконец. Лучше уж обождать до утра – старик придет в себя, и можно будет выведать у него, есть ли и впрямь серьезный повод для опасений, а заодно и раскрыть глаза этому ослепленному суевериями человеку.

Кхай не верил всем этим выдумкам, издавна засевшим в головах стариков, как улитки в раковинах. Но по собственному своему опыту знал: наука, сталкиваясь с темнотой и невежеством, заполонившими сознание людей, иногда побеждает, а иногда и терпит провал. И предвидел, что на медпункте, где будут работать всего три человека, хлопот и сложностей не оберешься.

Погруженный в раздумья, он ворошил тлеющие угли и время от времени, привалясь спиной к столбу, забывался сном.

Небо на востоке постепенно светлело. Утро выдалось на редкость солнечное и ясное для этого времени года. Гребни гор, обступивших хижину, были очерчены отчетливой серо-зеленой каймой. Туман из ущелий сползал вниз, выбелив край лощины. Потоки, злобно бушевавшие ночью, умчались куда-то. Монотонно и негромко журчала вода в речке, струясь меж камнями. И мрачные мысли, которые обычно овладевают человеком в ночной темноте, рассеялись с приближением утра. Ватные облака тронулись в путь навстречу солнечным лучам. Прыгавший по камням черный дрозд затянул свою звонкую переливчатую песенку. И трель его веселым эхом отдавалась в сердцах. Лицо шамана просветлело. Вся чертовщина, о которой говорил он ночью, исчезла. Перед Кхаем сидел теперь добродушный старик, очень добродушный и очень усталый, он следил за тем, как фельдшер, наклонясь, складывает брезентовую накидку и собирает рюкзак. Лихорадка отступила, лекарство вернуло больному силы, и он, опираясь на руки, приподнялся и сел.

Тхао Кхай снова заварил чай, потом бросил в него сахар. Глоток сладкого чая, столь редкостного и непривычного здесь, напомнил старику о той чашке чаю, что привела его в чувство минувшей ночью.

Государь и чиновники, оборотни и призраки – все сгинуло. Сейчас старик видел перед собой лишь «работника Правительства», который прогнал тигра, пытавшегося утащить свинью, дал ему самому целебное зелье и напоил сладким чаем, короче – спас его от смерти.

– A-а, вы поднялись, почтеннейший, – обрадовался Кхай, – ну, значит, все в порядке.

Старик стал перед ним на колени и поклонился ему:

– О всесильный дух, ты исцелил меня.

– Да никакой я не дух. Я лекарь, присланный к вам Правительством.

– Пра-ви-тельство… – забормотал старик.

Слово это было ему известно. Он помнил кадровых партийцев, которых перевозил когда-то на своей лодке через речку Намма. И песню про тяжкую долю народа пуок[76]76
  Пуок – народность мон-кхмерской группы.


[Закрыть] горькую и скорбную, заученную еще с детства, помнил он лучше молитв и заклятий. И теперь, когда, очнувшись после тяжкого забытья, старик увидал в доме Кхая, он понял: это благодаря «лекарю Правительства» не умер он прошлой ночью. Потом он припомнил, что видел уже этого лекаря раньше в доме старосты Панга. И старик проникся доверием к гостю, хотя в глубине души и побаивался его. Но вот в доме стало светлее, не видать было ни короля, ни королевских посланцев. И старик наконец уверовал в то, что они здесь одни – он и человек, который его спас. И вера, скрытая, но глубокая вера переполнила его сердце.

– Послушайте, товарищ, – спросил он, – говорил я что-нибудь ночью?

– Да уж наговорили всякого, – рассмеялся Кхай.

Старик поднял глаза, они все еще были мутны.

– А ведь я и вправду встречал короля.

Са и зао, по натуре сдержанные и скрытные, обычно хранили в тайне все, что касается их рода, семьи и личных дел. Они издавна славились своим усердием и пытливым умом. Сидя у очага, угольками и палочками выписывали они на земле иероглифы и умудрялись выучиться чтению и письму.

Если в войну Сопротивления кто-нибудь из партизанского края – будь то боец или партработник – попадал в руки врага и был тот человек из племени са или зао, можно было не тревожиться: он ничего не выдаст врагу. Люди зао и са молчали, даже когда вражеский штык упирался им в горло. Но если уж они доверяли кому, то не утаивали и самой малости.

Вот и старик проникся доверием к Тхао Кхаю, который спас его от смерти и сейчас говорил ему слова справедливые и верные, каких он прежде никогда не слышал. Встречал он не раз председателя Тоа, бывал у него и партиец Нгиа, но с ними он не решался откровенничать и ничего не рассказывал о себе.

А вот Кхаю он открыл все начистоту. Впервые старик из племени са, настрадавшийся за долгий век, поведал о жизни своей молодому парню из племени мео – человеку не только другого поколения, но и чужой крови. Он поведал Кхаю о долгих и тягостных годах, когда скитался он по дальним рекам с одним лишь ветхим неводом, доставшимся от прадедов. И нынче, на склоне лет, ему, одинокому как перст старику, приходится нырять в речную глубину, чтобы закрепить на быстрине свою сеть. Когда-то он перевозил подпольщиков на своей лодке, делился с Революцией последним початком кукурузы, последней горстью банговой муки. Он верил: скоро настанут светлые времена. Даже когда тэй перебили всю деревню Хуоика, старик не изменил, не дрогнул и только после того, как он сам попал в руки тэй и во французском форте собственными глазами увидал короля – старик так и не понял, законного или самозванного, – его по ночам стали обуревать сомнения. И жизнь его сделалась еще беспросветнее и печальней.

– Давно уж я хочу спросить знающего человека… – Старик вздохнул. – Что же было на самом-то деле? Взаправду ль встречал я партийцев и впрямь ли видел короля? Партийцы обещали когда-то: вот прогоним захватчиков и заживем вольготно и радостно. А я-то, я доживу ли до этих счастливых дней?.. Поди-ка тут разберись. Я ль не творил молитв и заклятий! Отчего же король не пришел спасти меня от бед? Отчего не воскресли мои отец и мать? Да только некого мне расспросить…

– Раз уж, почтеннейший, вы доверились мне, – сказал Кхай, – позвольте, я вам отвечу. Король, которого видели вы у французов, – самозванец. Тэй нарядили его в желтое платье[77]77
  В старину во Вьетнаме, как и в других странах Юго-Восточной Азии, монарх в отличие от своих подданных носил платье желтого цвета.


[Закрыть], но позабыли надеть на него, как положено, дорогие штаны и башмаки. Оттого-то вы, кланяясь, и заметили его босые ноги и драные штаны. Да вы просто не поняли: скорее всего, это был переводчик, замазавший лицо белилами. Хитрость-то невелика.

Старик был ошеломлен. Он задумался, бормоча что-то себе под нос, потом медленно спросил:

– Желаете ли, товарищ, выслушать меня до конца?

– Да. И что же было дальше?

– А потом я встретил королевского посланца.

– Где? Во французском форте?

– Нет. Я повстречал его здесь совсем недавно.

– Как, королевского посланца? И что же он говорил вам?

– Он сказал: хотите, чтобы государь возвратился, соблюдайте посты и запреты. А если не вернется, отправляйтесь в Лаос ему навстречу. И еще говорил он: когда возвратится король, мео и са заживут счастливо…

Кхай встревожился не на шутку. Наконец-то смысл их ночного разговора начинал проясняться.

– Товарищ, а вы-то ночью слыхали мой рассказ?

– Конечно, дедушка, я слушал, и очень внимательно. Мне теперь все понятно. Это враг подстрекает народ снова начать курить опий, оставить работу, бросить свое добро, перебить весь скот, коней и птицу. А потом, когда в деревнях люди начнут пухнуть от голода, он может сделать с ними все, что угодно. Вот в чем тут дело.

– Нет-нет, королевский посланец вовсе не враг. Он – мео, точь-в-точь такой, как вы.

Кхай вздрогнул. И, словно желая проверить родившуюся у него догадку, быстро спросил:

– А не приезжал ли посланец на малорослом коньке? На лбу у коня еще белая отметина…

– Не помню.

– А откуда, с какой стороны он пришел?

– Вон из того леса.

– Вы не заметили случаем на лице у него длинный шрам от медвежьих когтей?

Старик задумался.

– У него было ружье… как у вас… – запинаясь, ответил он. – Но я не посмел взглянуть в лицо королевскому посланцу.

– Послушайте, дедушка! – Голос Кхая стал серьезен и строг. – Так уж бывало не раз: враги пробираются сюда, чтоб обмануть, одурачить и сбить с пути всех нас – и са, и мео. Мы не должны верить ни единому их слову. Только люди Правительства говорят правду.

Вода, накануне затопившая лес, спала, обнажив заросли сумаха с беловатыми корнями. Кхай решил завернуть одежду, ранец с лекарствами и винтовку в непромокаемую ткань и, не медля, переплыть на другой берег. Нависшие тучи вот-вот опять разрешатся дождем, и, пока утих ливень и спала вода, надо поскорее добраться до Наданга.

Кхай оставил старику пачку сахару, несколько желтых пилюль хинина и десяток тонизирующих таблеток. Старик понюхал таблетки, запах был непривычный, чуть резковатый.

– Через денек на обратном пути загляну снова, – сказал Кхай, – надеюсь, застать вас уже на ногах.

– Вы, товарищ, теперь все про меня знаете. – Старик был явно испуган. – Боюсь, как бы чего не вышло.

Кхай взял его за руку.

– Запомните, дедушка, – сказал он, отчетливо выговаривая каждое слово, – на свете нет ни духов, ни короля. Правительство наше сильнее всех, его никому не одолеть. А если кто говорит другое, значит, он чужой человек и его не надо слушать.

– Да-да…

Старик чуть заметно шевельнул губами. Он все глядел и глядел на гостя. Всю всколыхнувшуюся вдруг в его сердце теплоту и нежность отдавал он теперь Кхаю. Но сомнения и тревога все же не покидали его. Он похож был сейчас на младенца, только что научившегося стоять на ногах.

А Кхай преисполнился самых радужных мыслей. Как здорово, что шаман внял его словам! Старик отошел было от Революции, а теперь благодаря ему, Кхаю, снова вернулся к прежним убеждениям. Ведь у са и у мео было единственное спасение – Революция. Он вспомнил, как еще мальчишкой был связным в партизанском отряде и земляки са не раз перевозили его через реку, а если попадались навстречу французские патрули, са вели его в обход. Целая их деревня Хуоика погибла во имя Революции. Такова верность и душевная чистота этого народа…

Кхай на прощанье крепко пожал старику руку.

XII

Во время паводка, когда зерно старого урожая было уже съедено, а новый урожай еще не поспел, в Наданг вместе с наводнением нагрянул голод. Лица людей от забот и тревог стали серыми, как напоенное влагой небо. С рассветом все уходили теперь в лес: вдруг посчастливится срубить ствол банга или накопать клубней май.

Одни лишь никчемные плоды коонг, раскрыв свои пять темно-красных долек, беспечально качались над мрачной деревней. Паводок ворвался в селение, и вода бурлила меж сваями домов. Свиньи и куры, спасаясь от наводнения, убежали в горы и разбрелись в поисках корма. Лишь изредка до деревни доносились их визг и кудахтанье.

Кхай направился прямиком к дому Панга.

В протоке, полной воды, плескалась шумная ватага детишек; темные от загара животы и спины лоснились, как речная галька. Они волочили по воде стебли бамбука. Это были их лодки. И лодочники, обгоняя друг дружку, вели свои суденышки через «смертельные» пороги меж торчавшими из воды камнями. Над водой звенел ребячий смех.

Завидя пришельца, один из мальчуганов – с малышом на спине – со всех ног кинулся в лес.

Кхай пригляделся и узнал сына старосты Панга. Он догадался: парнишка, приметив гостя, побежал за отцом. Малыш, которого вылечил Кхай, важно восседал на спине у брата и, обернувшись к оставшимся в воде дружкам, улыбался во весь рот. А те, поглазев на Кхая, вернулись к оставленным «лодкам»: шутка ли, впереди ждут самые быстрые и грозные «стремнины». Время от времени в протоку течением заносило обломки плота с обрывками канатов и дети встречали их громкими криками.

Им не было дела до забот и тревог взрослых и не нужно было ломать голову над тем, где добыть пропитание. К вечеру вернутся отец с матерью и накормят их молодыми, едва завязавшимися початками кукурузы, а не то и чашку риса дадут – того самого риса, которому теперь не было цены и который в каждом доме сберегали по зернышку, чтоб поддержать малышей в голодную пору. И дети резвились, беззаботные и веселые, как красные плоды коонг.

Панг, воротившись домой, обрадовался нежданному гостю. Ему, как и всем остальным, приходилось теперь нелегко. Зерна в кукурузных початках едва начали наливаться. Но с того дня, как Панг повстречал Кхая, особенно после исцеления сына, он знал: Правительство здесь, рядом с ним, Правительство не оставит их в трудную минуту; и он больше не чувствовал себя заброшенным и одиноким. Кхая он встретил точно родного брата.

– Ну, как дети? – спросил Кхай.

– Да вон они, глаз с вас не сводят!

Старший сынишка с малышом за спиной стоял на верхней ступеньке лестницы, и оба глядели на гостя.

– Может, на этот раз погостите у нас подольше? – осведомился Панг.

Вместо ответа Кхай спросил:

– Вы сумеете собрать людей?

– Да мы сами ждем не дождемся встречи с партийцем, – ответил Панг.

– Много ли здесь надежных людей?

– Голод у нас, вот кое-кто и ропщет; позвали шаманов, собираются резать свиней и птицу – встречать короля… Беда с ними, – он улыбнулся, – слушают и наших и ваших! Темные люди.

Слова Панга чем-то напомнили Кхаю рассуждения старика шамана: «Какая ни будет власть, а нам, са…» Это сразу насторожило его, и он снова спросил:

– А в чем же все-таки дело?

– Мы ведь живем в бедности да на отшибе, вот и слушаем всех, всего боимся. Услышим доброе слово от вас или ваших товарищей и запомним его. А там, глядишь, кто-нибудь вроде подонка Нгу распустит злую молву, и люди опять начнут дрожать от страха, сами не знают, чего боятся… А тут еще отребье из Лаоса повадилось к нам, в Наданг. Придут, нагородят небылиц и уйдут. Их уж давно и след простыл, а ты вот толкуй да объясняй, покуда в народе не улягутся сомненья. Лазутчики эти по большей части воры да разбойники; встречаются, правда, и начальничьи прихвостни или людишки вроде купца Цина. Не забыли мы, как они торговали, бывало, ружьями да опием, грабили народ на ярмарках, как убивали или силком уводили людей – вот все и боятся их, точно ядовитых змей.

– Правильно, Панг, верно… Я и сам понял: суеверия и невежество вот так с маху не искоренить. Одними речами делу не поможешь. Надо не только все разъяснить людям, но и жизнь перестраивать заново. Вот тогда «нечистая сила» и выветрится у людей из головы. Враг хочет воспользоваться трудностями голодного времени и снова сбить народ с правильного пути, заморочить ему мозги всякой чертовщиной. Мы должны прижать реакционеров как следует.

– Хорошо бы, – сказал Панг.

– Сегодня же вечером соберем народ, – решил Тхао Кхай.

Узнав о приходе Кхая, все как один потянулись на сходку. В доме на сваях ярко горел очаг, полыхали факелы, освещая людей в серой, как земля, одежде, сшитой из полотна, которым спешили прикрыть наготу, не давши ему впитать и капли ярко-синей краски. Прошлый урожай погиб, да и нынешний был плох. Кукурузные поля отливали сухой желтизной, и лица людей потемнели от горя, от тревоги за каждый кукурузный початок, каждое зернышко риса, от опасений и страхов, рожденных черными слухами, ожиданием смуты.

Люди, прослышав о появлении Кхая, шептались: «Это тот самый работник Правительства, что прогнал шамана. Ему и нечистая сила нипочем…» Народу собралось много, и всех обуревало любопытство, неуемное, как предвкушение щедрого урожая.

Кхай рассказал землякам из Наданга про социализм и охрану здоровья, про новый медпункт и строительство больницы.

Люди, успевшие полюбить Кхая, слушали его внимательно, он говорил просто и понятно, и они верили каждому его слову.

Под конец Кхай вдруг спросил:

– У вас в Наданге кто-нибудь творил заклинания и молился о возвращении короля?

Все, словно в рот воды набрав, молчали.

– Не было ли у вас чужаков? Не говорили они: надо, мол, поститься, бросайте работать и молитесь о возвращении короля?

Меж сидящими поднялась долговязая и тощая фигура.

– Не знаем, товарищ! – быстро произнес незнакомец и снова уселся на пол.

Но люди узнали старого Нгу.

– Уж он-то небось знает! – послышались голоса.

Однако смельчаки тотчас спрятались за спины соседей: не ровен час, старый Нгу запомнит кого-нибудь в лицо и потом при случае отомстит.

Тогда снова заговорил Кхай. Он рассказал все, что услышал ночью от старого шамана.

Многие в изумлении переглядывались: откуда партийцу все известно? Чудеса – да и только!

– Реакционеры подбивают нас бросить работу, – говорил Кхай, – перерезать скот и птицу, чтобы потом, когда нужда схватит нас за горло, мы покорились им, отступились от Правительства и следом за ними ушли за границу. Пусть же никто из нас не будет доверчив и глуп! Не поддадимся на их уловки!

– Да у нас таких дураков и нет! – сказала какая-то женщина. – Жаль только, есть между нами выродки, позабывшие свое племя и род.

– Правительству известны имена злоумышленников – все, до единого! – Голос Кхая зазвучал громче. – И вы их не слушайте. Слушайте, что говорит товарищ Панг. Надо всем сообща идти в лес и на реку, копать клубни, ловить рыбу. Вместе мы одолеем голод, вырастим добрый урожай, и тогда всего у нас будет вдоволь.

– Нет! – Панг поднял над головой кулак. – Нам ни к чему ждать короля. Мы ждем только прихода социализма! А строить его нас учит Правительство.

Люди разошлись. В опустевшем доме остались только двое.

– Почему это, – спросил Кхай, – на мои вопросы одни отвечали «знаем», а другие – «нет»?

– Как раз тому, кто сказал «не знаем», все известно. Это подонок Нгу, он у нас грабил раньше опий для купца Цина. Потом исчез куда-то, а недавно снова объявился в Наданге. Соседи опасаются, как бы он не прирезал кого. Вся деревня знает, что он связан с засевшей в лесу бандой. Они повадились приставать к людям на дальних пашнях, а Нгу как раз распахал себе поле на отшибе.

– Вы боитесь его, товарищ Панг?

– Да нет, не боюсь, никто его не боится.

– И правильно делаете…

– Я побывал внизу, в городе Иен, – раздумчиво произнес Панг, – и убедился: дела идут на лад. Я знаю, Правительство никогда не бросит наш народ. Оно доставит сюда буйволов, научит людей из племени са пахать землю и разбивать большие поля. Только когда са научатся пахать и орошать землю, они позабудут нужду и голод. Так говорит Правительство, и это правда. Вот мы голодаем и бедствуем, бродя вдоль рек в поисках рыбы да ковыряясь на своих огородах. А все оттого, что нету у нас ни буйволов, ни плугов, ни просторных заливных полей.

– Если все жители деревни проникнутся вашей убежденностью, тогда любое дело нам будет под силу…

Кхай знал: если хочешь изжить подозрения, суеверия и страх, надо работать, работать много и упорно. Это ведь как земля, которую раз, и другой, и третий взрежешь плугом, прежде чем станет она рисовым полем. И все-таки деревня уже совсем не та, какой была во время его первого приезда.

Взять хотя бы старосту Панга: испытания и трудности закалили его, и теперь он вполне достоин быть членом партии. Вот здорово! Он будет первым партийцем в Наданге. И Кхай решил поговорить об этом с Нгиа и с председателем Тоа.

* * *

Когда Кхай вернулся в Финша, оказалось, что Нгиа уехал по делам в город. Но Тхао Кхай настоял, чтобы срочно было назначено собрание партячейки. Он подробно доложил о положении в Наданге, о том, как выросла сознательность Панга и окреп его революционный дух – особенно по сравнению с тем временем, когда Нгиа впервые побывал в Наданге.

Из его доклада все поняли, что на границе, возле Наданга, назревают какие-то тревожные события.

– Да-а, – возмущался Тоа, – шаман этот – крепкий орешек. Столько раз я видел его, а он и словом не обмолвился. Нет, что ни говори, понять людей нелегко. – Потом добавил встревоженно: – Ну коли так, я сам должен спуститься в Наданг.

Как только возникала опасность – пусть даже самая пустяковая, – председатель Тоа горячился, как конь на скаку, и его невозможно было утихомирить. Он подробнейшим образом обсудил с Кхаем все, что предстояло ему сделать в Наданге: повидать старого шамана, встретиться со смутьяном Нгу, наметить с Пангом дальнейшие планы…

Паводок спал, и председатель тотчас отправился в путь. По дороге он завернул к дому старого шамана. Хлев все еще был загорожен ветками, но в доме царило запустение: нигде ничего – ни выщербленной чашки, ни хотя бы драной сети или треснутого кальяна. Уж не помер ли старик? Нет, не может быть. Что же тогда стряслось? Может быть, он по совету Кхая перебрался в деревню, к старосте Пангу? Пожалуй, так оно и есть…

Но он ошибся.

Через несколько дней после ухода Кхая старик выздоровел, вспомнил, какую сокровенную тайну открыл он Кхаю, и преисполнился страха. Он сидел один-одинешенек в своей хижине, а опасенья его и тревоги росли день ото дня. «Бывало ль такое, чтобы человек выдал государевы секреты чужаку из другого племени, да еще партработнику? Разве предатель не обречен быть растерзанным тигром или ужаленным змеей?»

Вечерами старику чудилось, будто тигры и змеи уже у самой двери… Он ждал: вот-вот вернется королевский посланец и отомстит ему… Ведь королевский посланец знает дорогу, он приедет сюда и убьет его. Старик страшился тигров и змей и опасался встречи с Кхаем – он боялся всех и вся!

И старый шаман решил скрыться, уйти в лес и найти себе новое пристанище где-нибудь у берегов другой реки…

Одинокая цикада, схоронившаяся на время паводка где-то между камнями, вдруг завела свои печальные трели. Черно-серый – после дождей – утес, нависший над хижиной, рассекали трещины, сплетаясь в злобную шутовскую личину.

Тучи, переползавшие через вершины, волочили сюда новую стену дождя. Долина Наданг, стиснутая скалами у речного устья, вновь утонула в водоворотах ливня, в омуте человеческих страхов и надежд.

Когда председатель Тоа спустился в деревню, Панг сообщил ему:

– Старый Нгу неделю назад исчез без следа.