Текст книги "Мы, монстры. Книга 1. Башня (СИ)"

Автор книги: Тим Вернер

Соавторы: Таша Данилова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Глава 40. Дела семейные

Стол был огромен. Накрыт на семерых, но лишь Сорэн сидела во главе.

Эйра соорудила качели на соседнем дереве, Заррэт стоял, подперев спиной могучий, как он сам, дуб, и скрестив ручищи на груди. Тэхэ играла с волком у самого края поляны.

Затхэ поднялся по горной тропе, замер в нескольких шагах, увидел всех сквозь заросли. Улыбнулся себе и двинулся дальше, но не успел выйти к ним: за мгновение до его шага к остальным присоединилась Тьма. Прямо посреди поляны заклубился черный туман, соткался в Лаэфа, темной фигурой шагнул к столу. Затхэ замер. А Лаэф остановился напротив Сорэн, и змея Эрхайза зашипела‍ с его плеча.

– Что я вижу, дорогая сестра, – мягко проговорил он, – ты уже присвоила себе место отца? С чьего позволения, Сорэн?

– Садись, Лаэф, – кивнула она ему. И заговорила громче. – Прошу всех подойти к столу!

– Просит она, – пробормотал на ухо Затхэ Ух’эр, но Затхэ даже не вздрогнул – подозревал, что это ненормальный бродит где-то по кустам. – Скорее, приказывает, да? Во всем виноват во-он тот стул, – с неожиданным знанием дела определил тем временем ненормальный. – Садишься на трон отца – и начинаешь командовать.

Расхохотался, схватил Затхэ за руку – цепкие холодные пальцы – потащил за собой. Провозгласил:

– А смотрите, кого я нашел! – и вытащил на поляну. – Подслушивал в кустах!

– Сам ты подслушивал в кустах! – возмутился Затхэ.

– Сели все! – рявкнула Сорэн, решительно подняласть из-за стола.

– Ты кем с-себя возомнила? – раздалось шипение со стороны Лаэфа, но было неясно, он шипит или змея его.

– Старшей дочерью праотца Д’хала, – жестко напомнила она, а в белых руках блеснули сверкающие лезвия.

– А что, дедушки не будет? – громко спросил Затхэ, обращая внимание на себя. А то сцепятся сейчас, и придется века ждать, пока помирятся. – Дедушка как-то забросил дела семейные, я смотрю...

– Следи за речами! – грозно бросил подпирающий дуб Заррэт.

– Мне нравится, когда он угрожает, – хмыкнул Ух’эр, обращаясь к Затхэ, но так, чтобы слышали все.

Подошел к Заррэту ближе, всматриваясь в глаза, спросил:

– Ты знаешь, дорогой братец, что есть иные способы общаться? Не только сыпать угрозами?

– Я тебе не братец, – пробубнил Заррэт. – Лаэф, успокой свою тень. А то поломаю.

– А что, там есть куда еще ломать? – удивилась Эйра, что чуть с качелей не упала, но сделала вид, что так надо, и что она давно собиралась спрыгнуть. Вприпрыжку приблизилась к остальным, заглянула в лицо Ух’эру, как он обычно любил заглядывать.

Затхэ сделал осторожный шаг назад.

– Пока вы грызетесь, ребенок убегает, – равнодушно сообщила Тэхэ, отпустила волка и взялась за лук.

– Надоели, – пожал плечами Затхэ. – Каждый раз приходится ваши споры слушать. Посмотрите на себя. Два слова сказать друг другу не можете, чтоб не перегрызться, как собаки. Меня вы зачем звали? Зачем меня каждый раз зовете? Оценить вашу грызню? От нее уже тошно!

– Да как ты смеешь… – начал Заррэт, но Ух’эр нарочито громко прошептал:

– Опять угрозы, брат? – чтобы казалось, будто обращается к нему, а на самом деле – чтобы все слышали.

И Заррэт замолчал: он умел иногда проявить благоразумие. Лаэф тоже ничего не сказал, лицо его было повернуто в сторону Затхэ, да и Эрхайза не сводила водянистых равнодушных глаз, но Тьма молчала. И молчание было тяжелым. Тишина давила. Душила удавьими кольцами.

А потом Эйра хрустнула яблоком, а Тэхэ покосилась на нее недобро – судьба ребенка решается, а она тут хрустит. И Сорэн заговорила.

– Мы звали тебя за тем, – сказала она, – чтобы взять слово не спускаться больше к людям. Ты – не человек, Затхэ. Ты – один из нас. Мы были добры к тебе, но наша доброта не безгранична. И теперь мы станем строже. И будем строже с тебя спрашивать. Ты уже давно не дитя…

– В отличие от нее, – кивнул Затхэ на Эйру. Перебил Сорэн. И даже Ирхан, вечно треплющий его волосы, на этот раз спрятался за тучу, на всякий случай. – И от него, – кивок в сторону Ух’эра. – А он просто скучный, – указал теперь на Заррэта.

– Замолчи, Затхэ, – строго сказала Сорэн. – Ты не ровня нам, чтобы сметь так говорить.

– А кто я тогда? – спросил он. И вдруг почувствовал, впервые в жизни, как бывает больно. – Я не человек, и к людям мне нельзя. Я вам не р‍овня, и я должен слушать вас в то время, как вы сидите здес‍ь веками и только и делаете, что грызетесь друг с другом. И возразить я не могу! Я ничего не могу, получается?! Зачем вы тогда учили меня? Зачем... – вдохнул воздух, которого вдруг стало не хватать и выкрикнул. – Зачем вы меня всему учили?!

– Замолчи, – сказал теперь Лаэф. Холодно и очень серьезно. Сорэн уже не пыталась остановить, Лаэф – все еще пытался. Лаэф не любил, когда все предрешено. Особенно, когда видел эту предрешенность в глазах Сорэн.

Но Затхэ не молчал – говорил сквозь подступившие слезы.

– Заррэт, – говорил он, – кто победил тебя в последнем поединке?

– Я поддался, – мрачно ответил Заррэт и отодвинул могучей рукой вновь уставившегося прямо в лицо Ух’эра.

– Я победил его! – выдохнул Затхэ. – И я – не ровня?! Я пресекаю ваши вечные ссоры, чтобы вы не передрались друг с другом! Как дети! И вы мне говорите о том, что я – не дитя?! Да я знаю это! Я знаю!

– Мы боги, – напомнила Эйра. – Я твоя мать!

– Ты воровка! – прокричал ей в лицо Затхэ. – Жуй дальше свои яблоки! Больше пользы, когда молчишь!

Оглядел всех и тихо припечатал:

– Вы – не боги. Вы глупцы. Будь вы богами, вы были бы там, – указал рукой вниз, – с людьми. Я покажу вам, как надо быть богом.

Развернулся и пошел прочь, чувствуя на спине взгляды. Тяжелые взгляды. Которые больше не хотел чувствовать.

Раскинул руки – распахнул крылья – и взмыл ввысь. И уже там, в небе, его подхватили лучи Ирхана.

***

Заррэт помчался следом, Тэхэ вскочила на волка, Лаэф взмыл ввысь черной грозовой тучей, Сорэн взметнулась в луче света. Эйра снова откусила яблоко.

– Какая ирония, сестра, – тихо, мягко, вторя Лаэфу, проговорил Ух’эр ей на ухо. – Любовь не умеет любить. Как‍ иначе объяснить твое равнодушие? Эти четверо сейчас растерза‍ют твое дитя, Эйра. Растерзают и отдадут мне. Так и будешь сидеть?

– Я убью тебя, – пожала плечами Эйра. Не угрожала и не сердилась, говорила со своей излюбленной широкой улыбкой. Равнодушной улыбкой. – Убью тебя. А потом – их.

– Смерть не убьешь, Эйра, – улыбнулся он в ответ. Только что вторил Лаэфу, а теперь взялся за нее саму – за ее равнодушную улыбку. – Вот увидишь. В конце останусь я, – подмигнул ей и неспешно, припадая на ту ногу, что была короче, двинулся прочь с поляны.

***

Возможно, Ух’эру было многое открыто – как прочим безумцам.

Возможно, он уже тогда предвидел Последнюю битву богов. Он только с результатом не угадал.

***

Затхэ спустился на скалу, обернулся человеком, пошел по краю. Он не чувствовал холода – и почти не оставлял следов на снегу. Снега любили его не меньше, чем любил Ирхан. А Ирхан вновь трепал волосы и пускал вперед по снегу светящиеся искры – будто указывал путь.

“Я знаю путь, дорогой брат, – думал Затхэ, – я иду к людям. Я принял людей и принял человеческий облик. Теперь я – такой, как они”.

Но к людям его не собирались отпускать. Грянула лавина – и с лавиной с гор спустился Заррэт. Глаза его гневно сверкали, огромный кулак легко удерживал меч, тот самый меч, что когда-то выковали вместе.

– Дядя Заррэт, – приветственно кивнул Затхэ, – принес мне мой меч?

– Этот меч остановит тебя, – пообещал Заррэт, и вскинул оружие.

Затхэ ушел от удара, рассмеялся, кувыркнулся через голову – обернулся зверем. Заррэт умел биться с людьми, не со зверями, и от его второго удара Затхэ ушел еще легче, проще. Прыгнул в сторону, не разворачиваясь, припал на передние лапы‍ и с силой ударил задними Заррэта в грудь. Тот отлетел в сторону, уцепился было за край скалы, но сорвался. Рухнул в пропасть и меч унес с собой.

Затхэ проследил за полетом, рыкнул себе под нос и пошел быстрее. Побежал. Если Заррэт пришел, придут и другие. Могут, конечно, переругаться по дороге, но иногда – когда не надо – они умели действовать слажено.

“Не время обращаться в человека, – решил Затхэ, – не сейчас”.

А через мгновение наперерез ему выскочили звери: Тэхэ верхом на диком волке вела за собой стаю саблезубых медведей. Затхэ остановился, стеной вокруг него взметнулась снежная буря – снег защищал, как мог. Не то что трусливый Ирхан – чуть что, прятался в тучи.

Но Затхэ не нужна была помощь. Ему не нужна была ничья помощь.

Он рванул навстречу стае, увернулся от прыжка волка, заметил блеснувший в руке Тэхэ нож, врезался в медведей и рванул зубами, ударил лапой. Его тоже зацепили, но он не почувствовал боли, просто отметил царапину на боку. И снова рвал, и снова бил, и уворачивался бы от ударов, но медведи были так неповоротливы, что ударить толком успели лишь пару раз.

Он знал их – он знал всех зверей, спасибо Тэхэ. И в шутку боролся со многими. И когда пришла пора бороться всерьез, раскидал легко, как котят.

Развернулся к Тэхэ. Весело удивился:

– Это все твои силы, рогатая? Ну же, покажи, на что способна!

– Я не хочу тебя убивать, – предупредила она, сжимая в руке нож, – вернись на гору сейчас же. Пока все целы.

Затхэ фыркнул. Он знал: дороги назад нет. Боги злопамятны, а он успел разозлить каждого из них.

И был, если честно, рад этому.

– Нападай, – сказал он. Тэхэ прыгнула. Он шагнул в сторону, и клинок мазнул мимо горла. ‍Ударил лапой, опрокидывая. Вцепился зубами в руку – и почувствовал вкус крови. Золотой крови богов.

Сколько говорили о них. Мол, бессмертные, непобедимые. Но прокусываются, как обычные люди. И кожа тонкая. И кровь соленая.

Кинжал выпал из поврежденной руки, и Затхэ, схватив его зубами, отшвырнул подальше. И тогда на него прыгнул раненый волк. Затхэ успел отшатнуться, полоснуть лапой по брюху – и волк свалился на Тэхэ уже безжизненным телом. Красная кровь смешалась с золотой на снегу.

А Затхэ пошел дальше.

Глава 41. Идёт тьма

Вспышкой света у растерзанных звериных тел остановилась Сорэн. Через мгновение в белый снег у ее ног рухнула черная тень, разбилась, рассыпалась по снегу – и на ноги поднялся Лаэф.

– Постой, сестра, – мягко сказал он. – Как ты собираешься справиться с Затхэ? Ты настигнешь его – и что дальше?

– Не твое дело, – ответила Сорэн, но прочь не пошла – наоборот, развернулась к нему, глядя в темное лицо через силу. Повязку на глазах хотелось сорвать – казалось, он врет ей. Врет всем, нося эту повязку. А они, его глаза, сверкающие и чистые, там, под ней.

– Он ушел к людям, – напомнил Лаэф. – Решил, что люди лучше нас. Зачем же нам марать руки? Не станем уподобляться младшим, сестра, – и пнул тело волка, сбрасывая его с Тэхэ. – Покажем Затхэ, кто такие люди. И кто такой он сам.

– Планы Тьмы... – процедила Тэхэ, поднимаясь и удерживая перекушенную руку, – ты согласишься с ним, Сорэн? Пойдешь за ним?

– Мы все, – ровно проговорила Сорэн, – должны вынести урок из случившегося. Урок таков: нужно учиться действовать сообща. Говори, Лаэ‍ф.

Конечно, она соврала. Ни с кем она не планировала действовать сообща в дальнейшем, но сейчас ей очень хотелось как можно больнее ‍ударить Затхэ – еще одного предавшего ее ребенка. А показать ему истинную суть людей – это сильнй удар. К тому же Лаэф, возможно, поверит в ее ложь. И подставит рано или поздно спину.

Да, она уже привыкла лгать.

***

И нет.

Лаэф не поверил.

***

Затхэ вышел к селению, толкнул створку ворот те запирались лишь на ночь. Навстречу ему двинулись люди.

– Замерзнешь, – сказали ему. – Где одежду потерял? Пьян что ли?

А он улыбался им, будто и впрямь пьяный. Ему в руки сунули плащ. Подали сапоги, старые и разношенные, но сапоги. Хорошие, добрые люди.

А потом он услышал змеиное шипение в голове:

– Глупый маленький звереныш-ш, – прошептал Лаэф, – ты так ничего и не понял. Я могу менять не только свои облики, Затхэ. Твоя многоликость – моя. И я ее забираю.

– Нет! – выдохнул он, но Лаэф уже дотянулся невидимыми темными щупальцами. Сжал – и дышать стало невозможно.

И впервые ему было больно оборачиваться. Впервые превращался не по своей воле – его будто выкручивали, будто ломали кости, как ни сопротивляйся. Ирхан в тот миг ушел с неба – нырнул в темную гладь, выбросив вместо себя на волны сестру Рихан.

Люди бросились врассыпную, и лишь Рихан с ужасом видела, что происходило с Затхэ. Рихан и взирающие со скал вдалеке старшие и младшие боги.

Но все слышали вой.

И люди, убежавшие было, затаившиеся по домам, вышли вновь, только теперь – с факелами и оружием наперевес.

– За что? – хотел было спросить Затхэ, но вместо этого вырвался утробный рык.

Люди бросились на него разом. С криками, размахивая мечами и факелами, и он отступил, на шаг, потом еще на шаг. Потом – побежал. Но по дороге из соседнего селения тоже уж‍е бежали. Там услышали вой и поспешили на выручку. Бежали ото‍всюду, и все были вооружены.

Его оттеснили к обрыву, где под отвесной скалой разбивались о камни волны Мирдэна.

И тогда он развернулся.

“Я хотел, – подумал он, – прийти к вам. Помочь вам! Быть с вами! Но вы решили иначе. Что ж. Я принимаю ваше решение”.

И прыгнул вперед.

Они думали, что загоняют зверя. Но они шли на бойню.

***

– Ух’эр! – сказал Лаэф.

Тот швырнул под скалу сеть – такую, попав в которую уже не выбраться из его подземного царства. Встретился взглядом с Сорэн и кивнул, пока Лаэф не видел. Не учел одного: Эрхайза видела все.

– Сорэн, – сказал Лаэф, и та, вскинув руки, вновь призвала Ирхана в небо, и взмахнула ладонями – направила лучи. Так, чтоб те бликовали на остриях, слепили Затхэ.

– Заррэт, – сказал Лаэф, и каждый меч стал смертельным оружием. Мечи повели хозяев в бой, взметнулись разом, оставив глубокие на золотистой шкуре зверя. Но зверь не падал. Зверь все стоял. На груде разодранных тел.

И тогда Эйра тихо прошептала:

– Кровь...

И все поняли, о чем она: золотой зверь истекал золотой кровью.

– Не ровня нам? – задумчиво переспросил Ух’эр.

Но ему не ответили. Лаэф набрасывал тени: одну за другой, чтоб Затхэ промахивался, чтоб не видел удара, чтоб не успевал увернуться. Но Затхэ уворачивался. И бил, и рвал сам.

– Тэхэ! – звенящим голосом позвала Сорэн, протянула к сестре белую руку. – Лук!

– Дай людям завершить дело, сестра, – мягко сказал Лаэф. – Или тебя так напугала золотая кровь?

– Тэхэ! – требовательно повторила Сорэн. А та, сжав в руке лук, смотрела на Эйру. Но Эйра молчала, только‍ плечами пожала в ответ сестре.

Тэхэ фыркнула, выбросила руку с луком в‍ сторону, не глядя на Светлую.

Сорэн осторожно приняла оружие, легко подняла, выпрямилась на краю скалы. Вытянулась струной, натятула тетиву, выдохнула и застыла. А потом – отпустила.

Стрела свистнула в воздухе.

Затхэ вскинул лапу для очередного удара, когда она пронзила его сердце. И Затхэ пошатнулся. Шагнул назад, а люди бросились за ним – добивать. Ударили раз, другой, на мгновение он скрылся за ними, потом отбросил, поднялся. И Сорэн выстрелила снова. И снова.

Последняя стрела ударила в грудь, когда он стоял на самом краю. Затхэ пошатнулся – и рухнул со скалы.

Ух’эр швырнул следом еще одну сеть. Чтоб никогда. Никогда. Не возвращался.

– Что смотришь? – спросила Сорэн у Эрхайзы и швырнула лук к ногам, в снег. – Я не желала Затхэ зла, мне просто надоело смотреть на это. Его все равно убили бы. И все равно он не знает, что убили его не люди.

Двинулась было, чтоб уйти, но остановилась, развернулась и сказала:

– С этих пор любое смешение кровей будет под запретом. Боги должны оставаться богами. Люди – людьми. Звери – зверями. Все остальные будут монстрами. И монстров будут истреблять.

– В этом есть смысл, – отметил Ух’эр и почувствовал пристальный взгляд Эрхайзы уже на себе. Когда надо, Лаэф умел смотреть так, чтоб это почувствовали.

– Такое добро никому не нужно, – согласился Заррэт и сплюнул в сторону обрыва, на котором все еще стояли люди. Смотрели вниз.

– С каких пор ты начал понимать слово “смысл”? – спросила Эйра у Ух’эра.

Лаэф растворился в тени. Они вновь взялись за свое.

В чем-то малыш был прав.

Эти споры и впрямь однообразны.

***

Никто не видел, как он вскарабкался по скале. Нет, тело осталось там, внизу, в сетях Ух’эра. Осталось навеки – он был бессмертен. Но дух его оказался слишком живым: не мог, не хотел упокоиться.

Затхэ слишком хотел жить.

И все еще был воплощением огней из кузни Заррэта, сплетением солнечных лучей Ирахана, и теперь эти лучи сердцем бились пульсировали в новом теле – что создал себе из капель соленой воды.

Но каждое движение было невозможным. Каждое движение причиняло боль.

И все же он карабкался вверх по отвесной скале, дух Затхэ, создавший себе новое тело. Он знал, что сил держать в нем долго не хватит.

Он и не хотел держаться долго.

Выбраться, выползти на вершину скалы, с которой так подло сбросили те, кому доверял.

И он выбрался. Поднялся на ноги, распрямил спину и вскинул голову.

– Я... – сказал он, с трудом, через силу, но проклятье должно быть произнесено, иначе о нем забудут, иначе оно растворится во времени, а Затхэ желал, чтоб оно было вечным. – Я вернусь. Буду возвращаться. Перерождаться в ваших детях. Я уничтожу вас, как вы уничтожили меня.

Он поднял голову, запрокинул лицо к небу, но лишь Рихан смотрела на него сверху вниз. Безразличная и холодная сестра.

– Я. Буду. Возвращаться, – повторил он.

И рассыпался каплями.

Выбросил руку в последний момент – и побежали, помчались по лесам и селениям волчьи тропы, ступив на которые люди будут обращаться, а после – уничтожать друг друга так, как уничтожили его. И рассыпались капли вокруг – и там, где упали в землю, проросла новая трава – чтобы те, что не пойдут по тропам брали ее сок, и сок сжигал, душил монстров так, как сейчас душил Затхэ воздух вокруг.

И выдохнул в последний раз – и дух его вместе с дыханием освободился. И пламя вспыхнуло в воздухе и рассыпалось, разлетелось десятками искр, и подхватил их ветер, и разнес по лесам. Дух Затхэ выбрал свою землю. Дух остался жить здесь. И больше никто не сможет изгнать его.

И если бы кто-то прислушался к ночной тишине, услышал бы разнесшийся по его землям шепотм. В третий раз сказал Затхэ:

– Буду. Возвращаться.

И замолчал – но лишь до того времени, как приняла его в свое тело первая из женщин, к которым он приходил в снах. Наука бродить по снам, которой обучил Ух’эр – хоть что-то из его уроков пригодилось.

Но то было веками позже.

Пока же лишь Рихан скорбно молчала над спящими горами.

А Лаэф, сидевший на троне в своей пещере, задумчиво поглаживал свернувшуюся у него на коленях Эрхайзу.

Лаэф был отцом ночи, частью ночи, душой тьмы. Конечно, он знал все, что происходит в ночи. И слышал проклятие Затхэ.

Но – Лаэф улыбался – ему ведь это на руку. Больше монстров – меньше чистоты, так рьяно оберегаемой его драгоценной сестрой. Больше монстров – больше тьмы. И дети его, промышляющие темным колдовством, внезапно станут для людей спасителями – кто, если не они, справятся с чудовищами?

Общеизвестно: чтобы победить чудовище, нужно самому быть чудовищем.

– Твое время уходит, сестра, – шептал он. – Идет тьма. Идет тьма…

Глава 42. Зверь

Нивен, пригнувшись, шел следом за Критом. Тот уверенно топал вперед, уверенно сворачивал, снова топал, и Нивен никак не мог понять: как можно запомнить все повороты в этом лабиринте? Он пытался, но давно сбился.

“А как ты помнишь все городские подворотни? – спросил у себя. – Ты жил в них. А гном жил здесь. Пока не оказался в команде Бордрера”.

– Как стал Чистильщиком? – спросил Нивен.

– Долги семьи, – нехотя буркнул гном. – Мной расплатились. Ты?

– Богатая родословная, – хмыкнул Нивен, и гном сн‍ова странно покосился на него через плечо. А через мгновение ‍пробормотал себе под нос:

– Уверен, что справишься?

Нивен в ответ дернул плечом, хотя гном этого не видел.

Что-то все вокруг стали слишком за него переживать. Хотя, конечно, гном переживал не за него – за себя. Ему потом перед Бордрером отчитываться, если Нивен не выживет.

– Хочешь, побью? – предложил Нивен. Гном покосился еще страннее и вперед пошел неожиданно шустро. Нивен догнал и объяснил. – Потом скажешь, что я побил. Никто не удивится. Я сильнее. Могу ножом ткнуть. Руку сломать. Пальцы...

– Хватит, – перебил гном. – Предлагать помощь – не твоё.

Нивен кивнул, хоть и этого гном не увидел. Он был прав – сейчас Нивену нужна злость. Злость, ненависть, отчаяние – необходимый набор для того, чтоб совершить невозможное. И очень некстати со всех сторон ему внезапно пытаются помочь.

Как тут заново возненавидеть всех, когда то рыжий увязывается следом, то гном тащит за собой раны перевязывать?

– Холодно, – сообщил Нивен, проводив взглядом облачко пара, вырвавшееся при очередном выдохе.

– Озеро Скорби, – объяснил Крит, ткнув пальцем в потолок тоннеля. – Мы идем под ним. Выйдем у подножья башни. Я выведу тебя. Дальше работаешь один.

– Я знаю, – сказал Нивен.

Он только так и умел – один.

– Я возвращаюсь к дому Бордрера, – напомнил гном, то ли ему, то ли себе.

Нивен снова кивнул ему в спину.

А Крит завернул за угол и принялся взбираться по лестнице. Взялся обеими руками за крышку люка под потолком, принялся ковыряться в замке. Потом потребовал:

– Ножик да‍й!

Нивен нехотя подбросил в воздух один из кинжалов. Гном поймал ег‍о в полете, вновь полез к замку. Что-то там захрустело, глухо щелкнуло.

Гном чертыхнулся. Объяснил Нивену сквозь стиснутые зубы, продолжая ковыряться:

– Замок старый, проржавел. Рассыпался. Сейчас подцеплю внешний рычаг…

– Сломаешь нож – сломаю руки, – ровно предупредил Нивен.

– О, – сказал гном, – вот это – твоё. Вот так узнаю.

Крышка скрипнула. Гном осторожно толкнул – и та подалась.

– Готово, – он перебросил кинжал обратно, Нивену в руки, неспешно спустился с лестницы. Остановился напротив. Молча уставился, будто чего-то еще ждал.

Нивен вопросительно выгнул бровь. Уточнил:

– Уйдешь с дороги? Или помочь?

Крит как-то неуверенно шагнул в сторону. Нивен протиснулся мимо, взобрался по лестнице, толкнул крышку, и та пронзительно заскрипела, застонала. Нивен выглянул.

Пусто. Темно. И заросли вокруг.

Принюхался. Рядом – никого.

“Странно...” – успел подумать Нивен, но не додумал: неподалеку раздался оглушительный рев. То ли вой, то ли рык, то ли стон. Будто с десяток волков решили хором взвыть на Рихан. И медведи порычать. И закричать дикие лесные птицы.

Рев был страшным. Мощным. И черным – злым.

Больше Нивен ничего в нем не разобрал. Обычно он понимал зверей, любых зверей, но это было как будто больше его самого. Глубже. Темнее, древнее. Он был песчинкой в этом реве.

– Нивен, – напряженно сказал внизу лестницы гном, будто хотел о чем-то предупредить. Предложить. Попросить. Нивен не обратил внимания: он уже начал действовать.

Выпрыгнул наверх, ногой ударил по крышке, закрывая за собой. Ногой же пнул рычаг – в разболтанные петли.

Свое‍го ножа у гнома нет – не откроет.

Вскинулся навстречу реву. И‍ почувствовал смутно знакомый запах.

Из чащи уже мчались ему навстречу.

Нивен выхватил мечи. Левую руку – чуть ниже, блокировать удар, правую, полусогнутою, лезвием вперед – к зверю.

Вырвать, вырезать сердце, сначала – ему, потом – любому, кто попадется на...

Запах ударил волной, окатил и тут же отхлынул снова, но Нивен уже втянул воздух в себя. И успел догадаться. А потом навстречу вылетел зверь, затормозил, пробуксовав пару метров, вспарывая землю вокруг. Угрожающе наклонил вперед массивную голову и на этот раз не взвыл – низко, утробно зарычал.

Ростом с самого Нивена, в длину – вдвое больше, он был приземисто-мощным, не похожим ни на одно из известных Нивену животных. Вот если бы волка обрить увеличить, покрасить в желтый и сплюснуть морду... Или зогру вставить такие огромные клыки... И тоже покрасить...

Нивен коротко покосился вниз: совершенно не к месту уточнить, лапы там или копыта. Оказалось что-то непонятное: по три когтистых пальца на ноге, и каждый из них – размером с ладонь. Зато рога – четыре: два коротки на лбу, и два длинных, загнутых по бокам огромной головы. Хвоста тоже два, шипастых.

И маленькое золотое колечко в огромном ухе.

Голос внутри выругался так, как Нивен и не знал, что он умеет ругаться.

"Что ты за существо, рыжий?!" – с тоскливым отчаянием подумал он. И тут же напомнил себе, что сейчас это неважно. Сейчас важно другое: как его убить.

Зверь пристально уставился на Нивена горящими в ночной темноте желтыми глазами.

– Не надо было тебя спасать, – сказал ему Нивен и повел головой, разминая шею.

“Никого не надо было спасать, – подумал он. – Все равно. Вырастут. Монстры”.

Как он сам...

Зверь прыгнул. Нивен шагнул вперед.

Легко ушел в сторону от пролетевшей мимо тяжелой туши. Развернулся, ударил с двух рук, мечи полоснули тварь по боку, но лишь чиркнули по толстой шкуре.

“Ты железный под ней, рыжий?” – подумал Нивен, разворачиваясь.

Зверь вновь забуксовал после прыжка, крутанулся, и снова в стороны полетели ошметки пластов сырой земли‍, ветки, листья.

– Ты знаешь, кто ты? – громко с‍просил Нивен. – Понимаешь, что делаешь?

“Опять на поговорить потянуло? – холодно уточнил внутренний голос. – Вовремя”.

Зверь, склонив массивную голову, вновь двинулся к нему.

"Соберись!" – теперь во внутреннем голосе явно зазвенели панические нотки.

А в утробном рыке зверя была лишь жажда крови. В рыке, в горящих желтых глазах. Жажда крови и больше ничего. Нет, он не понимал, что делает. Нивен умел читать зверей, и в этом не было ничего, кроме черной яростной злобы. А собраться он и впрямь никак не мог – был слишком растерян.

“Вот так и ты разозлись! – потребовал внутренний голос. – Так же, как он! Отбрось остальное! Злись! Сейчас!”

Нивен рванул навстречу, зверь взмыл в воздух для прыжка, а Нивен в последний момент упал на колени, откинулся назад, проехался под пролетающим над ним брюхом, полоснул по нему мечами – один из клинков все-таки прорезал кожу.

Из раны брызнуло золотом.

Нивен откатился в сторону, толкнулся локтем, чтобы вскочить, и злобно подумал: “Ты и изнутри рыжий, гад!”

А потом: “Как ты оказался здесь? Кто привел сюда?”

И тут же голос вновь отвлек, процедил: "Не сейчас, Нивен. Сейчас – соберись!"

Бордер очевидно очень не хотел личной встречи. Все подсылал и подсылал своих людей, колдунов, химер, а когда стало очевидно, что Нивену они не помеха – умудрился подослать даарского зверя.

– Алеста, да? – спросил Нивен, пристально глядя на зверя, припавшего к земле перед новым прыжком.

Бордрер и Алеста – всегда в тесной связке. Два сапога пара. Два существа, уничтоживших его, а теперь еще и рыжего.

“Кого из нас первым?” – подумал Нивен.

"Да что с твоими мыслями?! – возмущенно взревел голос. – Сейчас – бой! Потом – рассуждения!"

Зверь прыгнул, Нивен ушел в сторону, выпустил рукоять одного из мечей – чтоб схватиться рукой за ветку. Взмыл выше, еще выше.

“Бежишь?” – напряженно спросил внутренний голос.

“Нет, – подумал Нивен, – меняю тактику”.

Никакой‍ жалости. Жалость – ошибка, и если при других обстоятельствах‍ право на нее у него еще было, то сейчас – нет. Только не сейчас.

Зверь вновь разворачивался после прыжка, и Нивен прыгнул, опережая его. Целясь оставшимся в руке клинком в загривок.

Но до цели не долетел – взметнулись шипастые хвосты. Оба хлестких удара, один за другим, пришлись на грудь, и Нивен отчетливо услышал хруст ребер. И уже потом, рухнув на спину, задохнулся от боли.

Зверь вновь прыгнул, но не добил сразу, с прыжка. Тяжело приземлился, вжал в землю одной лапой руку с мечом, вторую занес для удара. Нивен вспомнил химер – и ударил сразу двумя ногами в грудь. Зверь лишь пошатнулся немного, но этого хватило, чтоб свободной рукой рвануть из-за пояса кинжал и ткнуть туда, где должно быть сердце. И снова из раны брызнуло золото, но глубже клинок не вошел. Второй раз Нивен ударить не успел, зверь наступил второй лапой на вторую руку с мечом.

И заревел прямо в лицо.

– С-сидеть! – прошипел Нивен, изо всех сил бросая ему эту команду не только вслух – направляя мысленно.

А потом представил, как зверь сейчас послушается и с размаху сядет прямо на него. И расхохотался. Наверное, от того, что смеялся он впервые в жизни, смех показался ему чужим. Жестким. Презрительным. Хриплым, сорванным.

Нивен не мог так смеяться. Он никак не мог. То был не его смех.

И все же – он смеялся.

А зверь вдруг отступил. Наклонил массивную голову, будто прислушиваясь. Нивен медленно сел, осторожно поднялся, пристально глядя в желтые глаза. А потом зверь взревел с удвоенной яростью и бросился на него – будто уз‍нал наконец смех, и смех ему не понравился.

Нивен прыгнул на ‍ветку. С нее – на другую.

Привычными длинными прыжками по деревьям двигался в сторону башни. Зверь бежал следом, сметая на все на пути. И вновь в воздух летели клочья земли, ветки деревьев, вырванные с корнем кусты.

Очередная ветка оказалась сухой, хрустнула, Нивен выдохнул, прыгнул не вперед – в сторону. Вперед уже некуда – там мертвое озеро под пеленой белого тумана. На мгновение мелькнула надежда, что зверь сейчас по инерции влетит в отравленную воду, но тот круто развернулся на берегу – только разнес хвостом кучу камней.

Нивен прыгнул в чащу. Зверь – следом.