Текст книги "Мы, монстры. Книга 1. Башня (СИ)"

Автор книги: Тим Вернер

Соавторы: Таша Данилова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Глава 26. Боги

– И что было дальше? – подогнал Тейрин, потому что Марла снова слишком долго молчала.

– А дальше они ушли, – пожала она плечами. – Может, Д’хал изгнал, потому что слишком напоминали о жене. Может, сами так решили, потому что не захотели слушать его. Своенравные, гордые… Иные, что с них возьмешь.

– Как победить воздух… – пробормотал Тейрин, вернувшись наконец к своей пирамидке из монет.

Если они – кусочки богини воздуха, нужно найти то, чего воздух боится. Так найти слабые места.

– Воздух не победишь, повелитель, – покачала головой Марла. – ‍Провалишься сквозь него. А он ударит в лицо ураганом, когда п‍однимешься. Иных не победишь, если ты пришел узнать ответ на этот вопрос. Они – плоть, и кровь, и душа, и дыхание от богини, сами что полубоги. Боюсь, у них нет слабых мест. Лишь мертвые глаза…

Ее передернуло от какого-то воспоминания, и Тейрин оторвался от пирамидки. Впился в нее взглядом. Спросил:

– Ты знакома с эльфами, Марла?

– Нет, что ты! – отмахнулась она, и на него обрушилась волна неприятных запахов. – Только с монстрами.

Уставилась перед собой и медленно повторила:

– Только с монстрами…

– Марла! – он щелкнул пальцами. Щелчок приглушили перчатки, снимать которые здесь он не стал бы и под страхом смерти. Потом снимет. И выбросит.

Она перевела на него взгляд. Невидящий, потом – прищурилась.

– Тейрин?

– Да, Марла. Итак, великая битва с Иными. Как победили люди?

– А люди не победили, – снова отмахнулась она, и он поморщился, отодвинулся подальше. Сколько можно размахивать руками, гоняя по помещению отвратительные запахи? – Люди путались под ногами. Если бы не боги, людей не было бы уже давно. Боги, конечно, не дружили, ни с людьми, ни тем более друг с другом, но против Иных, сам понимаешь. Заклятый враг превратится в брата…

– Не отвлекайся, – приказал Тейрин. – Боги так боги. Как победили?

– Ты читал о битве? – она кивнула на свиток.

– Там мало, – требовательно заявил Тейрин. – Мне нужно конкретнее.

– Не ищи в легендах подсказки, – неожиданно доверительно посоветовала Марла. – Ты умен, Повелитель, я вижу. И должен понимать: легенды врут. Одно дело – праздный интерес, тут я расскажу, что ‍знаю. Другое – понять, как вести войну. Война с Иными – дело ‍гиблое, – и повторилась. – Не надо к ним соваться.

– Если бы я решал, – тихо проговорил Тейрин и взялся за пирамидку – начал разбирать монеты и раскладывать их ровным кругом. – Я бы внял твоим советам. Ты умеешь говорить убедительно.

Поднял на нее взгляд и припечатал:

– К сожалению, здесь я играю лишь на одной стороне доски.

– А? – прищурилась она, и все ее лицо будто складками пошло – так напряглась, пытаясь понять, что он только что сказал. А Тейрин поднялся и вышел, оставив ее в недоумении.

Боги так боги.

И если легенды не ответят – пусть отвечают боги.

Он добрался до дворца менее, чем за час. Взбежал по винтовой лестнице, оставив охрану позади. Стремительно вошел в комнату, упал на стул, рванул на себя ящик стола и схватился за камень. Камень был теплым. А вот Сорэн говорила холодно.

– Где ты был? – спросила она.

– Кхаоли, – сказал Тейрин. – Иные. Почему я об этом не знал?

– Потому что Кхаоли уже давно нет, – все так же холодно отчеканила она. – Забудь о ней. И об Иных.

– Я не знаю, что делать, – тихо признался Тейрин, сел на стул, откинулся на его спинку и прикрыл глаза. – Что делать с Иными, если они пройдут через Нижние земли? Если доберутся сюда? Как победить воздух?

– Все будет хорошо, Тейрин, – смягчилась Сорэн. – Иные – лишь жалкие кусочки Кхаоли. И сама она была не слишком сильна. Скольких создал Д’хал – и остался при своих силах. Кхаоли же – раз руками всплеснула – и рассыпалась. И они рассыплются перед нами. Перед тобой. Падут к твоим ногам. Все падет к твоим ногам.

Ее голос вн‍овь стал таким, как раньше. Родным, смутно знакомым, теплым и ласк‍овым. Обволакивал, убаюкивал, успокаивал. Тейрин верил ей. Потому что, если выбирать, кому из них верить – светлой богине или грязной безумной гадалке из подворотни, – выбор очевиден.

Хотя, если быть уж совсем откровенным, слишком удручающую картину нарисовала Марла. И слишком безысходную. Тейрин вновь заблудился, погряз в безысходности. Ему вновь нужен был путь, ему вновь нужен был свет.

И немного воздуха.

Он покосился на распахнутое окно.

Почему тут всегда так мало воздуха?

“В Нат-Кад бы Иных, – подумал он, слушаю монотонную убаюкивающую речь Сорэн, – они тут просто перемрут. Чем можно победить воздух? Нат-Кадом. Здешней духотой. Так что – пусть приходят. Если захотят – пусть приходят. Так победим”.

– Все будет хорошо, Тейрин, – тихо повторила Сорэн – она не раз видела, как убаюкивает своих жертв Ух’эр. Она научилась. – Все будет…

Тейрин глубоко вздохнул и уснул, уронив голову на руки, сжимая в кулаке теплый камень.

***

Сорэн не любила Кхаоли. Невозможно любить неосязаемое. Кхаоли была – и в то же время не было. Лишь смех, холодный и хлесткий, проносился изредка над горными вершинами. И колеблющийся воздух рядом – смутный силуэт. Она была иногда рядом с отцом, казалась издали настоящей, живой, обретшей телесную форму, а ближе не подходила.

Но даже так Сорэн знала – ее и за руку не возьмешь. Сквозь нее провалишься.

И очень неприятно было понимать, что сама она, великая Светлая, лишь результат спора Д’хала с Кхаоли. И еще неприятнее понимать, что Лаэф – тоже. Что они в этом схожи. Не хотелось иметь н‍ичего общего с ним.

Д’хал приказывал называть Кхаоли матерью. Как же!

Сорэн зна‍ла, кто ее отец. И знала, что матери нет – лишь холодный смех в рассветном молчании Гъярнору.

Потому, когда ее не стало, Сорэн было все равно.

Лишь отец зачем-то предупредил ее:

– Не тронь Иных.

Будто ей были интересны порожденные Кхаоли существа. Плевать ей было на них. Ушли в леса, куда почти не падает солнечный свет, куда не падет ее взор – пусть там сидят. Сорэн к тому времени уже успела стать настоящей богиней. Люди – мелкие муравьи – расплодились, расползлись по городам, стали звать ее, молиться ей, подносить дары и ждать света каждого нового утра, как начала новой жизни. Ждать света, принесенного ее белой дланью.

Конечно, она не приносила свет, не лично уж точно, она не любила спускаться с Гъярнору. Не хотела пачкаться. Она просто была светом. И все их молитвы были услышаны.

И конечно же, затаившийся до поры до времени Лаэф не смог оставить это просто так. Он проскальзывал к ним по ночами, с тенями и змеями, нашептывал на уши, склонял на свою сторону. Звал с собой и сулил дары, которых он дать не мог, но люди – существа глупые. Верили его лжи. За ним пошли немногие, потому Сорэн не обращала на них внимания. Ведь если случится спор, кто из них сильнее, она выиграет. Куда ему с его кучкой шаманов против всех остальных?

– Проверим? – насмешливо спрашивал Лаэф из глубин своих пещер, и змеи шипели у его ног. – Ты молча издали наблюдаешь за своими смертными, сестра. Я же – к каждому иду. И каждого учу. Они живут в тенях, как у себя дома. Скольких твоих последователей, которые, как‍ дети, боятся темноты, сможет победить один колдун, который у‍же ко тьме и кошмарам привык? Который сам – кошмар?

– У них есть огонь, – напоминала Сорэн. – Что им твои тени и кошмары? Даже вночи огонь выжжет – и тьму, и твоих детей. Хочешь, я прикажу своим людям зажечь костры?

Д’хал громом гремел – злился, стоило им с Лаэфом завести спор. И предупреждал: развяжете войну – уничтожу всех, и людей ваших, и вас самих. Глупцами называл. И снова Сорэн злилась, что они с Лаэфом оказываются в чем-то рядом. Даже в криках отца.

“Сам глупец, – думала Сорэн, – годами сидит на вершине Гъярнору, вдаль смотрит. Тоскует по Кхаоли вместо того, чтоб делать что-то. Хоть что-нибудь”. И однажды тот будто услышал, прочел ее мысли. И проявил свое безумие в полной мере. Излил бесконечную тоску по Кхаоли – будто продолжал спорить с ней, доказывать, что способен сотворить еще одно существо, а потом – еще одно. О людях забыл, принялся снова рожать детей – младших богов.

И с каждым разом получалось все хуже.

Пока не получился наконец Ух’эр.

***

Старшим из младших стал угрюмый Заррэт. Огромный, будто Д’хал решил, что размерами исправит другие недочеты. В остальном – один сплошной недочет. Не блистал ни умом, ни красотой, ни грацией. Да и разговаривать поначалу будто не умел. С оружием носился. С палками сначала, камнями, топорами да копьями, а потом начал свои ковать. Мечи, тесаки, шпаги. И тоже с людьми сдружился. Этому наглости хватило даже темнотой не прикрываться. Нет, прямо так, средь бела дня спускался в их муравейники, приносил оружие, ‍звал с собой. И за ним шли.

А самых сильных он забрал с собой ‍и перековал в кузне на свой лад.

Так родилось гномье племя.

А люди стали поклоняться ему, как богу. И если шли друг на друга войной, обе стороны будто забывали о существовании Сорэн – все молитвы возносились ему, богу войны Заррэту. И кровавые жертвы приносились тоже – ему. Было обидно: ему живительная теплая кровь, ей – в лучшем случае вино. А то и вовсе просто чучело соломенное сжигали.

Сорэн злилась.

Бросала ему иногда, в редкие дни, когда тот был не в кузне:

– Бог, тоже мне. Мои люди в тебя верят, лишь когда им надо. Все остальное время – я у них главная. И не смей приводить к ним своих замшелых гномов из пещер. Перебьют.

– Чем? – мрачно спрашивал тот. И волком глядел исподлобья. Оружием-то он заведовал.

– Голыми руками, если будет нужно, – огрызалась она, и снова злилась. Почему отцу не создать таких же, как она? Чистых, честных, красивых? Зачем перекручивать всех каждый раз? Они же и ее портят: один врать научил, второй – рычать по-волчьи.

А Д’хал и дальше не унимался.

***

Второй из младших создал Тэхэ. Чудище рогатое. Той, конечно, хватило ума не лезть на их земли – она в леса подалась. Не в Иные, не в запретные, естественно. Детей Д’хал первым делом учил, что туда вход воспрещен, в святилище его мертвой воздушной жены. Но лесов вокруг было полно – и разрешенные Тэхэ взяла под свое крыло. И там веселилась-плескалась в ручьях, миловалась с ланями да медведями, и никто ей нужен не был.

Одной было хорошо, рогатой.

Но и к ней люди пошли. Как на охоту выходят – сразу ей молитву принесу‍т. Олененка зарежут – ей несколько капель крови в землю.

“И эт‍ой – кровь, – думала Сорэн, – ничего не делает для этих муравьев, дела с ними иметь не хочет, а те все равно рады стараться. Им как будто все равно, кому молиться, лишь бы молиться”.

Заглядывала иногда к ней в леса, спрашивала, будто невзначай:

– Если случится беда с тобой, чем питаться будешь? Кто в тебя верит? Разве звери твои помогут, случись что? Они забудут тебя назавтра. Пойдем со мной, покажу, как надо быть богиней.

Сорэн и правда хотела помочь, научить. У нее-то самой матери не было, женщины не было рядом, ни сестры, ни подруги. Она хотела помочь, потому что знала, как это – быть одной в смеющемся воздухе, когда вокруг лишь безумные тени да змеи. Но Тэхэ бросала косой взгляд, и огромные медведи, и рогатые лоси, и лисы с волками выходили Сорэн наперерез. А когда разбредались – Тэхэ уже не было видно. И лишь смеялась пением птиц да звоном ручья. А Сорэн ох как ненавидела бесплотные смешки рядом.

И просила:

– Остановись, великий Д’хал. Отдохни! Ты же создаешь чудовищ!

Но еще двое явились миру прежде, чем Д’хал внял ее гласу. Или просто внимательно Ух’эра, последнего, самого поломанного, рассмотрел.

***

Последние двое, Эйра и Ух’эр. Совсем дети. Рождены были детьми, потом, конечно, выросли, но так детьми и остались. Плохими детьми.

Эйра-Любовь – та глупой получилась. Днями сидела на ветвях, яблоки ела, сдувала рыжие пряди с глаз, ногами болтала, пела песни. В гости бегала ко всем по очереди. И даже как будто – Сорэн точно не знала – Лаэф ее в свои пещеры поначалу пускал. Что ему ребенок сделает – так, наверное, думал. Сорэн сказала бы “глупец”, но и сама такой была. Нашла наконец, кому быть матерью. Научила всему. И лишь потом узнала, что у хитрой маленькой дряни и Тэхэ в матерях числится. И Заррэт в отцах. И у Д’хала она на плечах катается, стоит ей лишь попросить.

А уж люди – те вовсе как с цепи сорвались: и дары ей, и молитвы, и песни, и танцы, и слезы. А слезы – жертва ничем не хуже крови. Честнее даже.

– Что смотришь? – спрашивала ее Эйра, прищурившись и вгрызаясь в очередное яблоко. – Тоже хочешь? На!

И великодушно протягивала ей яблоко. Но щурилась так хитро, что было ясно: прекрасно она знает, чего Сорэн хочет. Такой же любви, как получает отовсюду сама Любовь. Ведь Сорэн заслужила, куда больше заслужила, чем эта глупая смешливая девка. И не ребенок уже, выросла, а все так же ногами болтает. Лишь во взгляде видно: уже все понимает. И ни за что не отдаст Сорэн то, что по праву считает своим.

Еще и в отца пошла – тоже все кого-то создать порывалась.

– Уймись, глупая, – просила ее Сорэн. – Мало тебе того, что Д’хал насоздавал? Вон на Ух’эра посмотри! Безумный, кривой, мелкий, поганый! И туда же – он, видите ли, бог! А сил – только всякую падаль на дорогах подбирать да Лаэфу подпевать! Один кривой другого нашел! Бог смерти, тоже мне!

***

Ух’эр, властелин Смерти и Снов, лишь смеялся в ответ. Он часто смеялся невпопад. И каждый раз Сорэн от его смеха передергивало: Эйра пошла в Д’хала, а Ух’эру отец отдал смех Кхаоли. Прятал его где-то, в волшебном сундуке, в леднике на самой вершине. Над ним и сидел вечность. И кто его надоумил отдать самый дорогой ему смех самому отвратительному из своих детищ? Наверное, чтоб тому было не так обидно.

Но можно было не отдавать. Ух’эру обидно не было никогда. Он был безумцем и просто смеялся.

***

А Эйра вообще чудовище породила.

Глава 27. Пара кварталов

Нивен остановился перед последним поворотом, подождал, пока Шаайенн догонит. Тот с каждым шагом двигался все медленнее, и это злило. Зато молчал. Устал все-таки. И все заметнее хромал. Может, еще и от того, что обувь наверняка промокла насквозь – его сапоги не были приспособлены к передвижению по щиколотку в воде.

Нивен глянул под ноги – вода шла сплошным бурлящим потоком, и с каждым шагом лаз сужался, а ее становилось все больше. Это хорошо – значит, на улице не просто дождь – ливень. Под ливнем‍ гораздо проще выйти незамеченным. Если, конечно, его не ждут‍ еще и на выходе. Но глупо ведь ставить толпу убийц у канализации на Городской площади. К тому же отсюда есть выходы по всему Нат-Каду, и Бордрер ожидает его появления где угодно, но не на белом мраморе, не в центре города.

Нивен не то существо, которое может незаметно выползти из канализации на белый мрамор. Но сейчас – ливень. Ты рассчитывал на такие погодные условия, Бордрер?

– Если... – выдохнул подошедший сзади Шаайенн, – мы снова… повернем назад… Я останусь… здесь жить.

Дышал он тяжело, будто пытался отдышаться, будто весь этот путь пробежал, а не брел со скоростью сонного зогра.

– Это угроза? – спросил Нивен, не оборачиваясь. Оборачиваться было трудно – лаз был слишком узким, и в нем приходилось пригибаться. – Я не расстроюсь, если останешься.

– Ты смотри, – хмыкнул Шаайенн. – Начал предложения строить. Умнеешь на глазах рядом со мной, а, эльф?

– Я выхожу, – заговорил Нивен, подождав, пока рыжий договорит и выдержав паузу. – Ты ждешь. Всё тихо – идешь следом.

– А, нет, показалось, – пробормотал тот себе под нос, и Нивен все-таки развернулся. Встретился в темноте с желтыми глазами. Света здесь было уже достаточно, чтоб они отразили его. И светились теперь по-кошачьи, горели что факелы.

– Тебе будет непросто, – сказал Нивен, глядя прямо в них. – Пролезть.

Круто развернулся, завернул за угол и двинулся вдоль стены. Выход на Городскую площадь светился впереди мутным светлым пятном. Лаз шел вверх, приходилось держаться за стену, чтоб сапоги не скользили в потоках воды.

Вдале‍ке гремел гром.

“Еще немного, – сказал себе Нивен. – Я почти д‍ошел”.

– Опять за свое? – свистящим шепотом возмутился за спиной Шаайенн. – Говоришь и уходишь! А если я хочу ответить?

Нивен замер, упираясь ладонью в выступ на стене, чтоб не съехать. Стена тоже была скользкой. Покосился назад через плечо.

– Ну? Отвечай.

Рыжий, согнувшись едва ли не вдвое, осторожно шел за ним, упираясь руками сразу в две стены. Благо, длина рук позволяла. Поднял взгляд, и вновь глаза полыхнули желтым огнем.

“Что же ты такое?” – подумал в очередной раз Нивен.

Определенно, какая-то дрянь. Что тогда за человеческая манера поведения? Даже – слишком человеческая. Будто оно знает, какими должны быть люди лишь понаслышке, и слишком старается.

– Ушами не зацепись, – пробормотал рыжий.

– Придумай новое, – посоветовал Нивен, вновь двинулся к выходу. – Кроме ушей.

И вскинул руку, призывая к тишине – теперь жесты было видно хорошо, свет позволял командовать издалека. Если бы еще на его команды кто внимание обращал.

– Естественно! – фыркнул сзади рыжий, но на этом действительно замолчал.

Скорее, потому что устал, а не потому что его попросили.

Нивен замер у круглой дыры, что вела на площадь. Вода из нее хлестала так, что за ней почти ничего не было видно. Лишь смутные очертания ног горожан, копыт животных, колес телег. Звуки тоже непросто было разобрать сквозь шум воды. Но Нивен подождал, всмотрелся, вслушался. Привык.

Прошли двое.

Проехала телега.

Все куда-то спешили. И дальше – тихо.

Он оторвал руку от стены, встряхнул запястьями, готовясь к прыжку. Нога поехала вниз, и он уперся второй,‍ толкнулся, прыгнул вперед, оказываясь на том же месте. Сжал ‍и разжал кулаки.

– Ритуальный эльфийский танец? – очень тихо спросили за спиной.

Нивен глянул через плечо. Рыжий был уже совсем рядом.

– Там что, высоко? – спросил он, пытаясь выглянуть из-за Нивена. – Боишься не допрыгнуть? Может, тебя надо подсадить?

– Закончил? – спросил Нивен.

– Придумал новое, – гордо отметил Шаайенн.

Нивен качнул головой, схватился за нижний край отверстия, с силой оттолкнулся ногами, выскользнул на белый мрамор и тут же вскочил. Огляделся, поправил капюшон. Внимания на его появление, как он и предполагал, не обратили. Кто будет глазеть по сторонам в такой ливень? Все спешат укрыться от него.

Дождь омывает белый мрамор, что очень удобно – мыть не надо. Площадь всегда белая. И всегда мокрая. Только мрамор уже весь в трещинах. И трещин становится все больше. Сплошная паутина.

А больше ничего не изменилось. Как и несколько лет назад, стоят по периметру площади торговые шатры, обращенные в центр. Удобно прикрывают выход из-под земли. Все так же виднеются над крышами домов очертания Центральных строений, кривых и огромных. Едва видны за струями дождя белые башни. Будто ненастоящие – водный мираж Нат-Када.

И звук – Нивен помнит этот звук – вода разбивается о мрамор. И запахи, отвратительная вязкая смесь запахов, пряных сладостей из шатров, гнили – из подворотен.

Он думал, что все забыл. Что воспоминания о городе стерлись навсегда, но Нат-Кад у‍дарил, оглушил, раздавил, стоило лишь вдохнуть его воздух.

Нив‍ен сделал шаг назад, прислушался к звукам за спиной. Там что-то сдавленно прошипели, потом выругались, потом все стихло, а через мгновение Шаайенн подошел и остановился рядом, старательно отряхивая колени и локти. Потянулся было стащить плащ, но Нивен бросил отстраненно, все еще глядя вдаль, всматриваясь в город, захлебываясь в его запахе:

– Нет. И капюшон надень. Тут везде глаза.

Оторвался от своих мыслей и коротко глянул на рыжего. Тот насмешливо вскинул брови:

– Ты так проявляешь заботу?

– Ты обещал заплатить, – напомнил Нивен и жестом прервал его движение – тот, правда, не в карман и не в кошель полез, а попытался перчатку с руки стащить. – Не сейчас. Я найду тебя завтра. В таверне в Туманном переулке. Свернешь направо, два квартала вперед, потом – налево. Капюшон не снимай. Деньгами не свети.

Здесь опасно светить деньгами. Или что он там хотел достать из-под перчатки. Да и зачем пока брать деньги? Зачем покойнику деньги?

А вот если он выживет…

Ни разу до этого момента Нивен не задумывался над тем, что будет, если он выживет. Он трезво оценивал ситуацию. К тому же вновь появилось пронзительное чувство близкого конца, усиленное, подпитанное знакомым с детства запахом города. Все правильно – тут он начал свою жизнь, тут нужно и закончить.

Но теперь что-то случилось. Нивен внезапно подумал о том, что может выжить. Ну, вдруг? Случайно?

Выжить – и прийти на следующий день за деньгами, хороший план, а?

И стало невероятно жаль чего-то – чего, сам не знал.

– ‍Э-эй, – протянул Шаайенн и помахал рукой перед носом. – Ушел ‍в себя?

– Если не найду, не жди, – закончил Нивен и зашагал прочь. Всего пара кварталов. Бордрер обосновался недалеко от центра. По крайней мере, несколько лет назад он жил там – в приземистом двухэтажном здании, окруженном высоким деревянным забором.

А если Бордрера там не будет, можно начать с тех, кто будет.

Нат-Кад открывал свое истинное лицо, стоило покинуть Белую площадь. Сбрасывал покрытую паутиной мраморную маску. Невысокие деревянные дома стояли почти вплотную друг к другу, местами почерневшие и слегка покосившиеся, пахло гнилью и дымом, под ногами струились потоки грязи, на веревках, натянутых меж окнами, висело драное тряпье.

И невероятно далекими казались взлетающие к небу сияющие башни, и огромные белые здания со странными крышами, и отражающий слабый свет Ирхана дворец Тейрина в скале – светлая глыба на черном камне. Все это было дешевыми декорациями, такими древними, что они уже трещали по швам, разваливаясь. И сквозь щели в них Нат-Кад показывал гнилые зубы.

Фасад резиденции Бордрера выходил на Мраморную улицу, а сзади его окружали старые прогнившие домики. Конечно, с той стороны и забор был выше. Но перепрыгнуть на него с крыши одного из домиков было посильной задачей для Нивена. А если не допрыгнет вдруг, ему не привыкать. Поднимется и попробует еще раз.

Конечно, там Нивена тоже будут ждать. Там уже небось выставлен караул у каждой двери, у каждого окна. И по периметру забора.

Что ж, если ждут, надо идти, ведь так? Это не‍вежливо – заставлять себя ждать.

Они точно не готовы к его поя‍влению в свете дня – Нивен не работает днем. Возможно, Бордрер пока даже не знает, что посланных в подземелье людей больше нет, а Нивен – уже здесь.

Ему бы только через забор перебраться. А люди за ним – всего лишь люди. И Бордрер – человек. А будут там колдуны с химерами – так Нивен уже знает, что с химерами делать.

Сжечь.

Всё – сжечь. И химер, и Бордрера с его людьми, и дом, и город этот чертов. Жаль, что мрамор не горит. Но хоть копотью покроется.

Главное, все сделать быстро. Сейчас. Пока время на его стороне.

Нивен уже прошел один квартал, оставался всего один, когда далеко за спиной свистнули. Нивен замедлил шаг.

Не только у Чистильщиков был свой, особый свист. И Нивен знал их все. Повторить не всегда мог, но знал. Только что свистнули почти по-птичьи. Долбаные сойки, не перевелись еще.

Их так и называли – Сойками. Банды грабителей, промышлявшие в Нат-Каде и работавшие по приезжим, которых понесло в трущобы. Типичное отребье низшего пошиба. Ходят парами-тройками, но, когда замечают крупную жертву, сбиваются в стаи и загоняют в темный угол. У них даже оружия нормального нет – лишь палки да ножи.

Но десять громил с палками – это серьезная опасность даже для подготовленного человека. Что уж говорить о том, который только и умеет, что шишками бросаться?

За кем еще могли увязаться Сойки, если рыжий только что покинул площадь? И хромает. И капюшон небось снял, идиот.

“Не повезло”, – мысленно посочувствовал ему Нивен.

Сделал еще несколько шагов, остановился, посмотрел зачем-то в небо, ‍будто там еще сидели какие-нибудь боги, и с ними можно было п‍оругаться. Будто все они давным давно не почили в небытии. Но богов не было, ругаться было не с кем, потому Нивен просто бросил проклятие себе под нос, круто развернулся и быстро двинулся назад.