Текст книги "Деревня на Голгофе: Летопись коммунистической эпохи: От 1917 до 1967 г."

Автор книги: Тихон Чугунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

Читая это сообщение, жители Советского Союза думали и говорили между собой:

– Да, по одному и тому же поводу, но как различно плачут люди на свете!.. Миллионы российских крестьян плакали и плачут горькими жгучими слезами от коллективизации… Плакали и плачут потому, что «Соловьи–Разбойники» ограбили у них все имущество и превратили их в нищих…

Плачут из–за того, что их, свободных тружеников, превратили в крепостных рабов советского государства…

Плачут по той причине, что на хлебных полях и скотоводческих фермах их морят голодом, а на лоне природы, на вольном воздухе – они задыхаются от гнёта и террора…

Российские крестьяне плачут над миллионами погибших отцов, матерей, братьев, сестёр, детей… Плачут горькими слезами над своей судьбой мучеников, распятых на колхозной Голгофе и всем миром оставленных…

А над чем плачут французские коммунисты? Они, оказывается, плачут над сталинскими сказками о «колхозной революции» и «колхозном рае»… Плачут от умиления перед «героями колхозной революции», плачут от восторга перед перспективами «всемирного колхозного рая»…

– Да, по–разному живут, по–разному мыслят и по–разному плачут люди на свете!..

– Надо бы пригласить французских коммунистов пожить и поработать у нас, в «колхозном раю». Может быть, они тогда заплакали бы теми же горькими слезами, какими плачем и мы, русские крестьяне…

* * *

Впоследствии сказкам Сталина о «колхозной революции» в Советском Союзе предали самую разнообразную форму: наукообразную, беллетристическую, фильмовую, песенно–частушечную, живописную. И по всему свету распространяли и распространяют эти сказки: через романы и учебники, энциклопедии и газеты, радио и кино, картины и выставки.

Приведу несколько примеров такой популяризации «колхозных сказок».

В официальном учебнике для средних школ в Советском Союзе – «История СССР», под редакцией профессора А. Панкратовой, – коллективизация описана так:

«Весной 1929 года Совет труда и обороны принял решение о массовом строительстве МТС (машинно–тракторных станций), и это решение энергично проводилось в жизнь. Крестьяне приходили в совхозы и МТС, наблюдали за работой тракторов и просили помочь им объединиться в колхозы для обработки общей земли усовершенствованными машинами. Так было положено начало массовому колхозному движению… Началась сплошная коллективизация».

Какую умилительную идиллию нарисовали авторы большевистского учебника истории: крестьяне приходили в совхозы, смотрели тракторы и… объединялись в колхозы!.. Жаль только, что эта идиллия имеет один недостаток: она полностью противоречит фактам, истине…

О «добровольной коллективизации» говорят советские энциклопедии… О «гигантских достижениях колхозов» говорят статистические сборники…

Такие пропагандные сказки учащаяся молодёжь в коммунистических государствах, от Берлина до Пекина, обязана заучивать наизусть как «науку», «объективную историческую истину»…

Советские писатели–коммунисты – Михаил Шолохов, Грибачёв и другие – написали о колхозах лживые книги, которые переведены на многие языки, распространяются по всему миру и прославляют «колхозную революцию» и социалистическую систему сельского хозяйства. Такую «литературу» в СССР называют «колхозным сиропом» или «сказками для малых детей и больших ослов»…

В Советском Союзе создан ряд сказочных фильмов о колхозах. Там показан «колхозный рай»: «изобилие», роскошные пиры, «колхозные романы», всегда весёлые, поющие и танцующие колхозники и колхозницы…

Советское радио ежедневно, на всех языках, по всему миру передаёт песни, вроде «Колхозной плясовой» или частушек такого типа:

 
«Растяну гармошку шире,
Пусть девчата подпоют,
Чтоб узнали во всем мире,
Как колхозники живут!..»
 

Моря «колхозного сиропа» изготовляются в Коммунистической Империи и заливают весь мир…

Красочные и весёлые сказки о «колхозной революции» и «колхозном рае» создаются в Советском Союзе и распространяются по всему миру в целях большевистской пропаганды, расширения коммунистической революции.

А страшная колхозная быль в Коммунистической Империи упорно замалчивается, вычёркивается из печати и «выкорчёвывается» из сознания людей. Правда–быль устраняется потому, что «Кривда Правду ненавидит: Правда Кривду всюду видит»…

Колхозный ад в Коммунистической Империи заслоняют пышными фантастическими декорациями, на которых намалёваны дремучие леса развесистой клюквы под вывеской «колхозного рая». А кошмарные злодеяния коммунистических драконов перекрашены на этих декорациях в лубочные «героические действа»!..

УПОРНЫЕ ЕДИНОЛИЧНИКИ

Многие колхозники оказывали исключительно упорное индивидуальное сопротивление коллективизации.

На следующих страницах будет описано несколько таких единоличников, их упорная борьба против коллективизации и печальная судьба.

Шахтёр–крестьянин и коллективизация

Мужественным борцом против насильственной коллективизации был очень интересный человек из Болотного.

Малоземельный бедный крестьянин, он до революции ходил летом на заработки. Работал, главным образом, на шахтах. Он был очень начитанный и культурный человек. В его большой личной библиотеке были солидные исторические труды и народные сказки, учебники физики и русская классическая литература, брошюры Ленина и «Божественная Комедия» Данте ещё до Октябрьской революции он был убеждённым большевиком.

После Октября он стал одним из волостных комиссаров. Но, будучи человеком чрезвычайно честным и справедливым, он вступил в резкое столкновение с другими большевистскими комиссарами, которые государственные средства использовали не для народа, а для своих личных целей. Его исключили из партии: «демагог», «склочник». Он купил лошадь, стал крестьянствовать и в годы нэпа превратился в типичного крестьянина–середняка.

Когда началась принудительная коллективизация, он резко выступал на собраниях против этого мероприятия.

– Имущество праздных богачей получилось от эксплуатации. Поэтому его можно отобрать и принудительно. Но нельзя насильственно отбирать у крестьян их трудовую собственность, которую они заработали своими мозолистыми руками, в поте лица своего. Я раньше тоже считал социализм раем. А теперь думаю по–другому. Но если вы до сих пор увлекаетесь социализмом, то призывайте крестьян добровольно идти в колхозный рай. А зачем же вы загоняете в рай дубиной?..

Он категорически отказывался вступать в колхоз и говорил, что никому не отдаст своей лошади, своей трудовой собственности и выгонит из своей избы всякого, кто придёт отбирать у него имущество в колхоз.

Малокультурные докладчики из райкома были бессильны дискутировать на крестьянских собраниях с таким умным и начитанным оратором. Он говорил с душой, очень картинно и красноречиво, наполняя свою речь убедительными примерами, яркими афоризмами, ядовитыми шутками. После дискуссии с таким оратором уполномоченные теряли свой гонор и представлялись участникам собрания общипанными курами. Бессильные в дискуссиях, райкомовские уполномоченные злобно ругали этого бывшего большевика «предателем», «подкулачником», «контрреволюционером» и угрожали ему арестом и лагерем.

Вскоре болезнь свалила его, и он никуда не мог выходить. Смертельно больной, он лежал в постели. А к нему ходил секретарь волостной парторганизации: все уговаривал вступать в колхоз и угрожал… Только смерть избавила этого борца против коллективизации от лагеря.

Жена и сын, по его предсмертному совету, в колхоз не пошли. Они бросили в деревне все своё имущество, ночью ушли куда–то и уже в свою деревню не возвращались…

Вдова и «колхозное головокружение»

В Болотном я встретил вдову, которая при первой коллективизаций в артель не вступила. Все имущество у неё отобрали и передали колхозу, но она туда не пошла.

Её с тремя детьми местные начальники хотели сослать в лагерь. Но потом раздумали: «В лагере на лесозаготовках она не заработает даже пайка на себя и на детей. Куда её в лагерь?! Пусть остаётся в деревне и подыхает тут»…

Уже после вторичной коллективизации я встретил её в селе, зашёл к ней в хату. Она охотно поведала мне печальную историю.

– Хоть и бедная я, а в колхоз поступать никак не хотела. Но с нами, дорогой, ни в чем не считаются. Вот организовали товарищи артель и в нашем селе. А как организовали, то отобрали и у меня все: и лошадь, и корову, и плут, и телегу. И все это передали колхозу, хоть я вступать в него не пожелала… Но потом в газетах пропечатали «Головокружение» Сталина. Тут пошла я к председателю колхоза и говорю ему: «Верните мне мою лошадь, плуг, телегу. Я же в колхоз не вступала, а насильно загонять в колхоз права не имеете, потому Сталин за «головокружение» ругается…» Посмеялся председатель надо мной. Сказал, что у меня самой «головокружение от неуспехов» началось. А моего имущества мне из колхоза не вернул… Ну, ладно, думаю, лишь бы земли дали: семян припасла, а землю я с ребятами вскопаю лопатою, забороню граблями… Да не тут–то было: земли не дали. Дали только для огорода усадьбу, четверть гектара, и больше ничего… А вскоре опять «головокружение» началось. Пришли ко мне колхозные начальники, обыскали мою хату и погреб и забрали у меня все продовольствие до крошки: и зерно, и картошку, и свёклу, и капусту. Под метёлку все подчистили… «А когда в колхоз поступишь, тогда продукты выдадим… Ты, – говорят, – насчёт «головокружения» все болтаешь. А товарищ Сталин про своё «головокружение» уже давно забыл. И нам новую директиву прислал: «вернуть неустойчивых товарищей–колхозников обратно в колхозы!..» Твои продукты и скот мы в колхоз забрали. А ты можешь, конечно, жить единолично: мы тебя не приневоливаем…» Вот как дело повернули: или помирай – или в колхоз ступай!.. Посмотрела я на, своих ребят–сиротинущек. Они, пригорюнившись, сидят и не евши плачут… Голод – не тётка. Помирать никому не хочется. А морить детей и подавно… Залилась я сама слезами и пошла в колхоз…

Баба вытерла рукавом набежавшие слезы.

– Поступила в колхоз, да толку мало, – продолжала она, после минутного молчания. – Пока ещё с голоду не померли, да и жить не живём. Так, только мучимся… Не жисть, а одна колгота!..

Баба вздохнула, безнадёжно махнула рукой и уткнулась в свою работу: она чинила сынишке штаны.

«Золотых дел мастер…»

На рабочем посёлке, при железнодорожной станции, мне пришлось увидеть много таких упорных единоличников, которые, не желая вступать в колхоз, уехали из деревни. Работу они нашли на ближайших заводах и новостройках (предварительно раздобыв всякими путями необходимые справки). А жильё часто устраивали сами, очень примитивное. Некоторые семьи построили хижины, обмазавши плетнёвые стены глиной. Другие соорудили землянки.

Крестьянин, приехавший сюда с семьёй из Орловской области, никак не хотел расставаться с лошадью. Он нашёл себе работу ассенизатора при станции и местной новостройке.

– Ну, каковы ваши дела, господин золотых дел мастер? – подтрунивали над ним знакомые.

– Дела идут, контора пишет. Дерьмо вожу – хлеб зарабатываю, – отвечал он в тон шутникам

– Гораздо лучше иметь дело с дерьмом, чем с колхозом…

Но единоличников не оставили в покое даже на таких «ароматных» работах. Чтобы доконать упорных единоличников, которые зарабатывают хлеб частным извозом, на своих лошадях, советское правительство издало указ: обложить каждую лошадь единоличника тысячерублевым годичным налогом, который должен быть внесён в государственную кассу вперёд за год, единовременно.

– Ну, а каково теперь самочувствие у его ароматного величества? – спросили знакомые у ассенизатора.

– Моя бочка не так воняет: декреты сильнее смердят, – угрюмо ответил ассенизатор…

Ему пришлось отказаться от лошади: он продал её новостройке, при которой работал. Прослезился мужик, прощаясь с другом своим и кормильцем, когда отводил её на конюшню новостройки…

Хотя он продолжал работать на той же работе и на той же лошади, но самочувствие его совсем изменилось. Он стал угрюмым и озлобленным.

– Теперь я не хозяин, а батрак, – говорил он…

Посёлок единоличников

Колхозник из Болотного пробрался на заработки на Дальний Восток, на какое–то строительство.

Увидел, что земля там кругом пустует, людей нет.

Привёз туда семью. С некоторыми другими семьями поселились колхозники–отходники в глуши, маленьким поселочком. Каждая семья заняла для себя отдельный участок земли. Стали землю обрабатывать, рыбу ловить. Зажили отрубниками–единоличниками. Радовались и недоумевали: «Неужели от чёртова пекла, от колхоза, избавились?!.»

Но через год розыскала их местная власть.

– Тут жить нельзя: это пограничная полоса…

Прогнали этих поселян за 200 километров, в глубь страны.

Перевелись. Хижины опять построили. Опять за земельку принялись.

А через год власть опять их прогнала: там военные объекты начали строить… Власть указала, чтобы эти люди переселились ещё на 200 километров, в тайгу. И, кроме того, потребовала:

– Никаких единоличных хозяйств в Советском Союзе больше не может быть. Посёлок должен быть колхозом. Видать, вы от колхоза крутитесь...

– Плюнули мы с досады на всю эту чертовщину: нигде жить не дают, дьяволы! – рассказывал колхозник. – И домой вернулись, в своё село… К начальству пришлось идти на поклон, с подарочком. Ну, тогда, вестимо, председатель колхозным бригадиром назначил.

Домашний батрак колхозников

В селе встретил я «раскулаченного» крестьянина, Ивана Фёдоровича, которого за антиколхозную пропаганду большевики в тюрьму отправили. Он отсидел в тюрьме год и вернулся в свою деревню.

– В колхоз я не пошёл: это хуже окопов, – говорил этот старый солдат. – А в карпатских окопах я несколько лет промучился во время Германской войны, знаю их хорошо. «Ах, Карпаты, вы, Карпаты, будут помнить вас солдаты!..» – так воздыхала солдатская песня. Довольно мне одних Карпат: других не хочу… А сыновья мои (четырёх орлов выростил!) после раскулачивания вступили в колхоз. Напальники с ножом к горлу приступили: или в колхоз – или в лагерь, в Сибирь! .. И старуха моя с ними. Потом, когда тут объявили набор на переселение, они уехали в украинский колхоз, в Харьковскую область. Пишут теперь, что жизнь там не так плоха, как тут, зовут к себе. Но я не хочу и туда ехать: совестно в чужое, разорённое гнездо залезать…

Задумался старик. Потом встрепенулся:

– А другие залезают. И не туда ещё залезают…

И он рассказал любопытный случай. В тюрьме он встретил своего бывшего офицера: тот был начальником тюрьмы. Это был офицер-помещик, под начальством которого Иван Фёдорович в качестве унтер-офицера долго отбывал свою окопную страду на Карпатах, во время Русско–Германской войны. Бывший офицер откровенно рассказал Ивану Фёдоровичу о своей судьбе.

После большевистского переворота офицер многократно сидел в тюрьме, и над ним, по его выражению, «постоянно витала угроза смерти: от расстрела и голода!..» Спасти свою жизнь и избавиться от этой угрозы он решил так: раздобыл необходимые документы, переехал в другую область, вступил в партию и получил должность начальника тюрьмы… Теперь над ним не витал уже страх смерти. Но… теперь совесть стала сильно тревожить сердце. «Положение моё пиковое», – так говорил этот бывший офицер царской армии. – «Как может себя чувствовать русский патриот на службе у предателей родины?!. Как должен себя чувствовать честный человек на службе у разбойников?!. Каково положение офицера–помещика, который стал коммунистом и держит в тюрьме ни в чем неповинных мужичков, противников колхозного разбоя?!.»

Ивану Фёдоровичу этот офицер помог. Он взял его на лёгкую работу в тюремную канцелярию. Помогал ему продуктами и одеждой. Ходатайствовал о досрочном освобождении из тюрьмы и добился этого.

Но по поводу партийного билета и должности большевистского тюремщика у своего бывшего офицера Иван Фёдорович укоризненно качал головой и недоуменно пожимал плечами…

– Ну, а как живёшь теперь, чем промышляешь, старина? – спросил я.

– Да живу помаленьку, со дня на день. В колхоз я и после тюрьмы не пошёл. Председатель ко мне с этим больше не пристаёт: по возрасту я уже не трудообязанный. Но хату мою колхозное начальство мне не отдаёт, хотя она, забитая, стоит и пустует… Вот и кочую я теперь по чужим дворам… У одного колхозника поживу недельку, у другого – недельку. За это время сделаю своему домохозяину что могу: огород вскопаю или прополю… изгородь поставлю… двор поправлю… крышу починю… за детишками присмотрю… корове травы нарву… Ведь колхозники времени для своих работ не имеют. Ну, и покормят меня за это, кто чем может…

– А в последнее время я кротами стал промышлять, – заулыбался старик. – Какие–то агенты из города объявили тут, что за каждую кротовую шкурку будут платить по одному рублю. По собственному патенту смастерил я кротоловки. И теперь ставлю их и ловлю кротов. За каждую шкурку получаю рубль и справку о сдаче их государству. А когда покажешь справку, за полученный рубль продают мне в городе из государственного магазина целый килограмм хлеба. Вот и зажил я теперь так, что колхозники завидовать стали. – «Ты у нас вроде как бы опчественным батраком служишь, Иван Фёдорович, – говорят. – А живётся тебе лучше, чем нам, твоим хозяевам. Начальства над тобою нет, а хлеб ты от кротов себе промышляешь. Супом же тебя наши бабы кормят…

– Жаль только одного, – сказал старик на прощанье, – что ружьишка у меня нет. Зайцев теперь развелось видимо-невидимо! Никогда раньше их столько не было. Раньше на них охотились, а теперь… «друзья народа» все ружья у народа отобрали… А жаль: ведь я был первоклассным охотником. За зиму несколько десятков зайцев домой приносил. Целая бочка зайчатины в амбаре стояла. Если бы я имел теперь хоть какое-нибудь ружьишко, я не только сам имел бы вдоволь мяса, но кормил бы всю деревню зайчатиной. Кабы мне только ружьишко!..

Старик по–солдатски козырнул, круто повернулся и пошёл на луг, к своим кротовым ловушкам.

БЕГСТВО ИЗ КОЛХОЗА

(Отходники и переселенцы)

После коллективизации мне пришлось встречать многих орловских колхозников, которые, спасаясь от голода, бежали из своих родных колхозов: в другие области на переселение или в города на заработки.

I. ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

После проведения коллективизации некоторые деревни на Украине и на Кубани оказались совершенно опустошёнными. Население их было целиком сослано или сбежало. Тогда советское правительство пригласило колхозников из малоземельных колхозов России и Белоруссии переселяться в эти пустые деревни.

Некоторые орловские колхозники, спасаясь от голода в своих колхозах, поехали на переселение. Они ожидали, что там будет лучше.

На Украине

Я встречал таких переселенцев. Один приехал в гости к родным, в родное село Болотное. Большая семья этого переселенца, бывшего раскулаченного, обосновалась на Украине, в колхозе Харьковской области.

– На Украине живётся лучше, чем в орловских краях, – рассказывал он. – На трудодень в нашем харьковском колхозе, например, выдали по два килограмма пшеницы. Хлеба хватает. И не чёрный хлеб, а белый, пшеничный. Других продуктов не хватает, ну, а хлеба едим вдоволь. А кроме того, при каждой хате в той деревне, где мы поселились, садик есть. Усадьба колхозников занимает один гектар, а не ¼ гектара, как на Орловщине. Но вот беда: уж очень недружелюбно украинцы из соседних колхозов относятся к нам, переселенцам. – Вишь, – говорят, – «наследники» выискались. Наших людей советская власть в Сибирь сослала, а сюда голодранцев–москалей нагнала…

– Не любят нас, переселенцев, расправой грозят. Вот что плохо…

На Кубани

Встретил я также знакомую колхозницу, которая вернулась с переселения обратно в свою деревню. Из орловского колхоза она со своей семьёй переселилась на Кубань.

– Земли там, – рассказывала, – в колхозе было много. Пшеницы на трудодни тоже хватало. Но воды на этом колхозном посёлке совсем не было: ни колодца, ни ручейка – все степь да степь. Ближайший колодец был в 10 километрах от посёлка. Лошадей в колхозе было мало. Воду привозили только колхозному начальнику. А всем остальным колхозникам приходилось собирать и часто использовать для питья горькую дождевую воду. Из–за воды было плохо. А ещё – тоска доконала: по своим краям, по родным и знакомым людям…

Не выдержала этого крестьянка и вернулась с детьми домой, в свой орловский колхоз.

А другая семья, которая переселилась вместе с ней и жила на том же кубанском посёлке, не вернулась. Та семья, раскулаченная, осталась жить там. У неё воспоминания о своей деревне были очень скорбные, и её не так сильно тянуло на родину… Раскулаченные на второй родине прижились.