Текст книги "Деревня на Голгофе: Летопись коммунистической эпохи: От 1917 до 1967 г."
Автор книги: Тихон Чугунов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)
ВОРОНЕЖСКАЯ ДЕРЕВНЯ
Роман А. Андреева – «Грачи прилетели»
Роман Александра Андреева «Грачи прилетели» опубликован в журнале «Октябрь», в №№ 1 и 2 за 1960 год. Он изображает колхозную деревню 1958–1959 годов, в которой уже пять–шесть лет осуществляются послесталинские так называемые «реформы по крутому подъёму сельского хозяйства». Автор рассказывает, как в колхозах осуществляется хрущевский лозунг, принятый партией в качестве главной директивы в области сельского хозяйства на период от 1958‑го до 1965‑го года: «Догнать и перегнать Америку по производству мяса, молока и масла!..»
Новый председатель
Для проведения коллективизации, «колхозной революции сверху», Сталин и Каганович командировали из городов в деревни 25.000 «твердокаменных» большевиков. Для осуществления «крутого подъёма» сельского хозяйства в послевоенный период Центральный Комитет партии, по инициативе Хрущёва, направил в деревню 30.000 партийных организаторов, надёжных коммунистов.
Судьбу и наблюдения одного из этих «тридцатитысячников» описывает роман «Грачи прилетели».
Роман Андреева начинается с типичной для подобных книг завязки: семейного конфликта.
Коммунист–чиновник, по командировке ЦК партии, приезжает из города в колхозную деревню на два года для того, чтобы выполнить задачу, поставленную руководителями Партии: возродить неблагополучный колхоз, поставить его на ноги, «совершить переворот в жизни и судьбе колхозников» и через два года вернуться в город с победным рапортом.
В деревню он приехал с семьёй: женой и сынишкой дошкольного возраста. От станции до деревни добрался только к вечеру.
Сам он сразу попал на партийное совещание, которое затянулось до поздней ночи, а жену с сыном отправил на квартиру. Когда в полночь новый колхозный председатель добрался до квартиры, то там он увидел картину, от которой защемило его сердце. В колхозной деревне теперь двухкомнатных изб почти нет. Поэтому семью нового председателя назначили на квартиру в однокомнатную избёнку, где помещалась старушка–хозяйка. Председатель увидел, что сынишка спит на чемодане, рядом с телёнком, который стоял в вонючей луже… Жена сидит на другом чемодане, убитая и подавленная этой обстановкой, такой «квартирой». Она резко заявила мужу, что в таких условиях не выживет и поэтому не останется в колхозе ни одного дня…
Утром на следующий день жена с сыном уехала обратно в Москву, а мужа оставила одного совершать «переворот» в колхозе, осуществлять «крутой подъём» советской деревни до американских высот…
Что увидел, услышал и предпринял новый председатель в колхозной деревне за год – этому и посвящён роман Андреева, или, вернее, очерки о колхозной деревне в средней России в 1959 году (в советской печати было упомянуто, что это деревня Воронежской области).
Принцип: «давай!..»
Колхозы являются филиалами единого, государственного имения СССР. Хозяева этой невиданной в истории латифундии – ЦК партии и советского правительство – ограбляют все филиалы этого имения, не считаясь не только с интересами крепостных – колхозников, но даже пренебрегая интересами филиалов своего имения – колхозов. В ряде земечаний, разбросанных в романе, автор говорит об этом довольно ясно.
Главный принцип той политики, которая проводится ЦК партии по отношению к деревне, бывший председатель охарактеризовал так: «Пока что к колхозу относятся по принципу: «давай!» Хлеба, мяса, молока, масла, шерсти – давай. Другой принцип, «на», пока что только пускает росточки».
В бедных хозяйствах весь урожай зёрна идёт на выплату обязательных государственных поставок и натуроплаты за машины из МТС. Описанный колхоз бедный и потому он купить себе тракторы из МТС до сих пор ещё не мог. «Обязательные поставки, натуроплата – вот и весь хлеб. За работу их (машин из МТС) столько утекает хлеба – реки! А денег все нет», – рассказывает прежний председатель новому.
В результате у колхоза нет ни хлеба, потому что его забрало правительство, ни денег, так как плата за хлеб, сданный в качестве обязательных поставок, мизерная.
Но иногда советские заготовительные учреждения забирают в колхозе абсолютно весь урожай зёрна, даже семенной фонд для ярового посева. В романе один колхозник информирует нового председателя: «Семена придётся доставать в «Заготзерно». Свои осенью сдали под метёлочку»…
«Гады»…
Сам председатель колхоза так охарактеризовал себя и своих помощников: «Встаём утром с заботой о себе и ложимся спать с той же проклятой заботой… И ты, Кузьма (заместитель председателя), думаешь сперва о себе. Все мы так думаем, вот в чем беда»…
Колхозники так говорят о своих начальниках: «Чьи интересы они отстаивают? Думаете, партийные, народные? Ошибаетесь! Свои. Только свои!» Старик–крестьянин добавил: «Да, честного человека отодвинули в задний угол…»
Сельские начальники занимаются прежде всего и главным образом воровством и стяжательством колхозных средств в свою пользу. Колхозники об этом красочно рассказывают: «За 28 лет в нашем колхозе сменилось 28 председателей!… Проворуется какой–либо или набедокурит чего… его бы запрятать подальше, чтобы он, зараза, не разъедал живое тело, – а его к нам. Кадры сохраняют!.. Каждый из них, если он не дурак, – а они для себя не дураки были! – норовил урвать побольше: строили пятистенные избы, на «Победе» в Москву гоняли, как наш Коптильников (председатель)! Что там председатель – министр!»...
О масштабах стяжательства этого председателя в романе сказано: «Совесть его со временем как бы заплыла жиром. Он построил себе пятистенный дом, на высоком каменном фундаменте, под железом,… лучший во всем районе». «Летом, перед уборкой хлебов, Коптильников сел в «Победу» и помчался в Москву. За ним катил, громыхая, грузовик с «товарами». Коптильников привёз из Москвы обстановку венгерского производства. Односельчане ахнули и зажмурились от переливчатого блеска лакировки серванта, круглого стола, стульев, обитых узорчатой материей. Такого не видывали ни деды, ни прадеды»…
Начальники, начиная с маленьких, пьянствуют: за счёт колхозных средств или за счёт взяток с крестьян. Женщина–агроном об этом рассказывает: «Здесь многие пьют. Сперва пьют, затем с восторгом вспоминают, как пили и сколько выпили, потом опять пьют, и дерутся, и опять вспоминают»…
Начальники пьют чаще всего по причинам, о которых люди говорят: «с жиру бесятся», «на даровщину пьют».
Иногда их совесть тревожит, когда вспоминают дела свои. Так колхозный председатель покаялся: «Иной раз видишь: бьётся семья (колхозника) в нехватках, помочь бы надо. Нет, отвернёшься, пройдёшь мимо: ничего, протянут… Ну, и пойдёшь, выпьешь… Дома у меня лучше, чем вот в этой прокопчённой дыре» (в колхозной канцелярии).
Стяжательствуя и пьянствуя, председатель, описанный в романе, устроил н колхозе гарем. По выражению колхозников, он «по бабам шлялся, как мирской бык»… Своим любовницам он покровительствовал: освобождал от работы, делал подарки, за колхозные средства строил избы.
Будучи в колхозе на положении самовластного «князька», председатель упивался чувством властолюбия. Роман говорит; «Коптильников испытал ни с чем несравненное чувство власти: с ним всюду считались, в колхозе слово его – закон, женщины искали его внимания».
Никаких положительных качеств этот председатель не имел. Он сменил семь колхозов и нигде хороших результатов не оставил.
О деловых качествах его и подобных ему начальников колхозники иронизировали: «Не отличит быка от коровы!.. Кидают, что под руку попадётся: на Тебе, Боже, что нам негоже!… Крой, мол, там приспособят к чему–нибудь»…
Крестьяне, особенно фронтовики, ненавидели этого начальника. «Ядовитые упрёки хлестали Коптильникова как пощёчины: «Окопался, отъел рожу–то, пока другие сражались… Разбазарил всё, что наживали все своим горбом»… «По бабам шлялся, как мирской бык»…
Таких начальников в деревне называли: «болтуны–обещатели», «люди с нечистой совестью».
Но, несмотря на отсутствие всяких положительных деловых качеств, вопреки отрицательному отношению колхозников к таким сельским руководителям, – районное начальство покровительствовало именно им.
Перед районным «вождём» описанный в романе Коптильников, негодный председатель, выслуживался тем, что он жестоко эксплуатировал людей на колхозной барщине и услужливо сдавал государственные заготовки. В романе об этом читаем: «…Людей заставлял работать от зари до зари. Он сдавал хлеб и за свой колхоз и за соседей, вывозил под метёлку»…
Вот о таких–то, сельских руководителях, грабителях и пьяницах, обидчиках и эксплуататорах, ползучих и ядовитых, – колхозники говорили: «Гадов на земле много»...
Тяжёлая барщина и легковесный «трудодень»
Колхозная барщина, как об этом свидетельствует роман «Грачи прилетели», и в 1959 году отбывается по сталинским инструкциям: летом от зари до зари, т. е. до 18 часов в сутки.
В романе об этом говорится многократно. Председатель «людей заставлял работать от зари до зари». Сослуживец–солдат говорит другому, возвращающемуся после военной службы в свою деревню: «Зачем тебе соваться опять в эту дыру? Запрягут тебя в колхозе и будешь ишачить от зари до зари»…
Что касается оплаты трудодня в этом колхозе, то в романе об этом есть такое упоминание: «Кило хлеба на трудодень – это благодать!» – воскликнул колхозник. Выражение «благодать!» означает, что это бывает только в лучшем случае. А в худшем случае, когда председатель все зерно сдаёт «под метёлочку», даже семена, – в этом случае колхозники абсолютно ничего на трудодни не получают. Следовательно, в описанной деревне колхозники получают на трудодень от 0 до 1 килограмма, или в среднем по 0,5 килограмма зёрна на трудодень.
Из–за непогожих д(ней и зимнего времени рядовые колхозники могут выработать менее 200 трудодней в году. Каждый работающий имеет на своём иждивении одного неработоспособного члена семьи. Колхозники в описанной деревне получают зёрна на заработанные трудодни столько, что хлеба придётся на каждого члена семьи только около 125 граммов в день.
Следовательно, хлебороб на колхозной барщине не может заработать для себя и своей семьи даже буквально «куска хлеба»… Земледельцы в описанном колхозе работают почти «задаром», трудодень их – «пустой». Поэтому один крестьянин, собравшийся бежать из колхоза, говорил; «Что мне терять здесь?..»
Действительно, работнику терять в колхозе нечего, кроме «пустопорожних трудодней» и «кроме своих цепей», если воспользоваться выражением «Коммунистического Манифеста».
Нищета и здоровье колхозников
При таком «символическом трудодне» колхозники могут питаться скудно: картошкой да пустыми капустными щами. Представление о сале и жирном борще имеют только старики, помнящие дореволюционную или нэповскую деревню.
Приобрести сносную одежду и обувь люди не могут. Поэтому колхозник–животновод много лет носит военную заплатанную гимнастёрку и ватную стёганку.
А дед его ходит в галошах, одетых на носки, т. е. носит галоши без ботинок.
Деревенские девушки носят резиновые сапоги и ватники.
Колхозник, описанный в романе, и его племянник спят на полу, на соломе, прикрытой дерюгой. Утром старуха–хозяйка убирает дерюгу, а соломой топит печь.
Итак, колхозники одеваются плохо, питаются скудно, работают тяжело, страдают от недоедания, холода и истощения. Поэтому здоровье у них слабое, и с юношеских лет они выглядят уже пожилыми…
Колхозник говорит новому председателю: «Вы видели сестру мою Катьку? Поверите ли Вы, что ей 26 лет?.. Все сорок дадите»…
Бегство в город
Из–за таких трудных условии многие колхозники бегут в города.
И там их ожидает тяжёлая работа: на строительстве, на шахтах, в качестве уборщиц, домашней прислуги и т. д.
Об этой работе колхозницы в романе говорят: «В домработницах при генерале состоять или кирпичи на стройке таскать – не велика радость!..»
Но все же там труд оплачивается лучше, чем в колхозе. Поэтому колхозники бегут в город. Особенно часто это делают демобилизованные солдаты. О них роман рассказывает: «…Показались, понюхали, чем тут пахнет, самогонки попили неделю – и кто куда!..»
В городах демобилизованные солдаты устраивались грузчиками, рабочими, шофёрами.
Воровство
Питаясь впроголодь, многие крестьяне стараются красть что–либо из колхозных продуктов или имущества.
В романе рассказано, как женщина–мать, заработавшая много трудодней, но не получившая от колхоза ничего, пыталась украсть мешок ржи с тока.
Испытывая острый недостаток кормов для своей коровы, колхозники воруют сено или яровую солому в артели. Об этом говорит заведующий животноводческой фермой.
Получая за свою работу «граммы» и «гроши», испытывая острую нужду во всем, крестьяне стараются «стащить» из колхозного добра то, что «плохо лежит». Новый председатель сам увидел, как мальчик-дошкольник схватил на колхозном дворе какую–то длинную железку и потащил её домой. Мальчику не удалось довести до конца своё дело только потому, что сельский начальник отнял у него железку и наградил его шлёпками.
Прежний председатель, в беседе с новым, так охарактеризовал эту проблему отношения колхозников к «священной и неприкосновенной социалистической собственности»: «Вот мы твердим на все лады: «Народ, народ! Творец!» А этот творец норовит как бы что нарушить, а не сотворить, как бы урвать, прикарманить, стащить из колхоза последнее, а не дать побольше колхозу! Неделю назад купил новые вожжи. А сегодня, гляжу, висят обрывки. Кто подменил, когда – с собакой–ищейкой не найдёшь. Сбрую, ведра, дёготь, лопаты – все под замком держать надо. Без замка минуты не пролежит»…
Колхозники воруют все, начиная с верёвки, железки, лопаты, – потому, что ничего этого у них нет. А за свою работу они получают жалкие гроши, на которые этих вещёй не купить. Да и с деньгами достать эти вещи очень трудно. Честный колхозник, прослушав обличительную речь председателя – главного вора и грабителя, – заявил ему прямо в лицо: «Не надо показывать пример»…
Колхозное имущество разворовывают почти все жители советской деревни, начиная от председателя и кончая малолетними детьми крестьян…
Гибель садов и упадок полеводства
Сельское хозяйство в колхозе находится в упадке.
О судьбе садов в деревне роман рассказывает: «Сады повысыхали, корни яблонь и вишен были ошпарены кипятком, отравлены мыльной водой или купоросом, и деревья были срублены на дрова».
Люди уничтожали свои сады: налог был установлен властью такой большой, что сад стал убыточным для хозяина. А когда вырубка садов была воспрещена правительством, тогда колхозники стали предварительно «засушивать» деревья, а потом вырубать их…
О низкой урожайности колхозных полей в этой деревне говорят факты. Только в лучшие годы колхозникам выдавали по одному килограмму зёрна на трудодень, в средние – гораздо меньше.
А в худшие годы зёрна не хватало даже на выплату государственных поставок, и тогда весь урожай, «под метёлочку», включая и семенной фонд, сдавался государству на заготовку.
Упадок животноводства
Особенно подробно и ярко в романе описан упадок животноводства в этом колхозе, который носит громкое название: «Гром Революции».
В колхозе кормов не хватает. Поэтому на корм достают солому с крыш. Приехавший новый председатель увидел такую картину: «На одном дворе… вместо кровли высились редкие ребра стропил. Другой был наполовину раскрытый. Человек вилами скидывал с конька солому».
Такой корм – полугнилая солома с крыш – привёл скот к истощению и падежу.
Кони в романе изображены так: «…Лошади всю зиму висели на верёвках от бескормицы»… «У конюшни человек запрягал лошадь, качающуюся на ветру, и… ворча, затягивал супонь». «…У лошади из Глаз катятся слезы, не может встать, оплошала».
От соломенного питания и холодов в колхозе гибнет много скота, особенно молодняка. Телятница объясняет; «С гнилой соломы долго не протянешь!.. А тут ещё постой–ка на ветру да на морозе»…
Жалостливая пожилая женщина, телятница, плачет и причитает над каждым погибающим с голоду телёнком. Роман рисует такую сценку:
«Донеслись причитания женщины. Аребин (новый председатель) приостановился.
– Макариха голосит, – пояснил Мотя (колхозник)… – Должно ещё один телёнок ноги протянул».
Но плач и причитания доброй женщины делу не помогают. Только за одну зиму в этом колхозе, по свидетельству заведующего животноводческой фермой, погибло от бескормицы 98 телят и 123 овцы. Ягнят не считаю, добавил он: это все равно, что семечки».
Ягнят погибло, конечно, более, чем овец. Следовательно, за одну зиму 1958–1959 года погибло скота в одном небольшом колхозе более 350 голов: телят, овец и ягнят.
Такой огромный падеж скота произошёл, главным образом, из–за того, что начальство усердно проводило в это время приказ ЦК партии о срочном увеличении поголовья скота в «социалистическом секторе сельского хозяйства» (в колхозах) за счёт принудительного изъятия скота (принудительной «закупки» за бесценок) из частного сектора (у крестьян).
Автор романа выясняет этот вопрос – о массовом падеже скота – в драматической сцене. На партийном совещании в колхозе происходит спор о том, кто виноват в падеже скота. Заведующий животноводческой фермой Павел кричит председателю райисполкома:
– «Это Вы до этого довели, если говорить правду! Вы! Из–за Вас гибнут телята и овцы! Вы виноваты! И он! – Заведующий фермой махнул рукой на председателя колхоза, Коптильникова.
– Он похоронил молодняк, а Вы, товарищ Прохоров, ему помогали!..
– Думай, что городишь! – предупредил Павла Коптильников. – За такие слова… знаешь.
– Не пугай! – огрызнулся Павел. – Кто спустил нам развёрстку на покупку молодняка? – Он шагнул к Прохорову. – Вы спустили. А Вы бы сперва спросили, куда поставить телят, чем кормить. Я со слезами просил: не покупайте столько телят, не сохраним мы их, не переживут они зиму!.. Так мне вот эти молодчики (опять взмах в сторону Коптильникова и Конуздова, заместителя) прижгли клеймо. «Враг развития животноводства!..» Накупили молодняка, отрапортовали правительству: план выполнен, даже перевыполнен! Телеграмма ушла в Москву. А телята да овечки где? Валяются в Козьем овраге! Вот вам и план!..»
Так в колхозе был «выполнен» приказ ЦК партии о быстром росте поголовья скота в социалистическом секторе сельского хозяйства и о том, чтобы « догнать Америку по мясу!.. »
Не менее «успешно» в колхозе борются за увеличение продуктивности молочного скота, за выполнение лозунга Хрущёва: «Догнать и перегнать Америку по молоку и маслу!»
Автор романа рисует состояние молочного хозяйства на ферме в такой сцене. Заведующий фермой перегородил путь дояркам, уходящим с фермы:
«– Куда разбежались?.. Стойла не чищены, скотина не ухожена, – вам и дела мало. Небось, и не напоили… Марш назад! Хозяйки!..
«– Много ли надоили молока, хозяйки? – спросил новый председатель.
«…Дарья устало, с безнадёжностью махнула рукой:
– Набрызгали, по черепкам разлить – три кошки напьются…
– А свои, наверно, побольше дают? – заметил Аребин (новый председатель).
«Нюра Блинова быстро–быстро проговорила:
– Своих–то коровушек мы по–родственному упрашиваем: «Зорюшка–матушка, не скупись, милая, не жадничай, ты поилица-кормилица наша». Вот как! А к этим, – она кивнула на двор, – мы обращаемся вполне официально: «Знаешь, корова, сколько ты по плану должна давать? Не даёшь, ну и шут с тобой!..»
«– Официально, значит? А по–родственному нельзя? – спросил председатель.
«– Не получается, – бойко ответила Нюра. – Не сдаются они, твёрдо стоят на достигнутом уровне, начальством приучены…
«– Хватит тебе, болтушка, – одёрнула Нюру Дарья… – Не больно радостно садиться к пустому вымени. Но что поделаешь?.. Коровы старые, корма бедные. Руководство никакой заботы не проявляет… Коровы держатся только на нашей жалости. Проку от них ни колхозу, ни нам нет…»
Колхозница указала ближайший корень зла: колхозникам от их работы нет «проку», пользы… Поэтому и работа не может быть хорошей. «Проку» нет и колхозу: государство все забирает, а колхозу ничего не оставляет, даже на его хозяйственные нужды, на содержание работников. Поэтому и колхоз беден.
Работа бесплатная и принудительная унижает и оскорбляет труженика и вызывает с его стороны отвращение к труду и ненависть к колхозу. Это понял новый председатель и выразил так: «Самое святое для человека это его труд. А он был обесценен. Человек, как труженик, как творец, был унижен и оскорблен. Это значит: произошло что–то противоестественное, ужасное преступление против людей. Колхоз был не матерью, а злою мачехой для них»…
«Неприятельское нашествие» коммунистов на деревню
Писатель Александр Андреев, член редакционной коллегии журнала «Октябрь», не мог, конечно, сказать о «колхозном рае» правду полностью, во весь голос. Он мог её сказать только в полголоса. И при этом условии он сказал о колхозной деревне много правды.
Самое общее впечатление, которое получается от его романа, такое: колхозная Деревня и в 1959 году, через 30 лет после коллективизации, через 6 лет после смерти Сталина, в «эпоху хрущёвских реформ» – остаётся в своей основе той же, что и раньше, закрепощённой деревней, нищей, разорённой и угнетённой коммунистическими рабовладельцами.
Для того, чтобы получить наглядную картину современной колхозной деревни, достаточно привести только несколько выписок из романа.
«…Все голо кругом, пусто и лопухи да крапива, да кое–где картошка… да избёнка торчит».
«Село «простреливалось» взглядом из конца в конец, без изгородей, без единого деревца на огородах… Пустыри на месте бывших хозяйств»…
«Длинный двор с рухнувшей крышей, словно с переломленным хребтом, с оголёнными остриями стропил из–под соломы и подпорками с боков – стоял, как символ запустения»…
«Посреди площади ржавела в грязи жатка».
Стояла «…одинокая ветряная мельница с отхваченным крылом».
«Хозяйство рушилось из года в год. У всех на глазах обваливались дворы, подгнивали амбары, на упряжь, сбрую – жалко смотреть: обрывки да узлы».
Колхозная деревня это, действительно, как сказал автор романа, « символ запустения »…
И самое обобщённое впечатление от колхозной деревни новый председатель, приехавший из Москвы, выразил очень ярко: «…Словно неприятельское войско прошло и оставило повсюду следы своего нашествия»… (Журнал «Октябрь», № 1, стр.32).
Трудно выразить сущность дела более метко, чем оно определено в этой формуле.
Деревня разорена и закабалена потому, что в ней орудует «неприятельское войско» коммунистов, что это «неприятельское нашествие» продолжается полустолетие.
Деревня возродится только тогда, когда она освободится от колхозно–крепостного ига, когда её разорители и закрепостители будут изгнаны из органов власти.
Возрождение деревни начнётся только тогда, но не раньше. А послесталинская суета с хрущевско–брежневскими «колхозными реформами», командировками городских коммунистов в деревню, всякое «организационное укрепление колхозов» – бесплодная переседка музыкантов в крыловском «Квартете», пересадка, которая доказывает старую истину: «Как ни садитесь – всё в музыканты не годитесь!..»
До тех пор, пока крестьяне вынуждены жить в государственнокрепостной деревне и работать на подневольной колхозной барщине, – до тех пор они будут испытывать бедствия нищеты и разорения, голода и холода.
Смогут ли «хорошие» коммунисты улучшить колхозы?
В предыдущих романах о колхозной деревне – например, в романе Вирты – «Крутые горы» и других – выведены положительные коммунисты, которые будто бы многое сделали для улучшения колхозного хозяйства и жизни крестьян. В повести Кулаковского «Добросельцы» дана утешительная концовка: плохие председатели – сельсовета и колхоза – сняты, новые выбраны, и колхозники радуются, что все теперь пойдёт по–другому.
В романе «Грачи прилетели» автор тоже вывел двух положительных коммунистов: местного колхозника, заведующего скотоводческой фермой, и нового председателя, приехавшего из Москвы. Иначе его роман не был бы напечатан.
Но что же этим «хорошим коммунистам» удалось сделать положительного в колхозе?
Роман даёт ответ: очень немного.
О заведующем фермой и его усилиях в борьбе за улучшение колхоза в романе написано: возвратившись из армии, «десять лет он работал, не щадя сил, и в поле, и на ферме, и на токах, и бригадиром, и плотником, спорил, ссорился, бушевал при виде непорядков и злох! людской корысти. Издёргал себя вконец. А хозяйство не поднялось, упало ещё ниже, и он, Павел, ещё и виноват в этом, и его судить собираются» (за падеж скота на ферме).
Так десятилетние усилия честного коммуниста, направленные к тому, чтобы усовершенствовать колхозное хозяйство и улучшить жизнь земледельцев, – оказались совершенно тщетными. Колхозная система и партия, которая создала эту систему и поддерживает её, не дают возможности отдельным коммунистам сделать что–либо положительное при этой системе и вопреки основной массе членов партии.
Новому председателю удалось за год сделать только одно значительное дело в деревне. Дом, который был построен правлением за счёт колхоза для председателя, он передал одной трудолюбивой колхознице–вдове с детьми, на условиях долгосрочного кредита (сам собрался возвращаться в город).
Но колхоз так беден, что он в лучшем случае может строить не больше одного дома за год. Следовательно, если бы эта хорошая инициатива нового председателя была продолжена, – тогда вся сотня семейств колхоза могла бы получить новые дома через сотню лет. Едва ли найдутся другие такие «чудаки–идеалисты» из начальников, которые захотели бы ждать нового дома десятилетия, – и едва ли эта практика будет продолжена.
Вероятнее всего, что будет продолжена практика обыкновенных коммунистов: себе – «по потребностям», а рядовым колхозникам – «пустопорожние трудодни»…
При колхозно-крепостной системе под руководством новых помещиков дело по–другому идти не может.
