Текст книги "Деревня на Голгофе: Летопись коммунистической эпохи: От 1917 до 1967 г."
Автор книги: Тихон Чугунов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)
В годы НЭП-а, когда голод и нужда предыдущего периода были изжиты, деревня опять зазвенела песнями, гармониками, балалайками, завихрилась плясками, – как в дореволюционное время.
В хороводах молодёжь пела народные песни. А кроме того, в большом ходу были тогда и частушки. До революции частушки в Болотном распевались не так часто; больше пели народные песни. А после революции частушек появилось очень много.
Частушки носили самый разнообразный характер: лирические, бытовые, политические, антипоповские, изредка антирелигиозные и т. д. Очень много частушек высмеивали легкомысленные браки, разводы и другие особенности советского быта.
Одна из политических частушек была приведена раньше – о комбеде. Молодёжь распевала также и много других политических частушек: о коммунистах и комсомольцах, о советской власти, о разверстках, о сельском комиссаре, о пьяницах–начальниках и т. п.
Комсомольцы пели частушку:
«Отчего и почему,
И по какому случаю,
Комсомолок, я люблю,
А беспартийных мучаю?..»
Деревенские девушки – не комсомолки не остались в долгу и переделали её на свой лад:
«Отчего и почему,
И по какому случаю,
Беспартийных я люблю,
А комсомольцев мучаю?..»
В нэповской деревне молодёжь распевала очень много частушек. За неделю, в одном селе, я собрал более сотни частушек. Вся деревенская жизнь, советские порядки, быт деревни, психология молодёжи, – все было отражено в этих частушках.
О происхождении частушек (молодёжь Болотного рассказывала, что часть из них была составлена местными девушками и юношами, а другая часть заимствована, перенята от молодёжи других деревень уезда.
Молодёжь в те годы интенсивно общалась: посещение кино и театрально–концертных постановок в волостной избе–читальне; общие хороводы нескольких деревень; частые встречи около храмов и на уездных базарах и ярмарках.
Религиозная жизнь деревни
В период Октябрьской революции и гражданской войны многие священники оказались в тяжёлом положении: государственного жалованья их лишили, никакого пайка не выдавали, земли тоже не давали. А крестьяне из-за разверсток в это время сами голодали.
Священники из-за этих обстоятельств были вынуждены снять с себя духовный сан и просить власть о предоставлении им работы в учреждениях. Нередко при этом они делали, вероятно, вынужденно, позорящие их заявления.
Некоторые вступали в партию и получали потом «ответственную работу». Один священник в уезде, вступив в партию, получил работу в качестве преподавателя общественно–политических предметов в средней школе. Другой быстро пошёл по ступеням административной иерархии и стал секретарём губисполкома.
Многие священники уезжали из своих приходов. Они снимали; духовное облачение, принимали светский вид и поступали на какую-либо службу, скрывая своё духовное звание в прошлом.
Только небольшая часть священников могла в те годы остаться в своих приходах и продолжать своё дело.
Священник из Болотного тоже в то время уехал куда–то со своей семьёй, скрылся.
В период НЭП-а церковно–религиозная жизнь в деревне опять возобновилась. Власть особых придирок к священникам в это время не чинила, а крестьяне теперь легко могли содержать священника с семьёй. Многие скрывавшиеся по разным углам священники опять вернулись в свои приходы. В сельских храмах повсеместно и регулярно совершались теперь церковные богослужения.
В Болотное приехал новый священник, одинокий, тихий, скромный старичок. Он был сторонником старой, «тихоновской церкви», считающей своим главой патриарха Тихона, который предал анафеме советскую власть. Священники этой церкви считали необходимым сохранять в полной неприкосновенности все традиции старой церкви.
В соседнем селе был молодой священник новой, «живой», или «обновленческой церкви». Прежде он был дьячком, а теперь получил сан священника. «Обновленческая церковь» к советской власти относилась лойяльно и стремилась к реформированию старой православной церкви.
Священники «старой» и «обновленческой» церкви враждовали между собой. Они в эти годы часто съезжались в уездном городе на церковные собрания и проводили там бурные дискуссии, под наблюдением и под воздействием «недреманного ока», председателя уездной Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией.
Своими публичными заявлениями о том, что священнической деятельностью они занимались только по материальным соображениям, а на самом деле религию считали обманом, священники–расстриги подрывали авторитет духовенства. Постоянные ссоры священников, тихоновцев и обновленцев, подрывали этот авторитет и дальше.
Косомольские организации в это время вели усиленную антирелигиозную пропаганду, нередко в красочной форме карнавалов, антирелигиозных вечеров и т. п. Из–за этих обстоятельств среди молодёжи были значительно распространены атеистические настроения и взгляды.
Среди взрослых были распространены не антирелигиозные, а анти-поповские настроения, критика священников.
При этих обстоятельствах сильно расширялось в деревнях сектантское движение, главным образом, баптистское. В эти годы сектанты-баптисты очень энергично проводили свою проповедь среди населения. А раньше, до революции, эта проповедь преследовалась священниками и властью.
Баптисты в праздничные дни группами ходили по деревням и посёлкам. Они приносили с собой и раздавали сельским жителям Евангелие, баптистские брошюры и листовки. Они неутомимо кочевали по деревням, пели духовные песни и проводили беседы на религиозные темы.
В деревнях часто происходили жаркие дискуссии баптистов с комсомольцами. Нередко происходили такие беседы и песнопения и в избе баптиста в Болотном.
Этими собраниями интересовались крестьяне: и взрослые и молодёжь. Приходя в села, баптисты приглашали на такие собеседования комсомольцев, священников и всех жителей села. Но священники на эти диспуты обычно не являлись, избегали их.
Закончив свои песнопения, беседы и диспуты с комсомольцами, баптисты заявляли, уходя:
– Ну, а батюшка не пришёл на беседу. Видно, он не крепок в своей вере и не силён в Божественном писании…
Сектанты отличались трезвым и скромным поведением, духом взаимопомощи, начитанностью и культурностью. Сектантское движение в годы НЭП-а сильно расширилось в уезде. Религиозные организации баптистов появились во многих деревнях. В соседней деревне около половины её населения перепало в баптистскую организацию.
А в Болотном баптистов было мало. Быть может, это объясняется тем обстоятельством, что последний священник, скромный старичок, пользовался у крестьян села всеобщим уважением.
Политическая активность крестьянства
Крестьяне, восстановив своё хозяйство, подняв свой материальный уровень жизни почти до нормального и накормив городское население, стали чувствовать себя более уверенно и крепко во всем, в частности, и в общественно–политических делах. На собраниях, съездах, при выборах, отчётах – земледельцы стали принимать активное участие.
В годы революции и гражданской войны зажиточные крестьяне, кустари, учителя духовного происхождения были лишены права голоса и выключены из легальной общественно–политической жизни. Теперь эта категория населения, под давлением крестьян, была восстановлена в гражданских правах.
На собраниях крестьяне были не только слушателями. Они в выступлениях при обсуждении отчётов, докладов, вносили свои предложения и пожелания. Особенную активность проявляли сельские жители при выборах советов, правления кооперации и т. п., хорошо понимая огромное значение местных органов власти и экономических учреждений.
Партийные организации при всяких перевыборах предлагали свой список и старались навязать его собранию. Беспартийные одиночки предлагали дополнительных кандидатов. Во время голосования в. тех случаях, когда беспартийных было большинство, самых неприятных партийных кандидатов собрания нередко «проваливали», а беспартийных, уважаемых, деловых людей, выбирали.
На учительской конференции в том уезде, к которому принадлежит Болотное, беспартийные педагоги «провалили» весь список большевистской фракции и выбрали в правление профсоюза исключительно беспартийных учителей. Это был большой политический скандал на всю губернию…
Такие же случаи нередко происходили и при выборах советских и кооперативных органов в деревне.
При обсуждении отчётов советских, профсоюзных, кооперативных органов крестьяне были очень активны: была основательная критика недостатков, дельные предложения. Активность эта проявлялась также и при обсуждении больших политических проблем. После типичных для того времени докладов большевистских пропагандистов – «О международном и внутреннем положении Советского Союза» – крестьяне задавали докладчикам много вопросов, нередко для коммунистов очень неприятных. А потом выступали в прениях, часто с умными речами.
Перед Генуэзской международной конференцией в 1922 году коммунистическая партия рассылала своих пропагандистов по всем городам и деревням Советского Союза. Приехал пропагандист из уездного комитета партии и в село Болотное. На общем собрании крестьян он произнёс обычную речь по шпаргалке. И по этой же шпаргалке закончил её так: «На эту конференцию приглашены и представители Советского Союза. Но советские граждане ни в коем случае не должны отпускать любимого вождя, товарища Ленина, на эту конференцию, так как ненавидящая его буржуазия может организовать за границей на него покушение. А без Ленина мы все погибнем!»...
После докладчика выступили некоторые крестьяне и возражали ему:
– Вот, к примеру, мы, головы семейств. Когда важные дела на собрании обсуждаются, мы должны сами пойти на это собрание. Кому же доверить важное дело? А если дело неважное, тогда его можно и ребятишкам поручить. Ежели предстоит важное дело, тут ни на кого полагаться не следует. А бояться тут нечего. Товарищ Ленин долго в чужих краях жил, – не боялся; такую революцию сварганил, что аж волосы дыбом встают, – не пугался… А теперь съездить на конференцию в. Италию – что же тут страшного?! . Волков бояться – в лес не ходить…
После обсуждения резолюция докладчика была отвергнута, а принята резолюция крестьянская: «Просить главу правительства, товарища Ленина, выехать на Международную конференцию и там защищать интересы нашего государства»…
С этого собрания уездный пропагандист уходил рассвирепевший, местные партийцы – обескураженные, а мужички – с лукавой усмешкой…
Политическая активность беспартийных крестьян в эти годы проявлялась даже при обсуждении отчётов правительства на съездах советов.
В годы НЭП-а на губернские съезды советов приезжали народные комиссары из Москвы и выступали с отчётом Совнаркома. На Орловский губернский съезд советов приехал однажды народный комиссар (министр) Луначарский и сделал на нем отчёт советского правительства.
В те годы руководители коммунистической партии декларировали своё уважение перед мужичком, ухаживали за ним. Достаточно только вспомнить, что в те годы Сталин выступал против Троцкого в качестве «друга и защитника» крестьянства: против планов Троцкого об индустриализации страны и «первоначальном социалистическом накоплении» за счёт деревни, против планов экспроприации частного крестьянского хозяйства.
Дух этого лицемерного ухаживания за мужиком Луначарский выразил в наиболее яркой форме, закончив свой отчёт на съезде словами: «Да здравствует Его Величество Народ!..» Речь его была напечатана во всех газетах. Но печать не сообщила эпизод, который произошёл на съезде: о нем рассказывали его участники.
Сидевший в президиуме съезда беспартийный крестьянин с почтённой бородкой выступил с таким «приветствием»: «Я, конечно, приветствую власть. Но пословица говорит: «Хлеб–соль ешь, а правду режь». Мужички, избирая меня на съезд, дали мне наказ: «Налог на крестьянское хозяйство очень велик. До революции средний мужик платил со своего хозяйства не больше трёх рублей, а теперь советская власть требует с него двести рублей. Мы снизили цены на все продукты почти до цен дореволюционных. А налог с нас повысили в 70 раз. Это немыслимое дело. Нужно налог сильно уменьшить! Вот этот наказ «Его Величества Мужика» я тут, на съезде, перед представителями власти, и докладываю…»
Активность беспартийных крестьян доходила до того, что на съездах советов и в Центральном Исполнительном Комитете Советов они стали организовывать… «фракции беспартийных».
А деревенская молодёжь стала самочинно создавать организации самостоятельного, независимого от опеки Комсомола, Союза Крестьянской Молодёжи. Эти организации были культурными, а не политическими, самодеятельными, а не подчинёнными партийно–комсомольским «нянькам».
В политической активности крестьянства Коммунистическая партия увидела угрозу своей монопольной диктатуре в советском государстве. И стала опять резко подавлять эту активность крестьянства и вообще «Его Величества Народа».
Фракции беспартийных, совещания и организации без партийного руководства в них, были распущены и воспрещены.
Для выборов была принята новая система: выборы во всех организациях стали проводить не в индивидуальном порядке, а только по спискам. На каждом съезде, в каждой организации выдвигался от имени фракции и партийного комитета список и предлагалось: «проявить доверие к партии и голосовать единодушно». Если кто–либо со списком фракции был не согласен, то он должен был предложить на голосование другой список, за подписью не менее десяти делегатов этого съезда. Но когда, же и как на самом собрании можно составить новый список? А если бы он был составлен заранее, то его составители были бы обвинены в том, что они проводили воспрещённые «совещания беспартийных», организовали «фракцию беспартийных», то есть, организовали нелегальную организацию, деятельность которой направлена, против коммунистической партии, а следовательно, против советской власти… Налицо были бы все данные для обвинения беспартийной группы в организации антисоветской партии и «контрреволюционного заговора» против советской власти. А такое обвинение вело в тюрьму и ссылку.
Таким образом, для беспартийных оставался только один путь – голосовать за список фракции, или, в лучшем случае, при голосовании воздержаться.
Участники съездов стали убеждаться в том, что всех тех беспартийных, которые выступали с критикой партийных руководителей или организаций, вскоре репрессировали. На одного наложат огромный налог с его кустарного предприятия или сельского хозяйства. Другого лишат права голоса. Третьего посадят в тюрьму «за контрреволюцией ную пропаганду». Четвёртого уволят со службы, как «ненадёжный элемент».
После этого беспартийные стали «помалкивать» на собраниях, «держать язык за зубами», чтобы не попасть в беду.
Но быть на собраниях и съездах на положении «мольчальников» и «такалыциков» крестьянам, хорошим хозяевам и умным людям, было обидно и неприятно. И они стали игнорировать собрания. Собрания стали малолюдными, казёнными, скучными.
Организации – советские, кооперативные, профсоюзные – опять захирели.
Большевистские вожди заговорили об «оживлении советов», выдвинули лозунг: «лицом к деревне!» Тем самым они признали, что советы и все другие организации стали полумёртвыми и что партия обращена к деревне не лицом…
Но «оживить советы» можно было только предоставлением крестьянам, беспартийным массам вообще, неограниченных гражданских прав: свободы слова, полной свободы выборов и контроля, свободы общественных и политических организаций, отмены узурпации, произвола и принудительной партийной опеки над массами.
Пойти на такие политические уступки крестьянству, народу, большевистская партия, установившая свою монопольную диктатуру в стране, не могла. Она хорошо понимала, что свободный и полноправный народ партию диктаторов–узурпаторов у власти не оставит.
Взаимоотношения партии с крестьянством на этой почве опять стали обостряться.
Если для открытого проявления политической активности крестьянства не осталось возможности, то эта активность приняла формы скрытые.
Среди селькоровских писем преобладающее место заняли тогда разоблачительные корреспонденции, а в газетах на видное место выдвинулась сатира: фельетоны, басни, сатирические стихи.
По отношению к самым оголтелым душителям народной активности, советским «Держимордам» всех видов, крестьяне нередко применяли и террор: избиения и убийства.
Селькоровское движение и крестьянский террор развивались в последние годы НЭП-а повсеместно, в частности, и на Орловщине.
Власть активно занялась удушением критической печати, селькоровского движения, и массовым террором против лучших журналистов и селькоров. Многие из них были выброшены из вузов, со службы, попали в ссылку, в тюрьму, в лагери, были репрессированы всякими другими способами.
Так сильно обострилась борьба между экономически окрепшими крестьянами, добивавшимися свободы и политических прав, и большевистской властью, не желавшей делать крестьянам никаких политических уступок.
Беспартийная интеллигенция в огромном большинстве, выступала в это время вместе с крестьянством: за политические права народа, против диктатуры партии.
Куда направлялась нэповская деревня?
При НЭП-е, когда была допущена частная трудовая собственность и личная инициатива, хозяйство ожило, возродилось: и сельское хозяйство, и кустарная промышленность, и частная торговля. Население было сыто, одето, обуто.
Но руководителей коммунистической власти это не удовлетворяло. Цель вождей стояла, не в том, чтобы ожило хозяйство и материальные потребности, населения были удовлетворены. Эта цель состояла в том, чтобы вся экономика России, а потом и всех других стран, стала социалистической. Тогда дела вождей-большевистской партии будут записаны на золотых страницах истории под названием: «Величайшая революция в мировой истории, новая социалистическая эра». Ленин всю жизнь лелеял эти сверхчестолюбивые планы о Всемирной Социалистической Революции: о переводе частного хозяйства на рельсы социализма, о величайшем «скачке» от частнособственнической «предистории» к социалистической «истории» человечества.
Поэтому после введения НЭП-а он через год уже провозгласил: «Отступление закончено. Россия нэповская будет Россией социалистической!»
Усилия партии и в годы НЭП-а были направлены на социалистическое преобразование нэповской деревни.
Каков же результат этих усилий?
Практика показала нерентабельность совхозов, «предприятий последовательно–социалистического типа», и слабую работу и даже развал ТОЗ-ов, земледельческих кооперативов простейшего типа.
Эта практика показала возрождение индивидуального крестьянского хозяйства: на хуторах, в посёлках, деревнях. Причём, крестьяне сильнее всего стремились к максимально свободным формам индивидуального хозяйствования: к хуторам. Но, если нельзя было выйти на хутор, то выходили на посёлки. А в посёлках вводили, вопреки законам советской власти, отрубную форму хозяйствования. Если же нельзя переселиться на посёлок, то земледельцы разделяли деревню на посёлки…
Кустарная промышленность ярко показала преимущество частного владения по сравнению с общественным: развал кустарной промышленности в руках комбедов и государства и её возрождение в руках частных хозяев.
В области торговли частники в большинстве случаев лучше обслуживали население, чем кооперативы, успешно конкурировали с кооперацией, отвоёвывали у неё рынок и вытесняли её. К концу НЭП-а крестьяне и покупали и продавали больше товаров в секторе частной торговли (у деревенского частного торговца, на базаре, в городских частных ларьках и магазинах), чем в кооперативном секторе.
Большевистская власть всеми мерами старалась убедить крестьян в выгодности для них социалистических форм хозяйствования и старалась насадить эти формы в деревне, чтобы привести нэповскую деревню к социализму.
Но сама нэповская деревня отовсюду получала опыт, говорящий о другом: соцалистические хозяйства давали отрицательные примеры, а частные, крестьянские, показывали образцы положительного хозяйствования.
И поэтому нэповская деревня, вопреки коммунистической власти, стремилась в сторону, противоположную социализму: к частному, индивидуальному хозяйству, к полной свободе и личной инициативе.
В годы НЭП-а частнособственническая линия крестьянства побеждала социалистическую направленность, которую пропагандировала и всячески поощряла большевистская власть в деревне.
Надежда идеолога правой фракции Коммунистической партии Н. Бухарина на то, что медленно, постепенно и добровольно даже «кулак врастёт в социализм», оказалась явной утопией: «врастать в социализм» не хотели ни зажиточные крестьяне, ни середняки; даже из бедняков только немногие были склонны к этому.
Перед партией во весь рост вставала огромная проблема – о путях развитая нэповской деревни: или, в угоду крестьянству, отказаться от плана социализации сельского хозяйства, как плана нереального, утопического, вредного, или проводить этот план принудительно, вопреки интересам и воле крестьянства и всего населения, которому социализированное хозяйство несёт голод.
Власть над партийным аппаратом в этот период захватила фракция Иосифа Сталина и Лазаря Кагановича, которая выбрала второй путь: принудительную социализацию деревни.
На смену нэпу в деревню ворвалась «колхозная революция сверху», как назвал коллективизацию Сталин. Нагрянули «страшные годы»: так окрестили этот период сами крестьяне…
