Текст книги "Деревня на Голгофе: Летопись коммунистической эпохи: От 1917 до 1967 г."

Автор книги: Тихон Чугунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

Все строительные работы в колхозе – рубка леса, перевозка строительных материалов, обработка дерева, земляные работы, само строительство от начала и до конца – все эти работы колхозники проводили за обычные «трудодни» и наряду с сельскохозяйственными работами.

Из этих примеров видно, как много работы имеют колхозники, как перетружены они работой. Рабочих рук в колхозе нехватает. Немало людей за годы колхозной жизни вымерло, сослано в лагери, сбежало. Многие уходят из колхоза й теперь: в армию, в школы, на заработки.

Кроме того, многие колхозники физическим трудом не занимаются, начиная от председателя и кончая звеньевым. В колхозе около полусотни лиц принадлежат к администрации: председатель, его заместители, члены и служащие правления, заведующие фермами, руководители предприятий, бригадиры, звеньевые и т. п.

В одной только колхозной канцелярии сидит десяток чиновников: председатель колхоза, два заместителя, председатель ревизионной комиссии, секретарь колхозного правления, счетовод, кассир, нарядчик, агроном, буфетчик.

Точно по пословице: «Один с сошкой, а семеро с ложкой». Трудовая нагрузка остальных колхозников от этого ещё более увеличивается.

Немудрёно, что из–за всех этих обстоятельств колхозники обременены трудом. В селе рьяно осуществляют советские законы о колхозном труде. На работу выгоняют не только взрослых, но и подростков, начиная с 12 лет.

Колхозники летом работают от восхода до захода солнца, т. е. в среднем по 15 часов в день.

Все лето работают и в будни и в праздники, без выходных дней…

* * *

Во время коллективизации, призывая крестьян вступать в колхозы, большевистские агитаторы неустанно твердили: «Вся работа будет выполняться машинами: и пахота, и посев, и косовица, и жатва, и все другие работы. Колхозники будут только управлять машинами, посвистывать да петь весёлые песни о вольготной жизни в колхозном раю»…

Как же обстоит дело с механизацией сельского хозяйства в колхозе? Облегчён ли машинами труд колхозника?

– Ни капельки! – отвечают колхозники Болотного на этот вопрос.

Поломанный комбайн валяется в поле, а рожь колхозники убирают серпами и косами.

Правда, для пахоты каждое лето из МТС приезжают два трактора и производят вспашку колхозных полей, приблизительно до одной трети их. Но две трети колхозных полей колхозники вспахивают конными плугами. А кроме того, пахотная площадь в колхозе увеличилась на одну треть, по сравнению с доколхозным периодом: вместо прежнего трехполья с паровым полем, теперь в колхозе – многополье, и парового поля нет. Таким образом, практически от тракторов колхозники никакого реального облегчения в пахотных работах тоже не получили.

Молотьба хлеба в колхозе производится прежним способом: конными молотилками. Посев, бороньба, прополка, пропашка, косовица, перевозки, – все эти работы производятся в колхозе так же, как и в доколхозном селе – без механизации.

Так от машин колхозники Болотного, действительно, никакого облегчения своего труде не получили.

* * *

Но зато от уменьшения конской тягловой силы в колхозе труд земледельцев стал гораздо тяжелее, чем раньше.

Конское поголовье в первые годы коллективизации уменьшилось в селе вдвое и с тех пор выше этого уровня не поднялось.

При этих условиях колхозные лошади получают двойную нагрузку в работе. Но и на колхозника, работающего с лошадью, падает такая же двойная нагрузка: если лошадь должна вспахать и заборонить вдвое большую площадь, то и пахарь тоже должен проделать двойную работу.

Это увеличение трудовой нагрузки пахаря и лошади ведёт к ухудшению качства работы: однократная вспашка – вместо двукратной, однократная бороньба – вместо многократной, мелкая вспашка и т. д.

Прежний крестьянин превратился в безлошадного колхозника-бобыля. А из колхоза для его личных работ лошади ему не дают, мотивируя отказ тем, что коней в колхозе мало. И колхозники вынуждены теперь, кроме своей, выполнять ещё много, как они говорят, «лошадиной работы». Они обрабатывают свою усадьбу с картофелем исключительно ручным способом: лопатой, цапкой. Они выносят навоз на усадьбу корзинами и вёдрами. Урожай картофеля с усадьбы тоже приносят: в корзинах и мешках.

Приносят заработанное на трудодни зерно со склада: мешками, на спине. Несут рожь на мельницу и муку с мельницы тем же способом. Приносят солому с поля и даже дровишки из лесу. Отправиться в город по своим делам – что–либо купить или продать – колхозники могут только пешком, единственным, доступным для них способом, который они шутливо называют так: «на собственном единоличном коняке», или: «на персональном авто № 11»…

Так работа земледельцев не только не была облегчена механизацией, но стала гораздо тяжелее: из–за недостатка коней в колхозе и безлошадности колхозников.

* * *

При такой тяжёлой работе да жизни впроголодь колхозникам теперь не до песен и посвистывания. «Не до жиру – быть бы живу»… Теперь они, стиснув зубы, молчат. Или кряхтят, охают, стонут и злобно ругаются… Работают теперь колхозники очень много и тяжело.

Колхозные мученики

Прежде крестьянин–единоличник выполнял все земледельческие работы охотно, с радостью: он наглядно видел плоды своего труда. С весёлыми думами выходил он в поле:

 
«Посмотрю пойду,
Полюбуюся,
Что послал Господь
За труды людям».
 

Любуясь на золотую ниву, он с умилением восторгался урожаем: «Эка Божья благодать!.. Закрома хлебом наполню».

А теперь? Колхозник выполняет свою работу с озлоблением, потому что она бесполезна для него, как Сизифов труд: на этой работе хлебороб не может заработать себе даже куска хлеба.

Но эта тяжёлая, бесполезная для него работа вновь и вновь наваливается на него, словно камень, постоянно скатывающийся с горы на Сизифа. Это происходит в колхозах повсеместно. Наглядный пример этого – Болотное.

Сначала там были только полевые, луговые работы и уход за скотом. Затем прибавились садово–огородные работы. Позже развернулось строительство всевозможных помещёний и предприятий в колхозе.

Потом начальство стало нагружать колхозников работой также и зимой. Колхоз берёт зимой транспортные подряды на перевозку грузов (дров, картофеля, зёрна, строительных материалов и т. д.) для государственных учреждений и предприятий. Наконец, было запланировано строительство новых колхозных помещёний – капитальных, кирпичных.

А если сверху будет «спущен» приказ – варить для социалистических свиней специальные обеды, ежедневно купать их в ваннах, услаждать их радиомузыкой – колхозное начальство бездумно и незамедлительно начнёт его «провертывать по–большевистски». При монопартийной диктатуре и «колхозных трудоднях» все возможно…

Начальники наваливают на людей работы все больше и больше. Они все больше камней сваливают на колхозного Сизифа, так как владеют безграничной властью и пользуются бесплатным крепостным трудом.

От увеличения работы в колхозе общий фонд заработной платы колхозников не увеличивается. Но оплата трудодня уменьшается: все тот же одинаковый остаток хлеба от государственных поставок делится теперь не на прежнее количество трудодней, а на большее. Стало вдвое больше работы в колхозе, вдвое больше трудодней, – значит на каждый трудодень выпадает в два раза меньше граммов хлеба. Только и всего. «Проще пареной репы», как говорят колхозники…

Такова новая, колхозная, бухгалтерия. Такова новая, большевистская, теория и практика «расширенного воспроизводства» в социалистическом земледелии.

Из–за такой практики в колхозе пропала цель труда, польза для работника. Труд приобрёл характер бесполезной, бессмысленной, абсолютно принудительной работы. Пропала радость труда, осталась только мука.

Колхозная работа превратилась в Сизифов труд. Живые колхозники превратились в легендарных Сизифов.

* * *

Но во время уборочных работ в колхозе эти муки Сизифова труда достигают крайней степени. Пахать голодному тяжело и мучительно. Но убирать хлеб – это для голодного работника бесконечно тяжело и нестерпимо мучительно: жать, возить рожь – и не иметь хлеба, молотить – и голодать! .. А именно так организовано дело в колхозе.

Во время уборочных работ единоличные крестьяне прежде, до революции, питались очень хорошо: ели сало, мясо, яйца, сметану, коровье масло. А теперь и на уборочных работах колхозник питается только пустыми щами да картошкой, даже без хлеба, без масла, голодает. Прошлогодний хлеб он поел ещё зимою. А хлеб из нового урожая правительство воспрещает выдавать колхозникам до тех пор, пока все поставки государству не будут выполнены и все – колхозные фонды не будут «засыпаны», т. е. практически до конца календарного года.

Каким большим торжеством в каждой крестьянской семье был прежде «праздник первого снопа»! Первые снопы сжатой ржи, украшенные весёлыми ленточками, торжественно привозили домой. Дружно, с песней, их обмолачивали – непременно по–старинному, цепами, – и зерно потом мололи на мельнице. А затем тут же бабы выпекали из этой муки «новый хлеб»: такой свежий, мягкий, пахучий, очень вкусный!

Ребятишки с кусками этого нового хлеба выбегали на улицу и хвастались друг перед другом:

– Мамка уже нового хлеба испекла! Мёд, настоящий!.. Не веришь? На, покушай!..

Уборочные работы прежде были праздником для всех крестьян. И у всех было радостное настроение.

Бабы с песней возвращались с жнива. Мужчины, возящие рожь, весело улыбались. Старички дома приветливо их встречали и подбадривали:

– Урожай – слава Богу! Теперь день – год кормит…

А ребятишки больше всех радовались урожаю. Они лакомились зелёным горохом, поджаренными колосками ржи, печёной картошкой. На возах со снопами, сияя от радости, бывало, по крылатому слову Некрасова, каждый «Ванюха в деревню въезжает царём!..»

А теперь, в колхозе?.. Не праздником, и даже не буднем, а сплошной «страстной пятницей» стало в колхозе время уборочных работ.

Евангелие воспрещает при молотьбе завязывать рот волу: в это время пусть досыта наедается работающее животное. Но в колхозах во время уборочных работ завязывают рот людям, голодным работникам. Им в это время совсем не дают хлеба из обмолоченного нового урожая, ни малейшего аванса. Их отправляют в лагерь за горсть съеденных на жниве колосков…

От раннего утра до позднего вечера жать рожь на огромных колхозных нивах, неделями работать над хлебом и среди хлеба во время уборки и молотьбы – и в тоже время .., голодать, быть без куска хлеба, не имея даже возможности пожевать горсть зёрен!.. Разве это не муки Тантала?!.

Впрочем, нет: это – нечто большее. Вода удалялась от Тантала, как только он, жаждущий, стоя в воде, наклонялся к ней, чтобы напиться. Ветви с фруктами моментально поднимались высоко вверх, лишь только голодный мученик пытался сорвать фрукты, висящие над самой его головой. Но колхозное жито не удаляется от земледельца, когда он, голодный, хочет покушать его на жниве или на молотьбе. Нет, колхозное зерно хлещет колхозника, словно бич со свинцовым наконечником: бьёт десятилетней каторгой «за расхищение священной, неприкосновенной, социалистической собственности»…

Так в колхозной деревне хлеб стал врагом хлебороба, а хлебороб – врагом хлеба. Колхозный труд стал врагом работника, а работник – врагом труда. Труд стал подлинным проклятием людей…

Колхозники выполняют тяжёлый, но бесполезный для них Сизифов труд. И в то же время они испытывают муки Тантала. Древние мифы о самых жгучих муках людей в преисподней стали живой повседневной явью в «социалистическом раю»…

Ненавистная работа

Земледельцы расценивают колхозный труд не только как бесполезный, но даже как очень вредный для них.

– Колхозная барщина выматывает у нас все силы, – жалуются они. – Поработаешь долгий летний день – все силы иссякнут. А чем их восстановить, ежели колхозная работа даже куска хлеба не даёт?!.

– Но этого мало: эта проклятая каторжная работа отнимает у нас и время. Она не оставляет нам времени для нашей работы, которая нас, хоть и плохо, а все же кормит. Огород даёт нам овощи, усадьба – картошку, а коровка наша – молоко. Без этого личного хозяйства мы давно протянули бы ноги. Но это маленькое хозяйство требует много труда и времени. Без работы не будет ни картошки, ни овощей, ни молока. Одно только содержание коровы от нас требует теперь уйму времени. Прежде, в светлые доколхозные времена, наша Бурёнушка всегда корм имела: зимой – сено и яровая солома, а летом – свободное пастбище. А теперь? Нет у нашей коровы корма, как и у колхозника. Пастбища теперь используются только для коров колхозной фермы, а коровы колхозников пастбища не имеют. Наша корова и летом стоит на дворе и требует корма. На зиму мы тоже должны приготовить корове корма: все сено и всю яровую солому забирает колхоз – для колхозной фермы, а для коров колхозников остаётся только ржаная солома. Но на одной ржаной соломе корова не выживет, как и колхозник на трудоднях… Вот тут и подумай: наше маленькое, нищенское хозяйство спасает нас от голодной смерти, но оно требует много времени. А где его взять?..

– Мы много раз просили и колхозное и районное начальство: после того, как колхозник свою дневную норму, трудодень, выполнит, отпускать его домой. Пусть он после колхозного трудодня вечером свою работу делает: на усадьбе, в огороде, во Дворе. При таком порядке каждый колхозник стал бы напрягать все свои силы, чтобы поскорее выполнить норму и иметь часок для своей работы. Такой порядок был бы полезен и нам и колхозу. Но колхозные и советские начальники нас и слушать не хотят. «Ежели, – говорят, – колхозник выработал одну норму, то он должен выполнять вторую норму. Советский закон говорит точно: летом колхозники обязаны работать от восхода до захода солнца, без выходных дней! А закон подписан вождём товарищем Сталиным и руководителем правительства товарищем Молотовым. Мы не можем в этом законе изменить ни одной буквы. Работайте и не ворчите: до вашего огорода и до вашей коровы нашему правительству никакого дела нет!..»

* * *

Колхоз за сданные продукты получает от правительства денежную плату. Но плата эта – ничтожная. За килограмм ржи правительство платит колхозу 4 копейки, а продаёт потом в своих магазинах килограмм печёного хлеба за рубль! За килограмм пшеницы власть платит 6 копеек, а сама продаёт потом килограмм пшеничного хлеба за 4 рубля!

Деньги, вырученные за продукты, поступают в колхозную кассу: в колхозный фонд, «на нужды колхоза». А колхозникам из них ничего не выдают.

Немудрёно, что при такой оплате, при которой работающий не получает за свою работу даже буквально «куска хлеба», у людей нет никакого интереса к этому труду и никакого желания работать в колхозе.

Колхозники стараются вырваться от государственной барщины на другую работу, в которой они материально заинтересованы. Поработать на своём личном огороде, который расположен на усадьбе и обеспечивает колхозникам овощи. Поработать на своей усадьбе, которая снабжает семью картофелем (вся усадьба, включая огород, занимает 0,25 гектара и выделяется на каждый колхозный двор). Нарвать травы для своей коровы, которая кормит молоком. Отнести в город сумочку овощей или несколько литров молока, чтобы на вырученные деньги купить самое необходимое. Люди вообще стремятся уйти из колхоза на лето: в соседний совхоз или на заработки в город.

Но советское правительство обязывает крестьянина, принуждает его к колхозной работе драконовскими законами. По советским законам каждый взрослый колхозник обязан выработать в колхозе свою годичную норму – 180 трудодней, а каждый подросток от 12 до 16 лет из колхозной семьи – 120 трудодней. За невыполнение этой нормы советские законы устанавливают для «нерадивых колхозников» наказание: тюремное заключение.

Для этой же цели, понуждения к труду, учреждена и многочисленная колхозная администрация. Колхозники метко назвали этих чиновников «погоняльщиками». Так называли прежде, до революции, жестоких и тупых хозяев, которые на лошадях ездили, работали, но погоняли их не овсом, а только кнутом.

Подгоняемые драконовскими законами и многочисленными погоняльщиками, колхозники вынуждены идти на государственную барщину. Но, голодные, истощённые и незаинтересованные, работают там вяло: равнодушно или даже с ненавистью к делу.

На уборочных работах

Прежде, когда крестьяне работали на своих полях, они работали усердно и добросовестно. Они выбирали картофель до–чиста. Они подбирали не только картошки, которые после сохи оказались наружи, но и те, которые были засыпаны землёй. Крестьяне разгребали вспаханную борозду руками и находили засыпанную картошку. В земле ничего не оставалось.

А теперь колхозницы собирают картошку на колхозных полях по-иному. Они собирают только ту, которая валяется наружи, а в земле её не ищут.

Мало того. Нередко броском ноги они засыпают даже и ту, которая лежит наружи. Так противна бабам эта колхозная картошка, которая пойдёт на спиртоводочный завод, на «мужицкую отраву», а у колхозниц отрывает время и не даёт им возможности выкопать свою картошку, какая спасает их от голодной смерти.

* * *

Во время жнива на своих полях крестьянки аккуратно брали горсть ржи и осторожно подрезали её серпом, не вытрясая зёрен из колосьев. С такой же осторожностью крестьяне косили яровые хлеба.

А теперь, на колхозных полях, колхозники жнут рожь и косят яровые небрежно, безо всякой осторожности, сердитыми рывками. Так ненавистна им эта работа, которую вынуждены выполнять голодные люди, вопреки своему интересу, своей воле.

Безо всякой осторожности они связывают снопы, небрежно перебрасывают их, складывая на полях или укладывая на телеги. Много зёрна осыпается во время сбора урожая и его перевозки.

* * *

Прежде, бывало, крестьяне своевременно свозили рожь с полей и перед обмолотом в дождливые годы сушили в овинах («ригах»). В колхозе нет овинов. Нет даже крытого тока.

Теперь рожь и яровые хлеба долго лежат на колхозных полях под открытым небом: от начала «жатвенной кампании» до конца «кампании по обмолоту».

Лежат снопы под открытым небом и гниют. В некоторые годы только по этой причине в колхозе пропадает до четверти колхозного урожая.

* * *

А в результате такой работы, которая выполняется колхозниками с ненавистью и нарочитой небрежностью, поля вспаханы плохо, урожай собран неряшливо, много картофеля в земле остаётся, уйма зёрна вытрясается на землю.

Когда я ходил по колхозным полям после уборки ржи и овса, то был поражён: поля покрыты мышиными норами и гнёздами. Такого обилия мышей никогда на крестьянских полях прежде не было.

Крепостной, принудительный труд в колхозе породил удивительные результаты: голод – для хлеборобов, изобилие – для мышей…

Трудодни и аренда

До революции по соседству с селом на помещичьем поле жила одна крестьянская семья. Происходя из дворовых крепостных, она совсем не имела собственной земли. Вскоре после освобождения крестьян от крепостной зависимости эта семья получила от своего помещика участок земли – 13,2 гектара (12 десятин) – в аренду. Так она жила и работала на этом участке с тех пор до самого большевистского переворота. Земля была арендована на обычных условиях испольщины: половину всего урожая с этого участка семья арендатора платила помещику в качестве арендной платы.

Жила эта семья неплохо. Имела хорошую двухкомнатную избу, две лошади, корову, свиней, овец и птицу. Жила без нужды.

Теперь новое поколение этой семьи живёт в Болотном и работает в колхозе. Глава этой большой семьи говорил, что аренда земли у помещика давала его семье гораздо лучшие возможности для жизни, чем работа в колхозе. И заявил, что охотно сменил бы теперешний «свободный колхозный труд» на прежнюю «кабальную помещичью испольщину»…

– Прежде, – рассказывал этот арендатор, – помещик забирал за арендованную землю только половину результатов нашего труда. А теперь разве земледельцам достаётся половина колхозного урожая? Нет: советское правительство и всякие начальники–воры забирают из колхоза все, а нам на трудодни оставляют только крохи с их господского стола…

Расспрашивал я колхозного счетовода по этому вопросу. Тот ни одной абсолютной цифры не сообщил: «государственная тайна»… Но он сказал, что распределение колхозного валового урожая ржи производится приблизительно в таких пропорциях: больше половины сдаётся государству; четверть – колхозу; меньше четверти – остаётся колхозникам на трудодни.

А с других полей и лугов колхозники Болотного ничего не получают: ни с ярового, ни с поля кормовых трав, ни сена с лугов.

Значит, колхозники получают для себя 25 процентов валового урожая с озимого поля. А со всей земельной площади колхоза (четырёх полей и луга) они получают только 5 процентов урожая…

Следовательно, труд колхозника оплачивается советским правительством в десять раз хуже, чем труд арендатора помещичьей земли на условиях «испольщины»…

Барщинно–оброчная система

Колхозники – грамотные и неглупые люди. Они читали в книгах о крепостном праве. Пожилые – слышали рассказы от стариков-очевидцев. Теперь они часто сравнивают колхозные порядки с крепостным правом. И это сравнение говорит не в пользу колхозов.

– Колхозная барщина куда тяжелее барщины помещичьей! – говорили многие колхозники. – Можете сравнить сами. Старики нам рассказывали, что при крепостном праве в имении нашего бывшего барина, помещика, было около 1 000 десятин, а у крестьян, в трёх деревнях, было около 3 000 десятин земли, т. е. втрое больше, чем у помещика. А теперь? Советское государство забрало себе всю нашу землю, а нам, крестьянам, оставило только жалкие крохи: по ¼ гектара на колхозный двор. А до революции на каждый крестьянский двор в среднем в нашем селе приходилось не по четверти гектара, а по 8 десятин, или по 8,8 гектара.

– Каково?! – вырвалось у одного колхозника. – Нашу мужицкую земельку советская влесть обкарнала в тридцать пять раз!..

– Земли мы теперь имеем во много раз меньше, чем прежде. А работать в советских имениях, в колхозах, мы должны гораздо больше, чем крепостные на помещичьей барщине, – вступали в разговор все новые собеседники, которым, как они говорили, «колхоз в печёнки въелся»…

– Наши дедушки рассказывали, что на помещичьей барщине они работали только три дня в неделю. А мы на колхозной барщине работаем все семь дней в неделю. За все лето мы не имеем ни одного выходного дня! Работаем, как проклятые… Да, колхозная барщина гораздо тяжелее помещичьей!..

– А ведь в колхозе мы не только барщину выполняем, но и громадные оброки государству платим, – дополняют другие колхозники.

– Какие оброки? – спрашиваю.

– Самые настоящие: и натуральные оброки и денежные, – поясняют колхозники. – Прежде помещик принуждал своих крепостных выполнять только одну повинность: трудовую – барщину, дворовую службу, или оброчную – натуральный или денежный оброк. А вот советские помещики заставляют нас, колхозников, одновременно выполнять барщину и платить оброк! Хозяйство у колхозника теперь нищенское: усадебный участок – четверть гектара земли, полуживая корова да пяток кур. И вот с такого–то бобыльского хозяйства мы должны платить государству огромный оброк. Натуральные поставки: ежегодно 2 пуда мяса, 200 литров молока, 150 яиц. А кроме того, власть наложила на нас ещё громадный денежный оброк: налоги и заём, 600 рублей на каждый двор! Под такими прессами ухитрись выжить…

* * *

– В школе, На уроках, наши дети часто читают об «ужасах крепостного права» и «счастливой колхозной жизни» – рассказывают колхозники. – Но мы–то хорошо знаем, на своих спинах изучили: хоть помещичье крепостное право было для крестьян очень тяжело и очень горько, но колхозное крепостное право для нас ещё тяжелее и горше…

«Отработки» и барщина

До революции в пореформенной русской деревне, кроме денежной и натуральной арендной платы, иногда практиковалась и трудовая плата, которая называлась «отработками». Крестьянин арендовал у помещика землю, а платил ему за это работой в помещичьем имении, отрабатывая определённое число рабочих дней за каждую десятину арендованной земли.

В одном районе Курской области, в большом совхозе, была введена такая система оплаты труда, которая была подобна «отработкам».

Сначала совхозные рабочие получали денежную плату: по 130 рублей в месяц. А хлебный паёк они оплачивали по государственной цене. Эта зарплата была гораздо выше оплаты, колхозного трудодня, но ниже зарплаты городских рабочих.

А потом директор совхоза, желая больше заинтересовать рабочих в труде, сделал такой опыт: по предложению самих совхозников, он, вместо денежной заработной платы, выделил по 4 гектара совхозной земли на каждого рабочего. Совхозники стали работать в совхозе без зарплаты: только за землю, которую совхоз дал им для использования. Семья совхозного рабочего, обычно, колхозника из соседней деревни, очень прилежно работала на этом личном участке и получала хороший урожай, гораздо лучший, чем на соседних колхозных и совхозных полях. Этот урожай мог сносно кормить семью рабочего. Совхозник, получив большую заинтересованность в труде, стал лучше работать в совхозе. А совхоз, резко сокративши свои денежные расходы на зарплату и получив заинтересованных рабочих, стал экономически укрепляться.

Слух об этом опыте широко распространился по колхозам и совхозам соседних райнов и областей. Колхозники приставали к руководителям местной власти с предложением:

– Верните нам нашу крестьянскую землю. А помещичью можете оставить в государственных имениях, в совхозах. За это мы согласились бы отбывать совхозно–государственную барщину: три дня в неделю работать в совхозе бесплатно, как наши дедушки выполняли помещичью барщину при крепостном праве. А остальные три дня в неделю будем работать на своей земле, для себя.

Дело об этом оригинальном опыте дошло до Москвы. Центральный Комитет партии и советское правительство прислали специальную комиссию для срочного расследования этого «странного дела».

Комиссия обследовала этот опыт и резко осудила его, как «антисоветское вредительство» и «экономическую контрреволюцию».

По заключению комиссии, этот опыт наглядно дискредитировал систему социалистического земледелия в глазах крестьянства. Вопервых, он вновь подтверждал превосходство собственного, индивидуального хозяйства над социалистическим, совхозно–колхозным, и звал назад, к единоличному хозяйству, к системе столыпинских хуторов. Во–вторых, этот опыт разоблачал большевистскую легенду о «свободном колхозном труде»: в действительности, этот труд был для колхозников тяжелее «кабальных отработок» и хуже помещичье–крепостной барщины.

Как отмечалось в решении партийно–правительственной комиссиии из центра, этот «контрреволюционный эксперимент возрождал среди колхозников реакционные, антисоциалистические настроения отсталого крестьянства о ликвидации колхозной, социалистической системы земледелия».

Инициаторы этого опыта, директор совхоза и секретарь райкома партии, местные крестьяне по происхождению, попали в тюрьму, как «враги народа», «антисоветские вредители» и «реставраторы капитализма»… Хуторки совхозных рабочих были немедленно ликвидированы. Совхозно–колхозная социалистическая форма земледелия была признана «не подлежащей никакой реставраторски–капиталистической ревизии».

Таким образом, советское правительство категорически отказало совхозным рабочим в их просьбе: заменить «свободный социалистический труд» в совхозах системой «кабальных отработок»…

Так же категорически советское правительство отказало колхозникам в их ещё более оригинальной просьбе: чтобы власть, возвратив крестьянам их исконную землю, которая была отобрана у них при коллективизации, заменила бы колхозную барщину совхозной, в государственных имениях (три дня в неделю), аналогичной помещичьей барщине при крепостном праве…