Текст книги "Король (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
– Вот почему я этого не сделал. Как бы мне этого ни хотелось.
– Красивая, верно?
– Кингсли, ты даже не представляешь...
Кинг услышал чистое желание в голосе Сорена. Он не слышал такого с последней ночи, которую они провели вместе.
«Я владею тобой... ты мой... твое тело мое, твое сердце мое, твоя душа моя...» – шептал Сорен это Кингсли на ухо, пока они трахались на холодном жестком полу у камина в маленькой хижине. «Ты хочешь меня?» – спросил Кингсли, принимая внутрь каждый дюйм. «Очень сильно, – ответил Сорен. – Ты даже не представляешь, насколько сильно».
– Я должен познакомиться с нашей маленькой принцессой, – сказал Кингсли.
– Не принцессой, королевой.
– Тогда отведи меня к ней. – На самом деле, Кингсли не хотел с ней встречаться. При мысли об этом он снова почувствовал тошноту. Это был вызов. Ты видел единорога? Тогда докажи. Называешь себя воскресшим Иисусом? Покажи раны.
– Я не могу, – ответил Сорен.
– Почему?
– Она находится под арестом в полиции.
Кингсли рассмеялся.
– Теперь я понимаю, почему ты здесь. Твоя Королева-Девственница втянула себя в неприятности. И ты ждешь, что я помогу?
– Я прошу тебя. Умоляю, если придется.
– Даже когда ты умоляешь, это звучит как приказ.
– А ты бы предпочел, чтобы я приказал ей помочь? – поинтересовался Сорен, отходя от окна. – Я все еще могу вести эту игру.
– Для меня это никогда не было игрой.
Сорен повернулся и посмотрел на него, его взгляд был холодным и стальным.
– Нет. Для меня это тоже никогда не было игрой.
Кинг сел на черно-белую софу. Он закинул одну ногу на другую, откинувшись на спинку. Он потер виски пальцами. Боже, что за ночка.
– Хочу ли я знать, за что она задержана полицией?
– Она угнала пять машин. Очевидно, ее отец владел чем-то вроде разборки.
– Они угоняют машины, разбирают их и продают по частям. Прибыльное дело.
– Он заставил ее угнать ради него. Полиция поймала ее с поличным. Отец сбежал.
– Надеюсь, они найдут его и посадят на электрический стул.
– Смерть слишком хороша для него. Но сейчас не он моя забота. А она. Ей грозит серьезный срок в колонии для несовершеннолетних или хуже того. Я не могу этого допустить. Я встретил ее неделю назад. И не могу так быстро потерять.
Кингсли посмотрел на него с прищуром.
– Ты... – начал Кингсли. – Ты влюблен в нее.
Сорен не стал отрицать. И Кингсли уважал его за это.
Честность была его собственной особой маркой садизма.
– Да.
– Тогда хорошо, – ответил Кингсли и снова положил голову на спинку софы. – Может, не все надежды потеряны.
Он ожидал, что Сорен рассмеется, но когда тот посмотрел на него, то увидел сталь в глазах.
– Мы должны ей помочь, – сказал Сорен. – Пожалуйста.
– Пожалуйста? Ты научился хорошим манерам за последние одиннадцать лет?
– Ты поможешь ей? Ты поможешь мне?
Помочь девчонке. Как? Легко. У него было несколько судей, которые ему обязаны. Он регулярно трахал жену окружного прокурора. Он мог сделать несколько телефонных звонков. Он бы не мог снять обвинения. Его контактам надо прикрывать собственные задницы. Но при удачном раскладе у него может получиться отправить ее на общественные работы, условный срок. Ничего серьезного.
– Как ее зовут?
– Элеонор Луиза Шрайбер.
– Шрайбер? Немецкая фамилия.
– Да.
Уголок губ Кингсли искривился в полуулыбке.
– Это объясняет Бетховена. Полагаю, ты больше не играешь Равеля.
Сорен играл Равеля для него в день их знакомства и много раз после. Равель, величайший французский композитор. А сейчас его сердце повернулось к Бетховену, величайшему немецкому.
– Я сыграю тебе Равеля, – ответил Сорен, официальным и жестким тоном. – Если такова плата.
Кингсли распахнул глаза.
– Я не позволю тебе меня поиметь только ради помощи твоей Королеве-Девственнице. Это ее игра, а не моя.
– Какова твоя цена?
– Ты отдал мне целое состояние. Я богаче самого Бога, и ты думаешь, что должен мне что-то?
– Разве нет?
– Услугу, – ответил Кингсли. – Одну услугу.
– Любую. Назови.
Кингсли встал, пересек комнату и остановился всего в нескольких дюймах от Сорена.
– Все, о чем я попрошу тебя, – начал Кингсли, – о чем буду умолять... больше не оставляй меня. Пожалуйста. Одиннадцать лет. Я думал, что больше никогда тебя не увижу.
Сорен схватил Кингсли за шею и притянул в объятия, не объятия любовников, а разлученных братьев, солдат из вражеских армий, воссоединенных в конце после долгой, разрушительной войны, которую никто не выиграл.
– Я думал, что умру, так и не увидев тебя, – признался Кингсли, и его глаза обжигали слезы. – Я каждый день думал об этом.
– Думал или надеялся?
– Боялся, – ответил Кингсли, цепляясь за предплечья Сорена. – Мой самый большой страх.
Кингсли закрыл глаза, и, если он и дальше будет держать их закрытыми, то не увидит белый воротничок вокруг шеи Сорена. Если его глаза будут закрыты, он мог притвориться, что это было одиннадцать лет назад, и они сейчас одни в хижине. Сорен будет пороть его и затащит в постель, а после того, как закончит с ним, Кингсли обнимет Сорена за живот, положит голову ему на грудь и заснет. А когда проснется, Сорен все еще будет здесь. Сорен всегда будет рядом.
– Это я тебя обещаю, – прошептал Сорен, – Я никогда не отвернусь от тебя. Я никогда не брошу тебя. Я никогда не покину тебя. Пока это в моей власти, я буду твоим другом и буду рядом с тобой, когда ты будешь нуждаться во мне.
– Ты заплатил за этот дом. Этот дом больше твой, чем мой. Сделай его своим.
– Сделаю, если ты этого хочешь.
– Больше всего на свете. – Он открыл глаза и посмотрел на Сорена. – Никто не любит меня. И я здесь никого не люблю. Никто не доверяет мне, и я никому не доверяю. Ты нужен мне.
– Ты доверяешь мне? После того, что я с тобой сделал?
– Да. Из-за того, что ты со мной сделал.
Сорен глубоко вздохнул. Кингсли почувствовал, как поднимается и опускается его грудь.
Кингсли ощутил нежелание Сорена отстраняться и отступил сам.
– Я помогу твоей девочке, – сказал Кингли. – Я знаю кое-кого. И прослежу, чтобы с ней все было хорошо.
– Не надо ее ненавидеть. Ты захочешь ее ненавидеть, и мы оба знаем, почему. Но постарайся держать свое сердце открытым.
– Как давно ты вернулся в Штаты? – спросил Кингсли.
Казалось, Сорен был озадачен этим вопросом.
– Несколько месяцев назад, – ответил он.
– Ты уже был в городе?
– Да.
– Но так и не навестил меня.
Сорен молчал. Кингсли ненавидел его за это молчание.
– Ты ведь не планировал видеть меня снова? – спросил Кингсли.
– Я думал об этом, – признался Сорен. – Но не был уверен, стоит ли. По понятным причинам.
– Твоя маленькая девочка попала в беду, и это то, что заставило тебя вернуться ко мне? Как я могу ее ненавидеть?
Сорен кивнул. Казалось, ему есть что сказать. Что бы это ни было, он решил промолчать.
– Я вернусь завтра, – произнес Сорен. – Я не спал всю ночь, и, похоже, ты тоже. Мы еще поговорим, когда оба немного поспим.
– Хорошо. – Кингсли испытал такое облегчение, услышав, что увидится с Сореном завтра, что ему почти было стыдно за себя. Он мог даже заплакать от облегчения. – У меня есть машина. Тебя отвезут домой.
– Все в порядке. У меня есть транспорт.
– Пожалуйста, только не говори, что ты воспользуешься общественным транспортом. Обет безбрачия я перенесу легче, чем это.
Сорен рассмеялся, радостным смехом нового утра. Радостным? Он не ожидал такой радости. Сорен был счастлив в своей новой жизни? Хорошо. Кингсли желал ему счастья. По крайней мере, один из них был счастлив. Лучше, чем ничего.
– Обещаю, никакого общественного транспорта.
Кингсли провел Сорена до тротуара. Из двухфутового зазора между его особняком и соседним домом Сорен выкатил мотоцикл – «Дукати».
Кингсли присвистнул.
– Если это стандартный транспорт для иезуитов, тогда неудивительно, что ты присоединился к ним.
– На самом деле, это взятка, – ответил Сорен, надевая кожаную куртку и застегивая ее. Он снял свой белый воротничок и сунул его в карман. Вот так просто, Сорен перестал выглядеть как священник и снова стал самим собой в глазах Кингсли.
– Священники берут взятки?
– В этом у нас богатый опыт. Слышал когда-нибудь об индульгенции?
– Вся моя жизнь – индульгенция.
– Я начинаю это понимать, – согласился Сорен, осмотрев дом сверху вниз. – Но эта взятка была от моего отца. Он ошибочно полагал, что я брошу семинарию, чтобы сохранить его. Иезуиты объединяют имущество. Если бы я принял байк и остался в семинарии, мне пришлось бы передать его ордену. Обычно они продают большие дорогие подарки и используют деньги на более важные вещи, например, еду и книги.
– Что же произошло?
– Я рассказал настоятелю в епархии. Он посоветовал принять байк, стать священником и позволить отцу катиться в ад. С таким духовным наставлением я могу жить.
– Должно быть, отец тебя ненавидит.
– Почти так же сильно, как и я его.
Сорен завел двигатель. Прежде чем он уехал, Кингсли встал перед байком.
– Не забудь об услуге. Не покидай меня опять, – напомнил Кингсли.
– Опять? Кажется, ты кое-что забыл, – заметил Сорен.
– Что?
Сорен пристально посмотрел ему в глаза. И в этих серых глубинах Кингсли заметил проблеск чего-то. Злость – старая, холодная, но все еще пылающая.
– Одиннадцать лет назад не я ушел от тебя, – ответил Сорен. – Ты первый меня бросил.
И с этим Сорен надел шлем, завел байк и выехал на дорогу.
Забавно. Кингсли забыл об этом.
Он первый бросил Сорена.
Глава 6
Кинг был готов на многое ради любви.
Кингсли сделал глубокий вдох, поднимаясь по лестнице к тиру Ист-Сайда. Хоть он и пришел вовремя, но Роберт Диксон уже был там. Диксон заметил Кингсли, кивнул, затем поднял пистолет и выпустил шесть пуль в мишень. Кингсли стоял позади него в безопасности и наблюдал. Диксон умел стрелять. Кингу пришлось это признать. Шесть пуль, шесть попаданий. Он создал беспорядочный круг дыр вокруг сердца мишени.
Диксон, выглядевший хорошо в свои сорок, снял наушники.
– Твоя очередь, – сообщил Диксон Кингсли. – Удиви меня, и я тебя выслушаю.
Снова выдохнув, Кингсли надел наушники и защитные очки, навел свой девятимиллиметровый и шесть раз выстрелил в новую мишень. Два в голову между глаз, два в сердце и два в пах, просто чтобы Диксон думал дважды, прежде чем просить о таком.
Кинг снял наушники, развернулся и посмотрел на мужчину.
– Где ты научился так стрелять? – поинтересовался Диксон.
– Во Французском иностранном легионе.
– Я думал, французские военные умеют только сдаваться.
– Если бы не французы, вы бы кланялись в ноги английской королеве.
– Чего ты хочешь? Благодарственной открытки?
– Просто одолжение. Назовем ее расчетом между Америкой и Францией.
Диксон осмотрел его с головы до ног.
– Пойдем поговорим. Убери руки от пистолета.
– Твоей идеей было встретиться в тире, – напомнил ему Кингсли.
– Я стреляю лучше всех, кого знаю.
– Больше нет.
– Я притворяюсь, что не знаю тебя, – ответил Диксон. Кинг не осуждал его за это.
Они покинули стрельбище и нашли тихий уголок возле шкафчиков. Диксон надел куртку, засунул руки в карманы и ждал.
– Мне нужна твоя помощь, – начал Кингсли.
– Ты трахаешь мою жену и просишь меня об одолжении. Я почти восхищен тобой.
– Я бы не трахал твою жену, если бы ты не был слишком занят, трахая сестру своей жены.
Глаза Диксона округлились. Кингсли улыбнулся.
– Продолжай, – сказал Диксон. – В чем тебе нужна моя помощь?
– Вчера вечером на Манхэттене арестовали девушку. Сегодня ей предъявлено обвинение в угоне пяти машин.
– Девушке?
– Ей пятнадцать.
– Тогда нам нужно добавить обвинение за вождение без водительских прав.
– Ты забавный, – заметил Кингсли и мысленно всадил две пули в голову Диксона. – Мне нужно, чтобы обвинения сняли.
– Этого не произойдет.
– Сколько нужно, чтобы произошло?
– Я не могу снять обвинения. Это гигантский красный флаг, и я не готов им размахивать.
– Можешь их смягчить? Я хочу, чтобы она никуда не попала.
– Кто эта девушка?
– Подруга друга, – ответил Кингсли.
– У тебя есть друзья, которые дружат с пятнадцатилетними девочками?
– У меня интересные друзья.
– Даже не подозревал что у тебя, Эдж, есть друзья, – парировал Диксон с широкой улыбкой. Кинг всадил еще два пули, на этот раз в центр груди. – Или дружки по траху теперь называются друзьями?
– Ты поможешь или нет? – спросил Кингсли.
– Я подумаю. Как ее зовут?
– Элеонор Шрайбер. Она живет в Уэйкфилде, штат Коннектикут.
– Шрайбер? Да, прямо сейчас они ищут ее отца. Они хотят, чтобы она выдала его и всех, кого сможет.
– Она его выдаст.
– А кто друг?
– Это важно?
– Я ставлю свою работу под угрозу, помогая пятнадцатилетней девушке избежать колонии для несовершеннолетних за угон, и хочу знать всю историю.
– Хорошо. Краткая версия. Мой старый друг теперь католический священник. Ее священник. Он попросил меня помочь. Я очень ему обязан. Это и есть мой долг.
– Ты дружишь со священником?
– Поверь, я шокирован больше, чем кто-либо другой.
– Он ее трахает? Священник?
– Что? – переспросил Кингсли. Диксон уже знал что-то о Сорене?
– Об этом пишут во всех газетах, – ответил Диксон. – Каждый чертов день появляется новая история о католическом священнике, трахающим какого-то ребенка. Бостон гудит. Филли, Детройт, Чикаго... Меня могут уличить в помощи священнику с несовершеннолетней девочкой, которую он трахает, и...
– Он ее не трахает.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что ее трахаю я, – ответил Кингсли, придумав самое быстрое прикрытие.
– Ты ее трахаешь?
– Я был в его церкви. Увидел ее. Трахнул ее. Думал, ей восемнадцать.
– Ты думал ей восемнадцать, – повторил Диксон.
– Упс, – Кингсли пожал плечами.
– Теперь все приобретает смысл. Не представляю тебя делающим одолжение другу по доброте душевной. Но представляю, как ты трахаешься с пятнадцатилетней девочкой.
– Виновен по всем пунктам. – Кингсли поднял руки, изображая поражение. – У нее сейчас трудные времена. Мы можем выбить для нее общественные работы?
– Ты хочешь спасти ее от колонии, чтобы и дальше продолжать трахать?
– Через железную решетку не так просто трахаться. Возможно, но такие извращения не по мне.
Диксон замолчал. Кингсли ждал. Еще тридцать секунд рядом с этим человеком он не вынесет. Диксон постоянно оказывал услуги мафии, но каждое чертово воскресенье ходил в церковь с женой и детьми.
– Это не мое дело, но я могу кое-что сделать, – наконец произнес Диксон. – Есть судья, который снисходителен к девочкам-подросткам. В большинстве дел назначает общественные работы, даже в жестких случаях. Если я смажу колеса правосудия, мы можем сделать это дело одним из таких.
– Сколько смазки надо?
– Пятьдесят тысяч.
– Договорились, – ответил Кингсли, даже не потрудившись поторговаться. Он не торговался, когда дело касалось Сорена.
– Это было просто, – заметил Диксон. – Должно быть, эта девушка очень тебе нравится.
– Le cœur a ses raisons que la raison ne connaît point, – ответил Кингсли.
– И что это было?
– Я сказал: «Да, мне очень нравится эта девушка». Называй это судьбой.
– Будем надеяться, что моя жена не узнает о тебе и твоей маленькой судьбе. Ты ей нравишься.
– Будем надеяться, что твоя жена о многих вещах не узнает, – с грустной улыбкой ответил Кингсли. – Позже я пришлю кого-нибудь к тебе домой. Или, может быть, заеду сам, когда в следующий раз буду там.
– Сукин сын.
– Моя мать была святой, – ответил Кингсли. – Я – единственная сука в семье.
Он похлопал Диксона по плечу и прошел мимо него. Как только он оказался за дверью, то остановился, прислонился спиной к кирпичной стене и закрыл глаза. Он дышал целых десять секунд, пока напряжение покидало его тело. Эти соревнования «у кого больше причиндалы» никогда не станут проще. Диксон был глупым и властным, и эта комбинация была пугающей для врага. И почему у Кинга до сих пор есть враги? Разве он не должен был уйти на пенсию? Не поэтому ли он уехал из Франции, ушел с работы, взял деньги и сбежал?
Но опять же, ему всего двадцать восемь. Кто уходит на пенсию в двадцать восемь? И если он не создавал никому проблемы, тогда в чем смысл просыпаться по утрам?
Кингсли потер лоб, ощутил усталость в костях. Ему нужна более веская причина просыпаться по утрам.
Кингсли прошел четыре квартала и нашел таксофон.
– Это я, – сказал Кингсли, когда Сорен ответил. Он говорил на французском. Необходимости в именах не было.
– Каков вердикт? – спросил Сорен.
– Она получит общественные работы. Достаточно?
Он услышал паузу на другом конце, и Кинг умер и воскрес за эту паузу. Как в старые добрые времена.
– Спасибо, – ответил Сорен. – Это больше, чем я смел надеяться.
– Позволь кое-что спросить. Если бы я был не способен помочь крошке, что бы ты сделал? Каков был план Б?
– Думаю, она бы хорошо поладила с мамой.
Кингсли покачал головой и рассмеялся.
– Я рад, что спас тебя от необходимости похищения несовершеннолетней и перевозки через международные границы.
– Похищение очень резкое слово. Я предпочитаю термин «спасение».
– Ты действительно ее любишь.
– Ты тоже полюбишь.
– Что такого особенного в этой девушке, что ты готов пойти на преступление ради нее?
– Правду?
– Правду, – ответил Кингсли.
– Она напоминает мне тебя.
– Поэтому ты ее любишь? – спросил Кингсли, надеясь на ответ «да», но зная, что не услышит его.
– Поэтому я пытаюсь ей помочь.
Кингсли услышал язвительную ноту в словах Сорена.
– Мне не нужна помощь, – заявил Кингсли.
– Ты в этом уверен?
– Да, – сказал Кинсли и повесил трубку.
По пути домой у него в голове промелькнула мысль.
Каким было наказание за ложь священнику?
Глава 7
Апрель
– Чем будешь бить? – спросил Кингсли и постучал по столу.
– Я не собираюсь крыть эту карту, – ответил Сорен.
– Ты должен делать то, что я говорю. И я говорю бей.
Сорен уставился на него. Кингсли смотрел в ответ.
– У тебя восьмерка и туз, – произнес Сорен.
– А это значит, что у меня девять или девятнадцать. Я говорю девять. Бей.
– Ты хочешь карту, потому что хочешь сказать сегодня «бей», как можно больше раз.
– Не могу не согласиться. – Кингсли снова постучал по столу. – Бей.
Сорен дал Кингсли еще одну карту – второго туза. Теперь у него было или двадцать, или десять, зависело от того, как он хотел разыграть партию. Они играли в блэкджек не на деньги, так что ему было почти безразлично, проиграет он или выиграет. На самом деле, ему было наплевать. Но он не мог отрицать тот факт, что наслаждался. Кингсли хотел, чтобы время остановилось и остановилось полностью. Он не ощущал этого... Он даже не мог подобрать нужного слова. Он не ощущал этого уже несколько лет. Что бы это ни было, у него не было никакого желания это отпускать, и он понял это в ту же секунду, как Сорен переступил порог его дома.
– Кингсли?
– Я думаю.
– У тебя двадцать. Ты должен остановиться.
– Я не собираюсь принимать советы по стратегии от врага.
– Я парламентер, а не враг.
– Кстати, когда ты начал играть в блэкджек? – спросил Кингсли и снова посмотрел на свои карты. Еще один туз и у него будет блэкджек. – Этому учат в семинарии?
– Карты были факультативным предметом. Общежитие, полное мужчин, которым запрещено заниматься сексом? Мы находим другие хобби.
– Значит, блэкджек?
– Среди прочего.
Кингсли вопросительно посмотрел на него.
– Не хочешь рассказать мне, чем еще ты увлекаешься? – поинтересовался Кингсли.
– Это под грифом «важная информация». А тебе такая информация не нужна, – ответил Сорен, перемешивая карты.
– Мну нужно знать все, – продолжал Кингсли. – Если я буду спасать тебя от отлучения от церкви или тюрьмы за соблазнение и/или похищение подростка...
– Ее соблазнения? Мы не виделись целый месяц.
Кингсли изогнул бровь.
– Она ушла из церкви?
Сорен прочистил горло и сел немного прямее.
– Она наказана.
Кингсли опустил голову на стол.
– Почему я не переехал в Россию, когда у меня была такая возможность? – вздохнул Кингсли.
– Ты собираешься принимать решение насчет карт, или мы тут проведем всю ночь?
– Мы проведем здесь всю ночь. – Кингсли снова сел. Сорен с отвращением покачал головой. – Не смотри на меня так. Это не у меня девушка настолько юная, что ее наказывают.
Раздраженно выдохнув, Сорен взял их с Кингом карты. Своими ловкими пальцами пианиста, он перетасовал карты одной рукой. Кингсли с тоской и завистью наблюдал за проявлением непринужденной грации и ловкости. Когда-то эти умелые руки владели каждым дюймом его тела. Никогда в жизни он не хотел так сильно быть колодой карт.
– Попробуем еще раз? – Сорен раздал карты.
– Кинг? – раздался позади Кингсли женский голос. Не оглядываясь, он поднял руку и жестом пригласил незнакомку войти в столовую. Прекрасная юная женщина в юбке и блузке в стиле сороковых годов остановилась возле его стула и ждала.
Он обернул руку вокруг ее бедер и притянул к себе на колени.
– Ты прерываешь, – сказал он. – Разве не видишь, как я занят?
– Ох, простите. Я не хотела вмешиваться в вашу... – она посмотрела на стол и снова в глаза Кингсли, – карточную игру?
Кингсли указал на Сорена.
– Блейз, позволь представить тебе моего старого и дражайшего друга... – Он остановился и посмотрел на Сорена, когда понял, что не знает, разрешено ли ему называть имя Сорена. Сорен жил под именем, которое дал его отец – Маркус Стернс. И теперь он был Отцом Маркусом Стернсом, от ордена Иезуитов, если верить церковным записям. Имя Сорен ему дала его мать, и всего несколько людей называли его так.
– Напомни-ка ещё раз, кто ты, черт возьми, такой? – спросил Кингсли.
Сорен протянул руку и взял руку Блейз.
– Сорен. Мы с Кингсли ходили в одну школу.
– Я Блейз, – ответила она и одарила Сорена ярчайшей улыбкой и самым беззастенчивым взглядом, который Кингсли только видел. Так нечестно. Почему на Сорена оборачиваются все в комнате? Кингсли посмотрел на Сорена, который сегодня был в нормальной одежде. Нормальной? Черные слаксы, черный пуловер. Они были бы нормальными на любом другом, кроме Сорена. В них Сорен выглядел как образ из будоражащего сна. Он не мог осуждать Блейз за то, как она смотрела на Сорена.
Но ему было интересно, почему Сорен смотрит на нее точно так же.
– Блейз, могу ли я поинтересоваться, что ты делаешь, прерывая эту невероятно важную карточную игру?
– Вопреки здравому смыслу, я ответила на телефонный звонок и приняла для тебя сообщение. Но даже не смей думать, что я твой новый секретарь, хоть тебе он и правда нужен...
– Я найму, chouchou[2]. Обещаю.
– Ты говорил то же самое на прошлой неделе.
– Я нанял нового секретаря на прошлой неделе.
– И где она?
– Уволилась.
– Ты ее трахнул?
– Я не хотел. Это получилось случайно.
Блейз снова обратила все свое внимание на Сорена.
– Не могли бы вы сказать вашему старому и дражайшему другу, чтобы он перестал соблазнять своих секретарш, чтобы те перестали увольняться, когда видят, как он трахает кого-то другого?
– Кингсли, – обратился к нему Сорен, снова тасуя карты. – Прекрати соблазнять своих секретарш, чтобы они перестали увольняться.
– Спасибо. – Блейз улыбнулась Сорену.
– Всегда к вашим услугам, – ответил Сорен. Кингсли мысленно отшлепал их обоих.
– Не притворяйся, что тебе не нравится изображать секретаршу, – сказал Кингсли.
– Это другое. – Блейз покачала головой. – Если я притворяюсь твоей секретаршей, чтобы ты трахнул меня на столе, это одно. Но я не хочу взаправду ею быть.
– Просто передай мне сообщение, – попросил Кинсгли, скользя ладонью вверх по бедру и лаская обнаженную кожу над чулками телесного цвета.
Блейз запустила руку в полупрозрачную бледно-розовую блузку и достала из кружевного лифчика листок бумаги.
Кингсли развернул записку, все еще теплую от тела Блейз, и прочел.
Сегодня в девять. Фиби.
Кингсли напрягся, когда прочел слова, мгновение обдумывая, как ему выйти из ситуации. Но нет... Фиби не из тех женщин, которым можно отказать.
– Я должен идти, – сообщил Кингсли Блейз и Сорену. – Я ненадолго, час или около того. Ты составишь компанию моему гостю? – спросил он Блейз.
– С радостью. – Ее улыбка на миллион засияла еще ярче. Он ощущал, как между ее ног становится жарко, из-за того, что девушка сидела на его коленях.
– Хорошо. У вас двоих так много общего, так много тем для разговора. Блейз, расскажи Сорену, чем ты занимаешься.
– Я управляю некоммерческой организацией, – ответила она, нависая над столом и опираясь подбородком на ладонь. Поза позволяла всем в комнате получить более четкое представление о ее богатом декольте.
– Некоммерческой организацией? – Сорен продолжил тасовать карты, не отводя взгляда от Блейз.
– Расскажи ему, чем занимаешься. – Кингсли ущипнул ее за бедро, и девушка задрожала от удовольствия. – Наша Блейз très[3] альтруистична.
– Это называется «Гордость шлюхи». Мы рассказываем людям о женской сексуальной свободе, в частности об участии женщин в БДСМ-деятельности. Некоторые люди любят рассказывать нам, что наслаждаться поркой – это не по-феминистически. А я утверждаю, что феминизм – это не указывать женщинам, что она может делать, а что нет. Но хватит обо мне. Чем занимаетесь вы?
– Я католический священник.
Блейз замолчала. Она пялилась на Сорена, широко разинув накрашенный красной помадой рот. И затем она рассмеялась, мягким гортанным смехом.
– Вы ужасны, – ответила она. – На секунду я поверила.
Сорен подмигнул Кингсли. Кинг и не догадывался о существовании у Сорена этой черты– ответственной за флирт. Еще в школьные годы Сорена боялись и завидовали все остальные мальчики, и Сорен почти ни с кем не разговаривал, кроме других священников. Кингсли понял, что, кроме его сестры, он никогда не видел Сорена рядом с красивой женщиной. Интересно. В конце концов, друг был человеком. Хоть и священником.
– Я должен идти. Вы двое общайтесь, становитесь друзьями. Блейз, peut-être[4], отведи моего друга наверх и покажи ему, как БДСМ выглядит в действии. Уверен, он найдет это увлекательным.
– Уверен, так и будет, – согласился Сорен. – С нами все будет хорошо, Кингсли. Приятного вечера.
Кингсли похлопал по упругой попке Блейз, и девушка поднялась, чтобы выпустить его. На пути из столовой он услышал, как Блейз спросила у Сорена:
– Так чем вы на самом деле занимаетесь?
– Ты не поверишь, если я расскажу, – ответил Сорен.
Кингсли усмехнулся и поднялся наверх. Ему нужно взять несколько вещей. Вот оно. Думай о том, что нужно взять, а не о том, что нужно сделать. Это просто работа. В своей жизни он выполнял множество работ. Он получал файл, задание, билет на самолет, цель. По сравнению с прошлым, это была детская игра.
Вытащив ключи из кармана джинсов, он открыл запертую коробку в шкафу и достал Walther P88. Он достал обойму и оттянул затвор, проверяя отсутствие пуль в патроннике. Он вернул обойму на место, засунул пистолет в кобуру на джинсах и надел кожаную куртку.
Кингсли вышел из дома и не поймал ни такси, ни машину. Пешком он добрался до квартиры за двадцать минут, позвонил в дверной звонок, и экономка впустила его без вопросов. Слова были лишними. Взгляд отвращения и презрения все говорил. К черту ее. Кингсли был здесь не для того, чтобы осчастливить экономку.
Он поднялся по лестнице, и Фиби Диксон как раз вышла в коридор в длинном шелковом халате. Ее влажные волосы были укутаны в полотенце, и она шла к спальне в конце длинного коридора. Она не обернулась и не говорила. Она не видела его.
Хорошо.
Кингсли быстро и бесшумно выдохнул и вытащил пистолет. Осторожно ступая по скрипучему полу, он следовал за ней по коридору. Когда она потянулась к дверной ручке, он приставил пистолет к центру ее спины.
– Не кричи, – приказал он и накрыл ее рот ладонью. – Если хочешь жить.
Глава 8
Все тело Фиби застыло, словно труп. Она всхлипнула, но не закричала.
– Открывай дверь. Живо.
Она повиновалась, и он толкнул ее внутрь, толкнул так сильно, что женщина упала на пол, ее халат распахнулся, выставляя напоказ обнаженное тело.
Кингсли схватил ее за руку и вновь бросил на пол.
– Нет... – умоляла она, ее голос дрогнул под натиском слез. – У меня есть дети.
– И ты предлагаешь мне их? – спросил он, срывая халат с ее тела, и заставляя ее встать на ноги.
– Пожалуйста, не убивайте меня. Мой муж адвокат. У него есть деньги...
– Продолжай умолять. Все равно не поможет, – сказал Кинг и нагнул ее над кроватью, пнув по лодыжкам, пока она не развела дрожащие ноги. Он прижал дуло пистолета к ее горлу. – Но мне нравится, как ты это делаешь.
Отложив пистолет в сторону, он расстегнул ширинку и вонзился в нее. Ее тело крепко сжимало его с каждым толчком. Невзирая на ее мольбы и протесты, чем сильнее он вколачивался, чем жестче работал, тем влажнее она становилась. Но он не мог кончить, пока нет. Хоть и хотел покончить с этим как можно скорее. Секс с Фиби был деловым, не для удовольствия, а Кинг ненавидел работать.
Она стонала под ним, кричала из-за грубого вторжения, Кингсли закрыл глаза и исчез в другом месте, в другом времени. Элегантная и дорого обставленная спальня, в которой он находился, исчезла и растворилась. Темно-зеленые стены и репродукции современного искусства поблекли, и необработанное дерево заняло их место. Королевская кровать, застеленная шелковыми простынями и подушками, исчезла, и теперь возле камина стояла небольшая раскладушка. И на ней лежал Кингсли, на боку, лицом к камину.
– Под ухом на шее у тебя синяк, – сказал Сорен, прикасаясь к чувствительному месту пальцем. – Он будет над воротником.
– Если кто-то что-то скажет, я отвечу, что меня ударило веткой.
Сорен мягко рассмеялся и поцеловал синяк.
– Не думаю, что они поверят, будто тебя ударило веткой. Может, они поверят, что ты ударил ветку.
– Зачем мне бить ветку? Ветка мне ничего не сделала.
– Может, ей нравится боль. – Сорен снова поцеловал шею Кингсли, его плечо и горло.
Кингсли помнил эту ночь. Было воскресенье. По воскресеньям все рано ложились спать. Они рано просыпались для воскресной службы и должны были рано встать для утренних занятий в понедельник. Как только все ложились, они с Сореном убегали в хижину, чтобы провести несколько драгоценных часов наедине.
– А ты не боишься, что кто-нибудь узнает, чем мы тут занимаемся? – спросил Кингсли, накрывая руку Сорена своей.
– Они не поверят, даже когда я сам им расскажу.
– Что? Они поверят, что я сплю с учителем, но не поверят, что ты спишь с учеником? – Кингсли пытался изобразить возмущение. И не был уверен, удалось ему это или нет.
– Именно.
– Потому что я шлюшка, а ты идеальный?
– Потому что у тебя есть друзья, а я никому не нравлюсь, – ответил Сорен.
Кингсли сел и посмотрел на Сорена.
– Ты мне нравишься, – напомнил Кингсли.
– Нет, не нравлюсь, – сказал Сорен с полуулыбкой на губах. – Ты хочешь меня. Это разные вещи.
– Я тебе тоже не нравлюсь, – поддел Кинг. Он проигнорировал нежелательный намек на сочувствие на его безмятежное «Я никому не нравлюсь.
– Дело не в том, что ты мне не нравишься, – ответил Сорен с игривым вздохом. – Скорее, я нравлюсь себе больше, чем ты мне, и по сравнению с этим ты мне не нравишься.
